Ланьлинский насмешник. Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

   Когда они осушили по три кубка, подали новые угощения. Беседа оживилась и стала более интимной. Вино прибавило Цзинцзи еще больше смелости. Недаром говорится, с вином любовь, как море, глубока; с вином страсть, как небо, велика. Они остались наедине, никого посторонних рядом не было, и Цзинцзи попробовал завести откровенный разговор.
   – Я так тосковал по тебе, сестрица, как в знойный день тоскуют по прохладе, – начал он. – Искал тебя, как жаждущий ищет студеной воды. А помнишь, как бывало, в доме тестя? То в шашки поиграем, то в домино. И всегда-то вместе, и всегда рядом. Как нитка с иголкой. И кто бы мог подумать, что разлетимся в разные стороны, а? Я – запад, ты – восток.
   – Как ты, зятюшка, рассуждаешь! – Юйлоу улыбнулась. – Ведь чистое к чистому стремится, а муть к мути прилипает. Все со временем проясняется.
   Цзинцзи засмеялся и, вынув из рукава пакет ароматного чаю возлюбленных,^[1700] протянул его Юйлоу.
   – Если любишь меня, сестрица, будь так добра, выпей моего ароматного чаю.
   С этими словами Чэнь Цзинцзи опустился перед Юйлоу на колени. У Юйлоу краска пошла по лицу. Она вся вспыхнула и швырнула пакет с чаем на пол.
   – Ты забыл приличия! – воскликнула она. – Я от чистого сердца кубок вина поднесла, а ты вздумал со мной заигрывать?
   Она вышла из-за стола и поспешно удалилась к себе в спальню. Цзинцзи понял, что она не так податлива, как казалась.
   – Я ведь тоже с добрыми намерениями приехал, – заговорил Цзинцзи, поднимая чай. – Навестить тебя. Но ты, я вижу, по-другому запела. Думаешь, небось, замуж за молодого инспекторского сына вышла, значит, меня можно побоку? Так что ли? А в доме Симэнь Цина, где ты была Третьей женой, тоже, может скажешь, у нас не было близости, а? – Цзинцзи достал из рукава ту самую серебряную с золотой головкой шпильку и, повертев ею в руке, продолжал. – А это чья штучка? Как бы она попала ко мне, если б меж нами ничего не было, а? На ней, гляди, твое имя вырезано —»Юйлоу». Нет, вы с хозяйкой против меня сговорились. Она восемь моих сундуков тебе в приданое отдала. А в них золото, серебро, драгоценные камни, нефритовые пояса и шелка. Мы их у тестя на хранение ставили, а принадлежат они придворному Ян Цзяню и должны быть переданы в казну. Так что ты мне голову не морочь! А то сообщу куда надо, будешь ответ держать.
   Цзинцзи заговорил совсем другим тоном. В руке он держал шпильку с золотой головкой в виде лотоса, которую она когда-то потеряла в саду. «Как она могла очутиться у этого негодяя?!» – недоумевала Юйлоу, но, боясь шуму и толков среди прислуги, изобразила улыбку и тот час же вышла из спальни.
   – Зятюшка, дорогой мой! – заговорила она и потянула к себе Цзинцзи. – Зачем сердиться! Я ведь пошутила. – Убедившись, что рядом никого нет, она продолжала в доверительном тоне. – У тебя родилось желание – я тоже не без чувств.
   И они, без лишних слов, обнялись и стали целоваться. Цзинцзи устремился языком к ней в уста и, точно удав, поймавший лакомую ласточку, едва касаясь кончика ее языка, стал нежно его ласкать.
   – Будешь звать меня «дорогой мой», поверю, что любишь, – шептал он.
   – Тише, не услыхали бы.
   – А у меня шелков полджонки закуплено, – продолжал он. – У причала в Цинцзянпу. Я вот что хочу тебе предложить. Если согласна, нарядись нынче вечером слугой и выходи из дому. Сядем мы с тобой в джонку и поедем. Заживем как муж и жена. Кто нам помешает? А муж у тебя гражданского звания – неприятностей испугается. Розыск учинять не станет.
   – Ну что ж, давай, – согласилась Юйлоу. – Тогда так условимся. Жди меня у дома за стеной. Я отберу золота, серебра, кое-что из одежды, навяжу узел и тебе через стену переброшу. Потом оденусь привратником и выйду из ворот. Сядем в джонку и в путь.
   Послушай, дорогой читатель! И в самом деле, раз уж решит красавица, не удержит ее и стена в десять тысяч саженей, а не по душе придется чаровнице, и в объятьях у любовника сердце ее будет от него отделено тысячью горных хребтов. Будь у Юйлоу муж дурак, дело другое. Тогда Цзинцзи, может, и поймал бы рыбку. А то она наслаждалась любовью и счастьем с молодым приятной наружности баричем Ли, которого ожидала блестящая карьера. С какой же стати ей было связывать судьбу с Цзинцзи! Тем более, она с ним ничего не имела и раньше. А он, поклонник лопоухий, было видно, плохо кончит. Душа нараспашку – все бабе выболтал, и сам же ей на удочку попался.
   Да,

 
Ветка душиста, шипы – острый нож.
В душах людских сколько яда найдешь!
 

   На том они и порешили. Цзинцзи осушил еще несколько кубков и вскоре откланялся. Барич Ли проводил гостя за ворота, и Цзинцзи, сопровождаемый Чэнь Анем, удалился.
   – Где остановился твой брат? – спросил барич Юйлоу. – Надо будет завтра же нанести ответный визит и чем-то одарить на дорогу.
   – Какой он мне брат! – воскликнула Юйлоу. – Это же зять Симэнь Цина. Он приехал увлечь меня и склонить к побегу из дому. Мы с ним уговорились. Нынче в третью ночную стражу он будет ждать меня за стеной у дома. Надо было бы его самого поймать в силки, которые он другим расставляет. Схватить его как вора и тем вырвать зло с корнем. Что ты на это скажешь?
   – Будь он проклят, негодяй! – заругался барич. – Да как он смеет, разбойник! Издревле повелось: достойный муж не может все сносить без возмущенья! Оставь его в покое – он и тебя самого в могилу сведет.
   Барич Ли вышел от Юйлоу, крикнул своих самых верных и расторопных слуг и, пояснив, в чем дело, приказал быть наготове.
   Чэнь Цзинцзи и не подозревал, как обернулось дело. Среди ночи, в третью стражу, он как ни в чем не бывало взял с собой Чэнь Аня и приблизился к дому барича. На его покашливание – их условный знак – за стеной послышался голос Юйлоу. Цзинцзи перекинул ей веревку, к которой сейчас же привязали огромный узел с серебром. А в том узле, надобно сказать, были завернуты две сотни лянов серебра, взятые из казенной кладовой, чтобы обвинить Цзинцзи в краже из казны. Только он успел передать Чэнь Аню узел и велел бежать, как раздался удар колотушки и из темноты с криками «Держи вора!» выскочили пятеро молодцов. Они связали Цзинцзи и Чэнь Аня, о чем доложили инспектору Ли. Тот распорядился бросить задержанных в острог, а утром учинить допрос.
   Правителем Яньчжоу, надобно сказать, был в то время Сюй Фэн, происходивший из области Линьтао, в Шэньси. Он выдержал экзамен на степень цзиньши в году сорок седьмом, гэн-сюй^[1701] и слыл человеком честным, неподкупным и стойким.
   На другой день рано утром Сюй Фэн открыл присутствие. По обеим сторонам рядами стояли служащие управы. Инспектор Ли взошел на свое место и расписался в регистрационной книге. Казначей представил дело о краже и объявил:
   – Нынешней ночью в третью стражу двое неизвестных воров, коими, как было выяснено, оказались Чэнь Цзинцзи и Чэнь Ань, взломав замки, проникли в кладовую и выкрали из казны серебра на сумму двести лянов. Они перелезли через стену, но при попытке бежать были схвачены и теперь предстают перед судом вашего превосходительства.
   – Подвести воров! – приказал правитель Сюй.
   Охранники приволокли связанных Цзинцзи с Чэнь Анем и бросили их на пол перед возвышением, на котором восседал областной правитель. Обвиняемые встали на колени. Сюй Фэн обратил внимание на молодого и недурного собою Цзинцзи.
   – Откуда он родом? Как проник в казенную кладовую? – вопрошал правитель. – Что заставило тебя ночью обворовывать казну? Выкрасть такую солидную сумму серебра?
   Чэнь Цзинцзи только отбивал земные поклоны и молил о пощаде.
   – Вору нет пощады! – воскликнул Сюй.
   – Не извольте утруждать себя допросом, почтеннейший сударь, – склонившись в поклоне, проговорил находившийся рядом инспектор Ли. – Улики налицо. Совершена кража – дело совершенно ясное. Виновные подлежат наказанию.
   Правитель Сюй приказал увести виновных и наказать двадцатью палочными ударами.
   – Такую тварь палкой надо учить, – продолжал инспектор. – Иначе он опять пойдет воровать, разбойник.
   Прислужники выволокли Цзинцзи с Чэнь Анем и начали избивать дубинками.
   – Поймала меня в ловушку потаскуха Мэн, – ругался Цзинцзи. – Ой, больно! Пощадите!
   Сюй Фэн был потомственным правителем, поэтому исходившие из уст Цзинцзи проклятия его насторожили.
   – Хватит! – приказал он прислужникам после десятка палочных ударов. – Пока посадить под стражу! Допрос завтра возобновим.
   – Почтеннейший сударь! – опять обратился инспектор Ли. – Советовал бы вам не затягивать дела. Как говорят, если в упорстве ты тверже железа, то да будет закон для тебя жарче горнила. Оставить его на ночь в покое, разумеется, можно. Но не стал бы он потом изворачиваться, другие показания давать?
   – Ничего, – успокоил его Сюй. – Я знаю. что делаю.
   Конвоиры отвели Цзинцзи с Чэнь Анем впредь до особого распоряжения обратно в острог. А Сюй Фэна мучило подозрение. Он позвал самого верного слугу и поведал ему, в чем дело.
   – Ступай в острог и выведай у Цзинцзи, что и как заставило его совершить преступление, – наказал правитель. – Потом мне доложишь.
   Слуга под видом арестованного проник в острог и, устроившись на ночлег на тех же нарах, что и Цзинцзи, спросил, как он попал под стражу.
   – Смотрю на тебя, брат, – говорил подосланный, – ты такой еще молодой. Что-то ты на вора совсем не похож. Как это тебя сюда угораздило? Надо же было под суд угодить!
   – И не говори! – отозвался Цзинцзи. – Всего сразу и не расскажешь! Я жил зятем в доме Симэнь Цина в уезде Цинхэ. А сын здешнего инспектора Ли женился недавно на Мэн Третьей – бывшей младшей жене моего тестя. У нас же с ней были близкие отношения. В приданое за ней были отданы десять сундуков золота, серебра и драгоценностей, которые в свое время поставил нам на хранение его превосходительство Ян Цзянь. Вот я и прибыл потребовать у нее добро, но оказался обманутым. Меня схватили как вора и под пытками вырвали признание. Должно быть, не видать мне больше ясного неба! Как тяжело!
   Подосланный после закрытия присутствия доложил обо всем услышанном Сюй Фэну.
   – Ну что! – воскликнул Сюй. – Я же говорил, не зря он просит пощады и упоминает Мэн.
   На другой день правитель Сюй открыл заседание. По обе стороны выстроились нижние чины управы. По приказу Сюя в залу ввели Цзинцзи и Чэнь Аня.
   Допрос позволил восстановить истину, и Сюй Фэн за отсутствием состава преступления дело закрыл.
   – Освободить из-под стражи! – раздался его приказ.
   Ничего не подозревавший инспектор Ли продолжал стоять на своем.
   – Почтеннейший сударь! – говорил он правителю. – Как вы можете выпускать вора!
   В ответ Сюй Фэн в присутствии нижних чинов сделал инспектору строгий выговор.
   – Я тут правлю! – заявил он. – Я Его Величеству служить поставлен и превращать казенное заведение в место расправы с неугодными вам лицами не собираюсь. Я не намерен облыжно обвинить человека в краже. Это ваш сын, господин инспектор, взял в жены наложницу его тестя Симэнь Цина и прибрал к рукам ее богатое приданое – сундуки и корзины золота и серебра, украденного из казны и подлежащего конфискации. За ним-то и приехал в наши края Чэнь Цзинцзи. Вы же сочинили дело о краже казны, замышляли всю вину свалить на его плечи, а меня использовать как пособника в ваших темных делах. Не так ли? Долг лица чиновного детей воспитывать да в люди выводить, а где ж восторжествовать справедливости, поступи я по вашему совету?!
   Такой упрек, брошенный правителем прямо в зале в присутствии всего штата сослуживцев, вогнал инспектора Ли в краску. Он опустил голову и пал духом, не смея проронить ни слова. А тем временем Чэнь Цзинцзи и Чэнь Ань были отпущены и очутились на свободе. Наконец, правитель Сюй покинул заседание, и инспектор Ли вернулся домой понурым.
   – Батюшка! – обратилась к нему жена. – Вы всегда приходили со службы веселый и радостный, а нынче что-то такой печальный. Что случилось?
   – Чего ты, баба, понимаешь! – огрызнулся муж. – Выпестовали мы с тобой сынка непутевого! Досталось мне из-за него сегодня. Правитель Сюй во всеуслышание так меня отчитывал, что я не знаю, как перенес такой позор. Вот отца осрамил!
   – Да в чем же дело-то?! – допытывалась озабоченная жена.
   Инспектор вызвал сына, а слугам велел прихватить палок потолще.
   – Отца опозорил! – кричал он. – Вот взял ты в жены эту особу, а за ней вслед зять ее пожаловал. Ее приданое требовал – корзины и сундуки золота и серебра. Твердит на допросе, что они принадлежали придворному Ян Цзяню – этому коварному преступнику, который привез их на хранение к Симэнь Цину, а они по приговору подлежат конфискации. А ты чего придумал, а? Будто Чэнь в казну залез, серебро из кладовой выкрал. Его как вора судили. Я же абсолютно ничего этого не знал. Вот и пришлось мне при всех сослуживцах выслушивать упреки правителя Сюя. А ведь я считанные дни как сюда на службу явился. Вот кукую ты мне услугу оказываешь! Мне такой непутевый сын не нужен!
   Инспектор велел слугам бить барича, и удары дубинок градом посыпались на его спину, отчего она покрылась рубцами и кровоточила. Мать стояла рядом и со слезами на глазах умоляла пощадить бедного сына. Плачущая Мэн Юйлоу, притаившись у боковой двери задней залы, тоже прислушивалась к происходящему. После тридцати ударов отец велел слугам увести сына.
   – Сейчас же у меня прогони ее из дому! – приказал он. – И пусть убирается куда хочет, хоть выходит еще раз замуж. Только бы нам не наживать с ней неприятностей и сохранить честь.
   Но как мог барич расстаться со своей любимой Юйлоу! Он слезно умолял отца и мать:
   – Я предпочту принять смерть перед вашими очами, батюшка, чем разлучиться с женой.
   Отец распорядился скрутить его цепью и запереть в заднюю пристройку, а у дверей поставить стражу, желая, видимо, одного: доконать сына таким заточением.
   – Батюшка! – с заплаканными глазами говорила жена. – Всю жизнь ты служишь. Тебе за полсотни перевалило. У тебя только он один – кровинка твоя. Неужели ты хочешь погубить его из-за какой-то бабы?! А в старости, когда выйдешь на покой, кто же тебя поддерживать будет?
   – Иначе от него неприятностей не оберешься, – ворчал отец. – Пока он тут, так и будешь из-за него краснеть.
   – Если ты против, чтобы он был с нами, – советовала жена, – отправь их к нам на родину, в Чжэньдин, и дело с концом.
   Ли Старший послушался совета жены. Барича выпустили и дали три дня сроку. Погрузил он вещи и вместе с Юйлоу отбыл в уезд Цзаоцян, где опять засел за книги.
   А теперь вернемся к Цзинцзи и Чэнь Аню. Покинув Яньчжоу, они зашли в монастырь забрать свои пожитки и направились прямо в Цинцзянпу на постоялый двор Чэня Второго, где рассчитывали встретить Яна Железного Когтя.
   – Дня три назад он за вами в Яньчжоу ездил, – сказал хозяин. – Под стражу, говорит, они угодили. Собрался и отчалил в джонке с товарами домой.
   Не поверил Цзинцзи, пошел к причалу, но джонки не было и в помине.
   – Чтоб его громом поразило, негодного! – ругался Цзинцзи. Не мог дождаться.
   Выйдя из-под стражи, Цзинцзи остался без гроша. Пришлось им с Чэнь Анем добираться в чужой джонке, а на пропитание заложить одежду. В пути они шныряли, будто псы бездомные, сновали туда-сюда, как выскользнувшие из невода рыбы, – все искали Железного Когтя, но того и след простыл.
   А стояла тогда поздняя осень. Деревья приуныли. Осенний ветер срывал с них последние листья. Веяло холодом.
   Вот восьмистишие, посвященное тяготам путника в осеннюю пору:

 
Тревожно, тревожно!
Кувшинки златые мертвы.
Последний лист сброшен
Платаном с седой головы.
Сизый иней на коже,
Пронзает мороз леденящий.
В небе мерзлые крошки —
слякотный снег моросящий.
Тоскливо, тоскливо!
Стрекочет сверчок в пожелтевшей траве.
И степь сиротливо
С гусями простилась в вечерней заре.
А в сумерках ивы —
Плакучих теней колыханье,
Тягуче лениво
Осеннее злое дыханье.
 

   И вот однажды добрался Цзинцзи до дому. На нем висели лохмотья, а сам он весь почернел. Как увидал его стоявший у ворот Чэнь Дин, так и ахнул.
   – А где же джонка с товарами? – спросил он, когда они вошли в дом. Цзинцзи долго не мог перевести дыхание. Наконец-то он рассказал, как его судили в Яньчжоу.
   – Правителя Сюя благодарить надо, – заключил Цзинцзи. – Он отпустил. А если б не он, мне, наверно, и живому не выбраться. Так куда девался Ян, чтоб ему ни дна ни покрышки! Куда он с товаром исчез?
   Первым делом Цзинцзи направил Чэнь Дина к Железному Когтю.
   – А он еще не приезжал, – ответили домашние Яна.
   Тогда Цзинцзи сам пошел узнать, но вернулся ни с чем и заволновался не на шутку.
   Дома Цзинцзи стал свидетелем непрестанной ругани между Фэн Цзиньбао и Симэнь Старшей, которая началась с самого его отъезда.
   – Фэн Цзиньбао все серебро к своей мамаше перетаскала, – жаловалась ему Симэнь. – А вышибала тут целыми днями околачивается. Распоряжается, как у себя дома. Накупит он вина да мяса, и начинаются у них пиры, а я сиди в спальне голодная. Спит Цзиньбао до самого обеда и хозяйство забросила. А мы из-за нее страдай.
   Фэн Цзиньбао тоже не осталась в долгу.
   – Совсем она обленилась, лежебока, – говорила мужу Цзиньбао. – С полу иголку поднять – за труд считает. Рис из дому ворует – на сладости меняет. Мясо впрок заготовлено, а она его таскает да с горничной Юаньсяо тайком в спальне у себя лакомится.
   Цзинцзи поверил Цзиньбао и обрушился на Симэнь Старшую с руганью.
   – Потаскуха проклятая! Баба непутевая! Знать, едун на тебя напал. Рис из дому тащит, на сладости выменивает. С девкой-прислугой украдкой лакомятся.
   Цзинцзи избил Юаньсяо, а Симэнь Старшей надавал пинков. В негодовании она бросилась в покои Фэн Цзиньбао.
   – Ах ты, шлюха! – обрушилась она на вчерашнюю певичку. – Сама из дому тащит, старой карге своей сплавляет – это, выходит, можно. А про меня мужу ябедничает. Я, видишь ли, рис ворую, мясом объедаюсь. Выходит, грабитель околоточного задержал – с больной головы да на здоровую? Из-за тебя сам меня пинками угощает. Но я с тобой сквитаюсь. Жизнью поплачусь, а сквитаюсь.
   – Ах ты, потаскуха! – закричал Цзинцзи. – Сквитаюсь? Да ты мизинца на ее ноге не стоишь!
   И надо ж было случиться такому греху! Беда-то, она, вот так и начинается. Цзинцзи схватил Симэнь за волосы и принялся бить кулаком и ногами. Изо рта и носа у нее пошла кровь. Долго она лежала без памяти, пока наконец не пришла в себя. А Цзинцзи ушел на ночь к певичке. Симэнь Старшую душили рыдания. Юаньсяо спала в другой комнате и ничего не слыхала. Бедная Симэнь проплакала до полуночи и повесилась на балке. Было ей двадцать четыре года.^[1702]
   Рано утром Юаньсяо толкнулась было к ней в спальню, но дверь оказалась заперта. Цзинцзи и Фэн Цзиньбао все еще нежились в постели. Желая вымыть ноги, Цзиньбао велела принести от Симэнь Старшей таз, но и посланная ею Чунси столкнулась с запертой дверью.
   – Вот проклятая потаскуха! – продолжал ругаться Цзинцзи. – До сих пор в постели! Пойду дверь выломаю и все волосы у потаскухи выдеру.
   Чунси припала к щелке в окне и заглянула в спальню.
   – Встала она, – проговорила служанка. – На качелях качается, – и добавила: – Как кукла в балагане на шнурке болтается.
   – Батюшки! Беда! – закричала припавшая к окну Юаньсяо. – Матушка над кроватью повесилась!
   Тут только Цзинцзи всполошился. Они с Цзиньбао соскочили с постели и бросились в спальню Симэнь. Взломав дверь, Цзинцзи вынул Симэнь из петли, но все попытки вернуть ее к жизни оказались напрасны. Симэнь Старшая давно испустила дух. Так никто и не знал, в котором часу это случилось.
   Да,

 
Кто знает, где теперь
витает дух бесплотный,
В бегущих облаках,
или просторах водных.
 

   Как только Чэнь Дин проведал, что случилось, он из боязни быть вовлеченным, поторопился сообщить Юэнян. От него Юэнян услыхала не только о самоубийстве падчерицы, но и о том, что Цзинцзи привел в дом певичку.
   Да,

 
Льдина зла – не в день, не в три
Все промерзло изнутри.
 

   Во главе домашних, слуг, их жен и служанок Юэнян отправилась к Цзинцзи. Перед ней лежала повесившаяся. Застывшее тело вытянулось в струну. Юэнян заплакала. Цзинцзи схватили слуги Юэнян и начали нещадно избивать. Его тело было сплошь истыкано шилом. Фэн Цзиньбао спряталась под кроватью, но ее оттуда вытащили и тоже избили до полусмерти. В доме был устроен настоящий погром – валялись выбитые окна и поломанные двери. Кровать с пологом и все приданое Симэнь Старшей перенесли в родительский дом.
   По возвращении Юэнян пригласила на совет братьев У Старшего и У Второго.
   – Смотри, не упускай случая, сестра, – советовал У Старший. – Тебе надо в суд на него подать, раз он твою падчерицу до петли довел. Иначе он тебя в покое не оставит. Как только ему туго придется, опять к тебе заявится, свои сундуки да корзины требовать будет. Кто далеко не заглядывает, того близкие неприятности поджидают. Нет, тебе, сестра, надо властям жалобу подать, чтобы раз и навсегда его от дома отвадить. Уж зло корчевать, так с корнем.
   – А ты, пожалуй, прав, брат, – согласилась Юэнян.
   И братья сели писать жалобу.
   На другой день У Юэнян отправилась в уездную управу и лично вручила ее правителю. А правителем тогда, надобно сказать, стал недавно назначенный Хо Дали, уроженец уезда Хуанган, из Хугуана.^[1703] Он имел ученую степень цзюйжэня и славился своей прямотой и непреклонностью. Когда ему доложили о происшедшем самоубийстве, он по случаю серьезности дела тотчас же открыл присутствие и принял челобитную.
   Она гласила:

   «Подательница сей челобитной – урожденная У, тридцати четырех лет от роду,^[1704] жена покойного тысяцкого Симэнь Цина.
   Обвиняю насильника зятя, который обижал и оскорблял меня, вдову, по наущению певицы издевался и избивал жену, чем довел ее до самоубийства.
   Прошу покорнейше, сжальтесь надо мною, накажите губителя, дабы я могла спокойно дожить остаток моей жизни.
   Мой зять, Чэнь Цзинцзи, замешанный в казенном деле, нашел приют в нашем доме, где и укрывался многие годы. Чуждый сознания долга, он слонялся без дела, пьянствовал и бесчинствовал. Мне из опасения пришлось удалить его из дому. Но Цзинцзи затаил ненависть, которую вымещал на жене, моей дочери, урожденной Симэнь, подвергая ее постоянным побоям, ею терпеливо сносимым. Недавно он привел в дом певицу из Линьцина под именем Фэн Цзиньбао и сделал ее первой женой. Подстрекаемый певицей, он всячески срамил законную жену, мою дочь, жестоко избивал ее и рвал на ней волосы. От его пинков она ходила вся в синяках. Будучи не в силах больше выносить такие издевательства, моя дочь в третью ночную стражу двадцать третьего дня в восьмой луне сего года^[1705] покончила с собой.
   Умолчание о случившемся, по скромному моему разумению, придало бы Цзинцзи еще большую самонадеянность и толкнуло бы на новые злые выпады против меня, одинокой вдовы. Тем более, что словесно он уже грозился меня убить, а подобные угрозы нетерпимы, ибо подрывают самые основы справедливости и морали.
   Покорнейше прошу Вашу милость взять зятя под стражу и привлечь к ответу, а равно со всей тщательностью расследовать причины самоубийства дочери и наказать виновного по всей строгости закона, дабы сия мера могла послужить предостережением злоумышленникам, успокоила людей добродетельных и смягчила обиды загубленных жертв. Эти помыслы и побудили меня обратиться с жалобою к высокому начальству.