Страница:
— То, что должно мне открыться, находится не на страницах книги Дриджны, а внутри меня. Сейчас еще рано.
Она вновь заглянула Леому в глаза.
— Ты должен мне верить.
Фелисина видела, как напряглось его лицо.
— Тебе всегда было трудно решиться на это. Правда, Леом?
— Кто это сказал?
— Мы оба.
Пустынный воин молчал.
— Тоблакай!
— Слушаю тебя, возрожденная Шаик.
— Как бы ты убедил того, кто сомневается?
— Мечом.
Геборий пренебрежительно хмыкнул.
— А ты? — спросила Фелисина. — Что бы ты сделал с сомневающимся?
— Ничего. Я продолжал бы жить, как живу, и, если бы я оказался достойным доверия, сомневающийся рано или поздно сам поверил бы мне.
— Если только…
— Если только человек вообще никому не верит. И в первую очередь — себе.
Фелисина выжидающе смотрела на Леома.
— Ты не можешь силой заставить другого поверить тебе, девочка. Он будет тебе повиноваться, но повиновение — это не вера.
— Леом, ты рассказывал мне о странном человеке. Он ведет остатки армии и несколько десятков тысяч беженцев. Они делают все, что он велит, и безраздельно верят ему. Как этому человеку удалось добиться такого доверия?
Леом покачал головой.
— Ты когда-нибудь следовал за таким вожаком?
— Нет.
— Значит, ты по-настоящему ничего не знаешь.
— Не знаю, пророчица.
Зайдя за скалу, Фелисина сбросила с себя прежние лохмотья и облачилась в одежды Шаик. Она надела на себя простые украшения, показавшиеся ей странно знакомыми. Собрав остатки старой одежды, Фелисина смотала ее в тугой комок и зашвырнула подальше. Она долго стояла одна, разглядывая теряющуюся в пыли впадину, затем вышла к спутникам.
— Идемте. Верховные маги начали терять терпение.
— Твой новый первый помощник утверждает, что до Фалара всего несколько дней ходу, — сказал Калам. — Все только и говорят о попутных ветрах.
— Обычное дело, — ответил капитан. Вид у него был довольно кислый.
Ассасин наполнил кружки. Хотя раны, нанесенные капитану телохранителем казначея, почти зарубцевались, он не вставал с койки. Рана на голове оказалась серьезнее поврежденных рук. Когда капитан говорил, он почему-то вздрагивал, хотя речь его была ясной и связной. Но цепочки слов выходили из его рта с заметным трудом. Былое красноречие к нему не вернулось, однако разум капитана оставался таким же острым и восприимчивым.
Интуитивно Калам чувствовал, что его присутствие придает капитану силы.
— Вчера под вечер впередсмотрящий заметил судно, идущее следом за нами. По его мнению — малазанский грузовой корабль. Если парень не ошибся, этот корабль обогнал нас ночью, пройдя без огней. Во всяком случае, утром его нигде не было видно.
Капитан усмехнулся.
— Не сомневаюсь, на том корабле тоже ломали головы, кто мы такие. А вдруг пираты?
Калам глотнул разбавленного вина.
— Минувшей ночью умер последний военный моряк. Что у тебя за лекарь на судне? Их же можно было спасти.
— Мне он тоже не по нраву. Вечно нужно поддать коленкой под зад, чтобы начал шевелиться. Пришли его сюда, я ему мозги прочищу.
— А что толку? Тех ребят уже не вернешь. Да и он лежит мертвецки пьяным. Дорвался до пиратского эля.
В глазах капитана что-то вспыхнуло, будто луч маяка, предупреждающий о мелях.
— Я так понимаю, не все на корабле гладко, — сказал Калам.
— Конечно. У капитана голову перекосило, кто ж станет отрицать! Язык весь в колючках. А в ушах — будто желуди в перегное, из которых вот-вот вылупится невидимое. Вылупится!
— Ты бы мне хоть рассказал, что к чему. Это же твой корабль.
— Что я тебе расскажу? Что? — Дрожащей рукой капитан потянулся к кружке. — Нельзя удержать то, что далеко отсюда. Я так всегда говорю. И от удара нельзя удержаться. Вот желудь и выкатился и полетел неведомо куда.
— Посмотри, руки у тебя почти зажили, — сказал Калам, пытаясь оборвать этот бред наяву.
— Да. Почти.
Капитан отвернулся, как будто разговор его доконал.
— Потерпи немного, — поднимаясь, сказал Калам. — Как только бросим якорь в Фаларе, найдем тебе хорошего лекаря, сведущего в магическом исцелении.
— Побыстрее бы туда добраться.
— Идем туда на всех парусах.
— И при попутном ветре.
— Да.
— Только знаешь, вблизи Фалара не бывает попутных ветров.
Выйдя на палубу, Калам привычно оглядел горизонт и поднялся по ступеням полубака.
— Ну и как он? — спросил Салк Элан.
— Скверно.
— Раненая голова всегда выкидывает такие фокусы. Чуть что сдвинулось внутри черепной коробки, и ты будешь стоять на коленях перед плюгавой собачонкой, умоляя ее выйти за тебя замуж.
— Посмотрим, что скажут нам в Фаларе.
— Если повезет, поищем ему в Бантре хорошего лекаря.
— В Бантре? При чем тут Бантра, если до главных островов архипелага остались считанные лиги?
Салк Элан пожал плечами.
— Кажется, там родная гавань «Затычки». Может, ты не заметил, тогда подскажу: наш новый первый помощник с головы до ног опутан суевериями. Такое ощущение, что в нем уживается целая толпа очумелых матросов и все они вылезают одновременно. Уж если ему что в голову втемяшилось, его не свернешь. Клобук мне свидетель: я пробовал.
Их разговор прервал крик впередсмотрящего.
— Слева по борту — вижу паруса. Шесть… семь… десять кораблей. Целая флотилия!
Калам с Эланом бросились к левому борту, но не увидели ничего, кроме волн.
— В каком направлении они плывут? — крикнул с нижней палубы первый помощник.
— В северо-западном. Мы пересечемся с ними!
— Флотилия, — сказал Калам.
— Да, друг мой. Имперская флотилия адъюнктессы Таворы.
Салк Элан натянуто улыбнулся Каламу.
— Если ты подумал о крови, которая вскоре зальет твой родной континент… благодарение богам, мы плывем в другую сторону.
Теперь имперская флотилия была видна и с полубака.
«Корабли Таворы, везущие солдат и лошадей. За ними на лигу тянется отвратительный шлейф из отбросов, дерьма и трупов: человеческих и конских. На дармовое угощение сплываются все акулы и дхенраби. Долгое плавание всегда губительно сказывается на моральном духе солдат. Они звереют и рвутся в бой. В часы томительного безделья они подогревают себя рассказами о зверствах, учиненных над малазанцами в Семиградии. Огонь ненависти пылает, выжигая из солдатских душ последние крупицы милосердия».
— Голова змеи на длинной имперской шее, — тихо сказал Элан. — Ты ведь бывалый воин, Калам. Скажи, неужели какая-то часть тебя не хотела бы сейчас стоять на палубе одного из тех кораблей, равнодушно поглядывая на одинокое торговое судно, идущее к Фалару? Ты смотришь на этот жалкий корабль, а внутри тебя все полно спокойной и неумолимой решимости. Ведь ты плывешь, чтобы исполнить волю Ласэны и покарать бунтовщиков. Ты знаешь: империя всегда мстит своим врагам в десятикратном размере. Не разрывается ли сейчас твоя душа между двумя кораблями? Я правильно угадал твои мысли?
— При всем твоем ярком воображении, Элан, к моим мыслям тебе не подобраться. Ты меня не знаешь и никогда не узнаешь.
Салк Элан вздохнул.
— Мы же сражались с тобой рука об руку. Мы стали соратниками. Спасением от пиратов капитан и матросы далеко не в последнюю очередь обязаны нам. Наш общий друг в Эрлита-не кое-что подозревает о твоих истинных намерениях. Представляешь, насколько легче тебе будет исполнить задуманное, если я окажусь рядом?
Калам медленно повернулся к Элану.
— Какое задуманное? — едва слышно спросил он.
Салк Элан игриво пожал плечами.
— А мне все равно какое. Ты же не чураешься спутников, правда? Сколько лиг ты прошел вместе с Быстрым Беном по дорогам Генабакиса? А Портала Кнастру из Карашимеша помнишь? Ты тогда еще не был солдатом империи. Стоит взглянуть на историю твоей жизни — каждому понятно: рядом с тобой всегда кто-то находился… Что ты скажешь на это?
Калам несколько раз моргнул, изображая недоумение.
— А с чего ты взял, что сейчас я одинок? Неуверенность, отразившаяся на лице Салка Элана, была мимолетной и сейчас же сменилась прежней улыбкой. Но ассасину хватило этого мгновения, чтобы внутренне торжествовать.
— И где же прячется твой дружок? — с деланной небрежностью спросил Элан. — Уж не на мачте ли, в корзине впередсмотрящего?
— А где же еще?
Калам повернулся и двинулся вниз по лестнице. Он спиной чувствовал взгляд Элана.
«Маги на редкость самонадеянны. Ты уж прости, приятель, что я наделал дырок в твоей самонадеянности».
ГЛАВА 18
У сплетения корней, закрывавшего вход в лабиринт, они наткнулись на четыре трупа. Мертвецы лежали в скрюченных позах, с раздробленными руками и ногами. Скомканные темные одежды заскорузли от высохшей крови.
Маппо сразу понял, кто они, и не особо удивился.
«Безымянные… Жрецы Азата, если у Азатов вообще есть жрецы. Сколько же холодных рук вело нас сюда? Меня… Икария… в эту запутанную сеть корней… в Тремолор».
Подошел Икарий. Он увидел сломанный посох, валявшийся рядом с одним из мертвецов.
— Где-то я уже видел такой посох, — сказал он.
— Где? — насторожился трелль.
Икарий виновато улыбнулся.
— Знаешь, Маппо, мне приснился сон. — Он вновь повернулся к убитым. — Сон начался, как начинались все такие сны… Я куда-то брел. Мне было больно, но не от ран. И оружие мое не было запятнано кровью. Боль грызла меня изнутри. Я чувствовал, что когда-то получил знания, а потом их утратил.
Маппо глядел ему в спину, силясь понять смысл.
— А потом я подошел к окраине какого-то города, — бесстрастным тоном продолжал Икарий. — Он был разрушен. Не обошлось без магии; я видел, как ее удары опалили землю… Магия ощущалась и в воздухе. На улицах повсюду валялись мертвые тела. Воздух… нет, даже не воздух… это было жуткое зловоние. А над головой у меня кружились Большие Вороны, прилетевшие попировать. Их карканье напоминало зловещий смех.
— Икарий…
— Не перебивай меня, друг… Я шел дальше и вдруг увидел женщину, одетую так, как одевались в древности. Жрица. Она держала посох, от которого исходила магическая сила. «Что ты сделала?» — спросил я ее. «Только то, что требовалось», — тихо ответила она. Мое появление испугало ее, и от этого мне почему-то стало грустно. «Тебе нельзя странствовать одному», — сказала мне жрица.
Маппо слушал, боясь пропустить хоть одно слово.
— Ее слова пробудили во мне ужасные воспоминания. Замелькали лица… все они были мне знакомы. Они были моими спутниками, соратниками. Мужчины, женщины. Я понял, что никогда не оставался один; кто-то постоянно находился рядом со мной. Иногда мои спутники исчислялись десятками и даже сотнями. От этих воспоминаний мне сделалось больно и стыдно, ибо я предал их всех.
Трелль медленно кивал.
— Теперь я понимаю, Маппо. Все они, подобно тебе, были моими хранителями. И все не сумели меня уберечь. Возможно, я их убил собственными руками.
Икарий вздрогнул.
— Жрица увидела все, что было написано на моем лице. Потом она кивнула. Ее посох вдруг засветился от магической силы… А дальше я оказался на безжизненной равнине. Один. Боль ушла. Там, где она обитала, сейчас пусто. Я почувствовал: мои воспоминания уходят… да, уходят. И это был всего лишь сон. А потом я проснулся.
Икарий хотел приветливо улыбнуться другу, но улыбка получилась жутковатой.
«Это немыслимо! Какое искажение истины! Я же видел следы побоища своими глазами. Я говорил с той жрицей. Кто-то по злому умыслу наслал на тебя этот сон».
Только сейчас Маппо и Икарий заметили подошедшего Скрипача.
— Стражи у входа, — сказал сапер, кивая в сторону убитых. — Не смогли устоять.
— В землях Джаг-одхана их называют безымянными, — подсказал ему Маппо.
Услышав эти слова, Икарий встрепенулся.
— Их орден давно перестал существовать, — сказала Апсалара.
Заметив удивленные взгляды спутников, она пожала плечами:
— Это не мои знания. Память Танцора.
— Пусть Клобук поскорее заберет их поганые души! — взвизгнул Искарал Паст. — Надменные выродки — вот они кто! Как вообще они смели требовать такое?
— Что требовать? — спросил Скрипач.
— Ничего! Все равно не поймешь.
Он обхватил себя руками, будто загораживался от пронизывающего ветра.
— Как же! Они — служители Азата. А мы кто? Жалкие костяшки на игральной доске? Мой господин истребил их по всей империи. Танцор называл это «достойным занятием для "коготков"». Он выпалывал сорняки, выдирал с корнем колючки, чтобы не впились императору в бок. Истребление и осквернение. Безжалостное. Оставалось слишком много несокрытых тайн — проходов к силе и власти. О, как они противились вступлению моего господина в пределы Мертвого дома…
— Искарал! — одернула его Апсалара.
Верховный жрец Тени втянул голову в плечи, словно его ударили.
— Кто говорил сейчас твоими устами? — спросил у Апсалары Икарий. — Кто его предупредил?
— Иногда воспоминания того, кто завладел твоим сознанием, бывают полезны. Но это никак не оправдывает вмешательство в чужое сознание, Икарий.
Икарий поежился. Крокус бросился к ней.
— Апсалара!
— Успокойся. Это я, а не Котиллион. Знаешь, я устала от постоянных подозрений, будто он по-прежнему прячется в глубинах моего сознания и управляет мной. Пойми же: когда это произошло, я была несмышленой девчонкой из рыбачьей деревни. Но с тех пор я выросла.
Реллок громко вздохнул.
— Доченька, с тех пор мы с тобой оба изменились. Слишком тяжелый путь мы прошли, и на это не закроешь глаза.
Он морщил лоб, подбирая слова.
— Ты приказала Искаралу замолчать. Икарий расценил это как тревогу Танцора… Коти л л иона, который опасается раскрытия своих тайн. Так что подозрения Икария вполне понятны.
— Только я уже не рабыня, какой была тогда. Я сама решаю, как мне поступить с имеющимися знаниями. И я здесь не потому, что меня сюда послал Котиллион.
— Достойный ответ, Апсалара, — сказал Икарий. — Маппо, друг мой, что еще тебе известно о безымянных?
— Наше племя принимало их у себя как дорогих гостей, но они редко бывали у нас. Мне думается, они считали себя служителями Азата. Если легенды треллей не врут, орден безымянных появился очень давно, еще во времена первой империи.
— Их извели под корень! — крикнул Искарал.
— Скорее всего, лишь в пределах Малазанской империи, — ответил ему Маппо.
— Друг мой, ты опять утаиваешь что-то важное, — упрекнул трелля Икарий. — Я хочу знать.
— Хорошо, Икарий. Я тебе скажу. Безымянные с самого начала подыскивали для тебя спутников и делали это постоянно.
— Зачем?
— Не знаю. Но раз ты спросил… Может, они принесли какие-то клятвы. А может, хотели защитить Азат.
— Клобук меня накрой по самые щиколотки! — выдохнул Реллок. — Наверное, ты очень провинился перед ними.
Все удивленно посмотрели на отца Апсалары. Молчание затягивалось.
— Идемте дальше. В лабиринт, — наконец сказал Скрипач.
Они стремились вырваться. Они умоляюще тянулись из щелей в переплетениях корней, почти уверенные в тщетности своих молений и все равно на что-то надеющиеся. Они извивались, хлестали воздух и снова опадали… десятки страшных конечностей, принадлежащих тем, кого пленил Азат. Среди них были и человеческие руки, но немного.
Скрипач даже не пытался представить тела и головы тех, кому принадлежали эти конечности. Он знал: реальность, надежно спрятанная в темницах Азата, была несравненно страшнее любых его кошмарных фантазий.
Живая темница Тремолора держала в заточении демонов, древних Властителей, а также существ настолько чужеродных людям, что сапера прошибла дрожь при мысли, какой же жалкой песчинкой является он в сравнении с ними. Плененные люди были всего лишь листочком на громадном дереве, не поддающемся воображению. Все кровопролитные сражения минувших лет, весь нелегкий путь сюда показались Скрипачу жалкими потугами. Вся его отчаянная храбрость тонула в отзвуках давних эпох. Он боялся даже вообразить битвы, некогда сотрясавшие древний мир. Казалось, тот мир постоянно висел на волоске от противоборства гигантских необузданных сил.
Битвы продолжались и сейчас, в подземных пространствах Азата. Далеко не все умоляли о пощаде. Лабиринт сотрясался от попыток вырваться наружу. Корни скрипели, как снасти корабля под напором ветра. Крики, рев, стоны, вопли… голоса были единственным, что вырывалось на свободу.
Сжимая скользкое от пота ложе арбалета, Скрипач шел дальше. Он старался держаться на середине прохода, подальше от жутких рук и лап узников. Впереди проход упирался в стену и резко сворачивал вправо. Там сапер остановился, припал к корням под ногами, затем оглянулся на своих спутников и гончих.
Из пяти гончих остались лишь трое. Шан и Геара исчезли, разбежавшись в разные стороны. Где они сейчас и что с ними — Скрипач не брался даже гадать. Между тем Барэн, Слепая и Клык вовсе не тревожились из-за их отсутствия. Слепая бежала сбоку от Икария — ни дать ни взять верный четвероногий спутник полуджагата. Барэн трусил сзади, а Клык — пятнистый, мускулистый зверь — замер в нескольких шагах от Скрипача, не сводя с него своих влажных коричневых глаз.
Сапер содрогнулся и невольно взглянул на Икария.
«Слепая совсем близко от него… совсем рядом».
И он, и Маппо ясно понимали все последствия этого. Если Повелитель Теней сумеет договориться с Домом Азата, Икарий может достаться ему. Гончих Тремолор не тронет. Как бы ни было велико желание изъять древних четвероногих ассасинов из этого мира, Тремолор не сделает такой попытки. Икарий никак не восполнил бы собой их потерю.
Маппо стоял рядом с Икарием, сжимая в руках обожженную костяную булаву. Скрипачу стало жаль трелля. Маппо сейчас буквально разрывало изнутри. Он сейчас не только оборонялся от возможного нападения переместителей душ. Трелль боялся расстаться с Икарием, которого любил как брата.
Рядом с Реллоком стояли Крокус и Апсалара. Парень держал наготове свои кинжалы. Скрипач глянул на его пальцы — они спокойно сжимали рукоятки.
«Парень взрослеет. Начинает понимать, что туго натянутая пружина может лопнуть».
Сапер не решался двинуться дальше. Что-то интуитивно удерживало его здесь, у поворота.
«Дальше ни шагу. Ждать. Только… чего?»
Он в очередной раз обвел глазами своих спутников и вдруг заметил, как у Клыка поднимается шерсть.
Скрипачу показалось, что странствующий появился прямо из воздуха — огромный бурый медведь размером с карету. Лапы и руки узников вцеплялись в его мех, но он не обращал внимания. На одной лапе у него был вывернут сустав, и кость с запекшейся кровью торчала прямо из шкуры.
Скрипач распластался на корнях. Кора была горячей и липкой, словно и она потела. Он не успел даже крикнуть, чтобы предупредить остальных. Впрочем, они и сами увидели медведя.
Пространство над головой вдруг потемнело. Скрипач догадался: медведь перепрыгнул через него. Пахнуло запекшейся кровью. Сапер быстро перевернулся на бок и поглядел ему вслед.
Однако противниками медведя были не люди и не гончие Тени. Его внимание поглощал кроваво-красный энкарал, зависший в воздухе, — еще один странствующий. Энкарал негодующе кричал и шипел. Медведь замахнулся здоровой лапой, однако крылатая тварь сумела увернуться, оказавшись в досягаемости булавы Маппо.
Трелль ударил чудовище сплеча, держа булаву обеими руками. Скрипач только ахнул; он даже отдаленно не представлял себе всей силы этого удара. Клыкастая головка булавы проломила выпуклую грудь энкарала, раскрошив ему ребра. Летучая тварь величиной со здоровенного теленка рухнула на узловатые корни. Громко хрустнули хрящи крыльев. Шея толстой змеей метнулась вперед. Из глаз и ноздрей хлынула кровь.
Энкарал был мертв. Лапы, когти и руки узников жадно впились в него со всех сторон.
— Нет! — закричал Маппо.
Скрипач сразу же подумал об Икарии и повернул голову в его сторону. Однако заботой трелля был сейчас не его друг, а, как ни странно, громадный медведь, которому Клык впился в бок.
Странствующий с ревом рванулся вбок и привалился спиной к стене. Немногие из протянутых лап могли удержать могучего зверя, но одна как будто дожидалась его. Зеленой змеей она обвилась вокруг толстой шеи. Сила этой лапы превосходила силу странствующего.
Клык вцепился медведю в лапу и, резко мотнув головой, оторвал ее от тела.
— Месремб! — неистово закричал трелль, вырываясь из рук Икария. — Он же союзник!
— Какой союзник? Это странствующий! — взвизгнул Искарал Паст и завертелся на месте.
У Маппо опустились плечи.
— Друг, — прошептал он. Скрипач все понял.
«Одного друга, трелль, ты сегодня уже потерял».
Тремолор спешил забрать обоих переместите лей душ. К ним потянулись змеящиеся корни. Оба существа теперь глядели друг на Друга, пригвожденные к противоположным стенам — местам их вечного заточения. Невзирая на оторванную лапу, медведь продолжал сопротивляться, однако даже его поразительная сила была ничто в сравнении с силой Азата и зеленой лапы. Ее хватка становилась все жестче. Месремб задыхался; красные ободки вокруг темно-карих глаз посинели. Он выпучил глаза.
Клык как ни в чем не бывало пожирал оторванную лапу вместе с костями и мехом.
— Маппо, взгляни на эту зеленую лапу, — обратился к другу Икарий. — Ты понимаешь? Заточение Месремба не будет вечным. Клобук возьмет его душу и дарует ему смерть, как даровал энкаралу.
Корни, обволакивающие обоих странствующих, почти соприкасались.
— У лабиринта появляется новая стена, — сказал Крокус.
— Тогда надо поторапливаться, — ответил Скрипач, только сейчас поднявшийся на ноги. — Всем отойти подальше!
Они снова шли молча. У Скрипача дрожали руки, сжимавшие арбалет. Совсем недавно он видел выплеск такой необузданной силы, что оружие, верно служившее ему долгие годы, казалось жалкой игрушкой. У него оцепенел разум.
«Нам не выжить. Не поможет и сотня гончих Тени. Переместители душ слетелись сюда тысячами. Они здесь, рядом с Тремолором, но в Дом Азата проникнут только самые сильные… Самые сильные. Осмелимся ли и мы войти внутрь, дабы найти путь к Мертвому дому в Малазе? Мы — второстепенные игроки… но среди нас есть тот, кого даже Азат страшится».
Отовсюду неслись звуки отчаянной битвы. В других проходах лабиринта бушевал кошмар, и Скрипач знал, что им никак его не миновать. Звуки становились все громче, все ближе.
«Мы подходим к Дому Азата. К месту всеобщего слияния».
Скрипач остановился, обернувшись к спутникам. Его поняли без слов. Лица и глаза подсказывали: всем и так ясно, в какую заваруху они попали.
Впереди раздался громкий стук когтей. Откуда-то выскочил Шан. Его бока вздымались от быстрого бега. Шкура Гончей была сплошь покрыта ранами.
Вслед за Шаном донесся крик Икария:
— Тебя предупреждали, Гриллен! Предупреждали!
Маппо обхватил друга. Внезапная вспышка гнева, поразившая Икария, вызвала в результате почти полную тишину. Все как будто затаили дыхание. Полуджагат стоял неподвижно, но у трелля от неимоверного напряжения тряслись руки. Маппо застонал, и в его стоне было столько боли, отчаяния и страха, что у поникшего Скрипача потекли слезы.
Из-за спины Икария появилась Слепая. Сапер увидел ее окровавленный хвост и вздрогнул.
К Шану подбежали Клык и Барэн, создав живое заграждение. Скрипач попятился назад. У него подкашивались ноги, будто он залпом осушил здоровенный кувшин вина. Сапер глядел на Икария. Преддверие ужаса кончилось. Они подошли к черте, за которой начинался настоящий ужас.
Гончие чуть отступили, и Скрипач торопливо пробежал мимо них. Впереди маячила новая стена. Она стремительно разрасталась.
Девочке было от силы лет двенадцать. Кольчугу ей заменяли расплющенные монетки, пришитые к кожаной рубашке. Она держала копье, довольно тяжелое для ее детских рук. Вряд ли она смогла бы сражаться этим взрослым копьем, однако лицо юной воительницы было исполнено решимости.
Возле пыльных босых ног стояла корзинка с несколькими венками, сплетенными из цветов.
— А ты здорово умеешь плести венки, — похвалила девочку Фелисина.
Юная дозорная взглянула вначале на Леома, затем на тоблакая.
— Опусти оружие, — велел ей пустынный воин. Копье уткнулось дрожащим острием в песок.
— Преклони колени перед возрожденной Шаик, — суровым тоном потребовал тоблакай.
Девочка мгновенно простерлась на песке. Фелисина нагнулась и погладила ее по голове.
— Вставай. Как тебя зовут?
Девочка боязливо встала и покачала головой.
— Наверное, одна из сирот, — сказал Леом. — Может, еще не проходила ритуал наречения. У нее нет имени, но она готова отдать за тебя жизнь, возрожденная Шаик.
— Если она готова отдать за меня жизнь, она тем более заслуживает имени. Не должно быть безымянных сирот.
— Как пожелаешь. Но кто-то должен за них поручиться. Таков ритуал.
— Я сама поручусь за них, Леом.
Границы оазиса отмечала невысокая полуразрушенная стена из кирпича-сырца. За нею росли редкие пальмы. Под ними сновали крабы. Невдалеке замерло небольшое стадо белых коз, устремив на пришельцев светло-серые глаза.
Она вновь заглянула Леому в глаза.
— Ты должен мне верить.
Фелисина видела, как напряглось его лицо.
— Тебе всегда было трудно решиться на это. Правда, Леом?
— Кто это сказал?
— Мы оба.
Пустынный воин молчал.
— Тоблакай!
— Слушаю тебя, возрожденная Шаик.
— Как бы ты убедил того, кто сомневается?
— Мечом.
Геборий пренебрежительно хмыкнул.
— А ты? — спросила Фелисина. — Что бы ты сделал с сомневающимся?
— Ничего. Я продолжал бы жить, как живу, и, если бы я оказался достойным доверия, сомневающийся рано или поздно сам поверил бы мне.
— Если только…
— Если только человек вообще никому не верит. И в первую очередь — себе.
Фелисина выжидающе смотрела на Леома.
— Ты не можешь силой заставить другого поверить тебе, девочка. Он будет тебе повиноваться, но повиновение — это не вера.
— Леом, ты рассказывал мне о странном человеке. Он ведет остатки армии и несколько десятков тысяч беженцев. Они делают все, что он велит, и безраздельно верят ему. Как этому человеку удалось добиться такого доверия?
Леом покачал головой.
— Ты когда-нибудь следовал за таким вожаком?
— Нет.
— Значит, ты по-настоящему ничего не знаешь.
— Не знаю, пророчица.
Зайдя за скалу, Фелисина сбросила с себя прежние лохмотья и облачилась в одежды Шаик. Она надела на себя простые украшения, показавшиеся ей странно знакомыми. Собрав остатки старой одежды, Фелисина смотала ее в тугой комок и зашвырнула подальше. Она долго стояла одна, разглядывая теряющуюся в пыли впадину, затем вышла к спутникам.
— Идемте. Верховные маги начали терять терпение.
— Твой новый первый помощник утверждает, что до Фалара всего несколько дней ходу, — сказал Калам. — Все только и говорят о попутных ветрах.
— Обычное дело, — ответил капитан. Вид у него был довольно кислый.
Ассасин наполнил кружки. Хотя раны, нанесенные капитану телохранителем казначея, почти зарубцевались, он не вставал с койки. Рана на голове оказалась серьезнее поврежденных рук. Когда капитан говорил, он почему-то вздрагивал, хотя речь его была ясной и связной. Но цепочки слов выходили из его рта с заметным трудом. Былое красноречие к нему не вернулось, однако разум капитана оставался таким же острым и восприимчивым.
Интуитивно Калам чувствовал, что его присутствие придает капитану силы.
— Вчера под вечер впередсмотрящий заметил судно, идущее следом за нами. По его мнению — малазанский грузовой корабль. Если парень не ошибся, этот корабль обогнал нас ночью, пройдя без огней. Во всяком случае, утром его нигде не было видно.
Капитан усмехнулся.
— Не сомневаюсь, на том корабле тоже ломали головы, кто мы такие. А вдруг пираты?
Калам глотнул разбавленного вина.
— Минувшей ночью умер последний военный моряк. Что у тебя за лекарь на судне? Их же можно было спасти.
— Мне он тоже не по нраву. Вечно нужно поддать коленкой под зад, чтобы начал шевелиться. Пришли его сюда, я ему мозги прочищу.
— А что толку? Тех ребят уже не вернешь. Да и он лежит мертвецки пьяным. Дорвался до пиратского эля.
В глазах капитана что-то вспыхнуло, будто луч маяка, предупреждающий о мелях.
— Я так понимаю, не все на корабле гладко, — сказал Калам.
— Конечно. У капитана голову перекосило, кто ж станет отрицать! Язык весь в колючках. А в ушах — будто желуди в перегное, из которых вот-вот вылупится невидимое. Вылупится!
— Ты бы мне хоть рассказал, что к чему. Это же твой корабль.
— Что я тебе расскажу? Что? — Дрожащей рукой капитан потянулся к кружке. — Нельзя удержать то, что далеко отсюда. Я так всегда говорю. И от удара нельзя удержаться. Вот желудь и выкатился и полетел неведомо куда.
— Посмотри, руки у тебя почти зажили, — сказал Калам, пытаясь оборвать этот бред наяву.
— Да. Почти.
Капитан отвернулся, как будто разговор его доконал.
— Потерпи немного, — поднимаясь, сказал Калам. — Как только бросим якорь в Фаларе, найдем тебе хорошего лекаря, сведущего в магическом исцелении.
— Побыстрее бы туда добраться.
— Идем туда на всех парусах.
— И при попутном ветре.
— Да.
— Только знаешь, вблизи Фалара не бывает попутных ветров.
Выйдя на палубу, Калам привычно оглядел горизонт и поднялся по ступеням полубака.
— Ну и как он? — спросил Салк Элан.
— Скверно.
— Раненая голова всегда выкидывает такие фокусы. Чуть что сдвинулось внутри черепной коробки, и ты будешь стоять на коленях перед плюгавой собачонкой, умоляя ее выйти за тебя замуж.
— Посмотрим, что скажут нам в Фаларе.
— Если повезет, поищем ему в Бантре хорошего лекаря.
— В Бантре? При чем тут Бантра, если до главных островов архипелага остались считанные лиги?
Салк Элан пожал плечами.
— Кажется, там родная гавань «Затычки». Может, ты не заметил, тогда подскажу: наш новый первый помощник с головы до ног опутан суевериями. Такое ощущение, что в нем уживается целая толпа очумелых матросов и все они вылезают одновременно. Уж если ему что в голову втемяшилось, его не свернешь. Клобук мне свидетель: я пробовал.
Их разговор прервал крик впередсмотрящего.
— Слева по борту — вижу паруса. Шесть… семь… десять кораблей. Целая флотилия!
Калам с Эланом бросились к левому борту, но не увидели ничего, кроме волн.
— В каком направлении они плывут? — крикнул с нижней палубы первый помощник.
— В северо-западном. Мы пересечемся с ними!
— Флотилия, — сказал Калам.
— Да, друг мой. Имперская флотилия адъюнктессы Таворы.
Салк Элан натянуто улыбнулся Каламу.
— Если ты подумал о крови, которая вскоре зальет твой родной континент… благодарение богам, мы плывем в другую сторону.
Теперь имперская флотилия была видна и с полубака.
«Корабли Таворы, везущие солдат и лошадей. За ними на лигу тянется отвратительный шлейф из отбросов, дерьма и трупов: человеческих и конских. На дармовое угощение сплываются все акулы и дхенраби. Долгое плавание всегда губительно сказывается на моральном духе солдат. Они звереют и рвутся в бой. В часы томительного безделья они подогревают себя рассказами о зверствах, учиненных над малазанцами в Семиградии. Огонь ненависти пылает, выжигая из солдатских душ последние крупицы милосердия».
— Голова змеи на длинной имперской шее, — тихо сказал Элан. — Ты ведь бывалый воин, Калам. Скажи, неужели какая-то часть тебя не хотела бы сейчас стоять на палубе одного из тех кораблей, равнодушно поглядывая на одинокое торговое судно, идущее к Фалару? Ты смотришь на этот жалкий корабль, а внутри тебя все полно спокойной и неумолимой решимости. Ведь ты плывешь, чтобы исполнить волю Ласэны и покарать бунтовщиков. Ты знаешь: империя всегда мстит своим врагам в десятикратном размере. Не разрывается ли сейчас твоя душа между двумя кораблями? Я правильно угадал твои мысли?
— При всем твоем ярком воображении, Элан, к моим мыслям тебе не подобраться. Ты меня не знаешь и никогда не узнаешь.
Салк Элан вздохнул.
— Мы же сражались с тобой рука об руку. Мы стали соратниками. Спасением от пиратов капитан и матросы далеко не в последнюю очередь обязаны нам. Наш общий друг в Эрлита-не кое-что подозревает о твоих истинных намерениях. Представляешь, насколько легче тебе будет исполнить задуманное, если я окажусь рядом?
Калам медленно повернулся к Элану.
— Какое задуманное? — едва слышно спросил он.
Салк Элан игриво пожал плечами.
— А мне все равно какое. Ты же не чураешься спутников, правда? Сколько лиг ты прошел вместе с Быстрым Беном по дорогам Генабакиса? А Портала Кнастру из Карашимеша помнишь? Ты тогда еще не был солдатом империи. Стоит взглянуть на историю твоей жизни — каждому понятно: рядом с тобой всегда кто-то находился… Что ты скажешь на это?
Калам несколько раз моргнул, изображая недоумение.
— А с чего ты взял, что сейчас я одинок? Неуверенность, отразившаяся на лице Салка Элана, была мимолетной и сейчас же сменилась прежней улыбкой. Но ассасину хватило этого мгновения, чтобы внутренне торжествовать.
— И где же прячется твой дружок? — с деланной небрежностью спросил Элан. — Уж не на мачте ли, в корзине впередсмотрящего?
— А где же еще?
Калам повернулся и двинулся вниз по лестнице. Он спиной чувствовал взгляд Элана.
«Маги на редкость самонадеянны. Ты уж прости, приятель, что я наделал дырок в твоей самонадеянности».
ГЛАВА 18
Я встал в том месте, где все сливаются тени, там странствующие и диверы оканчивают свой Путь Рук. Там за вратами истины лежит кромешная тьма — лоно загадок и тайн.
Путь. Трот Бхокарал
У сплетения корней, закрывавшего вход в лабиринт, они наткнулись на четыре трупа. Мертвецы лежали в скрюченных позах, с раздробленными руками и ногами. Скомканные темные одежды заскорузли от высохшей крови.
Маппо сразу понял, кто они, и не особо удивился.
«Безымянные… Жрецы Азата, если у Азатов вообще есть жрецы. Сколько же холодных рук вело нас сюда? Меня… Икария… в эту запутанную сеть корней… в Тремолор».
Подошел Икарий. Он увидел сломанный посох, валявшийся рядом с одним из мертвецов.
— Где-то я уже видел такой посох, — сказал он.
— Где? — насторожился трелль.
Икарий виновато улыбнулся.
— Знаешь, Маппо, мне приснился сон. — Он вновь повернулся к убитым. — Сон начался, как начинались все такие сны… Я куда-то брел. Мне было больно, но не от ран. И оружие мое не было запятнано кровью. Боль грызла меня изнутри. Я чувствовал, что когда-то получил знания, а потом их утратил.
Маппо глядел ему в спину, силясь понять смысл.
— А потом я подошел к окраине какого-то города, — бесстрастным тоном продолжал Икарий. — Он был разрушен. Не обошлось без магии; я видел, как ее удары опалили землю… Магия ощущалась и в воздухе. На улицах повсюду валялись мертвые тела. Воздух… нет, даже не воздух… это было жуткое зловоние. А над головой у меня кружились Большие Вороны, прилетевшие попировать. Их карканье напоминало зловещий смех.
— Икарий…
— Не перебивай меня, друг… Я шел дальше и вдруг увидел женщину, одетую так, как одевались в древности. Жрица. Она держала посох, от которого исходила магическая сила. «Что ты сделала?» — спросил я ее. «Только то, что требовалось», — тихо ответила она. Мое появление испугало ее, и от этого мне почему-то стало грустно. «Тебе нельзя странствовать одному», — сказала мне жрица.
Маппо слушал, боясь пропустить хоть одно слово.
— Ее слова пробудили во мне ужасные воспоминания. Замелькали лица… все они были мне знакомы. Они были моими спутниками, соратниками. Мужчины, женщины. Я понял, что никогда не оставался один; кто-то постоянно находился рядом со мной. Иногда мои спутники исчислялись десятками и даже сотнями. От этих воспоминаний мне сделалось больно и стыдно, ибо я предал их всех.
Трелль медленно кивал.
— Теперь я понимаю, Маппо. Все они, подобно тебе, были моими хранителями. И все не сумели меня уберечь. Возможно, я их убил собственными руками.
Икарий вздрогнул.
— Жрица увидела все, что было написано на моем лице. Потом она кивнула. Ее посох вдруг засветился от магической силы… А дальше я оказался на безжизненной равнине. Один. Боль ушла. Там, где она обитала, сейчас пусто. Я почувствовал: мои воспоминания уходят… да, уходят. И это был всего лишь сон. А потом я проснулся.
Икарий хотел приветливо улыбнуться другу, но улыбка получилась жутковатой.
«Это немыслимо! Какое искажение истины! Я же видел следы побоища своими глазами. Я говорил с той жрицей. Кто-то по злому умыслу наслал на тебя этот сон».
Только сейчас Маппо и Икарий заметили подошедшего Скрипача.
— Стражи у входа, — сказал сапер, кивая в сторону убитых. — Не смогли устоять.
— В землях Джаг-одхана их называют безымянными, — подсказал ему Маппо.
Услышав эти слова, Икарий встрепенулся.
— Их орден давно перестал существовать, — сказала Апсалара.
Заметив удивленные взгляды спутников, она пожала плечами:
— Это не мои знания. Память Танцора.
— Пусть Клобук поскорее заберет их поганые души! — взвизгнул Искарал Паст. — Надменные выродки — вот они кто! Как вообще они смели требовать такое?
— Что требовать? — спросил Скрипач.
— Ничего! Все равно не поймешь.
Он обхватил себя руками, будто загораживался от пронизывающего ветра.
— Как же! Они — служители Азата. А мы кто? Жалкие костяшки на игральной доске? Мой господин истребил их по всей империи. Танцор называл это «достойным занятием для "коготков"». Он выпалывал сорняки, выдирал с корнем колючки, чтобы не впились императору в бок. Истребление и осквернение. Безжалостное. Оставалось слишком много несокрытых тайн — проходов к силе и власти. О, как они противились вступлению моего господина в пределы Мертвого дома…
— Искарал! — одернула его Апсалара.
Верховный жрец Тени втянул голову в плечи, словно его ударили.
— Кто говорил сейчас твоими устами? — спросил у Апсалары Икарий. — Кто его предупредил?
— Иногда воспоминания того, кто завладел твоим сознанием, бывают полезны. Но это никак не оправдывает вмешательство в чужое сознание, Икарий.
Икарий поежился. Крокус бросился к ней.
— Апсалара!
— Успокойся. Это я, а не Котиллион. Знаешь, я устала от постоянных подозрений, будто он по-прежнему прячется в глубинах моего сознания и управляет мной. Пойми же: когда это произошло, я была несмышленой девчонкой из рыбачьей деревни. Но с тех пор я выросла.
Реллок громко вздохнул.
— Доченька, с тех пор мы с тобой оба изменились. Слишком тяжелый путь мы прошли, и на это не закроешь глаза.
Он морщил лоб, подбирая слова.
— Ты приказала Искаралу замолчать. Икарий расценил это как тревогу Танцора… Коти л л иона, который опасается раскрытия своих тайн. Так что подозрения Икария вполне понятны.
— Только я уже не рабыня, какой была тогда. Я сама решаю, как мне поступить с имеющимися знаниями. И я здесь не потому, что меня сюда послал Котиллион.
— Достойный ответ, Апсалара, — сказал Икарий. — Маппо, друг мой, что еще тебе известно о безымянных?
— Наше племя принимало их у себя как дорогих гостей, но они редко бывали у нас. Мне думается, они считали себя служителями Азата. Если легенды треллей не врут, орден безымянных появился очень давно, еще во времена первой империи.
— Их извели под корень! — крикнул Искарал.
— Скорее всего, лишь в пределах Малазанской империи, — ответил ему Маппо.
— Друг мой, ты опять утаиваешь что-то важное, — упрекнул трелля Икарий. — Я хочу знать.
— Хорошо, Икарий. Я тебе скажу. Безымянные с самого начала подыскивали для тебя спутников и делали это постоянно.
— Зачем?
— Не знаю. Но раз ты спросил… Может, они принесли какие-то клятвы. А может, хотели защитить Азат.
— Клобук меня накрой по самые щиколотки! — выдохнул Реллок. — Наверное, ты очень провинился перед ними.
Все удивленно посмотрели на отца Апсалары. Молчание затягивалось.
— Идемте дальше. В лабиринт, — наконец сказал Скрипач.
Они стремились вырваться. Они умоляюще тянулись из щелей в переплетениях корней, почти уверенные в тщетности своих молений и все равно на что-то надеющиеся. Они извивались, хлестали воздух и снова опадали… десятки страшных конечностей, принадлежащих тем, кого пленил Азат. Среди них были и человеческие руки, но немного.
Скрипач даже не пытался представить тела и головы тех, кому принадлежали эти конечности. Он знал: реальность, надежно спрятанная в темницах Азата, была несравненно страшнее любых его кошмарных фантазий.
Живая темница Тремолора держала в заточении демонов, древних Властителей, а также существ настолько чужеродных людям, что сапера прошибла дрожь при мысли, какой же жалкой песчинкой является он в сравнении с ними. Плененные люди были всего лишь листочком на громадном дереве, не поддающемся воображению. Все кровопролитные сражения минувших лет, весь нелегкий путь сюда показались Скрипачу жалкими потугами. Вся его отчаянная храбрость тонула в отзвуках давних эпох. Он боялся даже вообразить битвы, некогда сотрясавшие древний мир. Казалось, тот мир постоянно висел на волоске от противоборства гигантских необузданных сил.
Битвы продолжались и сейчас, в подземных пространствах Азата. Далеко не все умоляли о пощаде. Лабиринт сотрясался от попыток вырваться наружу. Корни скрипели, как снасти корабля под напором ветра. Крики, рев, стоны, вопли… голоса были единственным, что вырывалось на свободу.
Сжимая скользкое от пота ложе арбалета, Скрипач шел дальше. Он старался держаться на середине прохода, подальше от жутких рук и лап узников. Впереди проход упирался в стену и резко сворачивал вправо. Там сапер остановился, припал к корням под ногами, затем оглянулся на своих спутников и гончих.
Из пяти гончих остались лишь трое. Шан и Геара исчезли, разбежавшись в разные стороны. Где они сейчас и что с ними — Скрипач не брался даже гадать. Между тем Барэн, Слепая и Клык вовсе не тревожились из-за их отсутствия. Слепая бежала сбоку от Икария — ни дать ни взять верный четвероногий спутник полуджагата. Барэн трусил сзади, а Клык — пятнистый, мускулистый зверь — замер в нескольких шагах от Скрипача, не сводя с него своих влажных коричневых глаз.
Сапер содрогнулся и невольно взглянул на Икария.
«Слепая совсем близко от него… совсем рядом».
И он, и Маппо ясно понимали все последствия этого. Если Повелитель Теней сумеет договориться с Домом Азата, Икарий может достаться ему. Гончих Тремолор не тронет. Как бы ни было велико желание изъять древних четвероногих ассасинов из этого мира, Тремолор не сделает такой попытки. Икарий никак не восполнил бы собой их потерю.
Маппо стоял рядом с Икарием, сжимая в руках обожженную костяную булаву. Скрипачу стало жаль трелля. Маппо сейчас буквально разрывало изнутри. Он сейчас не только оборонялся от возможного нападения переместителей душ. Трелль боялся расстаться с Икарием, которого любил как брата.
Рядом с Реллоком стояли Крокус и Апсалара. Парень держал наготове свои кинжалы. Скрипач глянул на его пальцы — они спокойно сжимали рукоятки.
«Парень взрослеет. Начинает понимать, что туго натянутая пружина может лопнуть».
Сапер не решался двинуться дальше. Что-то интуитивно удерживало его здесь, у поворота.
«Дальше ни шагу. Ждать. Только… чего?»
Он в очередной раз обвел глазами своих спутников и вдруг заметил, как у Клыка поднимается шерсть.
Скрипачу показалось, что странствующий появился прямо из воздуха — огромный бурый медведь размером с карету. Лапы и руки узников вцеплялись в его мех, но он не обращал внимания. На одной лапе у него был вывернут сустав, и кость с запекшейся кровью торчала прямо из шкуры.
Скрипач распластался на корнях. Кора была горячей и липкой, словно и она потела. Он не успел даже крикнуть, чтобы предупредить остальных. Впрочем, они и сами увидели медведя.
Пространство над головой вдруг потемнело. Скрипач догадался: медведь перепрыгнул через него. Пахнуло запекшейся кровью. Сапер быстро перевернулся на бок и поглядел ему вслед.
Однако противниками медведя были не люди и не гончие Тени. Его внимание поглощал кроваво-красный энкарал, зависший в воздухе, — еще один странствующий. Энкарал негодующе кричал и шипел. Медведь замахнулся здоровой лапой, однако крылатая тварь сумела увернуться, оказавшись в досягаемости булавы Маппо.
Трелль ударил чудовище сплеча, держа булаву обеими руками. Скрипач только ахнул; он даже отдаленно не представлял себе всей силы этого удара. Клыкастая головка булавы проломила выпуклую грудь энкарала, раскрошив ему ребра. Летучая тварь величиной со здоровенного теленка рухнула на узловатые корни. Громко хрустнули хрящи крыльев. Шея толстой змеей метнулась вперед. Из глаз и ноздрей хлынула кровь.
Энкарал был мертв. Лапы, когти и руки узников жадно впились в него со всех сторон.
— Нет! — закричал Маппо.
Скрипач сразу же подумал об Икарии и повернул голову в его сторону. Однако заботой трелля был сейчас не его друг, а, как ни странно, громадный медведь, которому Клык впился в бок.
Странствующий с ревом рванулся вбок и привалился спиной к стене. Немногие из протянутых лап могли удержать могучего зверя, но одна как будто дожидалась его. Зеленой змеей она обвилась вокруг толстой шеи. Сила этой лапы превосходила силу странствующего.
Клык вцепился медведю в лапу и, резко мотнув головой, оторвал ее от тела.
— Месремб! — неистово закричал трелль, вырываясь из рук Икария. — Он же союзник!
— Какой союзник? Это странствующий! — взвизгнул Искарал Паст и завертелся на месте.
У Маппо опустились плечи.
— Друг, — прошептал он. Скрипач все понял.
«Одного друга, трелль, ты сегодня уже потерял».
Тремолор спешил забрать обоих переместите лей душ. К ним потянулись змеящиеся корни. Оба существа теперь глядели друг на Друга, пригвожденные к противоположным стенам — местам их вечного заточения. Невзирая на оторванную лапу, медведь продолжал сопротивляться, однако даже его поразительная сила была ничто в сравнении с силой Азата и зеленой лапы. Ее хватка становилась все жестче. Месремб задыхался; красные ободки вокруг темно-карих глаз посинели. Он выпучил глаза.
Клык как ни в чем не бывало пожирал оторванную лапу вместе с костями и мехом.
— Маппо, взгляни на эту зеленую лапу, — обратился к другу Икарий. — Ты понимаешь? Заточение Месремба не будет вечным. Клобук возьмет его душу и дарует ему смерть, как даровал энкаралу.
Корни, обволакивающие обоих странствующих, почти соприкасались.
— У лабиринта появляется новая стена, — сказал Крокус.
— Тогда надо поторапливаться, — ответил Скрипач, только сейчас поднявшийся на ноги. — Всем отойти подальше!
Они снова шли молча. У Скрипача дрожали руки, сжимавшие арбалет. Совсем недавно он видел выплеск такой необузданной силы, что оружие, верно служившее ему долгие годы, казалось жалкой игрушкой. У него оцепенел разум.
«Нам не выжить. Не поможет и сотня гончих Тени. Переместители душ слетелись сюда тысячами. Они здесь, рядом с Тремолором, но в Дом Азата проникнут только самые сильные… Самые сильные. Осмелимся ли и мы войти внутрь, дабы найти путь к Мертвому дому в Малазе? Мы — второстепенные игроки… но среди нас есть тот, кого даже Азат страшится».
Отовсюду неслись звуки отчаянной битвы. В других проходах лабиринта бушевал кошмар, и Скрипач знал, что им никак его не миновать. Звуки становились все громче, все ближе.
«Мы подходим к Дому Азата. К месту всеобщего слияния».
Скрипач остановился, обернувшись к спутникам. Его поняли без слов. Лица и глаза подсказывали: всем и так ясно, в какую заваруху они попали.
Впереди раздался громкий стук когтей. Откуда-то выскочил Шан. Его бока вздымались от быстрого бега. Шкура Гончей была сплошь покрыта ранами.
Вслед за Шаном донесся крик Икария:
— Тебя предупреждали, Гриллен! Предупреждали!
Маппо обхватил друга. Внезапная вспышка гнева, поразившая Икария, вызвала в результате почти полную тишину. Все как будто затаили дыхание. Полуджагат стоял неподвижно, но у трелля от неимоверного напряжения тряслись руки. Маппо застонал, и в его стоне было столько боли, отчаяния и страха, что у поникшего Скрипача потекли слезы.
Из-за спины Икария появилась Слепая. Сапер увидел ее окровавленный хвост и вздрогнул.
К Шану подбежали Клык и Барэн, создав живое заграждение. Скрипач попятился назад. У него подкашивались ноги, будто он залпом осушил здоровенный кувшин вина. Сапер глядел на Икария. Преддверие ужаса кончилось. Они подошли к черте, за которой начинался настоящий ужас.
Гончие чуть отступили, и Скрипач торопливо пробежал мимо них. Впереди маячила новая стена. Она стремительно разрасталась.
Девочке было от силы лет двенадцать. Кольчугу ей заменяли расплющенные монетки, пришитые к кожаной рубашке. Она держала копье, довольно тяжелое для ее детских рук. Вряд ли она смогла бы сражаться этим взрослым копьем, однако лицо юной воительницы было исполнено решимости.
Возле пыльных босых ног стояла корзинка с несколькими венками, сплетенными из цветов.
— А ты здорово умеешь плести венки, — похвалила девочку Фелисина.
Юная дозорная взглянула вначале на Леома, затем на тоблакая.
— Опусти оружие, — велел ей пустынный воин. Копье уткнулось дрожащим острием в песок.
— Преклони колени перед возрожденной Шаик, — суровым тоном потребовал тоблакай.
Девочка мгновенно простерлась на песке. Фелисина нагнулась и погладила ее по голове.
— Вставай. Как тебя зовут?
Девочка боязливо встала и покачала головой.
— Наверное, одна из сирот, — сказал Леом. — Может, еще не проходила ритуал наречения. У нее нет имени, но она готова отдать за тебя жизнь, возрожденная Шаик.
— Если она готова отдать за меня жизнь, она тем более заслуживает имени. Не должно быть безымянных сирот.
— Как пожелаешь. Но кто-то должен за них поручиться. Таков ритуал.
— Я сама поручусь за них, Леом.
Границы оазиса отмечала невысокая полуразрушенная стена из кирпича-сырца. За нею росли редкие пальмы. Под ними сновали крабы. Невдалеке замерло небольшое стадо белых коз, устремив на пришельцев светло-серые глаза.