– Ты прямо из Остенде?
   – Прямехонько.
   – Стало быть, ты знаешь, что происходит здесь у нас? Вероятно, во Франции и Голландии поговаривают о наших делах? Что делает человек, называющий себя королем АНГЛИИ?
   – Ах, милорд, – вскричал рыбак с шумной и веселой откровенностью, вот удачный вопрос. Вы как раз попали на самого подходящего человека. Я вам все могу рассказать. Подумайте, милорд, когда я заходил в Остенде продавать наш улов, я сам видел бывшего короля: он разгуливал по берегу в ожидании лошадей, которые должны были везти его в Гаагу. Высокий такой, бледный, черноволосый, а лицо не очень-то доброе. Он, похоже, не совсем здоров; верно, голландский воздух ему не по нутру.
   Монк внимательно слушал быстрый, цветистый рассказ рыбака на чужом языке; к счастью, как мы уже сказали, генерал хорошо знал по-французски.
   Рыбак перемешивал всевозможные слова – французские и английские, а иногда вставлял и гасконское словечко. Впрочем, глаза его говорили за него так красноречиво, что если можно было не понять его слов, то никак нельзя было не понять выразительных взглядов.
   Генерал, видимо, постепенно успокаивался.
   – Ты, верно, слышал, зачем этот бывший король, как ты его называешь, отправляется в Гаагу?
   – Само собой, слышал.
   – Зачем же?
   – Все затем же, – отвечал рыбак, – у него одна мысль: воротиться в Англию.
   – Правда, – прошептал Монк, задумавшись.
   – Притом, – прибавил рыбак, – штатгальтер – вы знаете его, милорд? Вильгельм Второй…
   – Ну, что же?
   – Помогает ему всеми силами.
   – Ты слышал об этом?
   – Нет, но я так думаю.
   – Ты, мне кажется, силен в политике? – спросил Монк.
   – Ах, милорд, мы, моряки, привыкли иметь дело с водой, и воздухом, с двумя самыми непостоянными вещами; стало быть, мы редко ошибаемся насчет остального.
   – Послушай-ка, – сказал Монк, меняя разговор, – говорят, ты хорошо накормишь нас?
   – Постараюсь, милорд.
   – За сколько продашь свой улов?
   – Я не так глуп, чтобы назначать цену.
   – Почему?
   – Моя рыба и так принадлежит вам.
   – По какому праву?
   – По праву сильного.
   – Но я хочу заплатить тебе.
   – Вы очень добры, милорд.
   – И даже столько, сколько она стоит.
   – Я не прошу столько.
   – А сколько же?
   – Прошу одного – позволения уйти.
   – Куда? К генералу Ламберту?
   – Нет! – воскликнул рыбак. – Зачем мне теперь идти в Ньюкасл, раз у меня нет рыбы?
   – Во всяком случае, выслушай меня. Я дам тебе совет.
   – Как! Милорд хочет заплатить мне и дать еще добрый совет? Какая милость!
   Монк пристально взглянул на рыбака, который все еще внушал ему подозрения.
   – Да, я хочу заплатить тебе и дать совет, потому что одно связано с другим. Слушай, если ты пойдешь к генералу Ламберту…
   Рыбак пожал плечами, как будто хотел сказать: «Пожалуй, раз вы этого непременно желаете».
   – Не проходи через болото, – продолжал Монк. – С тобой будут деньги, а я там поставил несколько шотландских отрядов. Шотландцы люди несговорчивые, плохо понимают язык, на котором ты говоришь, хоть он и составлен, как мне кажется, из трех наречий. Они могут отнять у тебя то, что я тебе дам. Вернувшись на родину, ты станешь рассказывать, что у генерала Монка две руки, одна шотландская, а другая английская, и что шотландской рукой он отнимает то, что щедро дает английской.
   – Ах, генерал, я пойду той дорогой, какой вы прикажете, – сказал рыбак со страхом, слишком ясно выраженным, чтоб не быть преувеличенным. А охотнее всего я остался бы здесь, если бы вы мне позволили.
   – Охотно верю, – отвечал Монк с едва заметною улыбкою. – Но я не могу оставить тебя здесь, в собственной палатке.
   – Да я не смею и думать об этом, милорд, и прошу вас только сказать мне, где прикажете остановиться. Не извольте слишком беспокоиться: для моряков ночь проходит быстро.
   – Так я прикажу отвести тебя к твоей барке.
   – Как вам угодно, милорд. Если бы вы послали со мной плотника, то я был бы вам премного благодарен.
   – Почему?
   – Потому что ваши солдаты тянули мою барку вверх по реке на веревке и повредили ее о прибрежные утесы. Теперь в ней воды фута на два.
   – Стало быть, ты должен позаботиться о своем судне?
   – Так точно, милорд, – отвечал рыбак. – Я сейчас выгружу корзины с рыбой, куда вы прикажете; потом вы заплатите мне, если будет милость ваша, и отпустите меня, если вам заблагорассудится. Со мной легко сговориться.
   – Хорошо, хорошо, ты славный малый, – сказал Монк, который при всей своей проницательности не мог найти ничего подозрительного в ясных глазах рыбака. – Эй, Дигби!
   Вошел адъютант.
   – Отведите этого человека и его товарищей в маленькие палатки, где помещаются маркитанты, у болота; там они будут близко к своей барке, и все же им не придется ночевать на воде… Что тебе надо, Спитхед?
   Сержант Спитхед, который вошел в палатку генерала без вызова, ответил:
   – Милорд, на аванпостах французский дворянин, он непременно хочет вас видеть.
   Хотя оба говорили по-английски, рыбак тем не менее слегка вздрогнул; но Монк, занятый разговором с сержантом, этого не заметил.
   – Что за дворянин? – спросил Монк.
   – Милорд, – отвечал Спитхед, – он сказал мне свое имя, но эти проклятые французские имена так трудны для шотландской глотки, что я не мог запомнить. Караульные сказали мне, что это тот самый дворянин, который являлся вчера и которого вы не пожелали принять.
   – Да, у меня был в это время военный совет.
   – Что же прикажете теперь?
   – Приведи его сюда.
   – Надобно ли принять меры предосторожности?
   – Какие?
   – Завязать ему глаза, например?
   – Зачем? Он увидит то, что я хочу, чтобы все видели, то есть что около меня одиннадцать тысяч храбрых воинов, которые горят нетерпением пролить кровь за парламент, Шотландию и Англию.
   – Ас ним что делать? – спросил Спитхед, указывая на рыбака, который во все время разговора стоял неподвижно, как человек все видящий, но ничего не понимающий.
   – Да, правда, – согласился Монк.
   Он обратился к рыбаку:
   – До свидания, любезный друг; я нашел тебе помещение. Дигби, отведите его. Не беспокойся, тебе сейчас же уплатят деньги.
   – Благодарив вас, милорд, – сказал рыбак.
   Он поклонился и вышел вместе с Дигби.
   Пройдя шагов сто, он увидел своих товарищей. Они оживленно перешептывались и, казалось, боялись; он подал им знак, который несколько успокоил их.
   – Эй вы! – закричал он. – Ступайте-ка сюда! Генерал Монк так щедр, что платит нам за рыбу, и так добр, что обещает приют на ночь.
   Рыбаки подошли к своему предводителю и в сопровождении Дигби двинулись к маркитантским палаткам, где им отвели квартиру.
   Дорогою рыбаки в темноте встретили солдата, который вел французского дворянина к генералу.
   Дворянин ехал верхом, закутавшись в широкий плащ; поэтому рыбак не мог рассмотреть его, хотя и очень старался. А дворянин, не зная, что едет мимо соотечественников, не обратил на них никакого внимания.
   Адъютант поместил гостей в довольно опрятной палатке, из которой выгнали ирландскую маркитантку. Она пошла искать где-нибудь приюта со своими шестью детьми. Перед палаткой развели большой огонь; он бросал красноватый отблеск на заросшие травою болотные воды, которые покрывал рябью свежий ветерок.
   Разместив моряков, адъютант простился с ними и, уходя, сказал, что из палатки видна мачта их барки, качавшейся на волнах реки; стало быть, она еще но потонула. Это, видимо, очень обрадовало предводителя рыбаков.

Глава 24.
СОКРОВИЩЕ

   Французский дворянин, о котором Спитхед докладывал Монку и который, с ног до головы закутанный в плащ, проехал пять минут назад мимо рыбака, выходящего из палатки генерала, миновал несколько караулов, даже не бросив на них взгляда, чтобы не показаться слишком любопытным. Согласно приказанию, его провели прямо в палатку генерала.
   Там он ждал Монка, который явился, сначала собрав сведения о приезжем от своих солдат и рассмотрев его лицо сквозь холщовую перегородку.
   Должно быть, люди, сопровождавшие французского дворянина, рассказали генералу о его скромности. Поэтому прием, оказанный французу Монком, сразу показался незнакомцу лучшим, чем можно было ожидать в такое тревожное время со стороны столь недоверчивого человека, как Монк. Однако, очутившись лицом к лицу с незнакомцем, генерал, по своему обыкновению, устремил на него пристальный взгляд. Тот выдержал испытание без всякого смущения и страха.
   Через несколько секунд генерал показал жестом, что ждет.
   – Милорд, – сказал незнакомец на чистом английском языке, – я просил свидания с вами по чрезвычайно важному делу.
   – Сударь, – ответил Монк по-французски, – вы француз, а между тем превосходно говорите на нашем языке. Прошу извинить меня, если предложу вам не совсем скромный вопрос: говорите ли вы так же чисто по-французски?
   – Нет ничего удивительного, милорд, что я свободно говорю по-английски: в юности я долго жил в Англии, а потом еще два раза приезжал сюда.
   Слова эти были сказаны на чистейшем французском языке, сразу выдававшем в говорившем уроженца Турени.
   – А в какой части Англии живали вы, милостивый государь?
   – В молодости я жил в Лондоне, милорд. Потом, в тысяча шестьсот тридцать пятом году, я ездил для своего удовольствия в Шотландию. А в тысяча шестьсот сорок восьмом году я жил несколько времени в Ньюкасле, в монастыре, сады которого заняты теперь вашей армией.
   – Прошу извинить меня, сударь, но эти вопросы с моей стороны понятны.
   – Милорд, меня бы удивило, если бы они не были мне заданы.
   – Теперь, сударь, скажите, чего вы хотите от меня?
   – Сейчас, милорд. Но одни ли мы здесь?
   – Совершенно одни – разумеется, кроме караульного.
   С этими словами Монк приподнял полотнище палатки и показал гостю часового, который стоял в десяти шагах и по первому зову мог явиться на помощь.
   – В таком случае, – сказал дворянин столь спокойно, как если бы он с давних пор был в дружеских отношениях с генералом, – ничто не мешает мне переговорить с вами, потому что я считаю вас порядочным человеком. Тайна, которую я сообщу, вам, покажет, какое глубокое уважение я чувствую к вам, милорд.
   Монк, удивленный такой речью, которая как бы устанавливала равенство между ним и незнакомцем, поднял на собеседника проницательный взгляд и произнес с иронией, заметной только по интонации его голоса, так как ни один мускул его лица не дрогнул:
   – Благодарю вас, сударь. Но позвольте узнать, кто вы?
   – Я уже назвал свое имя вашему сержанту, милорд.
   – Извините его, он шотландец и с трудом запоминает имена.
   – Меня зовут граф де Ла Фер, – ответил Атос с поклоном.
   – Граф де Ла Фер! – повторил Монк, видимо, стараясь припомнить. – Извините, сударь, но, мне кажется, я в первый раз слышу это имя. Занимаете вы какую-нибудь должность при французском дворе?
   – Нет. Я просто дворянин.
   – И не имеете отличий?
   – Король Карл Первый пожаловал меня в кавалеры ордена Подвязки. А королева Анна Австрийская наградила лентою ордена Святого Духа. Больше у меня нет ничего, милостивый государь.
   – Орден Подвязки! Орден Святого Духа! Вы кавалер обоих этих орденов?
   – Да.
   – Но по какому случаю вы ими награждены?
   – За услуги, оказанные их величествам.
   Монк с удивлением посмотрел на человека, который казался ему одновременно простым и величественным. Потом, как бы отказавшись от попытки разгадать тайну этого величия и простоты, о которой умалчивал незнакомец, он продолжал:
   – Так это вы приезжали вчера на аванпосты?
   – Да, и меня не пропустили.
   – Многие генералы никого не впускают в лагерь, особенно накануне возможного сражения. Но я поступаю иначе. Всякое предупреждение мне полезно. Любая опасность послана мне богом, и я взвешиваю ее, сравнивая с силою, дарованною мне им. Вчера вас не приняли только потому, что у меня был военный совет. Сегодня я свободен и готов вас выслушать.
   – Очень хорошо, милорд, что вы меня приняли, тем более что дело мое не имеет никакого отношения ни к сражению, которое вы намерены дать генералу Ламберту, ни к вашему лагерю. В том порукой то, что я отвернулся, не желая видеть ваших солдат, и закрыл глаза, чтобы не иметь возможности сосчитать ваши палатки.
   – Так говорите же, сударь.
   – Я уже имел честь сказать вам, милорд, что я жил в Ньюкасле во времена Карла Первого, когда покойный король был предан в руки Кромвеля шотландцами.
   – Знаю, – холодно произнес Монк.
   – В то время я имел при себе значительную сумму, денег золотом и накануне сражения, предчувствуя то, что случилось на другой день, спрятал их в большом погребе Ньюкаслского монастыря, в башне, верхушку которой, освещенную луной, вы видите отсюда. Сокровище мое спрятано там, и я пришел просить, чтобы вы позволили мне взять его, прежде чем мина или что-нибудь другое разрушит здание и раскидает мое золото или обнаружит его и им завладеют солдаты.
   Монк знал людей. По лицу графа он прочитал его энергию, ум и осторожность. Поэтому лишь благородной доверчивости мог он приписать поступок французского вельможи, и это глубоко тронуло его.
   – Сударь, – сказал он, – вы в самом деле не ошиблись во мне. Но так ли велико ваше сокровище, чтобы подвергаться ради него опасности? Уверены ли вы, что оно еще на прежнем месте?
   – Оно там, без сомнения.
   – Хорошо, на один вопрос вы ответили. Теперь другой… Я спросил у вас: так ли велико сокровище, чтобы подвергаться опасности ради него?
   – Да, очень велико, милорд; я спрятал на миллион золота в двух бочонках.
   – Миллион! – вскричал Монк, с которого Атос не спускал долгого пристального взгляда.
   К генералу вернулась вся его прежняя недоверчивость. «Этот человек хочет обмануть меня», – подумал он.
   – Так вы хотите, – сказал он громко, – взять эти деньги?
   – Если вы позволите, сегодня же вечером; и по соображениям, о которых я вам говорил.
   – Но, сударь, – возразил Монк, – генерал Ламберт стоит не далее меня от аббатства, в котором хранятся ваши деньги. Почему же вы не обратились к нему?
   – Потому, что в важных делах надо больше всего доверять своему инстинкту. Генерал Ламберт не внушает мне такого доверия, как вы.
   – Хорошо. Я дам вам возможность отыскать деньги, если только они остались на прежнем месте; ведь, может быть, их там уже нет. С тысяча шестьсот сорок восьмого года прошло двенадцать лет, случилось немало событий.
   Монк умышленно настаивал на этом, ему хотелось убедиться, не воспользуется ли французский дворянин предлогом, чтобы отказаться от поисков. Но Атос и бровью не повел.
   – Уверяю вас, милорд, – произнес он твердым голосом, – я вполне убежден, что оба бочонка стоят на прежнем месте и не переменили хозяина.
   Этот ответ избавил Монка от одного подозрения, но внушил другое.
   Француз, вероятно, подослан, чтобы соблазнить защитника парламента; бочонки с золотом – пустая выдумка; может быть, этой выдумкой хотели пробудить в генерале корыстолюбие. Золота, наверное, не было.
   Монк хотел уличить французского дворянина во лжи и коварстве и извлечь пользу из ловушки, расставленной ему врагами. Обдумав все это, Монк сказал гостю:
   – Надеюсь, вы не откажетесь разделить со мной ужин?
   – Охотно, – отвечал Атос, кланяясь. – Вы делаете мне честь, которой я считаю себя достойным, потому что чувствую к вам особенное расположение.
   – Прошу быть снисходительным: поваров у меня мало, да и те очень плохи, а мой провиантмейстер вернулся с пустыми руками. Если бы в лагерь случайно не забрел французский рыбак, генерал Монк лег бы сегодня спать без ужина. У меня есть рыба – свежая, если верить поставщику.
   – Милорд, я хочу только иметь удовольствие провести с вами несколько лишних минут.
   После обмена этими учтивостями, во время которых Монк не забывал об осторожности, подали ужин или то, что должно было заменить таковой. Монк пригласил графа де Ла Фер сесть за стол и занял место против него.
   Блюдо с отварной рыбою, предложенное двум знаменитым собеседникам, способно было удовлетворить голодные желудки, но не взыскательный вкус.
   Ужиная и запивая рыбу плохим элем, Монк выслушал рассказ о последних событиях Фронды, о примирении принца Конде с королем, о предстоящем браке Людовика с инфантой Марией-Терезией.
   Но он не спросил, а Атос ни слова не сказал о политических интересах, которые в то время соединяли или, что будет точнее, разъединяли Англию, Францию и Голландию.
   Глядя на Атоса и слушая его, Монк решил, что он не может быть ни убийцей, ни шпионом. Но вместе с тем в Атосе было столько тонкости ума и твердости, что Монк принял его за заговорщика.
   Когда они встали из-за стола, Монк спросил:
   – Так вы серьезно верите в ваше сокровище?
   – Вполне серьезно.
   – И думаете, что нашли бы место?
   – Сразу же.
   – Если так, я из любопытства готов пойти с вами. Да мне и необходимо проводить вас. Вам невозможно проехать через лагерь без меня или без одного из моих офицеров.
   – Генерал, я не допустил бы, чтобы вы так себя утруждали, если бы не нуждался в вашем присутствии; признаюсь, оно не только лестно, но и необходимо для меня, и потому я принимаю ваше предложение.
   – Нужно ли брать солдат? – спросил Монк.
   – Я думаю, что это бесполезно, если вам они не нужны. Два человека и лошадь, вот и все, что понадобится для перевозки обоих бочонков на фелуку, которая Привезла меня сюда.
   – Но придется копать землю, разбивать камни. Вы, вероятно, не захотите сами работать, не так ли?
   – Не нужно ни рыть землю, ни разбивать камни. Сокровище спрятано в монастырском склепе. Под плитой с железным кольцом скрыта лесенка в четыре ступеньки; там и лежат оба бочонка рядом, залитые гипсом в виде гроба. А плиту можно узнать по надписи да ней. Раз все между нами основано на доверии, я не стану скрывать от вас и скажу вам самую надпись:
 
    Hic jacet venerabilis Petrus Guillelmus Scott, Canon. Honorab. Conventus Novi Castelli. Obiit quarta et decima die. Feb. Ann. Dom. MCCVIII. Requiescat in pace.
 
    6 .
 
   Монк слушал с напряженным вниманием. Он удивлялся не то изумительному лукавству этого человека и замечательному искусству, с каким он играл свою роль, не то прямодушию, с которым он излагал свою просьбу. Ведь дело шло о миллионе. Надо было взять этот миллион у солдат, которые могли счесть это воровством и, не задумываясь, покончили бы с похитителем ударом кинжала.
   – Хорошо, – сказал он, – я пойду вместе с вами. Приключение кажется мне таким чудесным, что я хочу сам нести вам факел.
   Он прицепил коротенькую шпагу и засунул за пояс пистолет; при этом движении он нарочно распахнул камзол и показал стальную кольчугу, которая защищала его от кинжалов наемных убийц. Потом он взял в левую руку шотландский дирк, повернулся к Атосу и спросил:
   – Я готов, а вы?
   Атос, в противоположность Монку, отвязал свой кинжал и положил на стол; расстегнул перевязь и положил шпагу возле кинжала; и, распахнув камзол, точно в поисках носового платка, показал под тонкой батистовой рубашкой голую грудь, ничем не защищенную.
   «Вот удивительный человек! – подумал Монк. – У него нет оружия, но там, верно, есть засада».
   – Генерал, – сказал Атос, словно угадав мысль Монка, – вы хотите, чтобы мы были одни? Но великий полководец никогда не должен неосторожно подвергать себя риску. Сейчас темно, переход через болото небезопасен, возьмите конвой.
   – Вы правы, – согласился Монк.
   И закричал:
   – Дигби!
   Вошел адъютант.
   – Пятьдесят человек со шпагами и мушкетами! – И он взглянул на Атоса.
   Тот ответил:
   – Это слишком мало, если есть опасность, и слишком много, если ее нет.
   – Ну, так я пойду один, – усмехнулся Монк. – Дигби, мне никого не нужно. Пойдемте, сударь.

Глава 25.
БОЛОТО

   Выйдя из лагеря по направлению к берегу реки, Атос и Монк пошли той дорогой, которой Дигби провел рыбаков от Твида до лагеря.
   Вид этих мест, перемены, происшедшие здесь по вола людей, сильно подействовали на воображение впечатлительного Атоса. Все его внимание было приковано к этим пустынным местам. А все внимание Монка – к Атосу.
   Атос шел, задумавшись и вздыхая, то поднимая глаза к небу, то устремляя их в землю.
   Дигби, встревоженный последним приказанием генерала и особенно голосом, каким оно было отдано, прошел шагов двадцать за ночными пешеходами.
   Но генерал обернулся, точно удивляясь, почему не исполняют его приказаний, и адъютант, поняв свою нескромность, вернулся в палатку.
   Он решил, что генерал хочет тайно осмотреть лагерь, как обыкновенно делают все опытные полководцы перед решительным сражением.
   Дигби старался объяснить себе присутствие Атоса, как обычно объясняют себе подчиненные таинственные поступки своих начальников. Он принимал Атоса за шпиона, доставившего генералу сведения.
   Минут десять шли они между палатками и караулами, которых было очень много около штаб-квартиры. Потом Монк вышел на мощенную щебнем дорогу, которая разделялась на три ветви. Левая ветвь вела к реке, средняя – через болото к Ньюкаслскому аббатству, а правая тянулась вдоль передовых линий лагеря Монка, наиболее близких к армии Ламберта. За рекою находился передовой пост армии Монка, наблюдавший за передвижениями неприятеля; он состоял из ста пятидесяти шотландцев. Они пересекли Твид вплавь и в случае атаки должны были снова переплыть реку по сигналу тревоги; но так как в тех местах не было моста и поскольку солдаты Ламберта так же мало стремились бросаться в воду, как и солдаты Монка, последний не ждал особых осложнений с этой стороны.
   На этом берегу реки, шагах в пятидесяти от старинного аббатства, рыбаки получили пристанище среди бесчисленного множества маленьких палаток, поставленных солдатами соседних кланов, которые привели с собою своих жен и детей.
   Весь этот беспорядок при свете луны являл захватывающую картину; полумрак облагораживал каждую мелочь, и свет, этот льстец, что льнет лишь к гладкой стороне вещей, отыскивал на каждом заржавленном мушкете еще нетронутое местечко и на каждом лоскутке материи – самый белый и чистый кусочек.
   По темному полю, освещенному двойным светом – серебристыми лучами луны и красноватыми отблесками потухающих костров, Монк вместе с Атосом подошел к перекрестку трех дорог. Тут он остановился и, обращаясь к своему спутнику, спросил:
   – Сударь, узнаете вы дорогу?
   – Если я не ошибаюсь, генерал, средняя дорога ведет прямо в аббатство.
   – Именно так; но нам понадобится огонь, когда мы войдем в подземелье.
   Монк обернулся.
   – Кажется, Дигби шел за нами, – сказал он. – Тем лучше: он достанет нам огня.
   – Да, генерал, какой-то человек, вон там, уже давно идет следом за нами.
   – Дигби! – крикнул Монк. – Дигби! Подите-ка сюда.
   Но тень, вместо того чтобы повиноваться, отскочила как будто с удивлением, нагнулась и исчезла слева, на дороге, которая вела к тому месту, где ночевали рыбаки.
   – Очевидно, это не Дигби, – проговорил Монк.
   Оба следили глазами за тенью, пока она не пропала. Но человек, бродящий в одиннадцать часов в лагере, где стоят десять тысяч солдат, – вещь не удивительная; Монк и Атос не придали этому значения.
   – Однако нам непременно нужен огонь, факел или что-нибудь в этом роде; иначе мы не будем знать, куда идти. Поищем, – предложил Монк.
   – Генерал, первый встречный солдат посветит нам.
   – Нет, – сказал Монк, желая узнать, нет ли сговора у графа де Ла Фер с рыбаками. – Нет, проще взять одного из тех французских рыбаков, которые сегодня привезли мне рыбу. Они уезжают завтра, значит, лучше сохранят тайну. Если в шотландской армии разнесется слух, что в Ньюкаслском аббатстве находят сокровища, то мои горцы вообразят, что под каждой плитой лежит по миллиону, и не оставят камня на камне.
   – Как вам угодно, генерал, – отвечал Атос непринужденно. Видно было, что ему все равно, кто пойдет с ними: рыбак или солдат.
   Монк подошел к дороге, на которой исчез тот, кого он принял за Дигби.
   Тут он встретил патруль, обходивший палатки и направлявшейся к штабу.
   Патруль остановил генерала и его спутника. Монк произнес пароль, и их пропустили. Один из спавших солдат, услышав шум шагов, проснулся.
   – Спросите у него, где рыбаки, – обратился Монк к Атосу. – Если спрошу я, он узнает меня.
   Атос подошел к солдату, который указал ему палатку. Монк и Атос пошли в ту сторону.
   Генералу показалось, что, когда они подходили к палатке, промелькнула та самая тень, которую они уже видели. Но, войдя в палатку, ни убедился, что ошибся, потому что там все спали.
   Атос, опасаясь, чтобы его не сочли сообщником французов, остался у входа в палатку.
   – Эй! – крикнул Монк по-французски. – Вставайте!
   Два или три человека приподнялись.
   – Мне нужен человек, чтоб посветить нам, – продолжал Монк.
   Все пришло в движение. Некоторые из рыбаков вскочили, другие заворочались.
   Первым встал их предводитель.
   – Можете положиться на нас, – произнес он голосом, от которого Атос вздрогнул. – Куда надо идти?
   – Увидишь. Бери факел! Скорей!
   – Сейчас, милорд. Угодно, я провожу вас?
   – Ты или другой, все равно. Только бы кто-нибудь посветил мне.
   «Странно, – подумал Атос. – Какой удивительный голос у этого рыбака».