Эриксон Стивен. Врата Смерти(пер. И.Иванова)

глядяна свое горе как бы со стороны. Здесь нет места ответам, ибо в нас выгорели все вопросы. А в большей ли степени мы теперь люди или в меньшей — это вам решать.
   — Но ведь, наверное, с чем-то подобным сталкивались ученые, жрецы, философы?
   Дюкр опустил голову, чтобы Лулль не видел его улыбки.
   — Конечно сталкивались. Знаете, что роднит всех, кто переступил через этот порог? Им очень сложно описать свое новое состояние. Да и почти нет желания объяснять его другим. В их новом состоянии разум не главенствует. Там мысли бродят свободно. Зачастую они неясны и бессвязны. А иногда просто теряются.
   — Теряются, — повторил Лулль. — Вот и я такой же… потерянный.
   — Я тоже потерянный. Но нам с вами уже достаточно лет. А взгляните на детей. Меня оторопь берет, когда я встречаюсь с их глазами.
   — И все-таки, Дюкр, как относиться ко всему этому? Я должен знать, иначе просто свихнусь.
   — Относитесь к этому как… к ловкости рук, — сказал историк.
   — Что-о?
   — Мы с вами не маги, но достаточно насмотрелись на выплески магической силы, необузданной и смертельно опасной. Мы замирали от восхищения и ужаса, зная, скольких магов сгубила неосторожность. А теперь вспомните фокусников, которых видели в детстве. Ловкостью своих рук они ткали иллюзорный мир, заставляя нас верить в его реальность. Мы верили и тоже замирали от восхищения.
   Капитан Лулль долго молчал. Затем встал.
   — Это и есть ваш ответ?
   — Увы, это все, что пришло мне в голову. Простите, если такого ответа вам недостаточно.
   — Нет, старик, вполне достаточно. Мне должно этого хватить, правда?
   — Правда, капитан.
   — Ловкость рук, — повторил Лулль.
   Историк кивнул.
   — И не просите большего, ибо наш мир не даст вам ответа.
   — Но все-таки где мы найдем ответ?
   — Там, где мы еще не ищем, — ответил Дюкр и тоже встал.
   «Собачья упряжка» стронулась с места и поползла вверх по склону.
   — Когда вы разучитесь и плакать, и улыбаться, вы найдете ответ.
   — Пока, старик, — сказал Лулль, забираясь в седло.
   — Пока, капитан. Дюкр глядел ему вслед.
   «Не стал ли я сам таким фокусником, раздающим лживые успокоительные мысли?»
   Сейчас он вспомнил о тогдашнем разговоре. Мысль о терзаниях Лулля была одной из бессвязных мыслей, забредавших в его воспаленный мозг и незаметно исчезающих оттуда.
   А путь продолжался. И опять из-под ног, копыт и колес поднимались облака пыли. Только бабочек, что вились над головой, теперь можно было пересчитать по пальцам.
   Корболо Дэм двигался следом, кусая «собачью упряжку» за изуродованный хвост. Он выжидал, подыскивая более подходящее место для нового крупного сражения. Наверное, даже его ужасали немые свидетельства прошлого, скрывавшиеся в глубинах Ватарского леса.
   Среди высоких кедров начали попадаться окаменевшие деревья иной породы. В их узловатых, скрюченных ветвях виднелись такие же окаменевшие предметы. Жертвенные приношения. Дюкр хорошо помнил, как видел нечто подобное на месте древней святыни, в бывшем оазисе к северу от Хиссара. Помнится, тогда его поразили бараньи рога, словно бы вросшие в ветви. Здесь тоже были окаменевшие рога, хотя среди кедров они производили не такое зловещее впечатление, как в том оазисе.
   «Тлан-имасы. Это они. Их высохшие, морщинистые лица глядят на нас отовсюду. Их темные глазницы следят за нашим продвижением по лесу. Здесь место погребения, но не смертных предков тлан-имасов, а их самих. Существ, шагнувших за грань жизни и смерти».
   Историк вспомнил видения капрала Листа о древних войнах. Теперь явь показывала ему последствия этих войн. Разрушенные временем каменные надгробия. Некоторые из них были украшены прихотливой каменной резьбой. Они высились, словно пальцы каменной руки. Сколько костей было погребено под каждым из таких «пальцев»?
   «Когда отгремели войны, оставшиеся в живых принесли сюда тела своих погибших товарищей, сделав лес их вечным домом. Их недаром называли неумершими. Души тлан-имасов не могли пройти через врата Клобука; они не могли покинуть темницы, где томились их иссохшая плоть и кости. Даже само погребение условно, ибо их останки по-прежнему глядят друг на друга и на редких смертных путников, которых заносит в Ватарский лес».
   Видения капрала Листа были слишком яркими и живыми; они погружали несчастного парня в такие глубины, куда лучше не спускаться. Получаемые знания отнимали силы не меньше, чем сражения.
   «Как странно устроена человеческая природа. Я знаю, что рассказ о новых видениях будет еще одним свидетельством зверств и ужасов былых времен. Разве нам мало собственных? И тем не менее я жажду услышать каждый новый его рассказ».
   По пути стали попадаться нагромождения валунов, увенчанные каменными черепами. Лист объяснил историку, что валунами отмечены не только места погребений, но и места сражений, когда преследуемые джагаты вдруг останавливались и остервенело бились с тлан-имасскими кланами.
   Под вечер дорога опять начала подниматься вверх и вывела их на каменную равнину, где известняк уступил место красноватому граниту. Вместо валунных нагромождений появились спирали, эллипсы и коридоры из валунов. Там, где они проходили, деревьев не было. Кедры как-то незаметно сменились соснами. Окаменевших деревьев стало меньше.
   Дюкр и Лист двигались в последней трети «собачьей упряжки». Сзади раненых прикрывала заметно поредевшая пехота. Едва только последняя повозка, а также немногочисленный уцелевший скот достигли равнины, часть солдат сразу же рассыпалась по возвышениям и влезла на деревья, заняв наблюдательные и оборонительные позиции.
   Лист остановил повозку, подпер калабашками ее колеса и посмотрел воспаленными глазами на Дюкра.
   — Неплохой обзор, — сказал историк.
   — С такой высоты всегда бывает неплохой обзор, — ответил капрал. — Если мы пройдем к началу колонны, то увидим первых.
   — Каких первых? — не понял Дюкр.
   Капрал побледнел. Должно быть, на него опять нахлынули картины далекого прошлого, видимые иными, нечеловеческими глазами. Потом он вздрогнул и вытер вспотевшее лицо.
   — Я вам покажу.
   Дюкр молча пошел за ним.
   До ватарского побоища устройство лагеря всегда происходило довольно оживленно и шумно. Сейчас солдаты и беженцы двигались, словно деревянные куклы. Никто не ставил шатров; люди просто разворачивали подстилки, устраиваясь прямо на камнях. Историк вспомнил, как прежде взрослым приходилось одергивать расшалившихся детей. Нынче дети сидели по-старчески неподвижно, опустив головы.
   Таким же был и лагерь виканцев. Всех, кто пережил ватарскую переправу, не отпускали мысленные картины недавних ужасов. Они сопровождали каждое движение, каждый взмах руки или поворот головы.
   Казалось, у выживших отмерли все чувства. Но одно осталось: гнев. Злость. Горячая. Упрятанная очень глубоко. Это было последнее, что давало им силы жить.
   «Так мы и живем, потеряв счет дням. Мы воюем на два фронта: с внешним противником и внутри самих себя. И на обоих фронтах мы бьемся яростно и решительно. Похоже, не один Лулль — мы все попали в мир бессвязных мыслей».
 
   Лист привел историка туда, где стояли Кольтен, Балт и капитан Лулль. Перед ними ломаной линией выстроились уцелевшие саперы.
   — Хорошо, что пришел, историк. Ты должен был это увидеть, — сказал Дюкру Кольтен.
   — Я что-то пропустил?
   — Пока еще ничего, — улыбнулся Балт. — Нам удалось решить чрезвычайно трудную задачу — собрать всех саперов вместе. Наверное, им было проще воевать с Камистом Рело. Там они чувствовали себя увереннее. А здесь… посмотри: они все время озираются по сторонам, как будто ждут засады или чего похуже.
   — А вдруг?
   Впервые за эти дни Дюкру захотелось улыбнуться. Улыбка Балта стала еще шире.
   — Все может быть.
   Кольтен вышел вперед.
   — Я знаю: вы не больно-то цените награды за храбрость и прочие знаки отличия. Но что еще у меня остается? Сегодня ко мне приходили трое предводителей кланов, и каждый предлагал принять вас в свой клан. Возможно, вы не знаете, что стоит за таким редчайшим предложением… Впрочем, по вашим лицам вижу, что знаете. Я ответил им от вашего имени, поскольку знаю малазанских саперов лучше, чем большинство виканцев, включая и предводителей. После этого они забрали свои предложения назад.
   Кольтен умолк, оглядывая саперов.
   — Но я хочу, чтобы вы знали: этими предложениями они показали, насколько уважают и ценят вас.
   «Ах, Кольтен! Даже ты недостаточно понимаешь саперов. Тебе их хмурые взгляды кажутся выражением недовольства и даже презрения. А ты когда-нибудь видел этих людей улыбающимися?»
   — Но я обязан соблюсти традиции малазанской армии. Думаю, здесь вы возражать не станете. Когда мы переправлялись через Ватар, нашлось достаточно очевидцев ваших поступков. Я говорю не только о тех, кто сейчас стоит здесь, но и о ваших погибших товарищах. Мы сплели обрывки воспоминаний и составили более или менее целостную картину. Не побоюсь сказать: без того, что вы сделали, мы бы, скорее всего, проиграли сражение. А вам повезло, что среди вас нашелся солдат, взявший на себя обязанности командира. Его неоднократно видели в разных местах, и всегда он действовал спокойно и толково.
   Саперы стояли, не шевелясь. Их лица стали еще мрачнее и даже свирепее.
   Кольтен остановился перед одним из саперов. Дюкр хорошо помнил этого солдата: коренастого, полноватого, лысого. Лицо сапера было на редкость уродливым; глаза поблескивали узенькими щелочками, а сплющенный нос отличался какой-то диковинной крючковатостью. Его не смущало, что на нем надеты куски (именно куски) доспехов, снятых с убитого мятежника. Шлем, болтающийся на поясе, украсил бы собой даруджи-станскую лавку древностей. На поясе сапера висел и другой предмет, назначения которого Дюкр долго не мог понять, но потом догадался: это были остатки бронзового щита. На плече у него болтался закопченный арбалет, густо оплетенный ветками и прутьями. Издали могло показаться, что сапер таскает с собой куст.
   — Пришло время повысить тебя в звании, — сказал саперу Кольтен. — Отныне, солдат, ты — сержант.
   Новоиспеченный сержант не проронил ни звука, только еще сильнее сощурился.
   — Вообще-то не мешало бы отсалютовать, — пробурчал Балт.
   Другой сапер откашлялся и беспокойно покрутил себе ус.
   Капитан Лулль это заметил.
   — Хочешь что-нибудь сказать?
   — Да так, два слова.
   — Давай, говори.
   Сапер поежился.
   — Он, это… пару минут назад был капитаном. Господин Кольтен разжаловал его в сержанты. Это же капитан Мясник, командир саперов… Теперь бывший.
   Наконец Мясник открыл рот.
   — Раз я теперь сержант, я покажу, кого предлагаю вместо себя.
   Протянув руку, он за ухо вытащил женщину и поставил рядом.
   — Она была у меня сержантом. Звать Растяпой.
   Когда Дюкр увидел глаза Кольтена, в них было столько неподдельной радости, что вся дневная усталость, все тяготы минувших дней просто исчезли. Виканский полководец изо всех сил старался остаться серьезным. Дюкр и сам кусал губы. Посмотрев на Лулля, он увидел, что капитан сражается с одолевавшим его смехом. Лулль подмигнул ему и беззвучно прошептал два слова. Историк понял: «Ловкость рук».
   Интересно, как Кольтен выпутается из этой ситуации? Виканец придал своему лицу суровое выражение и посмотрел на Мясника, а потом на Растяпу.
   — Что ж, отличная замена, сержант. Капитан Растяпа, советую тебе во всем слушаться своего сержанта. Поняла?
   Женщина замотала головой. Мясник скорчил гримасу.
   — Она не привыкла, господин Кольтен. Я-то никогда не спрашивал у нее совета.
   — Насколько я знаю, когда ты был капитаном, ты ни у кого не спрашивал совета.
   — Это точно.
   — И не являлся на штабные собрания.
   — Верно. Не являлся.
   — А почему?
   Мясник неопределенно пожал плечами.
   — Он всегда говорил: «В штаб не ходишь, крепче спишь», — ответила за бывшего командира Растяпа.
   — Кому не хочется крепко выспаться! — проворчал Балт.
   — И что же, капитан, он спал? — спросил Кольтен. — В такие-то времена?
   — Да, господин Кольтен, — ответила женщина. — Он и на ходу спать умеет. Идет и храпит, да так, что мешок с камнями за спиной трясется.
   — А камни еще зачем?
   — Наш Мясник часто ломает мечи. Тогда он швыряется камнями. И еще не было случая, чтобы он промахнулся.
   — Врешь! — возразил Мясник. — А та плюгавая собачонка?
   Балт едва не задохнулся от смеха, затем смачно плюнул.
   Кольтен стоял, заложив руки за спину. Дюкр видел, как побелели костяшки плотно стиснутых кулаков. Почувствовав на себе его внимание, виканец позвал:
   — Историк!
   — Слушаю, господин Кольтен.
   — Ты это запишешь?
   — Непременно. Слово в слово.
   — Замечательно. Саперы, вы свободны.
   Они стали разбредаться, бормоча себе под нос. Кто-то похлопал Мясника по плечу и получил в ответ испепеляющий взгляд.
   Кольтен глядел им вслед, потом вернулся туда, где стояли Балт, Дюкр и Лулль.
   — Клобук их всех накрой! — с не свойственным ему восхищением произнес Балт.
   — Ваши солдаты, господин командующий, — улыбнулся Дюкр.
   — Да, — сказал Кольтен, вдруг просияв от гордости. — Да. Если честно, я не знал, что делать.
   — Вы действовали превосходно, — усмехнулся Лулль. — Такого ведь не придумаешь. Отныне легенда о капитане, произведенном в… сержанты, пойдет гулять по свету. Если до этого вы им просто нравились, то теперь они вас полюбили, господин Кольтен.
   — Но за что? — изумился Кольтен. — Я разжаловал человека за… бесподобную храбрость!
   — Вернули его туда, где он чувствует себя на месте. А это подняло значимость всех остальных. Неужели вы этого не заметили?
   — Но ведь Мясник…
   — Бьюсь об заклад: он еще никогда не был так счастлив. Мне этого не объяснить. Только сапер знает, что думает другой сапер и что им движет… да и то не всегда.
   — Зато теперь, племянник, у тебя новый капитан, — сказал Балт. — Уж она-то явится на собрание без опозданий и все рванье на себе заштопает.
   — Не дождетесь, — возразил Лулль. — Она была бы рада дернуть на все четыре стороны.
   Кольтен покачал головой.
   — А ведь они победили, — сказал он, не скрывая своего удивления. — Эту битву я проиграл.
 
   Они ушли, продолжая обсуждать случившееся. Дюкр остался один.
   «Может, и не ложь… Улыбки после стольких слез. Кажется, пустяки. Абсурд. Но, наверное, в этом и кроется ответ».
   Он огляделся и кивком головы подозвал Листа.
   — Капрал, помнится, ты обещал мне что-то показать.
   — Да. Идемте, здесь недалеко.
   Они подошли к развалинам массивной башни. Дальше располагались сторожевые позиции виканцев. Первый этаж башни солдаты превратили во временное хранилище, поставив караульным однорукого парня.
   Лист дотронулся до громадных камней фундамента.
   — Это джагатская постройка, — сказал капрал. — Вы ведь знаете, они жили порознь. Ни деревень, ни городов. Только вот такие уединенные жилища.
   — Что ж, они ценили уединение. Я могу их понять.
   — Они боялись соплеменников не меньше, чем тлан-имасов. Дюкр оглянулся на виканского солдата. Парень спал стоя, привалившись к стене.
   «Раньше бы виканец себе такого не позволил. Но у нас истощаются силы и мы засыпаем где придется».
   — Сколько же лет этой башне? — спросил он капрала.
   — Трудно сказать. Сотня, две, может, и все три.
   — Но не летже?
   — Разумеется, нет. Тысячелетий.
   — Как же это было давно, — вздохнул Дюкр.
   — Здесь было самое первое жилище. Потом их теснили все дальше и дальше. Последняя башня — она уже далеко за лесом, в центре равнины.
   — Теснили, — повторил историк. Лист кивнул.
   — Каждая осада длилась сотни лет. Тлан-имасы теряли множество воинов. Джагаты отнюдь не были кочевниками. Когда они выбирали место…
   Он вдруг замолчал.
   — Так это была одна из многих войн?
   Лист подумал, затем покачал головой.
   — Видите ли, у джагатов существовала удивительная родственная общность. Когда матери стала грозить опасность, к ней на подмогу вернулись дети. Потом отец. Война стала яростнее…
   — Наверное, эта джагатка была удивительной женщиной, — предположил историк.
   Бледный, с плотно сжатыми губами, Лист сорвал с головы шлем и провел рукой по вспотевшим волосам.
   — Да, — прошептал он.
   — Она служит твоим проводником в снах?
   — Нет. Ее муж.
   Воздух слегка задрожал, и это заставило Дюкра обвернуться. На севере в небо поднимался золотистый огненный столб. Он становился выше и выше.
   — Боги милосердные, — пробормотал Лист. — Это еще что?
   В мозг Дюкра ворвалось одно-единственное слово. Оно подмяло под себя все мысли. Историк не просто догадался; он знал,что это. Единственное слово, являющееся ответом на вопрос Листа.
   — Шаик.
 
   Калам сидел в сумраке каюты, прислушиваясь к ударам волн и пронзительным завываниям ветра. Море штормило, и «Затычку» то вскидывало вверх, то бросало едва. ли не на самое дно. Ассасин закрыл глаза, иначе с каждым броском каюта начинала расползаться по всем направлениям сразу.
   Должно быть, тот корабль тоже сражался сейчас со взбесившейся стихией. Впередсмотрящий успел заметить судно за несколько минут до появления зеленоватого светящегося облака, принесшего с собой эту бурю. Мысли о корабле упрямо вгрызались Каламу в мозг.
   «Наверное, это все тот же корабль. Ответ простой, только верный ли? Значит, пока мы торчали в заднице, именуемой родной гаванью «Затычки», их корабль преспокойно дошел до Фалара и там пополнил запасы всего необходимого. И им не нужно было таиться, как нам».
   Но даже если все было именно так, в голове ассасина оставалась тьма других вопросов, требовавших ответа. Малые тревоги сливались в одну большую, как отдельные голоса сливаются в общий гул. Каламу осточертело это плавание, вода со всех сторон, одинаковые дни и ночи.
   «Нет, парень, ты уж не ври самому себе. Тебя волнуют уменьшающиеся запасы пищи и пресной воды. Но еще сильнее тебя мучают бредовые разговоры капитана о песочных часах и его странные намеки, что на борту этого проклятого корабля время течет по-иному».
   Мысли опять вернулись к тому кораблю. До Калама только сейчас дошло, что он должен был бы давным-давно их обогнать. А ведь не обгоняет. Затем он подумал о Салке Элане.
   «Маг, по запаху чую. Но если он сумел так искусно затуманить мозги всей команде… он рангом никак не ниже верховного мага. Только плохо верится, что среди шпионов и доверенных лиц Мебры есть верховные маги».
   Калам не сомневался: Элан оплел себя плотной сетью обмана. Такова уж природа этого человека. Но за какую ниточку потянуть, чтобы добраться до его истинной природы?
   И наконец, время.
   «Сколько же дней мы плывем? Напрасно я не делал зарубки на стенке каюты. Со временем явно что-то происходит. То дуют попутные ветры, где их отродясь не было. Теперь этот шторм, несущий нас на юго-запад. Откуда он налетел? Незыблемые законы мореплавания утверждают: бури всегда приходят из океанских просторов, а не с берегов. Но эта примчалась со стороны Фаларийских островов. И это в сухое время года, когда на море едва ли не полный штиль!»
   Очередная волна подбросила Калама на койке.
   «Знать бы, кто затеял с нами эту игру. И если Салк Элан к ней причастен, какова его роль?»
   Ворча себе под нос, ассасин поднялся с койки, подхватил мешок и выбрался в коридор.
   По звукам трюм напоминал осаждаемую крепостную башню; удары волн ничем не отличались от ударов каменных ядер. Между ящиков и тюков клубился туман. Пахло сыростью и солью. Калам брел по щиколотки в воде. Он не опасался натолкнуться на кого-либо из матросов — сейчас все они были на палубе, стараясь удержать «Затычку» на плаву. Калам пододвинул себе ящик. Порывшись в мешке, он извлек невзрачный камешек и положил на крышку ящика. Камешек лежал, словно приклеенный.
   Ассасин вытащил из ножен кинжал и рукояткой ударил по камешку. Тот разлетелся на мелкие куски. В лицо Каламу ударила струя горячего воздуха. Он склонился над осколками и позвал:
   — Эй, Быстрый Бен! Ты меня слышишь? Пора!
   Ответом ему были все те же удары волн.
   — Быстрый Бен, Клобук тебя накрой! Ты меня слышишь? Воздух задрожал, как будто под ногами был не мокрый трюм, а раскаленный песок пустыни. В ушах ассасина зазвучал знакомый голос:
   — А ты хоть знаешь, когда мне в последний раз удалось поспать? Здесь все несется прямо к Клобуку в задницу. Ладно, Калам, где ты и что тебе нужно? И давай побыстрее — я жутко хочу спать.
   — А я-то думал, ты — моя «нужная карта в рукаве»!
   — Ты уже в Анте? Во дворце? Вот уж не ждал…
   — Спасибо за оценку моих способностей, — перебил его ассасин. — Только вынужден тебя огорчить. Я не в логове Ласэны, дурень. Я в море. В трюме корабля. По щиколотку в воде.
   — А мы тут по уши в дерьме. Понимаю, ты просишь опять открыть тебе Путь. Увы, вторично я этого сделать не могу.
   — Понимаю. Значит, когда я окажусь во дворце, то должен буду рассчитывать только на себя. Мило, хотя мне пора бы привыкнуть. Скажи, как тебе место, где я сейчас? Что ты ощущаешь? На этом корабле все идет наперекосяк. Я хочу знать, что происходит и кто тот шалун, затеявший игру.
   — Это все?.. Хорошо… Подожди минутку, дай мне сосредоточиться.
   Калам ждал. Быстрый Бен протянул к нему невидимые нити. Знакомое ощущение. Расстояние перестало существовать; взводный маг находился совсем рядом. Потом ощущение пропало.
   — М-да, — растерянно произнес Быстрый Бен.
   — Что ты разнюхал? Говори, не тяни время!
   — Ты в беде, дружище.
   — Ласэна подстроила?
   — Не уверен. Во всяком случае, прямого ее вмешательства я не ощущаю. Похоже, Калам, корабль занесло в магический Путь. Весьма редкий из доступных смертным. Ты сбит с толку. Я угадал?
   — Значит, я верно это почуял. Но кто все устроил?
   — Может, кто-то из плывущих на твоем корабле, а может, и нет. Возможно, маг находится на другом судне, идущем рядом, но ты его ни за что не увидишь. На борту есть ценный груз?
   — Что-то помимо моей шкуры?
   — Да, что-то помимо твоей шкуры.
   — Только добро, награбленное одним ворюгой высокого полета.
   — Понятно. И кому-то нужно, чтобы это добро побыстрее попало в определенное место. А когда оно туда попадет, этот кто-то постарается, чтобы все накрепко забыли, где они приставали к берегу и разгружали трюм. Конечно, это только мои догадки, Калам. Я могу сильно ошибаться.
   — Спасибо, утешил… Ты говорил, сами сидите по уши в дерьме. Как там наши? Как Бурдюк? Как Дуджек?
   — Пока держимся. А как там Скрипач?
   — Чего не знаю, того не знаю. Мы решили идти порознь.
   — Но зачем, Калам? Ты же понимаешь…
   — Понимаю. Тремолор. Это была твоя задумка, Быстрый Бен?
   — Если только Дому ничего не угрожает, все должно было бы великолепно сработать. Но там творится Клобук знает что. Все Пути просто огнем пылают. Ты случаем не раскидывал колоду Драконов?
   — Нет.
   — Тебе повезло.
   Догадка больно резанула Калама:
   — Путь Рук?
   — Путь… — Голос мага зазвучал выше: — Калам! Если ты знал…
   — Ничего мы с тобой не знали!
   — У них может появиться шанс, — сказал Быстрый Бен. — Учитывая, что Печаль…
   — Если помнишь, девчонку теперь зовут Апсаларой.
   — Не важно. Дай-ка мне подумать.
   — Опять начнешь громоздить свои умственные лабиринты, — проворчал Калам.
   — Дружище, мне трудно поддерживать связь. Я очень устал… вчера потерял много крови. Колотун говорит…
   Голос Быстрого Бена оборвался. Калам остался в туманном трюме один.
   «Значит так, капрал. Рассчитывать можешь только на себя. Скрипач… хитрый ты, придурок! Как мы не учли этого заранее? Древние врата… Тремолор».
   Калам еще долго сидел на корточках перед ящиком. Потом встал, смахнул с крышки обломки камешка и побрел наверх.
 
   Капитан не спал. К тому же он был не один. Салк Элан приветливо улыбнулся вошедшему Каламу.
   — А мы тут говорили о тебе, — сообщил Элан. — Думали, как ты воспримешь новость. Не огорчит ли она тебя?
   — Смотря какая новость, — насторожился Калам.
   — Этот шторм… нас очень сильно сносит с курса. И далеко.
   — А точнее?
   — Скорее всего, когда шторм утихнет, мы пойдем в другую гавань.
   — Значит, не в Анту?
   — Скажем так: сначала не в Анту.
   Ассасин взглянул на капитана. По нему было видно, что его не радует такой поворот событий, но он смирился с неизбежным. Калам мысленно воспроизвел карту Квон Тали.
   — Корабль пойдет в гавань Малаза? На остров?
   — Я еще ни разу не был в этой «выгребной яме империи», — улыбнулся Салк Элан. — Мне просто не дождаться минуты, когда мы бросим там якорь. Надеюсь, ты не откажешься показать мне самые примечательные места бывшей столицы?
   Калам ответил такой же улыбкой.
   — Можешь на меня рассчитывать, Салк Элан.
 
   Они остановились передохнуть. Душераздирающие крики и пронзительные вопли, несшиеся из других частей лабиринта, почти лишили путников сил. Маппо опустил Икария на корни и склонился над своим бездыханным другом. Трелль чувствовал, как Тремолор желает заполучить эту жертву. Маппо закрыл глаза.
   «Безымянные вели нас сюда. Они гнали Икария к Азату, как гонят жертвенную козу, предназначенную какому-нибудь богу. А их руки в случае чего остались бы чистыми. Кровь и предательство запятнали бы мои руки».
   Маппо пытался воскресить в памяти картину разрушенного родного города, но на нее наплывали тени. Прежняя уверенность уступила место сомнениям. Трелль больше не доверял своим воспоминаниям.