Эриксон Стивен. Врата Смерти(пер. И.Иванова)

   Калам долго молчал.
   — У меня в Малазе есть доверенные лица. Они не ожидают этой встречи, но придется с ними увидеться.
   — Это радует, Калам. Нам очень пригодятся твои доверенные лица. Где мы с ними встретимся?
   — В Малазе хватает жутких мест, но это — самое жуткое. Жители стараются даже не упоминать о нем и обходят стороной. Вот там-то, если все пойдет как надо, мы и встретимся с союзниками.
   — Попробую угадать… По-моему, ты говоришь о задрипанной таверне «Улыбка». Когда-то она принадлежала человеку, ставшему императором. Матросы рассказывали мне: еда там прескверная.
   Калам с искренним удивлением смотрел на Элана. «Либо он неподражаемо язвителен, или…»
   — Не угадал, Элан. Это место называется Мертвым домом. Мы встретимся не внутри, а у ворот. Но ты можешь погулять по двору.
   Салк Элан всматривался в тусклые огни Малаза.
   — Если твои друзья будут запаздывать, отчего бы и не погулять?
   Вряд ли он заметил зловещую усмешку Калама.
 
   Искарал Паст уперся ногами в пол и обеими руками схватился за кольцо засова. Он то тянул кольцо на себя, то с тупым отчаянием пытался хоть немного повернуть. Все напрасно. Маппо молча оторвал его от бессмысленного занятия, и сам взялся за кольцо.
   Скрипач слышал сопение трелля, но внимание сапера было приковано к рою мух-кровососок. Тремолор сопротивлялся их нашествию, однако рой неумолимо надвигался. Рядом со Скрипачом, вздыбив шерсть, стояла Слепая. Сапер решил, что остальные четыре гончие погибли в схватке с дхенраби. Но нет; все четверо, миновав ворота, двигались к Тремолору. Тень от роя кровососок накрывала их, будто темная вода.
   — Дверь либо откроется от легкого прикосновения, либо не откроется вовсе, — удивительно спокойным голосом сказала Апсалара. — Отойди, Маппо, пусть ее попробуют открыть другие.
   — Икарий зашевелился! — крикнул Крокус.
   — Боги милосердные! — почти взвыл Маппо. — Но почему сейчас? Это же опасно!
   — Наоборот! — возразил Искарал Паст. — Лучшего времени не сыщешь.
   — Крокус, остались только вы со Скрипачом, — сказала Апсалара. — Теперь твой черед повозиться с засовом.
   Неожиданная тишина была для Скрипача красноречивее всяких слов. Он оглянулся на Маппо, склонившегося над Икарием.
   — Разбуди его, иначе все пропало, — велел ему сапер.
   Трелль застыл в нерешительности. К ней примешивалась тревога за друга.
   — Будить его… рядом со входом в Тремолор… это рискованно, Скрипач.
   — Что…
   Он не договорил. Тело Икария содрогнулось, как от удара молнии. Из горла вырвался жуткий, пронзительный крик. Крик незримо ударил по спутникам полуджагата, и они упали. На голове Икария вновь открылась рана, и оттуда хлынула кровь. Он вскочил, отчего из ножен выпал старинный меч с одной заостренной кромкой лезвия.
   Гончие Тени и диверы в облике роя кровососок достигли двора одновременно. Корни сотрясались, скручивались в жгуты, расщеплялись, пытаясь дотянуться до мух. Они хлестали по гончим. Слепая поднялась и побежала к своим.
   Невзирая на весь этот хаос, Скрипач внутренне улыбался.
   «Не оправдывайте Повелителя Теней в непричастности! Азат сопротивляется его гончим — лучшего доказательства не придумаешь».
   Его схватили за плечо.
   — Засов! — прошипела Апсалара. — Попробуй открыть засов!
   Диверы атаковали последнюю цепь обороты Азата. Дерево взрывалось, будто «морантские гостинцы».
   Апсалара бесцеремонно подтолкнула Скрипача к двери. Он успел взглянуть на Маппо. Трелль крепко держал Икария, находящегося в беспамятстве. Вместе с этим леденящим криком от полуджагата исходили волны неистовой силы. Они прижали сапера к темному и влажному дереву двери. Слепая сила, готовая без разбору крушить все, что попадается на ее пути. Скрипач протянул руку и схватился за липкое от пота кольцо засова. Грозное рычание гончих сменилось испуганным поскуливанием, когда они услышали крики Икария. Скрипач собрал все силы, какие у него были, и приналег на засов… Дверь не открывалась.
   Корни не могли удержать рой кровососок. Он неумолимо приближался к Икарию. До столкновения двух сил оставалось совсем немного.
   «Сейчас Икарий очнется от забытья. Смерть каждого из нас покажется пустяком в сравнении с тем, что ожидает Азат, лабиринт и всех узников… Пусть хотя бы капля понимания направляет твой гнев, Икарий. Ты уничтожишь не только этот мир, но и другие…»
   Скрипачу обожгло руку. «Ну вот и первая кровососка!»
   Потом он сообразил, что муха не может быть такой тяжелой. Сапер поднял голову и увидел радостно оскаленную мордочку Моби. Крылатая обезьянка побежала по его руке, царапая коготками кожу. Моби как-то странно мелькал у него перед глазами и почему-то тяжелел. Любимец Крокусова дяди подобрался к двери. Сморщенная лапка взялась за кольцо.
   Скрипач елозил по теплым влажным плиткам пола. Позади слышались крики и топот ног. Гончие теперь уже не выли, а стонали. Саперу удалось перевернуться на спину. От плиток горьковато пахло пылью.
   Икарий продолжал сотрясать пространство своими криками. Скрипач сел и огляделся. Стены крыльца затеняли пыльно-желтый колеблющийся свет. Маппо по-прежнему крепко держал Икария, что стоило ему немалых сил. Потом полуджагат обмяк и повис у него на руках. Свет перестал дрожать и сделался ярче. Саперу показалось, что даже стены успокоились, когда стих гнев полуджагата. Маппо осторожно опустил друга на пол и склонился над ним.
   Скрипач снова огляделся — не потеряли ли они кого. Апсалара и ее отец сидели, прислонившись к закрытой двери. Крокус вцепился в трясущегося Искарала Паста. Верховный жрец Тени недоверчиво моргал.
   — Где гончие, Искарал? — хрипло спросил Скрипач.
   — Убежали! Но даже несмотря на предательство, они расправились с диверами! — Он шумно вздохнул. — Принюхайтесь. К радости Тремолора, диверы исчезли.
   — Возможно, их предательство не было намеренным, — сказала Апсалара. — Пять Властителей во дворе Дома Азата — большой риск для самого Тремолора. И потом, если говорить о предательстве, нужно начинать с Повелителя Теней.
   — Ложь! — завопил Паст. — Мы играли честно!
   — Ну наконец-то ты признался, что замешан в этом, — пробормотал Крокус. — Я рад, Скрипач. Ты все-таки сумел открыть дверь.
   Сапер изумленно вскинул брови.
   — Я-то как раз не сумел. Значит, Моби. Он мне всю руку исцарапал, пока лез… Кстати, а где этот звереныш?
   — Ты сидишь на трупе, — заметил ему Реллок.
   Скрипач наклонил голову. Так оно и есть; он расположился на груде костей и сгнивших лохмотьев. Пробормотав проклятие, сапер спешно отодвинулся.
   — Я нигде не вижу Моби, — сказал Крокус. — Ты уверен, что он внутри дома?
   — Полностью.
   — Тогда он забрался слишком далеко от входной двери.
   — Он ищет ворота, — проскрипел Искарал Паст. — Путь Рук.
   — Да Моби просто звер…
   — Хватит плести мне, парень! Глупец, как ты до сих пор не понял, что под обликом бхокарала прячется странствующий?
   — Успокойся, Паст, — сказала Апсалара и медленно встала. — Здесь нет ворот, по которым сходят с ума переместители душ.
   Кивком головы она указала на иссохший труп.
   — Должно быть, это хранитель. У каждого Азата есть свой хранитель. А я-то думала, они бессмертные.
   Маппо поднял голову.
   — Это форкрулий.
   — Самая неизвестная из рас Древних. Даже легенды Семиградия о них умалчивают.
   Почему-то открытая дверь Тремолора уже никого не удивляла. За нею начинался коридорчик, упиравшийся в стену с двойными дверями, расположенными напротив входной.
   — Как все похоже, — прошептала Апсалара.
   — На что? — спросил Крокус.
   — На Мертвый дом в Малазе.
   Неведомо откуда появился Моби. Взмахнув крыльями, он сел Крокусу на руку.
   — Он весь трясется, — сказал парень, обнимая зверюшку.
   — И здорово трясется, — согласился Скрипач.
   — Что с твоим дружком? — спросил Паст у Маппо. — Я видел, как ты подхватил его на руки. Он мертв?
   Трелль покачал головой.
   — Он без сознания. Вряд ли он скоро очнется.
   — Так позволь Азату забрать его! Не мешкай! Мы же внутри Тремолора. Икарий нам больше не нужен.
   — Нет, — угрожающе отрезал Маппо.
   — Дурак!
   Где-то зазвонил колокол. Все удивленно переглянулись.
   — Вы слышали? — спросил Скрипач. — Это колокол странствующих торговцев.
   — При чем тут торговцы? — взревел Паст, боязливо озираясь по сторонам.
   Но Крокус только кивнул.
   — Ты прав, сапер. Это колокол торговцев. В Даруджистане я часто слышал, как они звонили, когда ехали.
   Сапер молча подошел к входной двери. Изнутри она открылась с поразительной легкостью.
   Весь двор заполонили корни, торопившиеся залечить раны, нанесенные Азату. Отовсюду поднимались струи пара. За воротами стояли три громадные, пестро разрисованные кареты. Каждая была запряжена девятью белыми лошадьми. Под аркой ворот стоял грузный человек в богатых шелковых одеждах. Заметив Скрипача, он помахал рукой и сказал на языке дару:
   — Увы, дальше нам не проехать. Выйдите сюда. Уверяю, вокруг все спокойно. Я ищу человека по имени Скрипач.
   — Зачем он тебе? — не слишком приветливо спросил сапер.
   — Мне нужно передать ему подарок. Добавлю, что подарок этот готовили в страшной спешке, а его доставка стоила изрядных денег. К тому же я очень спешу. Поэтому прошу выйти за подарком.
   Подошедший Крокус вперился глазами в кареты.
   — Я даже знаю, кто их делает, — шепнул он саперу. — Есть такой Бернук. Он живет в Лазурном квартале. Правда, таких громадных я никогда не видел. Наверное, многое изменилось в Даруджистане за эти месяцы.
   — Даруджистан, — вздохнул Скрипач.
   Он осторожно ступил за ворота. Похоже, торговец не соврал; вокруг было тихо. Но Скрипач не торопился подходить к каретам. Сделав пару шагов, он остановился и недоверчиво поглядел на человека в шелках.
   — Разрешите представиться: Карполан Демезанд из Тригальской торговой гильдии. Мы ничуть не жалеем, что отважились на эту поездку, однако искренне надеемся, что нам никогда не придется ее повторить.
   От сапера не скрылось, что торговец очень утомлен. С дорогих одежд Карполана падали крупные капли пота. Торговец подал знак. К нему подошла женщина в доспехах. Ее лицо было смертельно бледным. В руках она держала небольшой ящик.
   — Этим подарком вы обязаны одному магу из «сжигателей мостов». Он вовремя связался с нами после разговора с небезызвестным вам капралом. Тот в общих чертах обрисовал положение, в котором вы находитесь.
   Скрипач взял ящик и только теперь улыбнулся.
   — Невероятно. Представляю, каких усилий это ему стоило.
   — Уверяю вас, мне тоже. А теперь нам пора убираться… простите за сорвавшуюся с языка грубость. Мы должны спешно возвращаться назад.
   Он вздохнул и устало поглядел на сапера.
   — Прошу великодушно меня извинить. Я безумно утомлен и, как видите, даже не в состоянии вести учтивую беседу.
   — Не надо извинений, — перебил его Скрипач. — Хоть я и совершенно не представляю, как вы сюда добрались и как намереваетесь вернуться в Даруджистан, я желаю вам быстрого и спокойного путешествия. Последний вопрос: маг сказал что-нибудь насчет того, где он раздобыл содержимое этого ящичка?
   — Разумеется, сказал: на улицах «города голубого огня». Вижу, вы сразу же поняли эти туманные слова.
   — А маг вам говорил что-нибудь по поводу того, как надо обращаться с его подарком?
   Торговец отер потный лоб.
   — Он сказал, чтобы мы не слишком трясли ящик. Признаюсь, последний отрезок нашего пути сюда был… весьма хлопотным. Возможно, что-то внутри ящика все же разбилось. Если так, мне искренне жаль.
   Скрипач улыбнулся.
   — Смею вас уверить: все доехало в лучшем виде.
   — Но вы даже не вскрыли подарок. Откуда такая уверенность?
   — Здесь уж вам придется поверить мне на слово, господин Карполан.
 
   Едва Скрипач внес подарок внутрь, Крокус сразу же закрыл входную дверь. Сапер осторожно поставил ящичек на пол и с не меньшей осторожностью отодрал крышку.
   — Молодчина, Быстрый Бен, — восхищенно прошептал он, глядя на содержимое. — Когда-нибудь я воздвигну храм в твою честь.
   Скрипач насчитал семь «шипучек», тринадцать «хлопушек» и четыре «огневушки».
   — Но как этот торговец сюда добрался? — продолжал недоумевать Крокус — Неужели прямо из Даруджистана? Послушай, как такое возможно?
   — Если бы я знал, парень.
   Скрипач торжествующе оглядел своих спутников.
   — Мне очень хорошо, друзья! У меня давно не было такого прекрасного настроения.
   — Бурная радость! — проворчал Паст, едва скрывая свою злобу.
   Он вцепился в остатки своих волос.
   — Ты радуешься. И этот дуралей тоже радуется и даже не замечает, что проклятая обезьяна сейчас от ужаса обмочится ему прямо на руки.
   Крокус поспешно отстранил от себя Моби. Верховный жрец Тени не соврал: на плитки пола полилась тонкая струйка.
   — Как тебе не стыдно, Моби? — спросил парень. Крылатая обезьянка виновато улыбалась.
   — А ты думал, странствующие не умеют мочиться? — с издевкой спросил Искарал Паст.
   — Маленькая оплошность, — заступилась за Моби Апсалара. — Не выдержал, когда осознал случившееся. А может, это странный способ шутить.
   — Что за чушь ты несешь? — сощурился Паст.
   — Моби… или странствующий… думал, что нашел Путь Рук. Он думал, будто его позвало сюда древнее обетование. Он мечтал возвыситься и стать Властителем. Отчасти Моби был прав. Видишь ли, Крокус, безобидная на вид зверюшка в твоих руках — это демон. В своем истинном обличье он смог бы с такой же легкостью поднять на руки тебя.
   — Теперь я понимаю, — пробормотал Маппо.
   — Так почему ж ты молчала? — накинулся на Апсалару Крокус.
   — Тремолору нужен новый хранитель. Яснее сказать не могу.
   Крокус недоуменно смотрел на трясущегося зверька.
   — Любимая обезьянка моего дяди — хранитель Тремолора?
   — Нет, Крокус. Не просто обезьянка, а демон, сгорающий от нетерпения. Я уверена: он быстро освоится со своим новым делом.
   Пока шли эти разговоры, Скрипач перекладывал «морантские гостинцы» в свой кожаный мешок. Закончив, он осторожно повесил мешок на плечо.
   — Быстрый Бен предполагал, что где-то здесь мы найдем вход в магический Путь.
   — Который соединяет Дома! — каркнул Паст. — Чудовищная самоуверенность! Знаешь, сапер, этот твой маг меня просто очаровал. Ему бы следовало быть служителем Тени!
   «А он и был, только тебе об этом незачем знать, старик. Если твой бог сочтет нужным, он тебе скажет. Хотя я бы не стал…»
   — Пора идти искать портал.
   — А его не надо искать, — улыбнулась Апсалара. — Сейчас мы свернем налево, немного пройдем и окажемся возле двух дверей. Одна из них ведет на башню. Нужно будет подняться на самый верх.
   Скрипач понимающе кивнул.
   «Чужая память, оставшаяся в тебе».
   Впереди всех двигался Моби, к которому вернулось самообладание и появилось нечто вроде самодовольной гордости. Почти сразу за поворотом в стене была устроена ниша, в которой стояли кольчужные доспехи. Они предназначались воину, чей рост и ширина плеч вдвое превосходили человеческие. По обе стороны от доспехов замерли два тяжеленных топора с двойными лезвиями. Моби не удержался и провел ручонкой по наколеннику доспехов, а Крокус даже споткнулся, засмотревшись на диковинное зрелище.
   Открыв нужную дверь, они попали на первый этаж башни. В середине начиналась каменная винтовая лестница, ведущая наверх. Возле истертых до вогнутости ступеней лежал труп молодой темнокожей женщины. Казалось, ее убили совсем недавно. Убитую почему-то оставили в нижнем белье. Доспехи, которые, конечно же, были на ней, куда-то исчезли. Изящное тело женщины было исполосовано ранами.
   Апсалара подошла к убитой и опустила ей руку на плечо.
   — Я ее знаю.
   — Откуда? — покосился на дочь Реллок.
   — Это память того, кто когда-то владел моим сознанием, отец, — объяснила она. — Его смертная память.
   — Танцор, — выдохнул Скрипач. Апсалара кивнула.
   — Это дочь Дассема Ультора. Сдается мне, первый меч спас ее от Клобука и привел сюда.
   — Перед тем, как нарушил свою клятву верности Клобуку.
   — Да. Это случилось перед тем, как Дассем проклял бога, которому служил.
   — Но ведь это было давно, — заметил ей Скрипач.
   — Я знаю.
   Некоторое время все молча глядели, на убитую. Маппо бережно прижал к себе бездыханного Икария. Трудно сказать, какие чувства владели треллем. Но все понимали: он не сделает со своим другом то, что сделал с дочерью Дассем Ультор.
   Апсалара подняла голову.
   — Если память Танцора верна, портал ждет нас.
   Скрипач оглядел своих спутников.
   — Маппо, ты идешь с нами?
   — Да, хотя и не до конца. Я предполагаю, можно покинуть Путь по собственному выбору.
   — Странное у тебя предположение, — удивился Скрипач.
   Трелль молча пожал плечами.
   — А ты, Искарал Паст? Идешь с нами?
   — Конечно! Вне всякого сомнения! Почему бы нет? Неужели ты думаешь, мне захочется выбираться из лабиринта? Это же чистой воды безумие, а Искарал Паст, как вы, надеюсь, успели убедиться, отнюдь не безумец. Да, я буду сопровождать вас и… молчаливо прибавлю к этим словам предназначенные только для меня: возможно, мне еще подвернется удобный случай предать. Предать что? Предать кого? Какая разница? Это не такая цель, которая доставляет удовольствие, однако я намереваюсь ее достичь!
   Скрипач мигнул Крокусу.
   — Приглядывай за ним.
   — Да уж, придется.
   Моби оставался у двери, через которую они попали на первый этаж башни. Он спокойно играл со своим хвостом.
   — А как можно попрощаться с бхокаралом? — спросил Скрипач.
   — Хорошенько двинуть сапогом под зад, — предложил Паст.
   — Уж не хочешь ли ты таким способом проститься с Моби?
   Верховный жрец скорчил гримасу и не ответил.
   — Моби был с нами, когда мы плыли на корабле и нас трепали бури, — сказал Крокус, подходя к крылатой обезьянке. — А невидимые битвы? Он… постоянно оберегал нас.
   — Ты прав, парень, — поддержал его сапер.
   — Вы слишком хорошего о нем мнения! — не выдержал Паст.
   — У нас есть на то причины, — ответил Крокус. Он нагнулся и взял бхокарала на руки.
   — Боги милосердные, ему же здесь будет очень одиноко!
   Парень не стыдился своих слез. Скрипач даже отвернулся.
   — Но ему будет гораздо хуже, если ты насильно заберешь его отсюда.
   — Тогда я найду способ навещать Моби, — упрямо произнес Крокус.
   — Посмотри на него, Крокус, — с непривычной для нее мягкостью сказала Апсалара. — Он вполне доволен своей участью. А что до одиночества… откуда ты знаешь, что так оно и будет? Ведь есть другие Дома, другие хранители…
   Парень кивнул и осторожно опустил Моби на пол.
   — Будем надеяться, что здесь нет посуды.
   — Какой посуды? — не поняла Апсалара.
   — У дяди Моби всегда не везло с посудой. Или посуде не везло с Моби.
   Он провел ладонью по приплюснутой лысой голове бхокарала и тихо сказал:
   — Пока, Моби. Мы пошли.
 
   Бхокарал проводил их взглядом. Потом последовала яркая вспышка, и путники исчезли. Вскинув головку, Моби внимательно прислушивался. Наверху все было тихо.
   Он посидел еще некоторое время, лениво поигрывая собственным хвостом, затем вскочил и понесся к нише.
   Тяжелый шлем с тихим скрипом наклонился, и оттуда послышался усталый голос:
   — Как я рад, малыш, что мое одиночество закончилось. Тремолор сердечно приветствует тебя и даже не сердится за ту лужу, что ты устроил в коридоре.
 
   Виканский всадник свалился ему прямо под ноги. Дюкра окутало пылью. По его щиту забарабанили мелкие камешки. Воин был из клана Вороны. Совсем молодой, почти мальчишка. Казалось, он прилег отдохнуть. Историк глядел на его умиротворенное лицо, понимая, что из этого сна парню уже не встать.
   Дюкр отошел от еще теплого тела и стал ждать, когда осядет пыль. Короткий меч в его правой руке был липким от крови и при каждом взмахе издавал странный всхлипывающий звук.
   Мимо мчались всадники. Между ними, жужжа, словно навозные мухи, пролетали стрелы. Дюкр успел загородиться от одной, летевшей ему в лицо. Стрела с силой ударила в щит; левая рука передала удар, отчего треснула кожаная полоска, защищавшая историку рот и подбородок.
   Тарианская кавалерия почти осуществила желаемый маневр — отрезать дюжину виканских взводов от основной части войск. Ответная атака клана Вороны была яростной и стремительной, но дорого обошлась воинам. Историк чувствовал, что эту цену виканцы заплатили напрасно: их контрудар захлебнулся.
   Разрозненным пехотным отрядам Седьмой армии не оставалось иного, как сбиться в четыре новых, из которых только один обладал достаточной численностью. Сейчас он упорно прорывался к своим. Клан Вороны угрожающе поредел; тарианцам противостояло менее двух десятков всадников. Каждого из них плотно окружали вражеские кавалеристы. Мелькали кривые сабли, неся смерть людям и лошадям. Предсмертные судороги лошадей были еще ужаснее человеческих.
   Дюкра самого едва не сшибла вражеская лошадь. Историк сумел увернуться и тут же ударил мечом в бедро ее всадника — тарианского воина в кожаных доспехах. Острие пропороло кожу доспехов, вонзилось в тело и уперлось в кость. Дюкр что есть силы повернул меч.
   Всадник ударил его саблей, помяв щит. Дюкр пригнулся и вырвал меч. Из раны тарианца заструилась кровь. Дюкр продолжал наносить удары, пока обезумевшая лошадь не умчалась вместе с бездыханным всадником.
   Дюкр поправил шлем, стер с лица пот и грязь. Поискав глазами малазанских пехотинцев, он поспешил к ним.
   Со времени битвы в Санимонской долине прошло уже три дня. Хундрилы, выступившие неожиданными союзниками малазанцев, преследовали остатки враждебных им трегинов и билардов. Их помощь была неоценимой, но однократной. Посчитав свою миссию исполненной, хундрилы исчезли и больше не возвращались.
   Их налет на войска Корболо Дэма разъярил перебежчика. Отомстить хундрилам он не мог, и потому вся ярость ответных ударов досталась «собачьей упряжке» Кольтена. Сегодня был четвертый день его безостановочных атак, и ничто не предвещало их окончания.
   «Собачью упряжку» взяли в кольцо осады. Воины Дэма нападали с флангов и с тыла; зачастую — с нескольких направлений сразу. У вражеских мечей, копий и стрел был надежный союзник — изможденность всех, кто тянул «упряжку». Солдаты падали и уже не поднимались. Мелкие раны, на которые раньше не обращали взимания, поглощали последние скудные запасы сил. У некогда выносливых людей отказывало сердце, лопались кровеносные сосуды, и тогда из ран ударяли фонтаны темной, почти черной крови.
   То, чему Дюкр становился невольным очевидцем, превосходило его способность ужасаться, а также способность понимать и объяснять увиденное.
   Вместе с историком к пехотинцам Седьмой армии удалось прорваться нескольким мелким отрядам. Пехота заняла оборонительную позицию, называемую «колесом мечей». Название было достаточно странным, ибо острые «спицы» этого «колеса» торчали наружу. Однако никакая лошадь (какой бы обученной она ни была) не могла прорваться сквозь этот заслон.
   Внутри круга один солдат начал ударять мечом по щиту и что-то выкрикивать в такт ударам. Живое колесо стало вращаться, медленно двигаясь к западному флангу «собачьей упряжки».
   Дюкр двигался вместе с другими, добивая раненых врагов везде, где они ему попадались. Рядом с живым колесом ехали пятеро всадников из клана Вороны — единственные, кто уцелел при контратаке. Двое из них были серьезно ранены.
   Вскоре «колесо мечей» приблизилось к позициям Седьмой армии и распалось. Виканцы, пришпорив взмыленных лошадей, поехали в южном направлении. Дюкр пробирался между пехотинцами, стремясь найти хоть пятачок, свободный от людей. Отыскав такое место, он выплюнул на землю кровавую слюну, опустил дрожащие от напряжения руки и медленно поднял голову.
   Мимо него шли беженцы. Сотни грязных, запыленных лиц были повернуты в его сторону. Люди смотрели не на Дюкра, а на тонкую цепь пехотинцев за его спиной — единственную защиту, пока уберегавшую их от смерти. Они безучастно двигались, разучившись думать и что-либо чувствовать. Они потеряли почти все, и только инстинкт еще заставлял их цепляться за последнее, что у них оставалось, — детей.
   Из потока беженцев отделилось двое. Они направлялись к Дюкру. Историк отупело глядел на них. У него не было сил вспоминать, кто это. Все лица теперь стали для него лицами беженцев.
   — Господин историк!
   Голос выбил Дюкра из его дремы наяву. Он разжал пересохшие губы.
   — А, это вы, Лулль.
   Дюкр сообразил, что капитан протягивает ему измятую фляжку. Он убрал меч в ножны, взял фляжку и сделал несколько глотков. От прохладной воды у него заболело все во рту, но историк отмел боль и продолжал пить.
   — Мы вступили на Геленскую равнину, — сказал Лулль.
   Дюкр узнал и второе лицо: то была его Безымянная морячка. Женщину шатало. Дюкр заметил у нее на плече опасную колотую рану. Наверное, вражеское копье, скользнув по щиту, все же задело ей плечо. Из разорванной кольчуги капала кровь.
   Их глаза встретились. В светло-серых глазах женщины (когда-то таких красивых и выразительных) совсем не осталось жизни. Но Дюкра встревожило не это, а собственное безучастное отношение, пугающее отсутствие каких-либо чувств.