Ланьлинский насмешник. Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

   – Ну ладно уж! – смилостивилась Чуньмэй. – Угости-ка мамашу вон теми пирожками. Тогда и вино пойдет.
   – Кто еще так позаботится о вас, мамаша, как я! – воскликнула Юэгуй. – А какие я вам пирожки-розочки припасла! С фруктовой начинкой. Кушайте, мамаша!
   С этими словами горничная подала целое блюдо нежных пирожков, но тетушка Сюэ отведала только один. А остальные Чуньмэй велела ей захватить с собой.
   – Самого угостишь, – добавила хозяйка.
   От вина тетушка зарделась и, прикрывая лицо, начала вываливать из блюда в пакет жареное мясо, соленую и копченую гусятину. Потом она завернула пакет в холстину и спрятала узел в рукав. Хайтан все же удалось всеми правдами и неправдами заставить сваху пропустить еще полкубка. Ее потчевали до тех пор, пока она не поперхнулась. Тут только от нее отступили и убрали со стола.
   – За ответом завтра приходи, – наказала Чуньмэй. – За девчонку расплачусь.
   Чуньмэй послала Хайтан узнать у Сунь Второй, намерена ли она оставить служанку.
   – Матушка Вторая берет девочку, – передала, воротившись, Хайтан. – Просила вас заплатить.
   Тетушка Сюэ откланялась.
   – Мамаша! – окликнула ее перед уходом Чуньмэй. – Только не прикидывайся, будто знать не знаешь, ведать не ведаешь! Наколка мне не нравится. Завтра другие показать принеси.
   – Помню, помню, матушка, – отозвалась сваха. – Может, велите проводить? Как бы собака за ногу не схватила.
   – У меня собака знает кого кусать – заметила шутя Чуньмэй. – Если и схватит, так отпустит.
   Чуньмэй велела Ланьхуа проводить сваху за калитку, однако хватит пустословить.
   На закате со смотра войск возвращался столичный воевода Чжоу. Он восседал на боевом коне, над которым несли мандат начальника гарнизона и голубое знамя. Его сопровождал отряд воинов, вооруженных скрестившимися секирами. Начальник проследовал в дальнюю залу дома, где служанки помогли ему раздеться, а оттуда в спальню к Чуньмэй и сыну. У него было хорошее настроение. Когда он сел, Юэгуй и Хайтан подали чай. Он рассказал, как прошел смотр.
   Немного погодя на столе появились кушанья. После трапезы зажгли огни и подали вино.
   – Дома все в порядке? – спросил хозяин.
   Чуньмэй подала ему принесенную свахой записку.
   – Видишь ли, дело какое, – начала Чуньмэй. – Пинъань, слуга У Юэнян, украл головные украшения, был схвачен приставом и заключен под стражу. Но пристав У не хочет возвращать вещи. Под пытками он принудил Пинъаня оклеветать хозяйку в тайной любовной связи, а теперь вымогает деньги, грозится передать дело уездным властям.
   – Так это же дело подлежит разбирательству у меня! – воскликнул Чжоу, прочтя просьбу. – Причем тут уездные власти! Вот негодяй, этот пристав! Завтра же выдам ордер на его арест. Да! У Дяньэнь, кажется, служил у них в приказчиках, возил подношения императорскому наставнику в столицу, оттого и получил чин. Как же он смеет возводить клевету на свою бывшую хозяйку?!
   – Вот так получилось! – поддержала мужа Чуньмэй. – Ты уж помоги ей.
   На том и закончился вечер.
   На другой день У Юэнян было предложено составить жалобу. Начальник гарнизона написал свое решение и вложил в пакет, на котором значилось:
   «Ставка начальника Шаньдунского гарнизона в связи с расследованием дела о хищении приказывает доставить в ее распоряжение как похитителя, так и пристава с конфискованным вещами. Выполнение возлагается на предъявителей сего распоряжения Чжан Шэна и Ли Аня».
   Получив пакет, Чжан Шэн и Ли Ань направились первым делом к У Юэнян. Она угостила их вином и закусками и одарила каждого на туфли ляном серебра.
   Поскольку приказчик Фу все еще не вставал с постели, к У Дяньэню отправился У Второй.
   Тем временем Пинъань сидел под стражей уже несколько дней, а от хозяйки никто не появлялся. У Дяньэню позвал писаря и велел ему писать бумагу властям. Но тут прибыли посыльные от начальника гарнизона и предъявили У Дяньэню пакет, на котором красной тушью предписывалось доставить его, пристава, а равно и похитителя с конфискованными вещами. В пакете У Дяньэнь обнаружил жалобу Юэнян и, придя в замешательство, принялся ни с того ни с сего угождать Чжан Шэну и Ли Аню, сунув каждому по два ляна серебра, затем без промедления составил бумагу, переправил в ставку Пинъаня и направился туда сам.
   Долго ему пришлось ждать разбирательства. Наконец, начальник Чжоу открыл присутствие. По обеим сторонам от него стояли рядами его подчиненные. Ввели доставленных. Пристав У вручил начальнику бумагу.
   – Это дело подлежит рассмотрению здесь! – прочитав ее, заявил Чжоу. – Почему не доложил сразу? Почему не переправил похитителя, а? С какой целью тянул до сих пор? Взятки ждал, да?
   – Ваше превосходительство! – заговорил У Дяньэнь. – Я только что составил бумагу с намерением переправить дело вам, ваше превосходительство, но тут ко мне явились с распоряжением…
   – Ах ты, сукин сын! – закричал Чжоу. – Да кто ты такой есть! Что у тебя за чин, что за звание! Как ты посмел так бесцеремонно попирать закон и порядок! Как ты дерзнул бросать вызов тем, кто стоит над тобой! Эдиктом Его Императорского Величества Двора мне велено обеспечить покой здешних мест. Я обязан заниматься искоренением разбойников и пиратов на водных путях, а равно надзирать за состоянием войск. Мои обязанности четко определены и тебе известны, но ты все-таки присваиваешь себе чужие прерогативы. Почему ты не известил меня о краже? Ты взял на себя право судить и пытать преступников. Ты возводишь поклепы на невиновных. И все с целью вымогательства и лихоимства.
   Выслушав его у ступеней, пристав У Дяньэнь снял чиновничью шапку и принялся бить челом.
   – Мне надлежало бы наказать тебя, сукин ты сын, но я прощаю тебя на этот раз, – предупредил Чжоу. – Если же замечу подобное в дальнейшем, разделаюсь по всей строгости закона. Так и попомни!
   Вызвали Пинъаня.
   – Ну, а ты рабское отродье, – обратился к нему начальник. – Мало того, что обокрал, да еще и оклеветал хозяйку. А ну как остальные начнут с тебя пример брать, тогда никому и слуг держать не захочется. – Чжоу кликнул подручных. – Всыпать три десятка больших батогов палок! А вещи опечатать и вручить владельцу.
   Начальник вызвал У Второго. Тот протянул доверенность на получение вещей, которые и были ему возвращены. До дома Симэнь Цина У Второго сопровождал с визитной карточкой Чжан Шэн.
   Довольная таким оборотом дела Юэнян угостила Чжан Шэна и одарила ляном серебра. Чжан Шэн по возвращении доложил начальнику Чжоу и Чуньмэй, как его приняла Юэнян.
   Приставу У Дяньэню этот арест Пинъаня обошелся в кругленькую сумму.
   Юэнян возвратила владельцу его головные украшения и позолоченный крючок.
   Убедившись, что это те самые заложенные вещи, он ни слова не говоря ушел. А приказчик Фу от расстройства схватил лихорадку и, хотя чем его только ни лечили, дней через семь, увы, испустил дух. После пережитой неприятности Юэнян решила распродать вещи по собственной цене их владельцам и закрыла лавку. Теперь на повседневные расходы у нее осталась только лавка лекарственных трав, где управлялись брат У Второй и Дайань, но не о том пойдет речь.
   Однажды У Юэнян послала за тетушкой Сюэ и, когда та явилась, она вручила ей три ляна серебра.
   – Я не возьму, – отказывалась сваха, а то узнает матушка, обидится на меня.
   – Я не могу тебя отпустить с пустыми руками, – говорила Юэнян. – Сколько я тебе хлопот доставила! А ты ей не говори.
   Юэнян купила четыре блюда закусок, свиную тушу, жбан южного вина и кусок шелку, чтобы отблагодарить Чуньмэй, и попросила тетушку Сюэ сопровождать Дайаня. Слуга, одетый в темное шелковое платье, нес в крашеной золотом шкатулке лист подношений. Они проследовали в дальнюю половину дома. Сюэ провела Дайаня в залу, куда к ним вышла Чуньмэй. На голове у нее красовались золотые шпильки, брошь-феникс и шапка с золотым «мостиком».^[1725] Одета она была в узорную кофту и парчовую юбку. Ей прислуживала целая свита горничных и кормилиц.
   Дайань пал ниц и бил челом. Чуньмэй распорядилась накрыть стол, чтобы угостить Дайаня.
   – Но что я такого сделала! – говорила она. – Напрасно так беспокоилась твоя матушка. Сколько всего прислала! Ввела я ее в расходы! Господин Чжоу наверняка не решится принять столь щедрые подношения.
   – Из-за Пинъаня моей матушке пришлось причинить вам с батюшкой столько хлопот, – говорил Дайань. – Примите, прошу вас, эти скромные знаки признательности. Они вам сгодятся угостить слуг.
   – Неудобно как-то, – заметила Чуньмэй.
   – Если вы не примите, дорогая моя, на меня тамошняя хозяюшка обидится, – сказала сваха.
   Чуньмэй пригласила мужа. Решили принять свиную тушу, вино и закуски, а кусок шелка отправили назад Юэнян. Дайань поручил в награду платок и три цяня серебра, носильщикам дали два цяня.
   – Как себя чувствует хозяйкин малыш? – спросила Чуньмэй.
   – Резвый мальчик и такой игрун! – отвечал Дайань.
   – А ты давно стал носить мужскую прическу? Когда вас с Сяоюй поженили?
   – В восьмой луне.
   – Кланяйся своей матушке и поблагодари за щедрые дары, – наказала Чуньмэй. – Я была бы рада видеть ее у себя в гостях, но господин Чжоу, к сожалению, должен уехать по служебным делам. Я бы хотела в первой луне навестить матушку, в день рождения ее сына.
   – Я непременно передам ваше намерение, – заверил ее Дайань. – Матушка будет вас ждать.
   На этом Чуньмэй отпустила Дайаня.
   – Ты ступай, а мне еще с госпожой поговорить надо, – сказала ему сваха, когда они вышли за ворота.
   Дайань со шкатулкой вернулся домой.
   – Видите ли, матушка, – обратился он к Юэнян, – господин Чжоу принял только свиную тушу, вино и закуски, а шелк вернул. Госпожа Чуньмэй меня в дальние покои пригласила, чаем и сладостями угощала. Справлялась о здоровье Сяогэ, про дом расспрашивала. Мне платок и три цяня дала, а носильщикам – два. Просила вас отблагодарить, матушка, за щедрые дары. Сперва брать не хотела, потом мы ее с тетушкой Сюэ уговорили. Ей хотелось бы вас пригласить в гости, матушка, но господин Чжоу на днях уезжает по делам. Она собирается вас навестить после Нового года, в первой луне, когда будет рождение Сяогэ. Она пять комнат занимает, разодета в шелка и парчу. Носит шапку с золотым «мостиком». Пополнела и вроде выше ростом стала. Горничные да кормилицы так за ней и ходят.
   – Что, она действительно ко мне в гости собирается? – переспросила Юэнян.
   – Да, так и сказала.
   – Тогда надо будет кого-то послать, чтобы ее встретили. А где же тетушка Сюэ?
   – Она там осталась, – отвечал слуга. – С хозяйкой у нее разговор.
   С тех пор дружба между обоими домами не прекращалась.
   Да,

 
Бывает меж людьми
или тепло, иль холод.
Кто низменен и подл,
кто дум высоких полон.
 

   Тому свидетельством стихи:

 
Нам по жребию достаются
то ли гибель, то ль процветанье;
Срок земного существованья
не продлить, если весь он прожит.
Человек своего добьется,
если есть у него желанье;
Но когда в мошне его пусто,
и талант ему не поможет.
 

   Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ
ЧУНЬМЭЙ ПРОГУЛИВАЕТСЯ ПО САДУ ПРЕЖНЕЙ УСАДЬБЫ
НАЧАЛЬНИК ГАРНИЗОНА ПОСЫЛАЕТ ЧЖАН ШЭНА НА ПОИСКИ ЦЗИНЦЗИ

   Возможно ль, чтоб при тощем кошельке
   пиры большие часто задавались?
   На людное застолье изведешь
   вина и снеди давние припасы.
   Не до гостей, когда и конь твой пал,
   и слуги постепенно разбежались;
   В осевший дом веселье не войдет,
   смех не звенит у рухнувшей террасы.
   Все земли, что в аренду ты забрал,
   к землевладельцу отойдут обратно;
   Кто золото и жемчуг промотал,
   тот и жену свою продаст, пожалуй.
   За ссудой обратиться к богачу
   в душе уже решившись, вероятно,
   Вдруг рта не смеешь от стыда раскрыть:
   нет, лезть в долги, конечно не пристало.

   Так вот. Быстро шло время. Словно челноки, проносились дни и месяцы. Настал двадцать первый день первой луны. После совета с начальником гарнизона Чжоу Чуньмэй приготовила жертвенный стол, всевозможные блюда, жбан вина и отослала их У Юэнян с домочадцем Чжоу Жэнем, чтобы почтить третью годовщину смерти Симэнь Цина и день рождения Сяогэ. Юэнян приняла подношения и одарила Чжоу Жэня платком и тремя цянями серебра, а Дайаня послала с приглашением, которое гласило:

   «Милостивейшей госпоже Чжоу.
   С благоговением и благодарностью приняла Ваши щедрые дары, милостивая государыня, чем тронута до самой глубины души. Устраивая скромное угощение в знак сердечной признательности Вам, я была бы невыразимо счастлива радость лицезреть Вас в моем бедном доме. С трепетом ожидаю прибытия Вашего высокого экипажа. Примите, умоляю, сие приглашение.
   С низким поклоном благородная Симэнь, урожденная У».

   Чуньмэй прочитала приглашение и прибыла на пир только к полудню. В ее прическе, украшенной золотыми шпильками, сверкали жемчуг и бирюза, а в серьгах переливались заморские перлы. На ней был карминовый халат с вышивкой спереди, сзади и на рукавах, украшенный благовещим единорогом-цилинем, на которого почтительно взирают животные всех четырех стран света. Чуть пониже талии свисал пояс-обруч с яшмовыми бляхами в золотой оправе. Из-под халата виднелась изумрудная юбка, затканная множеством разнообразных цветов. Мелодично звенели умеряющие шаг подвески. Обута была Чуньмэй в карминовые шелковые туфельки на толстой белой подошве, вышитые яркими цветами. Четверо носильщиков несли ее в огромном паланкине. Он был обтянут темным атласом и отделан золотом. Вооруженные дубинками воины окриками разгоняли с дороги зевак. Паланкин сопровождали домочадцы и слуги, несшие на носилках корзины с ее нарядами. Поезд замыкали два малых паланкина со служанками.
   Для приема гостьи Юэнян пригласила свою невестку У Старшую и двух певичек. Когда ей доложили о прибытии Чуньмэй, она вместе с невесткой проследовала в переднюю залу. Юэнян тоже блистала нарядами, хотя на них и лежала печать траура. Ее голову венчала шапка с пятью мостиками,^[1726] но золото и бирюза украшали прическу не в таком обилии, как у Чуньмэй. В серьгах у нее сверкали только по две жемчужины. Одета она была в белую шелковую кофту и отделанную золотом нежно-голубую со шлейфом атласную юбку. На ней были бледно-зеленые, цвета яшмы, туфельки на толстой подошве.
   Чуньмэй вышла из паланкина, когда он миновал внутренние ворота. Ее тотчас же окружила целая свита горничных и служанок, в сопровождении которых она и проследовала к зале, где, грациозно склонившись, приветствовала хозяйку. Юэнян ответила ей тем же.
   – Причинила я вам в тот раз немало хлопот, сестрица, – повторяла Юэнян. – А вы и шелк не приняли. На сей раз вы так щедро меня одарили и прислали жертвенную снедь, за что я вам бесконечно благодарна.
   – Что вы, матушка! – воскликнула Чуньмэй. – Мне неловко, что в доме начальника гарнизона не нашлось ничего более достойного, чем такие ничтожные знаки внимания. Я давно собиралась пригласить вас в гости, матушка, но мой муж все время в отъездах.
   – Когда ваш счастливый день, сестрица? – спросила Юэнян. – Я бы хотела навестить вас и поднести подарки.
   – Мой день рождения двадцать пятого в четвертой луне.
   – Вот тогда я и засвидетельствую вам свое почтение.
   Чуньмэй низкими поклонами выразила признательность хозяйке, после чего поклонилась супруге У Старшего. Та пыталась ответить гостье тем же.
   – Не утруждайте себя, тетенька, прошу вас! – удержала ее Чуньмэй.
   – Что было, то было, – отвечала У Старшая. – Теперь у вас совсем другое положение, сестрица. Иначе я оказалась бы в неловком положении.
   Она в конце концов приветствовала гостью полупоклоном. Сели. Юэнян и госпожа У заняли хозяйские места. К ним стали подходить горничные, служанки и кормилица. Чуньмэй заметила Жуи с Сяогэ на руках.
   – Сынок! – позвала его Юэнян. – Подойди и почти тетю земным поклоном. Поблагодари тетю, что пожаловала на твой день рождения.
   Жуи опустила мальчика на пол.
   – Спасибо, тетя! – проговорил Сяогэ, обращаясь к Чуньмэй, и кивнул головой.
   – Разве так приветствуют тетю! – возразила Юэнян. – А земной поклон кто за тебя класть будет?
   Чуньмэй достала из рукава парчовый платок и золотую брошь с изображением восьми счастливых предзнаменований,^[1727] которую приколола на шапочку Сяогэ.
   – Опять мы вводим вас в расходы, сестрица, – благодарила гостью хозяйка.
   Потом земные поклоны Чуньмэй отвесили Сяоюй и кормилица Жуи. Сяоюй получила золотую шпильку, а Жуи – пару веточек серебряных цветов.
   – А вы слыхали, сестрица? – вставила Юэнян. – У Лайсина жена померла. Я за него кормилицу выдала.
   – Вот и хорошо! – воскликнула Чуньмэй. – Она всегда хотела в доме остаться.
   Подали чай.
   – Прошу вас, сестрица, пройдемте в гостиную, – предложила хозяйка. – Холодновато тут.
   Чуньмэй проследовала в гостиную. Перед дщицей Симэнь Цина горели свечи.
   На столе стояли жертвенные блюда. Чуньмэй сожгла жертвенные деньги и прослезилась.
   Их ждал обставленный со всех сторон ширмами столик восьми бессмертных.^[1728] Около него в жаровне горел уголь. На белоснежных серебряных подносах подавали чай лучших сортов, а к нему на золотых с резьбою блюдцах изысканные сладости, редкостные изделия из фруктов и лакомые закуски. Перед гостьей и хозяйками лежали палочки слоновой кости.
   После того как Юэнян и У Старшая угостили Чуньмэй, ей предложили пройти в спальню переодеться. Чуньмэй сняла халат. Ее служанки, суетившиеся у корзин с туалетами, помогли ей переодеться. К столу Чуньмэй явилась в зеленой с узорами парчовой кофте и расшитой золотом юбке цвета лиловой гвоздики.
   Пир продолжался в покоях Юэнян. Опять завязался разговор.
   – Как себя чувствует ваш сынок? – немного погодя осведомилась хозяйка. – Что же вы не взяли его с собой? Пусть бы порезвился.
   – Я бы взяла, – отвечала Чуньмэй. – Мне хотелось, чтобы он почтил вас, матушка, земным поклоном, но, видите ли какое дело. Муж опасается, как бы он не простудился в такую холодную погоду. А потом мальчик он очень непоседливый. На месте не усидит – будет рваться гулять. А эти дни ему что-то нездоровится. То и дело плачет.
   – А за тобой не гоняется?
   – Нет, за ним две кормилицы по очереди присматривают.
   – Господин Чжоу доволен, небось, – продолжала Юэнян. – В годах уж, а взял тебя и потомством обзавелся. Какое ты ему счастье принесла! А у госпожи Сунь Второй дочке который годик пошел?
   – Четыре годика. Ее зовут Юйцзе – Яшмовая сестричка, а моего – Цзиньгэ – Золотой братец.
   – Говорили, у господина Чжоу две девицы содержатся …
   – Да, две молоденькие музыкантши, лет по шестнадцати, – отвечала Чуньмэй. – И капризные, как дети.
   – И частенько к ним господин Чжоу наведывается?
   – Да где ему, матушка, на них время выкраивать! Он и дома редко бывает. Все больше в отъездах. Нынче то тут грабеж, то там разбой. Эдиктом Двора на него столько обязанностей возложено! И местность охраняй, и водные пути инспектируй, и разбойников вылавливай, и пеших с конными обучай. Что бы только ни случилось, выезжать приходится. Достается ему!
   Сяоюй подала чай.
   – Матушка! – обратилась к хозяйке Чуньмэй после чаю. – Не могли бы вы прогуляться со мной по саду, посмотреть насыпную горку, возле которой жила моя госпожа?
   – Дорогая моя сестрица! Что теперь осталось от прежнего сада и горки! После кончины хозяина некому следить за садом. Все запущено и приходит в ветхость. Развалилась каменная горка, засохли деревья. Я в сад и не заглядываю.
   – Ничего! – не унималась Чуньмэй. – Я хочу посмотреть, где жила моя матушка.
   Как ни отговаривала ее Юэнян, ей все-таки пришлось послать Сяоюй за ключами от сада и грота. Отперли садовую калитку, и Чуньмэй, сопровождаемая Юэнян и госпожой У Старшей, долго гуляла по саду.
   Только поглядите:
   Осыпались стены, покосились средь дерев террасы. Мох зазеленел на галерее расписной. На тропинках меж цветного камня пробилась нежно изумрудная трава. От горки осталась груда причудливых камней. Куда исчезли величавые утесы! В беседках на прохладных ложах от сырости истлели одеяла, сгнили окна, двери. Паук опутал шелковою нитью расщелину, ведущую в каменный грот. В пруду, где водилась рыба, теперь кишмя кишат лягушки. В беседке Спящих облаков себе ночлег нашли лисицы. Мыши заселили грот Сокровенной весны. Сюда, видно, никто не приходил уже не первый год. Тут, ясно, целый день витают облака.
   Оглядела Чуньмэй сад и первым делом пошла к покоям Ли Пинъэр. В тереме наверху валялись поломанные скамейки, стулья и стол. Запертый на замок низ был пуст. Пол зарос бурьяном. В тереме ее бывшей хозяйки, Пань Цзиньлянь, наверху грудой лежали лекарственные травы и благовония, а внизу, в спальне, стояли только два шкафа, кровати не было.
   – А куда же девалась матушкина кровать? – спросила гостья у Сяоюй. – Что-то ее не видно.
   – Когда выдали замуж матушку Третью, ей и отдали, – пояснила горничная.
   Тут к Чуньмэй подошла Юэнян.
   – В свое время, – заговорила она, – когда выдавали замуж падчерицу, покойный батюшка отдал ей широкую кровать сестрицы Мэн. Потому-то когда настал черед выдавать ее замуж, мне пришлось отдать ей кровать твоей матушки.
   – Мне говорили, – продолжала Чуньмэй, – что после кончины госпожи Симэнь кровать была возвращена вам.
   – Из-за нехватки денег, – отвечала Юэнян, – пришлось продать за восемь лянов главе судейского приказа.
   Чуньмэй кивнула головой, и ее засверкавшие, точно звезды, глаза оросились слезами. Она смолчала, но про себя подумала: «Да, моя матушка умела на своем постоять. Эту кровать она у батюшки выпросила. Как бы я хотела ее приобрести на память о моей хозяйке! Но она досталась другим». Будто нож полоснул по сердцу Чуньмэй.
   – А где же кровать с перламутровой отделкой? – спросила она.
   – Длинная история! – вздохнула Юэнян. – С кончиной батюшки у нас ведь одни расходы, доходов никаких. А раз дело встало, нет проку держать золото в сундуках. Жить было не на что, и пришлось продать.
   – За сколько же продали?
   – Всего за тридцать пять лянов.
   – Только-то! – воскликнула Чуньмэй. – Жаль, жаль! Помнится, батюшке она встала в шестьдесят. – Если б знала, что вы продаете, я бы сорок лянов заплатила.
   – Дорогая моя сестрица! – воскликнула Юэнян. – Так-то вот в жизни и бывает. Если бы знать загодя …
   Чуньмэй и Юэнян вздохнули.
   Тут за хозяйкой явился слуга Чжоу Жэнь.
   – Батюшка просит вас не задерживаться, матушка, – обратился он к хозяйке. – Сынок плачет, вас зовет.
   Чуньмэй поспешила в покои, а Юэнян велела Сяоюй запереть сад и тоже проследовала в гостиную. Там за ширмой с павлином и занавесками из лучшего шелка их ждал пиршественный стол, неподалеку от которого стояли певички. Одна держала инкрустированную серебром цитру, а другая – лютню. Юэнян пригласила Чуньмэй занять гостевое кресло на возвышении, но та пожелала разделить почетное место только с тетушкой У Старшей. Юэнян села за хозяйку. Подали вино, закуски, горячие блюда и сладости. Чуньмэй наказала слуге Чжоу Жэню наградить поваров тремя цянями серебра. Не описать всего обилия изысканных яств и золотом пенящихся вин!
   Взметнулись над столом кубки, заходили чарки. Пир продолжался почти до самого заката, когда от начальника Чжоу прибыли воины с фонарями, чтобы сопровождать Чуньмэй. Но Юэнян никак не хотела отпускать гостью и позвала певиц. После земных поклонов они стали опять услаждать пирующих пением.
   – Спойте для госпожи Чжоу что-нибудь получше, – наказала им хозяйка и велела Сяоюй наполнить гостье большой кубок. – Сестрица! Будьте любезны, закажите им что вам по душе, – обратилась Юэнян к гостье, когда перед той поставили кубок. – Пусть они усладят ваш слух, а вы выпейте, сестрица!
   – Я больше не могу, матушка, – отвечала Чуньмэй. – Наверно, сын по мне соскучился там.
   – Соскучился? – удивилась хозяйка. – За ним кормилицы посмотрят. Да и время еще есть. А ты, я знаю, пить можешь.
   – А как зовут этих певичек? – спросила Чуньмэй. – Откуда они?
   Певички опустились на колени.
   – Меня зовут Хань Юйчуань – Нефритовый Браслет, – отвечала одна. – Младшая сестра Хань Цзиньчуань – Золотой Браслет. А ее зовут Чжэн Цзяоэр – Прелестница. Она племянница Чжэн Айсян.
   – А вы знаете романс «Охоты нет мне брови подводить»? – спросила гостья.
   – Да, матушка, извольте приказать, – отвечала Юйчуань.
   – Тогда поднесите госпоже Чжоу вина и спойте, – распорядилась Юэнян.