Ланьлинский насмешник. Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

   Тут Цзинцзи обернулся к спутнику. Это был, оказывается, его закадычный приятель Ян Второй по прозвищу Гуляй Ветер.^[1637] Они приветствовали друг друга.
   – Давно не видались, брат, – продолжал Ян. – Где пропадал?
   Цзинцзи рассказал ему о поездке в столицу и о смерти отца.
   – Одна из убитых, Пань, была младшей женой моего тестя, – продолжал он. – Не знал, что она убита. Только из распоряжения понял, в чем дело.
   – Ее деверь У Сун прикончил, – объяснял Ян. – Он в ссылке был, потом получил помилование, вернулся и учинил расправу, а за что, понятия не имею. Даже старуху Ван не пощадил. У него ведь племянница была, у моего дяди Яо Второго года четыре воспитывалась.^[1638] Как У Сун скрылся после расправы-то, дядя взял ее из управы и выдал замуж. А убитые все посреди улицы лежат. Прибавилось заботы охранникам да околоточным! Когда они еще разыщут убийцу!
   С этими словами Ян пригласил Цзинцзи в кабачок.
   – Зайдем, брат, – говорил он. – Пыль дорожную с тебя смыть полагается.
   Тяжело стало на душе у Цзинцзи, как узнал он о кончине Цзиньлянь. Ему и вино в горло не шло. Осушил чарки три, откланялся и, спустившись по лестнице вниз, направился домой. А под вечер, купив связку бумажных денег, Цзинцзи опять пошел на Лиловокаменную, но не к самому дому Ван, а вдаль от него, к Каменному мосту, где стал звать Цзиньлянь:
   – Сестрица Шестая! Я, Чэнь Цзинцзи, жертвую тебе эти деньги. Задержался я немного и тебя потерял. Ты была человеком, а стала духом. Да поможет Небо тем, кто разыскивает ненавистника и убийцу твоего У Суна, дабы свершилась месть за тебя. Я пойду тогда к лобному месту и удовлетворюсь только после того, как увижу разрубленного на куски насильника.
   Цзинцзи заплакал и предал огню жертвенные деньги. Вернувшись домой, он запер ворота и прилег. Он погрузился в дремоту, когда к нему явилась Цзиньлянь. Она была в суровом платье, обагренном кровью.
   – Дорогой мой! – со слезами обратилась она к Цзинцзи. – Какую страшную смерть приняла я! Как я надеялась, что мы встретимся и будем вместе! Но ты не пришел, и жестокий У Сун лишил меня жизни. Меня не хотят принять и в царство тьмы. Белым днем я блуждаю, не находя пристанища, а темной ночью жажду испить хоть глоток воды.^[1639] Благодарю тебя за деньги. Но не пойман еще злодей, и тело мое лежит посреди улицы. Прошу тебя, ради прежней любви, купи гроб и погреби меня, чтобы не оставались и дальше останки мои над землею.
   – Дорогая моя! – со слезами отвечал ей Цзинцзи. – Знаю, что следует предать тело земле. Да не узнала бы моя теща, эта бесчеловечная негодница. Она и без того преследует меня, а тут наверняка воспользуется случаем. Дорогая! Пойди-ка ты лучше в дом начальника гарнизона да попроси Чуньмэй. Пусть она похоронит твои останки.
   – Я уж пыталась туда проникнуть, – отвечала Цзиньлянь, – но дух хранитель ворот меня не пустил. Путь преградил. Придется еще упрашивать.
   Цзинцзи заплакал. Он хотел было привлечь ее к себе, но запах крови заставил его отпрянуть. Цзинцзи пробудился. То был лишь сон. Послышались удары. Пробили третью ночную стражу.
   – Вот странно! – воскликнул он. – Я только что как наяву видел Цзиньлянь. Она жаловалась на судьбу, просила похоронить… Но когда же поймают У Суна?! Как мне тяжело!
   Да,

 
Безмерное горе, призыв без ответа.
Проплачешь один в темноте до рассвета.
 

   Однако не станем говорить, как Цзинцзи справлялся насчет У Суна.
   Прошло два с лишним месяца, а властям так и не удалось напасть на его след. Стало известно, что он ушел к разбойникам на гору Лян, о чем и доложили стражники и околоточные. Из управы пришел приказ, предписывающий тела убитых с улицы убрать и передать родственникам для погребения. Старуху Ван похоронил сын Ван Чао. Цзиньлянь же брать было некому.
   Через два дня на третий Чуньмэй посылала Чжан Шэна с Ли Анем в управу узнать, не поймали ли убийцу, но те всякий раз возвращались ни с чем. Убитые по-прежнему лежали на улице, охраняемые стражей, и никто не решался к ним приблизиться.
   Так настал Новый год. В первых числах Чуньмэй увидела сон. Откуда-то из мрака к ней явилась Цзиньлянь. Волосы ее были распущены. Вся она была в крови.
   – Сестрица Пан!^[1640] – обратилась она к Чуньмэй. – Дорогая ты моя! Какую тяжкую смерть приняла я! Насилу к тебе пробралась. Меня дух хранитель ворот не хотел пропустить, окриками отгонял от дома. Скрылся мой убийца У Сун, а кости мои все еще лежат на улице непогребенные. Их обдувает ветер и омывает дождь, ходят по ним собаки и куры. Некому взять мои останки и предать земле. Нет у меня здесь ни единого близкого. Прошу тебя, если ты еще не забыла прошлое, когда мы жили с тобой, как мать с дочерью, купи мне гроб и похорони меня. Тогда в царстве тьмы я закрыла бы очи и уста свои.
   Цзиньлянь горько зарыдала. Чуньмэй хотела было удержать ее и обо всем расспросить, но Цзиньлянь удалилась. Чуньмэй вздрогнула и проснулась. То был лишь сон. Глаза у нее стали влажны от слез. Недоумение не давало ей покоя.
   На другой же день она позвала Чжан Шэна с Ли Анем и велела им узнать в управе насчет убиенных.
   Слуги поклонились и удалились исполнять ее наказ. Немного погодя они вернулись и доложили:
   – Убийца скрылся. Тела все это время оставались под стражей, но теперь пришел новый приказ. Родственникам велено их взять и похоронить. Старуху взял ее сын, а молодую женщину никто не берет, и она все еще лежит посреди улицы.
   – В таком случае у меня к вам будет просьба, – сказала Чуньмэй. – Сделайте мне дело, если это вас не затруднит, а я вас щедро награжу.
   Слуги опустились перед ней на колени.
   – Зачем вы такие слова говорите, сударыня! – воскликнули они. – Вы замолвили бы за нас словцо перед господином, а большего нам не нужно. Мы для вас готовы в огонь и в воду.
   Чуньмэй удалилась в спальню. Она вынесла оттуда десять лянов серебра и два куска полотна.
   – Ведь эта женщина доводится мне сестрой, – пояснила она. – Была она замужем за Симэнь Цином, потом ушла из дому. И вот ее убил насильник. Вы только уж хозяину-то не говорите. На это серебро купите гроб, возьмите ее останки и предайте земле как полагается где-нибудь за городом в подходящем месте. Я вас щедро одарю.
   – Дело несложное, – отвечали слуги. – Мы сейчас же пойдем.
   – А что если нам с тобой в управе не разрешат взять останки? – спросил Ли Ань. – Надо, пожалуй, батюшкину визитную карточку показать в управе.
   – Зачем нам визитная карточка! – возразил Чжан Шэн. – Скажем, наша госпожа доводится покойнице младшей сестрой, и никто в управе не решится перечить.
   Они взяли серебро и зашли в сторожевое помещение.
   – Наша молодая госпожа, должно быть, с убитой вместе у Симэня жила, – говорил Чжан Шэн Ли Аню. – Дружили, наверно. А то не стала бы о ней так беспокоиться. Как узнала о ее гибели, дня четыре проплакала, не пила, не ела. Батюшка ей и потешников-то звал, но и они не развлекли. А теперь, когда никто не берет убитую, кому как не ей о похоронах позаботиться. Сделаем все, как она просит, когда-нибудь нас перед хозяином поддержит. Глядишь, и над нами звезда счастья взойдет. Батюшка ей во всем потакает, к ее советам прислушивается. Она Старшую хозяйку и Вторую позади оставила.
   С серебром они направились в уездную управу и подали письменную просьбу, в которой говорилось, что жена столичного воеводы Чжоу, будучи сестрою убитой женщины, просит отдать ей тело для погребения.
   За шесть лянов слуги купили гроб, откопали засыпанное землею тело Цзиньлянь, вложили внутренности и пришили голову. Обрядив покойницу, они поместили ее в гроб как полагается.
   – А похороним в обители Вечного блаженства за городом, где попечителем наш хозяин, – говорил Чжан Шэн. – Небось, место найдется. Земле предадим и хозяйке доложим.
   Они наняли двух носильщиков. Гроб перенесли в монастырь Вечного блаженства.
   – Это сестра младшей супруги вашего покровителя, – сказали они настоятелю. – Надо бы место выбрать для погребения.
   Настоятель без промедления определил место за храмом под тополем, Там Цзиньлянь и была погребена.
   Слуги доложили Чуньмэй:
   – Гроб купили, обрядили и земле предали, сударыня. И вот еще четыре ляна осталось.
   Они протянули хозяйке серебро.
   – Сколько я вам хлопот задала! – говорила Чуньмэй. – По ляну на домашние расходы себе возьмите, а два ляна отдайте настоятелю Даоцзяню. Пусть сутры почитает, поможет душе усопшей переселиться на Небо.
   Она вручила слугам большой кувшин вина, а также свиной и бараний окорока. Слуги, не решаясь принять серебро, опустились перед ней на колени.
   – Если бы вы замолвили о нас доброе слово господину, – говорили они. – Мы же ничего особенного не сделали и не смеем брать серебро.
   – Я рассержусь, если вы откажетесь от моей награды, – заявила Чуньмэй.
   Чжан Шэну и Ли Аню ничего не оставалось, как отвесить земные поклоны.
   Взяли они серебро и пошли в сторожевую пристройку, где устроили пир, во время которого на все лады расхваливали молодую хозяйку.
   На другой день Чжан Шэн понес два ляна настоятелю. Чуньмэй прибавила еще пять цяней для возжигания жертвенных денег, но не о том пойдет речь.
   А пока расскажем о Чэнь Дине. Забрал он всех домочадцев и имущество, поставил на повозку гроб и отправился из столицы в Цинхэ. Для отпевания и погребения хозяина заехали они в монастырь Вечного блаженства, где был установлен гроб.
   Как только прослышал Цзинцзи о прибытии матери, о заезде ее в монастырь, где был оставлен гроб, он первым делом занялся разгрузкой багажа, а потом отвесил поклон родительнице.
   – Что ж это ты нас не встретил? – спросила сына удивленная Чжан.
   – Я себя плохо чувствовал, – оправдался Цзинцзи. – Да и дом не на кого было оставить.
   – А дядя Чжан? Где же он? Почему его не видно?
   – Дядя, как узнал, что вы приезжаете, поспешил к себе перебраться.
   – Уговорил бы его пожить у нас. Чего он так заторопился?
   Через некоторое время проведать сестру прибыл отставной комендант Чжан. Они обнялись и заплакали. Накрыли стол. За вином пошли разговоры, но излагать их подробно нет надобности.
   На другой день мать вручила Цзинцзи пять лянов серебра, несколько связок жертвенных денег и велела отвезти настоятелю, чтобы тот почитал сутры по покойному.
   Цзинцзи ехал верхом, когда на улице повстречались ему приятели – Лу Старший и Ян Старший. Цзинцзи спешился, чтобы приветствовать их.
   – Далеко ли путь держишь, брат?
   Цзинцзи сказал о смерти отца.
   – Гроб за городом в монастыре стоит. Двадцатого числа седьмая седмица выходит, вот мать и велела серебра настоятелю отвезти.
   – Не знали, что гроб с телом твоего отца прибыл, – говорили приятели, – а то пришли бы выразить соболезнование. Когда же вынос и погребение?
   – Да на этих днях, – отвечал Цзинцзи. – Отпоют, и хоронить будем.
   Друзья уже подняли руки в прощальном приветствии и хотели было пойти своей дорогой, но их остановил Цзинцзи.
   – Скажи-ка, – обратился он к Яну, – а где бывшая жена моего тестя, урожденная Пань, а? Кто взял ее тело?
   – Видишь ли, – отвечал Ян, – У Суна поймать так и не удалось. Когда доложили господину правителю, то он с полмесяца назад еще распорядился, чтобы убитых погребли родственники. Старую Ван сын схоронил, а молодая еще дня четыре на улице пролежала. Потом пришли слуги от начальника гарнизона, гроб купили и отнесли за город. Там, в храме Вечного блаженства земле предали.
   При упоминании начальника гарнизона Цзинцзи сразу понял, что о Цзиньлянь побеспокоилась Чуньмэй.
   – Сколько же тут этих монастырей Вечного блаженства развелось? – спросил он.
   – Как сколько?! Всего один. За южными воротами города, где попечителем господин Чжоу Сю.
   Цзинцзи в душе сильно обрадовался. Какое совпадение, подумал он. Значит судьбе было так угодно, чтобы и ее в том же монастыре похоронили. Он простился с друзьями и выехал верхом за город. Прибыл он в монастырь Вечного блаженства и, встретившись с настоятелем Даоцзянем, заговорил не о панихиде.
   – Не могли бы вы сказать, где здесь могила недавно погребенной молодой женщины из дома столичного воеводы? – спросил он.
   – Сестры младшей супруги нашего попечителя? – уточнил настоятель. – За храмом под тополем.
   С жертвенными принадлежностями и деньгами Цзинцзи пошел не к гробу отца, а к могиле Цзиньлянь, чтобы почтить покойную и возжечь жертвенные деньги.
   – Дорогая моя! – с плачем говорил Цзинцзи. – Твой брат Чэнь Цзинцзи с благоговением возжигает связку денег. Будь покойна, когда тебе хорошо, но станет трудно, воспользуйся деньгами.
   Потом он вошел в храм и предстал перед гробом отца. После сжигания денег и принесения жертв он отдал серебро настоятелю и попросил его пригласить двадцатого числа восьмерых монахов для свершения панихиды по случаю исполнения седьмой седмицы. Настоятель взял серебро и устроил трапезу. Цзинцзи вернулся домой и сказал матери.
   Двадцатого все прибыли в монастырь на панихиду, потом выбрали благоприятный день для выноса. После погребения в семейном склепе семья вернулась домой. Однако не будем говорить, как потом жили мать и сын.
   Расскажем про У Юэнян. Однажды – дело было в первых числах второй луны – погода стояла теплая, и Мэн Юйлоу, Сунь Сюээ, Симэнь Старшая и Сяоюй вышли к воротам поглядеть на мчавшиеся мимо экипажи, всадников и шумные вереницы народа. Тут их внимание привлекла толпа мужчин и женщин, следовавшая за буддийским монахом – огромного роста толстяком. На макушке у него красовалась бронзовая корона с изображениями трех почитаемых будд.^[1641] В оранжевой рясе-кашье с нарукавниками на голых предплечьях, он нес притороченными к телу несколько больших древоподобных подсвечников. Босые ноги его по щиколотку утопали в грязи. Себя он называл странствующим монахом, принявшим постриг у алтаря-мандалы на Пятигорье.^[1642]
   – Прибыл в эти места для сбора подаяний на сооружение обители Будды, – пояснял он.
   Вот как в свое время воспели его достоинства современники:
   Погруженный в медитацию, он неподвижно сидит. Будды Закон разъясняет и проповедует Священное Писание. Расправлены плечи, страданья подвига отражены во взоре. Он обликом и позой не уступит Будде. Из веры ловко пропитанье извлекает. Порядки обители святой блюдет. Днем посохом стучит и звенит в колокольцы. А ночью темной мечет копье, играет булавой. Пред домом иной раз поклоны отбивает лысою башкой. Когда проголодается, среди улицы орет: «Мир призрачен, жизнь иллюзорна. Никто из живых не избежит могилы! Одни уходят, придут другие. Придут одни, другие уйдут. Но кого и когда ввели в Западный край^[1643]?!»
   Увидев у ворот Юэнян и остальных женщин, монах подошел и приветствовал их.
   – О почтеннейшие покровительницы, бодхисаттвы в миру!^[1644] – обратился к ним инок. – Живущие в роскошных дворцах и хоромах, вы стали первозванными избранницами схода под деревом с драконьими цветами.^[1645] Я, бедный инок, пришедший с Пятигорья. Собираю доброхотные пожертвования на возведение обители Высоких Подвигов Десяти Владык и Трех Сокровищ Учения.^[1646] Уповаю на бодхисаттв-благодетелей со всех десяти концов света,^[1647] кои щедро сеют на ниве добродетели, жертвуют свои сбережения на великие дела, творят добро, за которое воздастся в грядущей жизни. А бедный инок всего лишь странник.
   Выслушала Юэнян монаха и кликнула Сяоюй.
   – Ступай принеси из спальни монашескую шапку, пару туфель, связку медяков и меру риса, – наказала она.
   Юэнян, надобно сказать, всегда охотно привечала послушников Будды – и трапезы устраивала, и на монастыри жертвовала. На досуге с усердием отдавалась шитью монашьих шапок и туфель, чтобы при случае одарить иноков.
   Сяоюй вынесла, что просили.
   – Кликни наставника и отдай ему, – сказала Юэнян.
   – Эй ты, монах! – не без кокетства позвала горничная. – Гляди, сколько тебе всего жертвует госпожа! Чего стоишь, как осел? Поди да в ноги поклонись благодетельнице.
   – Ах ты, греховодница паршивая! – заругалась на нее хозяйка. – Ведь это же инок, ученик Будды! Как ты смеешь, вонючка несчастная, поносить его, не имея к тому ни причины, ни повода?! Не будет тебе счастья, негодница, а беду на свою голову накличешь.
   – А чего он, матушка, на меня глаза-то пялит, разбойник? – засмеялась Сяоюй. – С головы до ног оглядывает.
   Монах обеими руками принял подношения.
   – Премного вам благодарен, милосердные бодхисаттвы, за ваши подаяния, – проговорил он, кланяясь.
   – Вот невежа, этот лысый болван! – возмутилась Сяоюй. – Нас вон сколько, а он двумя поклонами отделался. Почему мне не поклонился?
   – Хватит тебе глупости-то болтать, паршивка! – опять одернула ее Юэнян. – Он же из сыновей Будды и не обязан раскланиваться.
   – Матушка! – не унималась горничная. – Если он сын Будды, кто ж тогда дочери Будды?
   – Монахини – вот кто.
   – Значит, и мать Сюэ, и мать Ван, и Старшая наставница, да? Они дочери, а кто ж зятья Будды?
   – Будь ты неладна, блудница! – Юэнян не выдержала и рассмеялась. – Дай только волю, язык у тебя так и чешется сказать что-нибудь непристойное.
   – Вы, матушка, только и знаете меня ругать, а лысый разбойник с меня глаз не спускает. Вон как зенки таращит!
   – Приглянулась ты ему, должно быть, – заметила Юйлоу. – Он тебя от забот мирских хочет избавить, вот и приглядывается, как бы взять.
   – Я бы пошла, только взял бы! – отвечала Сяоюй.
   Женщины рассмеялись.
   – Болтушка! – проговорила Юэнян. – Над монахами потешиться да над Буддой покощунствовать – это ты умеешь.
   Монах поднял голову, на макушке которой возвышались три почитаемых будды, выпрямился и пошел.
   – Меня одергиваете, матушка, а видали, как он опять в меня глазищами вперился? – спросила горничная.
   Вот стихи, говорящие о доброхотном пожертвовании Юэнян:

 
Живя вдовою
чтите заповедь.
И головою
тихо за полночь
на горизонте
ища луну,
не опозорьте
звёзд седину.
Пусть не коснутся
вас облака,
Пускай вернутся
в свой балаган.
С ветрами бойки,
резвы они,
и так не стойки,
так не верны.
 

   Так, разговаривая у ворот, женщины заметили тетушку Сюэ. Она подошла к ним с корзинкой искусственных цветов и поклонилась.
   – Какими судьбами? – спросила Юэнян. – Пропала, и ни слуху ни духу.
   – И сама не знаю, чем занята была, – отвечала Сюэ. – Эти дни у надзирателя господина Чжана Второго с Большой улицы сына женила. Племянницу господина Сюя с северной окраины взял. Мы с тетушкой Вэнь сватали. Вчера, на третий день, такой пир задавали! До того закружилась, что даже к господину столичному воеводе выбраться не пришлось. А его младшая супруга меня звала. Обиделась на меня, наверно.
   – Ну, а сейчас далеко ли путь держишь? – поинтересовалась Юэнян.
   – По делу к вам, почтеннейшая, – говорила сваха.
   – Тогда пройдем в дом, – предложила Юэнян.
   Она проводила сваху в свои покои и предложила присаживаться.
   – Вы, почтеннейшая сударыня, должно быть, еще не знаете, – начала, выпив чаю, Сюэ. – Ведь ваш сват Чэнь помер. В прошлом году прихватило, и не встал. Сватьюшка ваша сына в столицу вызвала – вашего зятюшку, стало быть, – гроб сюда перевезли и все имущество. С нового года как воротились. Панихиду отслужили и в родовом склепе похоронили. Если бы вы, почтеннейшая, знали, наверное тоже соболезнование выразили и почтили бы память усопшего. Не так ли?
   – Если б ты пришла да сказала, – подтвердила Юэнян. – Откуда я могла знать?! До нас и слухи не дошли. Знаю только, что Пань убита. Деверь ее зарезал. Говорили, вместе со старой Ван похоронили. А что потом было, не слыхала.
   – Да, как говорится, есть у человека место рождения, найдется и место погребения, – подхватила Сюэ. – Только если б не тот случай, жила бы она в доме. Распустилась, грязь наружу вылила, вот и пришлось дом покинуть. Попади она ко мне, не убил бы деверь. Впрочем, коль появился должник, значит есть и ростовщик. Без зачинщика не бывает драки. Надо младшей госпоже Чуньмэй спасибо сказать. Как дочь над ней сжалилась, слугам наказала гроб купить и предать ее тело земле. А то кому о ней было позаботиться?! Так и лежала бы под открытым небом. А деверя ведь до сих пор не поймали.
   – Чуньмэй-то глядите! – вставила стоявшая сбоку Сюээ. – Давно ль ее начальнику гарнизона продали, а уж как вознеслась! Серебром распоряжается и гроб для этой покупает, и хоронит. И хозяин терпит? Кто ж она такая теперь?
   – О! Если б вы видели, как ее обожает хозяин! – воскликнула Сюэ. – Так от нее и не отходит. Она у него одно попросит, он ей десять делает. А до чего похорошела, как женой в дом вошла! До чего бойкая, смышленая. Он ей целый западный флигель отвел, горничную купил. Три ночи подряд с ней провел. Сколько ей головных украшений поднес! Наряды на все времена года у портных заказал. На третий день пир устроил, меня одарил ляном серебра и куском атласа. Старшей жене у него лет пятьдесят да слепая она, все время в постах проводит и от хозяйства отошла. Есть у него, правда, еще Сунь Вторая. Она раньше хозяйство вела. Но у нее дочь, с ней занята. Теперь там Чуньмэй полновластная хозяйка. Все ключи от кладовых и чуланов в ее распоряжении. Хозяин, начальник, к каждому слову ее прислушивается. А вы говорите, откуда у нее серебро!
   Выслушав сваху, Юэнян и Сюээ умолкли. Гостья посидела еще немного и стала откланиваться.
   – Завтра зайди ко мне, ладно? – наказала Юэнян. – Я пока жертвенную снедь, полотна кусок и бумажных денег приготовлю. А ты проводи уж падчерицу, а? Ей надо свекра почтить.
   – А вы сами-то не собираетесь?
   – Скажи там, плохо, мол, себя чувствует. Я в другой раз навещу.
   – Тогда велите младшей госпоже собраться, – сказала Сюэ. – Пусть меня дожидается. Я после обеда зайду.
   – А ты куда это спешишь, а? Или опять к столичному воеводе? Небось, не обязательно идти-то.
   – Что вы! Сколько обид выслушивать придется. Слуги и так весь порог оббили.
   – Зачем же зовут? – поинтересовалась Юэнян.
   – Как зачем! Чуньмэй уж должно, на четвертом или пятом месяце, наследника ждет. Хозяин просто сам не свой от радости. Наверно, меня решил отблагодарить.
   Сюэ подхватила корзину с цветами и откланялась.
   – Ох, уж эти сводни! – воскликнула Сюээ. – Соврут и глазом не моргнут. Только что продали, и уж чуть не на сносях.^[1648] Небось, у столичного воеводы не одна она. Так уж он ее и выделил. Вот расписала!
   – У него Старшая жена и еще одна, дочь растит, – пояснила Юэнян.
   – Ну вот! – продолжала Сюээ. – Я и говорю: только сваха может так сказать. Воды на вершок, а волны саженные.
   Кто знает, не скажи этого Сунь Сюээ, может, не свалилась бы беда на ее голову.
   Да,

 
С неба пал крючок на нитке, а потом
Накрутился на земле из сплетен ком.^[1649]
Тому свидетельством стихи:
Недавно имела хозяина,
А ныне душой неприкаянна.
Жизнь суетна, все изменения
Зависят лишь от провидения.
 

   Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
ВДОВЫ ПРИХОДЯТ НА СВЕЖУЮ МОГИЛУ В ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ УСОПШИХ