Эриксон Стивен. Врата Смерти(пер. И.Иванова)

   Стрела пошла низом, ударив семкийца в крестец и пробив странный кожаный ремень на его животе. Как ни странно, удар в живот оказался ощутимее, чем в лоб. Семкиец зашатался и попятился назад. Лостара заметила, что его рот и ноздри плотно зашиты.
   «Он не дышит. Так это и есть демон?»
   Семкиец, однако, не упал, а выпрямился и выбросил вперед руки. Сила, вырвавшаяся из них, была невидима, но она подняла в воздух и «когтя», и Лостару. Ее лошадь зашлась в предсмертном хрипе и рухнула с переломанным хребтом.
   Лостара приземлилась на правый бок, услышав подозрительный хруст. Неужели она сломала бедро? Ногу обожгло волнами боли. Вдобавок ко всему, не выдержал ее мочевой пузырь, и горячая струя залила ей бедра и живот.
   Жемчуг упал невдалеке. К счастью, он ничего себе не повредил. Подбежав к Лостаре, он вложил ей в руку метательный нож.
   — Возьми на всякий случай! Он идет сюда!
   Сжав зубы, Лостара перевернулась на другой бок.
   Семкийский демон был совсем близко. Жемчуг бросился ему наперерез, держа в руках по ножу. Лостара поняла, что он уже считал себя погибшим.
   Семкийский демон был страшен, но не обликом. Существо, неожиданно появившееся у него за спиной, устрашало одним своим видом: черное, не то трехрукое, не то трехногое, с длинной тонкой шеей и приплюснутой головой. Не менее жуткой была и его улыбка, обнажающая острые зубы, каждый из которых был величиной с детский палец. Во лбу блестел единственный громадный глаз.
   Чудовище ударило семкийского демона, словно тяжелую повозку, съехавшую с дороги. Одной своей конечностью он пробил семкийцу живот. Оттуда фонтаном хлынула какая-то жидкость. Чудовище запустило внутрь свою уродливую руку и извлекло нечто непонятное, испускающее волны пронзительной, яростной ненависти. В воздухе сразу похолодало, как будто ударил мороз.
   Жемчуг пятился назад, пока не наткнулся на Лостару. Нагнувшись, он подхватил ее за пояс.
   Семкийца скрючило. Чудовище потеряло к нему интерес. Сжимая комок влажной плоти, странное существо начало отходить. Семкийский демон сделал отчаянную попытку завладеть этим комком, но чудовище зашипело и швырнуло добычу в туман.
   Семкиец зашатался.
   Странное существо повернуло длинную шею и одарило Лостару и «когтя» леденящей улыбкой.
   — Спасибо, — прошептал Жемчуг.
   Их снова затягивало в портал. Лостара и моргнуть не успела, как вместо темного ночного неба увидела пепельно-серое. Стало удивительно тихо; единственными звуками было их дыхание. Тихо и безопасно.Еще через мгновение Лостара потеряла сознание.

ГЛАВА 13

    Особо стоит сказать о виканских сторожевых собаках, помогающих пасти скот. Нрава они злобного и непредсказуемого. Ростом невелики, зато отличаются изрядной силой. Но главной особенностью виканских собак является их неукротимая воля.

Жизнь под ярмом. Илея Трот

 
   Оглушительные крики заставили Дюкра остановиться. Вскоре из-за просторных шатров знати выскочила виканская собака. Она бежала, низко опустив голову. Что у нее на уме — не знал даже Клобук. Дюкр насторожился: собака неслась прямо на него. Историк схватился за меч, понимая, что оружие ему не поможет. В последнее мгновение свирепый зверь отвернул в сторону и пробежал мимо. В пасти виканской псины болталась комнатная собачонка. Темные глаза собачонки были полны немого ужаса.
   Виканская собака свернула в проход между двумя шатрами и исчезла.
   Крики и топот становились все громче. К Дюкру приближалось несколько человек, вооруженных камнями и… зонтиками. Все были одеты так, словно собрались на аудиенцию к императрице. Впечатление портили лишь их потные, багровые от ярости лица.
   — Эй ты, старый пень! — крикнул один из догоняющих. — Тут не пробегал бешеный пес?
   — Я видел пастушью собаку, — невозмутимо ответил историк. — Бешеная она или нет, судить не берусь.
   — Но ты должен был видеть, что эта презренная тварь несла в зубах маленькую собачку. Это очень редкая порода — «хенгесская чернявка».
   — Я бы назвал эту породу «хенгесской слюнявкой», поскольку милый песик был весь обслюнявлен.
   Аристократы остановились, злобно глядя на Дюкра.
   — Неудачное время для шуток, старик, — прорычал один из них.
   Человек этот был значительно моложе остальных. Золотистая кожа и большие глаза выдавали в нем уроженца Квон Тали.
   «Дуэлянт, наверное», — подумал Дюкр глядя на его поджарую фигуру.
   Словно в подтверждение своей мысли он заметил на поясе аристократа дуэльную рапиру, поблескивающую чашечкой эфеса. Забияка, это понятно. Но в облике и манере держаться было что-то еще.
   «Этому человеку нравится убивать».
   Аристократ подошел к историку и смерил его взглядом.
   — Проси прощения, оборванец, если не хочешь валяться здесь бездыханным.
   Сзади к ним приближался всадник. Глаза аристократа беспокойно забегали. Капрал Лист остановил лошадь и, не обращая внимания на кучку знати, обратился к Дюкру:
   — Извините меня, господин историк. Задержался в кузнице. А где ваша лошадь?
   — Отпустил ее побегать в табуне. Она давно заслужила отдых.
   Лист хорошо изучил присущую офицерам манеру держаться и, когда надо, вел себя отнюдь не как скромный капрал. Равнодушно скользнув глазами по собравшимся, он сказал:
   — Если мы опоздаем, Кольтен потребует объяснений.
   — Полагаю, мы с вами все решили? — церемонно произнес Дюкр, обращаясь к аристократу.
   — До поры до времени, — процедил тот.
   Дюкр молча повернулся и пошел рядом с лошадью капрала. Через некоторое время Лист наклонился к нему и сказал:
   — Алар был готов вас растерзать. За что?
   — За мой язык, — усмехнулся историк. — Так ты его знаешь?
   — Его многие знают. Пуллик Алар — личность известная.
   — Тем хуже для него.
   Капрал тоже усмехнулся.
   Там, где шатры расступались, образовывая подобие площади, совершалась порка. Роль экзекутора взял на себя хорошо знакомый Дюкру и Листу коренастый плотный человечек. Он стоял, зажав в потной ладони кожаную плетку. Жертвой был слуга. Еще трое слуг стояли поодаль, стыдливо отводя глаза. Несколько аристократов окружили громко всхлипывающую женщину и пытались ее утешить.
   Парчовый плащ Ленестра давно утратил прежнее великолепие. Одеяние никак не вязалось с раскрасневшимся от ярости лицом аристократа. Видом своим он сейчас больше напоминал обезьяну из ярмарочного балагана.
   — Знать довольна, что ей вернули слуг, — сказал Лист.
   — Думаю, эта порка напрямую связана с похищенной собачонкой, — ответил историк. — Правда, пока мы здесь, он не решится пороть слугу.
   Капрал насмешливо сощурился.
   — Мы уйдем, и он продолжит.
   Дюкр ничего не сказал.
   — Ну зачем красть плюгавую собачонку? — недоумевал Лист.
   — А ты не догадываешься зачем? У нас теперь есть вода, но не хватает пищи. Просто тот виканский пес оказался сообразительнее людей. А слугу должны высечь за то, что не уберег сокровище.
   Ленестр шумно дышал. Рукоятка плетки взмокла от его пота. Не обращая внимания на взбесившегося аристократа, Дюкр подошел к слуге. Тот был немолод. Он стоял на коленях и локтях, закрывая ладонями голову. Руки, плечи, шею и костлявую спину покрывали красные полосы. Между ними белели следы давних шрамов. Невдалеке от слуги в пыли валялся разорванный ошейник с поводком. Ошейник был украшен драгоценными камнями.
   — Вас сюда не звали, историк, — буркнул Ленестр.
   — На берегах Секалы эти слуги помогали нам обороняться от тифанцев, — сказал Дюкр. — Вы, Ленестр, и ваши высокородные друзья обязаны им жизнью.
   — Кольтен похитил у нас слуг! — взвился аристократ. — Собрание знати заклеймило его и потребовало вернуть похищенное! Мы издали постановление с требованием заплатить нам компенсацию!
   — А мы мочились на ваше постановление, — не выдержал Лист.
   Ленестр подскочил к лошади капрала и взмахнул плеткой.
   — Должен вас предупредить! — Дюкр встал между взбешенным аристократом и конским боком. — Нападение на солдата Седьмой армии или причинение вреда его боевому коню карается повешением.
   У Ленестра ходили желваки. Поднятая рука тряслась, и вместе с ней тряслась мокрая плетка.
   Симпатии остальных аристократов явно были на стороне Ленестра, однако Дюкр знал: дальше словесных угроз не пойдет. При всей своей чванливости и вздорности эти люди дорожили собственными шкурами.
   — Капрал, мы отвезем пострадавшего к армейским лекарям, — нарочито громко объявил Дюкр.
   — Да, господин историк, — ответил Лист, соскакивая на землю.
   К этому времени избитый слуга потерял сознание. Усадить его на лошадь было невозможно, и потому его положили поперек седла.
   — После лечения он должен вернуться ко мне, — потребовал Ленестр.
   — Чтобы вы снова упражнялись на нем плеткой? Больше он к вам не вернется.
   — Это противоречит малазанским законам, и вы ответите за самоуправство, — пронзительно завопил аристократ. — Вы заплатите мне за ущерб, и с процентами!
   Терпение Дюкра лопнуло. Подойдя к Ленестру вплотную, он схватил аристократа за воротник плаща и что есть силы встряхнул. Плетка выпала из разжавшихся пальцев. Глаза Ленестра широко раскрылись.
   «Совсем как у той собачонки!»
   — Может, вы думаете, что я буду долго и подробно втолковывать вам, в каком положении мы все находимся? Ошибаетесь, я не стану тратить время. Хотите знать, кто вы на самом деле, Ленестр? Безмозглый воришка! Если вы еще хоть раз окажетесь на моем пути, я заставлю вас жрать свинячье дерьмо и просить добавки.
   Он с силой отшвырнул Ленестра от себя. Аристократ повалился на землю. Дюкр без малейшего сочувствия смотрел на распластанное в пыли жирное тело.
   — С ним обморок, — сказал Лист.
   — Жаль, что только обморок, — огрызнулся Дюкр. «Что, мальчик? Не ждал такого от старика?»
   — Неужели в этом была надобность? — послышался плаксивый голос Нефария.
   Он опасливо приблизился к историку.
   — Если общей жалобы, поданной нами от имени Собрания знати, недостаточно, каждый из нас может представить персональный список претензий к незаконным действиям Кольтена. И ваш поступок мы тоже отразим в соответствующем послании. Как вам не стыдно, господин имперский историк?
   — Возможно, вам будет интересно узнать кое-какие подробности из жизни господина Дюкра, — сказал Лист. — Образование он получил уже в зрелом возрасте. А до этого он был доблестным и храбрым воином. Его имя значится на Колонне славы Первой армии в Анте. Если бы не отвратительное поведение вашего дружка, господин Дюкр не показал бы, что он еще не забыл солдатскую выучку. К счастью для Ленестра, он схватил его обеими руками, что говорит о поразительной выдержке господина Дюкра. Если бы он вытащил свой старый меч, эта жаба валялась бы сейчас с проткнутым сердцем.
   Нефарий моргал, сбрасывая с ресниц крупные капли пота. Дюкр выразительно поглядел на Листа. Капрал ему подмигнул.
   — Идемте, господин историк. Нас и так уже заждались. Оставшиеся еще долго не решались раскрыть рот. Лист шагал рядом с историком, ведя лошадь под уздцы.
   — Поразительно: знать ведет себя так, будто мы непременно доберемся живыми до Арена, — сказал он.
   — А у тебя, капрал, уже нет такой уверенности?
   — Не видать нам Арена, господин историк. А эти глупцы строчат свои петиции и жалобы. И на кого? На тех, кто спасает их от смерти.
   — Я не разделяю их бредовых занятий, но важно поддерживать в людях хотя бы видимость порядка. Не только в аристократах. В каждом из нас.
   — Только что вы говорили другое.
   — Меня вынудили, — вздохнул историк.
   Лагерь знати кончился. За ним простиралось обширное пространство, запруженное повозками с ранеными. Почти отовсюду слышались стоны. Дюкру стало не по себе. Здесь упрямое цепляние за жизнь неожиданно сменялось покорностью судьбе. И тогда стоны затихали. Смерть шла за ними по пятам, и здесь ее присутствие ощущалось гораздо отчетливее, чем даже на полях битвы. Дюкру вдруг показалось, что с него содрали кожу, обнажив «струны души». Историк невесело усмехнулся, вспомнив, как раньше ему нравился этот красивый поэтический образ.
   «Жрецы могли бы только мечтать о таком благоговейном понимании и приятии, как здесь, под жгучим равнинным солнцем. Вместо ароматных курений — вонь гниющих ран, запах мочи, кала, давно не мытых тел. Но зато есть понимание. Говорят, страх смерти — это страх перед богами. Только вряд ли умирающие боятся богов. Боги не стоят у их изголовий и не нашептывают слов утешения. Они наблюдают издали. Смотрят и ждут».
   — Если бы не этот избитый, можно было бы сделать крюк, — сказал Лист.
   — Нет, капрал. Я бы и без него все равно пошел бы через лагерь раненых.
   — Мне хватило недавнего урока, — сдавленным голосом признался Лист.
   — Наверное, мы с тобой по-разному усвоили этот урок.
   — Неужели лагерь раненых вас вдохновляет?
   — Укрепляет, капрал, хотя и весьма отстраненным образом. Здесь забываешь об играх Властителей. Человеческая природа предстает без прикрас. Что ты видишь вокруг? Упрямое цепляние за жизнь. Тут не остается ни прекраснодушных бредней, ни обмана, ни собственной значимости. И ложное смирение тоже уходит. Каждый ведет свое сражение, и в то же время мы едины, капрал. Здесь понимаешь, насколько близка земля, в которую может улечься каждый из нас. Вот главный урок. Я не перестаю удивляться: как это высокородное охвостье каждый день видит повозки, слышит стоны раненых и до сих пор ничего не понимает?
   — Раненые цепляются за жизнь. Знать цепляется за свой мирок. Утащенная собачонка печалит их сильнее, чем смерть сотни этих несчастных.
   — Похоже, ты прав, капрал.
   Разыскав лекаря, они передали ему избитого слугу и отправились дальше.
   Когда Дюкр и Лист добрались до командного лагеря Седьмой армии, солнце почти касалось горизонта. В пространстве между ровными рядами шатров вился дымок от костров, где жгли сухой навоз. Два взвода пехотинцев затеяли игру в мяч. Мячом им служил шлем, обтянутый кожей. Вокруг собрались зрители, подбадривающие игроков. Оттуда то и дело доносились взрывы смеха.
   Дюкру вспомнились слова, которые в свои солдатские годы он слышал от одного старого моряка: «Бывают времена, когда нужно просто улыбнуться и плюнуть Клобуку в лицо». Игроки в мяч как раз это и делали. Они смеялись над своей усталостью, над тяготами перехода. И над смертью тоже. Солдаты гоняли мяч, прекрасно сознавая, что издалека за ними наблюдают удивленные тифанцы.
   До берегов Паты оставался один день пути, и предчувствие сражения ощущалось везде, даже в воздухе.
   Перед входом в шатер Кольтена Дюкр немного задержался. На карауле стояла его недавняя спутница. Ее бледно-голубые глаза встретились с глазами историка. Дюкру почудилось, будто ему на грудь легла невидимая рука. Удивленный, он кое-как выдавил из себя улыбку.
   Когда они вошли внутрь, Лист прошептал:
   — Она вам нравится?
   — Не говори глупостей, капрал, — огрызнулся Дюкр.
   «Я, мальчик мой, не в таком возрасте, чтобы с кем-то обсуждать свои сердечные дела. И потом, она глядела на меня больше с жалостью, чем с желанием, что бы ни нашептывало мне сердце. И нечего забивать себе голову пустыми мечтаниями».
   Мрачный Кольтен стоял посередине шатра, прислонившись к столбу. Балт и Лулль сидели на походных стульях, оба нахмуренные. Возле дальней стены, завернувшись в шкуру антилопы, стоял Сормо. Глаза колдуна скрывал сумрак. По всему чувствовалось, в шатре происходил довольно неприятный разговор.
   Балт кашлянул.
   — Сормо нам тут рассказывал про семкийского бога, — пояснил он вошедшим. — Духи сообщили — кто-то намял ему бока. И здорово. В ночь нападения в тех местах появился демон. Кто и откуда — попробуй разнюхай. Демон был очень осторожен. Измолотил семкийца и исчез. Сдается мне, историк, что у того «когтя» имелся спутник.
   — Так это был имперский демон?
   Балт пожал плечами, кивнув в сторону Сормо. Юный колдун, похожий на черного грифа, шевельнулся.
   — Здесь у нас с Нилом мнения разошлись.
   — Почему? — полюбопытствовал Дюкр. Сормо, как всегда, перед ответом помолчал.
   — Когда той ночью Нил скрылся внутри себя… вернее, он решил, что это был его разум, давший ему защиту от магического нападения семкийца…
   Чувствовалось, юному колдуну трудно подыскать точные слова.
   — В Семиградии есть таноанские жрецы. Их еще называют странниками духа. Говорят, они способны проникать в некий потаенный мир. Это не магический Путь, а место, где души освобождаются от плоти. Похоже, Нил попал в тот мир и там с кем-то столкнулся. Сначала он решил, что встретил часть себя. Но, приглядевшись, Нил убедился: передним… чудовище.
   — Какое чудовище? — насторожился Дюкр.
   — Это был мальчишка возраста Нила, только с лицом демона. Нил считает: незнакомец имел какое-то отношение к демону, расправившемуся с семкийцем. Имперские демоны редко подчиняют себе людей.
   — Тогда кто же его послал?
   — Возможно, никто.
   «Неудивительно, что у Кольтена все перья торчком». В шатре вновь стало тихо. Через несколько минут Балт громко вздохнул и вытянул свои жилистые кривые ноги.
   — Камист Рело приготовил нам теплую встречу на западном берегу Паты. Обойти его гостеприимных мятежников мы не можем. Будем прорываться сквозь них.
   — Пойдешь с моряками, — сказал историку Кольтен.
   Дюкр вопросительно посмотрел на Лулля. Рыжебородый капитан широко улыбался.
   — Вам отвели место среди лучших. Поздравляю.
   — Клобук накрой вас вместе с поздравлениями! Я не выдержу и пяти минут сражения. После той ночной миссии у меня чуть сердце не лопнуло.
   — Мы не пойдем впереди, — успокоил его Лулль. — Слишком мало нас осталось. Если все будет происходить, как надо, нам даже не придется обнажать мечи.
   — Тогда другое дело, — сказал Дюкр и на одном дыхании выпалил Кольтену: — Аристократам напрасно вернули слуг. Это было ошибкой. Теперь знать считает, что больше вы такого не сделаете, и они могут измываться над слугами, как пожелают.
   — Я видел их, когда мы дрались на берегах Секалы, — сказал Балт. — Выучки почти никакой, но оборону держали крепко.
   — Дядя, у тебя сохранился их свиток с требованием компенсаций? — спросил Кольтен.
   — Хотел уже выкинуть.
   — Там, кажется, было расписано, какой слуга сколько стоит.
   Балт кивнул.
   — Тогда забери от них слуг и заплати полностью. Золотыми джакатами.
   — Хорошо. Представляю, как золото оттянет им карманы.
   — Лучше им, чем нам.
   — Но ведь это деньги солдатского жалованья! — встрепенулся Лулль.
   — Империя всегда платит свои долги, — рявкнул Кольтен.
   И вновь стало тихо. Историку вдруг подумалось, что истинный смысл этих слов касается не только удовлетворения требований горстки спесивых аристократов. Истинный смысл гораздо шире, и грядущие события это подтвердят. Чутье подсказывало Дюкру, что в своих ощущениях он не одинок.
 
   Казалось, плащовки вьются вокруг самой луны, освещавшей равнину. Дюкр сидел возле дотлевающих углей костра. Возбуждение согнало историка с подстилки. Его удивило, что лагерь спал. Даже животные затихли.
   Над костром сновали ризанские ящерицы, ловя плащовок. В воздухе стоял непрекращающийся хруст их трапезы.
   К костру кто-то подошел и молча опустился на корточки. Кольтен!
   Дюкр ждал, что полководец заговорит, но тот молчал.
   — Главнокомандующему не помешало бы отдохнуть перед сражением, — сказал наконец Дюкр.
   — А историку?
   — Я почти не сплю.
   — Жизнь повернулась спиной к нашим нуждам, — сказал виканский полководец.
   — Так было всегда.
   — Да ты шутишь, как виканец!
   — Учусь у Балта. У него потрясающее отсутствие чувства юмора.
   — Это все знают.
   И снова тишина, шелест крыльев виканских ящериц и их нескончаемый пир. Дюкр не решался о чем-либо расспрашивать Кольтена. По сути, он его совсем не знал. Если полководца и одолевали сомнения, он бы ни за что их не показал перед историком. Командиру нельзя приоткрывать свои слабые стороны. Но с Кольтеном все было еще сложнее; его скрытность обусловливалась не только положением главнокомандующего. Даже Балт как-то признался, что племянник гораздо скрытней, чем принято у виканцев.
   Кольтен никогда не выступал перед войсками. Нет, он не таился от солдат, но и не делал себя центром внимания, чем грешили многие его командиры. И тем не менее солдатские сердца безраздельно принадлежали ему, словно были заполнены его незримым присутствием.
   «Что будет, когда однажды эта вера поколеблется? Вдруг нас от этого отделяют считанные часы?»
   — Противник выслеживает наших дозорных, — нарушил молчание Кольтен. — Нам не узнать, какие «подарки» приготовлены для нас в долине.
   — А как союзники Сормо?
   — У духов тоже жаркое время.
   «Неужели семкийский бог так и не повергнут?»
   — Канельды, дебралийцы, тифанцы, семкийцы, тепасийцы, халафанцы, убарийцы, хиссарцы, сиалкийцы и гуранцы.
   «Он назвал четыре племени и шесть легионов из городов. Неужели я слышу его сомнения?»
   Виканский полководец плюнул на угли.
   — Армия, что ждет нас, — одна из двух, удерживающих южный край.
   «Откуда он узнал об этом?»
   — Неужели Шаик покинула Рараку?
   — Нет. И это ее ошибка.
   — А кто удерживает ее тылы? Или на севере мятеж подавлен?
   — Подавлен? Нет, историк. Он там вовсю цветет. А что до Шаик… — Кольтен поправил свой плащ из перьев. — Возможно, она сумела увидеть будущее и узнала, что вихрь Дриджны захлебнется. Сейчас адъюнктесса императрицы собирает легионы. Гавань Анты запружена кораблями. Вскоре все поймут: успехи мятежников были недолговечны. Они пролили немало крови, но лишь из-за слабости, проявленной империей. Шаик должна это знать. Она потревожила дракона. Дракон летит неслышно, но когда его ярость обрушится на Семиградие, от нее не спрячешься нигде.
   — А Вторая армия… она далеко от нас?
   Кольтен встал.
   — Я намерен опередить их и подойти к Ватару на два дня раньше.
   «Должно быть, Кольтен узнал, что вместе с Убаридом пали Девраль и Асмар. Ватар — третья и последняя река на нашем пути. Если мы перейдем через нее, откроется прямая дорога на Арен… по крайне враждебным землям».
   — До реки Ватар еще не один месяц пути. Что нас ждет завтра?
   Кольтен подмигнул ему.
   — Завтра мы, само собой, разобьем армию Камиста Рело. Чтобы достигать успеха, нужно смотреть далеко вперед. Уж ты-то должен это понимать.
   Кольтен ушел.
   Дюкр смотрел на угли, ощущая во рту кислый привкус.
   «Это вкус страха, старик. На тебе нет непробиваемых доспехов Кольтена. Ты не способен видеть дальше чем на несколько часов. Ты ждешь рассвета и веришь, что наступает твой последний день. Конечно, ты непременно должен увидеть это своими глазами. А Кольтен ожидает невозможного; ждет, что и мы проникнемся его непоколебимой уверенностью. Его… безумием».
   На его сапог опустилась ризанская ящерица. Она сложила тонкие крылышки, не переставая пережевывать еще живую плащовку. Дюкра поразило, что плащовка сражалась за жизнь до последнего. Историк дождался, пока ящерица насытится, потом согнал ее.
   В виканском лагере тоже не спали. Дюкр направился туда… При свете чадящих факелов воины из клана Глупого пса готовили амуницию. Подойдя ближе, он увидел новенькие доспехи из вываренной кожи, окрашенные в неяркие зеленые и красные Цвета. Он стал припоминать, видел ли прежде такое одеяние у виканцев. Похоже, что нет. По коже доспехов цепочками тянулись выжженные виканские письмена. Присмотревшись, Дюкр понял: доспехи вовсе не были новыми. Просто их еще ни разу не надевали.
   Молодой розовощекий виканец сосредоточенно натирал жиром конский налобник.
   — Увесистые доспехи, — заметил Дюкр. — И всаднику, и коню будет в них тяжело.
   Воин молча кивнул, не отрываясь от дела.
   — Вы становитесь тяжелой кавалерией.
   Парень снова лишь пожал плечами.
   К ним подошел старый солдат.
   — Эти доспехи готовились еще для нашего восстания против малазанцев. Потом мы заключили мир с императором, и они не понадобились.
   — И с тех пор вы так и возите их с собой?
   — Да, историк.
   — Что ж вы не надели их, когда бились на берегах Секалы?
   — Нужды не было.
   — А теперь?
   Улыбаясь, солдат взял в руки подлатанный металлический шлем.
   — Мятежники Рело еще не видели тяжелой кавалерии. Пусть посмотрят.
   «Глупцы! Напяленные тяжелые доспехи не сделают вас тяжелой кавалерией. А вы упражнялись в них? Сумеете двигаться ровной цепью на полном скаку? А стремительно развернуться? Вы же еще не знаете, долго ли выдержат дополнительный груз ваши лошади».
   — Вижу, вы волнуетесь, — сказал он виканцу.
   Тот понял его недоверчивость и заулыбался еще шире.
   Молодой солдат закончил возиться с налобником и стал надевать оружейный пояс. Потом вынул меч. Длинное лезвие было вороненым, с закругленным тупым концом.
   «Оружие явно не для твоих рук, парень. Один взмах, и оно выбросит тебя из седла».
   — Поупражняйся, Темул, пока есть время, — сказал ветеран по-малазански и усмехнулся.
   Темул немедленно принялся вытанцовывать с мечом, делая выпады в разные стороны.
   — Ты и на поле боя будешь сражаться пешим? — спросил его историк.
   — А по-моему, старик, тебе самое время завалиться спать, — не слишком дружелюбно ответил парень.
   «Все ясно, мальчик. Я тебе мешаю. Моли богов, чтобы завтра ты так же лихо косил мятежников».