Дюма Александр. Виконт де Бражелон или десять лет спустя

   – Милостивый государь, – продолжал д'Артаньян, – я давно ищу возможности поговорить с вами, но это случилось только сегодня. Правда, место не особенна удобное. Но, может быть, вы соблаговолите пройти ко мне? Это совсем близко.
   – Слушаю, сударь, – сказал де Вард.
   – Вы здесь один? – спросил д'Артаньян.
   – Нет, со мной господа Маникан и де Гиш, двое моих друзей.
   – Хорошо, – одобрил д'Артаньян. Но – двоих мало. Вы найдете еще кого-нибудь, не правда ли?
   – Конечно, – сказал молодой человек, не понимая, чего хочет д'Артаньян. – Сколько вам угодно.
   – Друзей?
   – Да, сударь.
   – Так запаситесь ими, пожалуйста. Подойдите и вы, Рауль. Приведите также господина де Гиша и герцога Бекингэма.
   – Боже мой, сударь, сколько шуму, – отвечал де Вард, принужденно улыбаясь.
   Капитан сделал знак, призывавший его к терпению, и направился в свою комнату, где сидел в ожидании граф де Ла Фер.
   – Ну, что? – спросил он, завидев д'Артаньяна.
   – Господин де Вард оказывает мне честь своим визитом в обществе нескольких своих и наших друзей.
   Действительно, вслед за мушкетером показались де Вард и Маникан. За ними шли де Гиш и Бекингэм, удивленные, не понимая, чего от них хотят.
   Последним вошел Рауль с несколькими придворными. Заметив графа, он встал подле него.
   Д'Артаньян принял гостей как нельзя более любезно. Извинившись перед каждым за причиненное им беспокойство, он повернулся к де Варду, который, несмотря на все свое самообладание, не мог скрыть удивления, смешанного с тревогой.
   – Милостивый государь, – начал д'Артаньян, – теперь, когда мы не в королевском дворце и можем говорить громко, не нарушая приличий, я сообщу вам, почему я взял на себя смелость пригласить вас и всех этих господ. Я узнал от графа де Ла Фер, моего друга, что вы распространяете обо мне оскорбительные слухи; мне сказали, что вы считаете меня своим смертельным врагом на том основании, что я будто бы был врагом вашего отца.
   – Это правда, милостивый государь, я говорил это, – отвечал де Вард, и его бледность сменилась легким румянцем.
   – Итак, вы обвиняете меня в преступлении или в низости? Прошу вас точнее формулировать ваше обвинение.
   – При свидетелях, милостивый государь?
   – Разумеется, при свидетелях; вы видите, что я нарочно выбрал их судьями в деле чести.
   – Вы не цените моей деликатности, милостивый государь. Я обвинял вас, это правда, но подробности своего обвинения я держал в тайне. Я довольствовался тем, что выражал свою ненависть перед людьми, которые не могли не сообщить вам о ней. Вы не приняли в расчет моей сдержанности, хотя и были заинтересованы в моем молчании. Я не узнаю вашего обычного благоразумия, господин д'Артаньян.
   Д'Артаньян стал кусать усы.
   – Милостивый государь, – сказал ой, – я уже имел честь просить вас точнее формулировать обвинение, возводимое вами на меня.
   – Вслух?
   – Разумеется.
   – Даже если речь идет о постыдном поступке?
   – Непременно.
   Свидетели этой сцены стали было тревожно переглядываться, но, видя, что Д'Артаньян не обнаруживает никакого волнения, успокоились.
   Де Вард хранил молчание.
   – Говорите, милостивый государь, – попросил мушкетер. – Вы видите, все ждут.
   – Ну так слушайте. Мой отец любил одну женщину, одну благородную женщину, и эта женщина любила отца.
   Д'Артаньян переглянулся с Атосом.
   Де Вард продолжал:
   – Господин Д'Артаньян перехватил письма, в которых назначалось свидание, и, переодевшись, явился вместо того, кого ожидали; затем он воспользовался темнотой…
   – Это правда, – подтвердил Д'Артаньян.
   В комнате пробежал легкий ропот.
   – Да, я совершил этот дурной поступок. Вы должны были бы прибавить, милостивый государь, если уж вы так беспристрастны, что в то время, когда произошло это событие, мне не было еще двадцати одного года.
   – Поступок тем не менее постыдный, – сказал де Вард. – Для совершеннолетнего дворянина такая неделикатность непростительна.
   Снова раздался ропот, в котором теперь слышалось удивление и даже сомнение.
   – Это была скверная выходка, – согласился д'Артаньян. – Не дожидаясь упреков господина де Варда, я сам горько упрекал себя за нее. С годами я стал рассудительнее и честнее, и я искупил свою вину долгими сожалениями. Обращаюсь к вашему суду, господа. Дело происходило в тысяча шестьсот двадцать шестом году, в такие времена, о которых вы, господа, знаете только по рассказам, – времена, когда любовь была неразборчива в средствах, а совесть не служила, как теперь, источником отрады и мук. Мы были молодыми солдатами, вечно в боях, вечно с обнаженными шпагами. Каждую минуту нам угрожала смерть; война делала нас грубыми, а кардинал заставлял торопиться. Словом, я раскаялся в своем поступке; больше того, я и до сих пор раскаиваюсь в нем, господин де Вард.
   – Это понятно, сударь, такой поступок не мог не вызвать раскаяния.
   Тем не менее вы погубили женщину. Та, о которой вы говорите, не вынеся стыда и обиды, бежала из Франции, и с тех пор никому не известно, что с ней сталось.
   – Вы ошибаетесь, – мрачно усмехнулся граф де Ла Фер, протянув руку к де Варду, – ее видели, милостивый государь, и среди нас есть даже люди, которые узнают ее по моему описанию. Это была двадцатипятилетняя худенькая и бледная блондинка, которая была замужем в Англии.
   – Замужем? – спросил де Вард.
   – Разве вы не знали этого? Видите, мы лучше вас осведомлены, господин де Вард. Известно ли вам, что ее называли обыкновенно миледи, не прибавляя к этому титулу никакого имени?
   – Да, сударь, я это знаю.
   – Боже мой! – прошептал Бекингэм.
   – Итак, эта женщина, родом из Англии, вернулась в Англию, после того как три раза устраивала заговоры против господина д'Артаньяна. По-вашему, она была права? Согласен, ведь господин Д'Артаньян оскорбил ее. Но нехорошо то, что в Англии эта женщина соблазнила одного молодого человека, по имени Фелтон, находившегося на службе у лорда Винтера. Вы побледнели, милорд Бекингэм? Ваши глаза зажглись гневом и скорбью? В таком случае закончите эту повесть, милорд, и скажите господину де Варду, кто была эта женщина, вложившая нож в руку убийцы вашего отца.
   Все вскрикнули. Герцог вытер платком лоб.
   На некоторое время воцарилось глубокое молчание.
   – Вы видите, господин де Вард, – сказал Д'Артаньян, на которого рассказ этот произвел тем большее впечатление, что слова Атоса пробудили в нем живые воспоминания, – вы видите, не я был причиной гибели этой женщины, потому что душа ее давно уже погибла. Теперь, когда все разъяснено, мне остается, господин де Вард, смиренно попросить у вас прощения за этот постыдный поступок, как я, наверное, попросил бы его у вашего отца, если бы он был жив, Когда он вернулся во. Францию после казни Карла Первого.
   – Это слишком, господин д'Артаньян! – воскликнули присутствующие.
   – Нет, господа, – сказал капитан. – Теперь, господин де Вард, надеюсь, между нами все кончено. И вам больше не придется распространять порочащие меня слухи. Наши счеты сведены, не правда ли?
   Де Вард поклонился, что-то пробормотав.
   – Надеюсь также, – продолжал д'Артаньян, подходя к молодому человеку, – что впредь вы вообще откажетесь от своей дурной привычки злословить.
   Ведь если вы настолько совестливы и щепетильны, что ставите в вину мне, старому солдату, спустя тридцать пять лет, глупую юношескую выходку, если, повторяю, вы выступаете таким рыцарем чести, то этим самым вы берете на себя обязательство никогда со своей стороны не совершать ничего противного совести и чести. Поэтому берегитесь, чтобы до моих ушей не дошла какая-нибудь история, в которой будет замешано ваше имя.
   – Милостивый государь, – покраснел де Вард, – ваши угрозы излишни.
   – Я еще не кончил, господин де Вард! – перебил его д'Артаньян. – Вам придется выслушать меня.
   Кружок сомкнулся теснее.
   – Вы только что говорили во всеуслышание о чести одной женщины и вашего отца. Это звучало очень хорошо. Приятно думать, что у наших детей есть та порядочность и деликатность, которой, видимо, недоставало нам.
   Приятно, что молодой человек в том возрасте, когда обыкновенно стремятся похитить честь женщины, наоборот, уважает и защищает эту честь.
   Де Вард сжал губы и стиснул кулаки. По-видимому, ему было непонятно, куда клонит д'Артаньян свою речь, начало которой не обещало ничего хорошего.
   – Как же в таком случае вы могли позволить себе, – продолжал д'Артаньян, – сказать виконту де Бражелону, что он не знает своей матери?
   Глаза Рауля сверкнули.
   – Это мое личное дело, шевалье! – воскликнул он, выступая вперед.
   Де Вард злобно усмехнулся.
   Д'Артаньян отстранил Рауля рукой.
   – Не перебивайте меня, молодой человек! – продолжал он, не сводя с де Варда властного взгляда. – Я затронул здесь вопрос, который не разрешается шпагой. Мы обсуждаем его среди людей чести, не раз обнажавших шпагу. Для этого я нарочно призвал их сюда. Эти господа знают, что тайна, из-за которой дерутся, перестает быть тайной. Итак, я повторяю свой вопрос господину де Варду: зачем вы оскорбили этого молодого человека, задев его отца и мать?
   – Но мне кажется, – отвечал де Вард, – что мы вольны говорить все, что угодно, если можем подтвердить свои слова всеми средствами, находящимися в распоряжении порядочного человека.
   – Какие же есть у порядочного человека средства подтвердить оскорбление?
   – Шпага.
   – Вы грешите не только против логики, но и против религии и чести. Вы рискуете жизнью нескольких людей, не считая вашей, которая, мне кажется, подвергается большой опасности. Чтобы быть последовательным, с вашими рыцарскими идеями, вы должны сейчас же извиниться перед господином де Бражелоном. Вы скажете ему, что легкомысленно его оклеветали, что благородство и чистота его происхождения сказываются во всех его поступках.
   Вы сделаете это, господин де Вард, как сделал только что я, старый капитан, перед вами, молокососом.
   – А если не сделаю? – спросил де Вард.
   – Тогда случится…
   – Случится то, чему вы думаете помешать, – улыбаясь, сказал де Вард Ваша логика приведет прямо к поединку, запрещенному королем.
   – Нет, милостивый государь, – спокойно остановил его капитан, – вы заблуждаетесь.
   – Так что же случится?
   – То, что я пойду к королю, который относится ко мне хорошо, – я имел счастье оказать ему некоторые услуги в те времена, когда вас еще не было на свете, и еще недавно, по моей просьбе, король прислал мне у подписанный, но незаполненный приказ на имя господина Безмо де Монлезена, коменданта Бастилии, – я скажу королю: «Государь, один человек низко оскорбил господина де Бражелона, задев честь его матери. Я написал имя этого человека на приказе, который ваше величество соблаговолили дать мне, и таким образом господин де Вард отсидит в Бастилии три года». – И д'Артаньян, вынув из кармана подписанный королем приказ, протянул его де Варду.
   Видя, что молодой человек принимает его слова за шутку, он пожал плечами и спокойно направился к столу, где стояла чернильница с гигантским пером, которое устрашило бы даже Портоса.
   Тогда де Вард понял, что это была не пустая угроза. В те времена Бастилия была пугалом для всех. Он сделай шаг по направлению к Раулю и еле слышно произнес:
   – Сударь, я приношу вам извинения, продиктованные мне только что господином д'Артаньяном. Я вынужден это сделать.
   – Погодите, погодите, господин де Вард, – перебил его мушкетер с самым невозмутимым спокойствием, ваши выражения неудачны. Я не говорил: «Я вынужден принести вам извинения». Я сказал: «Моя совесть побуждает меня принести вам извинения». Так будет лучше, поверьте, тем более что эта фраза будет точнее выражать ваши чувства.
   – Я подписываюсь под ней, – сказал де Вард, – но, право, господа, согласитесь, что лучше подставить себя под удар шпаги, чем подвергаться подобной тирании.
   – Нет, сударь, – заметил Бекингэм, – потому что удар шпаги не доказывает, правы вы или виноваты; он свидетельствует только о степени вашей ловкости.
   – Милостивый государь! – воскликнул де Вард.
   – Вы опять собираетесь сказать какую-нибудь гадость? – перебил его д'Артаньян. – Лучше помолчите!
   – Все, сударь? – спросил де Вард.
   – Все, – ответил д'Артаньян, – эти господа и я удовлетворены.
   – Поверьте, сударь, – сказал де Вард, – что ваша попытка помирить нас очень неудачна.
   – Почему?
   – Потому что мы расстаемся с господином де Бражелоном еще большими врагами, чем были прежде.
   – Относительно меня вы ошибаетесь, сударь, – возразил Рауль, – у меня не осталось ни малейшей злобы против вас.
   Де Вард был совсем уничтожен. Он обвел комнату помутившимся взором.
   Д'Артаньян любезно поклонился придворным, согласившимся присутствовать при объяснении, и все разошлись, пожав ему руку.
   Никто даже не взглянул на де Варда.
   – Неужели я не найду никого, на ком бы я мог выместить свою обиду? в бешенстве воскликнул молодой человек.
   – Найдете, сударь, – шепнул ему на ухо голос, дышавший угрозой.
   Де Вард оглянулся и заметил герцога Бекингэма, который, видимо, нарочно отстал от других.
   – Вы, сударь? – вскричал де Вард.
   – Да, я. Я не подданный французского короля и не остаюсь на французской территории, так как уезжаю в Англию. У меня накопилось довольно горечи и злобы, и я тоже не прочь, подобно вам, выместить их на ком-нибудь.
   Принципы господина д'Артаньяна мне очень нравятся, но я не склонен применять их к вам. Я англичанин и предлагаю вам то самое, что вы безуспешно предлагали другим.
   – Герцог!
   – Итак, дорогой де Вард, если вас душит злоба, обратите ее на меня.
   Через тридцать четыре часа я буду в Кале. Поедемте вместе, вдвоем дорога не будет казаться такой длинной. Мы обнажим шпаги на морском берегу, который заливает прилив. Каждый день шесть часов берег принадлежит Франции, а другие шесть – богу.
   – Хорошо, – согласился де Вард, – я принимаю ваш вызов.
   – Если вы меня убьете, – сказал герцог, – то вы, право, окажете мне, дорогой де Вард, большую услугу.
   – Сделаю все, что в моих силах, чтобы доставить вам удовольствие, герцог, – ответил де Вард.
   – Я ваш покорный слуга, господин де Вард. Завтра утром мой камердинер сообщит вам, в котором часу я уезжаю. Мы поедем вместе, как два приятеля. Я люблю быструю езду. Прощайте.
   Бекингэм поклонился де Варду и вернулся к королю.
   Де Вард в сильном раздражении вышел из дворца и направился прямо домой.

Глава 2.
БЕЗМО ДЕ МОНЛЕЗЕН

   Дав урок де Варду, Атос и д'Артаньян спустились во двор.
   – Знаете, – сказал Атос д'Артаньяну. – Раулю все равно не избежать дуэли с де Бардом: де Вард храбр и зол.
   – Я знаю эту семейку, – ответил д'Артаньян, – мне пришлось немало повозиться с папенькой. Ну, доложу я вам, задал мне этот папенька работы, хотя мускулы у меня в то время были здоровые и уверенности в себе хоть отбавляй. Право, стоило поглядеть, как я с ним расправился. Ах, мой друг, нынче уж никто не делает таких выпадов; у меня рука ни минуты не оставалась в покое.
   Впрочем, вы видели меня, Атос, за работой. Шпага у меня была точно змея, извивалась во все стороны, чтобы ужалить побольнее. Ни один человек не мог бы устоять против такого натиска. А де Вард-отец долгонько помучил меня: помню, к концу схватки у меня сильно устала рука.
   – Вот я и говорю вам, – продолжал Атос, – де Вард-сын непременно будет искать встречи с Раулем и добьется своего. Рауль уклоняться не станет.
   – Не спорю, мой друг, но Рауль малый сметливый. Он сказал, что не сердится на де Варда: он выждет, когда де Вард его вызовет, тогда все преимущества будут на его стороне. Король не рассердится; к тому же мы найдем средство его успокоить. Но откуда у вас эти страхи? Ведь вы человек, которого не так легко встревожить.
   – Да как же не волноваться! Рауль идет завтра к королю, который объявит ему свою волю по поводу его женитьбы. Рауль влюблен и будет в бешенстве, а если в этом состоянии он встретит де Варда, неминуемо произойдет взрыв.
   – Мы этого не допустим, дорогой друг.
   – Только не я, я хочу вернуться в Блуа. Все эти фальшивые придворные манеры, эти интриги мне противны. Я вышел уже из возраста, когда миришься с этой пошлостью. Словом, в Париже, когда вас нет со мной, мне скучно. А так как вы не можете быть со мной постоянно, то я и решил уехать.
   – Как вы не правы, Атос! Не того требуют ваше происхождение и ваши дарования. Люди вашего закала не вправе зарывать в землю свой талант.
   Взгляните на мою старую ла-рошельскую шпагу, на ее испанский клинок; она верой и правдой служила мне тридцать лет, пока не упала однажды на мраморные ступеньки Лувра и не сломалась. Мне сделали из нее охотничий нож, который послужит еще сто лет. С вашей честностью искренностью, мужеством, хладнокровием и образованием вы, Атос, самый подходящий советник и руководитель королей. Оставайтесь; господин Фуке не так долговечен, как мой испанский клинок.
   – Нет, дорогой мой, – с улыбкой отвечал Атос, – мое честолюбие простирается гораздо дальше, дружище. Быть министром, быть рабом? Полно!
   Разве я не выше всех этих министров? Помню, вы иногда называли меня великим Атосом. Если бы я был министром, бьюсь об заклад, вы этого не говорили бы. Нет, нет, я на это не пойду!
   – В таком случае прекратим этот разговор.
   И д'Артаньян крепко пожал руку Атосу.
   – Не беспокойтесь. Рауль может обойтись и без вас, – я в Париже.
   – Так я еду в Блуа. Сегодня вечером я с вами распрощаюсь, а завтра чуть свет уже буду скакать верхом.
   – Как же вы пойдете один в гостиницу? Почему вы не взяли с собой Гримо?
   – Гримо спит; он рано ложится. Мой старик быстро устает. Я берегу его.
   – Я дам вам мушкетера, который будет освещать дорогу факелом. Эй, кто-нибудь, сюда!
   На его зов явилось человек семь мушкетеров.
   – Не найдется ли среди вас охотников проводить графа де Ла Фер?
   – Я с удовольствием проводил бы, – отозвался кто-то, – если бы мне не нужно было переговорить с господином д'Артаньяном.
   – Кто это? – спросил д'Артаньян, стараясь в темноте разглядеть говорившего.
   – Я, любезнейший д'Артаньян.
   – Господи, да это голос Безмо!
   – Его самого, сударь.
   – Что же вы делаете на дворе, дорогой Безмо?
   – Ожидаю ваших распоряжений, любезнейший д'Артаньян.
   – Ах, как это досадно, – вздохнул д'Артаньян. – Правда, а сообщил вам, что надо принять арестанта, но зачем же вы пришли сами?
   – Мне нужно с вами переговорить.
   – И вы не предупредили меня?
   – Я ожидал, – робко протянул г-н Безмо.
   – Так я пойду. До свиданья, д'Артаньян, – простился Атос со своим другом.
   – Разрешите прежде познакомить вас с господином Безмо де Монлезеном, комендантом Бастилии.
   Безмо поклонился. Атос ответил на поклон.
   – Это Безмо, дорогой мой, тот самый королевский гвардеец, с которым, помните, мы кутили когда-то во времена кардинала.
   – Как же, отлично помню, – сказал Атос, дружески прощаясь с ними.
   – Граф де Ла Фер, по прозвищу Атос, – шепнул д'Артаньян на ухо Безмо.
   – Да, да, обходительный человек, один из знаменитой четверки, – кивнул Безмо.
   – Именно. Но в чем же дело, дорогой Безмо? Кстати, король оставил мысль об аресте.
   – Тем хуже, – вздохнул Безмо.
   – Как, тем хуже? – со смехом воскликнул д'Артаньян.
   – Разумеется, – объяснил комендант Бастилии, – ведь заключенные – это мой доход.
   – А ведь правда! Я не смотрел на вещи с этой точки зрения.
   – Вот у вас, – продолжал Безмо, – завидное положение: вы капитан мушкетеров.
   – Недурное. Но вам, право, нечего завидовать мне: вы комендант Бастилии – первой тюрьмы во Франции.
   – Я это хорошо знаю, – печально промолвил Безмо.
   – Каким, однако, унылым голосом вы это сказали. Давайте поменяемся местами. Хотите?
   – Не огорчайте меня, господин д'Артаньян. Однако я желал бы поговорить с вами с глазу на глаз.
   – Тогда возьмите меня под руку, и пройдемся: луна так славно светит, вы мне поведаете ваши печали в дубовой аллее. Пошли!
   И д'Артаньян увлек приунывшего коменданта в глубину двора, заговорив с ним грубовато-ласковым тоном:
   – Ну-ка, смелее выкладывайте, что вы собирались сообщить мне, Безмо!
   – Это длинная история.
   – Что же, вы предпочитаете хныкать? Но это будет еще дольше. Держу пари, что вы получаете тысяч пятьдесят ливров с ваших бастильских птичек.
   – Вашими бы устами да мед пить, дорогой д'Артаньян.
   – Удивляете вы меня, Безмо! Вы прикидываетесь бог знает каким сиротой, а дайте-ка я подведу вас к зеркалу! Посмотрите, какой вы цветущий, упитанный да круглый, точно сыр голландский. Ведь вам уже годочков шестьдесят, а не дашь и пятидесяти.
   – Все это так…
   – Черт побери! Я-то знаю, что это так же верно, как и ваши пятьдесят тысяч ливров дохода, – добавил д'Артаньян.
   Низенький Безмо топнул ногой.
   – Постойте, – вскричал д'Артаньян, – я вам сейчас докажу: в Бастилии, я полагаю, вы сыты, помещение казенное; вы получаете шесть тысяч ливров жалованья.
   – Допустим.
   – Да заключенных ежегодно человек пятьдесят, из которых каждый приносит вам по тысяче ливров.
   – И с этим я не спорю.
   – Вот вам пятьдесят тысяч в год. Вы уже три года в должности, следовательно, у вас теперь полтораста тысяч ливров.
   – Вы упускаете из виду одну мелочь, дорогой д'Артаньян.
   – Какую же?
   – А ту, что вы получили свою должность, так сказать, из собственных рук короля.
   – Ну да!
   – А я получил свое место коменданта через господ Трамбле и Лувьера.
   – Это верно. Трамбле не такой человек, чтобы предоставить вам место даром.
   – Да и Лувьер тоже. В результате мне пришлось выдать семьдесят пять тысяч ливров Трамбле да столько же Лувьеру.
   – Ах, черт побери, значит, сто пятьдесят тысяч ливров попали в их руки?
   – Именно!
   – А еще что.
   – Пятнадцать тысяч экю, или пятьдесят тысяч пистолей, как вам будет угодно, платеж в три срока, – доходы за три года, как бы в доказательство моей признательности.
   – Да это чудовищно!
   – Еще не все.
   – Что вы?
   – Если я не выполню хоть одного из этих условий, эти господа тотчас же снова занимают должность. Сделка подписана королем.
   – Невероятно!
   – Представьте себе.
   – Мне жаль вас, бедняга Безмо. Но в таком случае, друг мой, зачем господин Мазарини оказал вам такую разорительную милость? Было бы проще отказать.
   – Да, конечно, но его упросил мой покровитель.
   – Ваш покровитель? Кто же это такой?
   – Как кто? Ваш приятель, господин д'Эрбле.
   – Господин д'Эрбле? Арамис?
   – Он самый – Арамис. Он был очень любезен со мной.
   – Любезен! Заставив вас принять такие условия?
   – Видите ли, я хотел бросить службу у кардинала. Господин д'Эрбле замолвил за меня словечко Лувьеру и Трамбле; они стали упираться, мне же очень улыбалось это место, так как я знаю, что оно может дать. И вот я чистосердечно поведал свое горе господину д'Эрбле; тот предложил поручиться за меня во всех этих платежах.
   – Как, Арамис? Вы меня огорошили! Арамис поручился за вас?
   – Да, он был чрезвычайно предупредителен. Он добился подписи; Трамбле и Лувьер ушли в отставку, – я обязался платить ежегодно по двадцати пяти тысяч ливров в пользу каждого из этих господ, и ежегодно в мае месяце господин д'Эрбле лично являлся в Бастилию и привозил мне по две тысячи пятьсот пистолей для вручения моим крокодилам.
   – Следовательно, вы должны Арамису полтораста тысяч ливров?
   – В том-то и горе, что должен только сто тысяч.
   – Я что-то не совсем понимаю вас.
   – Ну, как же! Он приезжал только два года – Но сегодня у нас тридцать первое мая, а его все нет; между тем завтра в двенадцать часов наступает последний срок платежа. Следовательно, если я завтра не уплачу этим господам, согласно условию, они могут потребовать обратно должность. Я буду разорен, и выйдет, что я проработал три года да еще дал им двести пятьдесят тысяч ливров даром, решительно ни за что, дорогой д'Артаньян.
   – Любопытная штука, – пробормотал д'Артаньян.
   – Теперь вы понимаете, почему я не весел?
   – И очень даже.
   – Вот я и явился к вам, господин д'Артаньян, потому что вы один можете вывести меня из затруднительного положения.
   – Каким образом?
   – Вы знакомы с аббатом д'Эрбле?
   – Еще бы!
   – И вы можете сообщить мне адрес его прихода, потому что я искал его в Нуази-ле-Сек, но его там нет.
   – Разумеется! Он сейчас епископ ваннский.
   – Ванн – это в Бретани?
   – Да.
   Коротышка Безмо стал рвать на себе волосы.
   – Ну, тогда я погиб. Ванн! Ванн! – кричал Безмо.
   – Ваше отчаяние удручает меня! Но послушайте, епископ не живет безвыездно в своей епархии; монсеньер д'Эрбле, может быть, и не так далеко отсюда, как вам кажется.
   – Прошу вас, скажите мне его адрес.
   – Я не знаю его, друг мой.
   – Все кончено, я погиб! Пойду брошусь в ноги королю.
   – Однако, Безмо, вы удивляете меня. Бастилия дает пятьдесят тысяч дохода; почему же вы не выжали из нее все, чтобы она давала сто тысяч?
   – Я честный человек, дорогой господин д'Артаньян, и содержу своих заключенных, как царей.
   – Ей-богу, мне вас жаль… Послушайте, Безмо, можно положиться на ваше слово?
   – Что за вопрос, капитан?
   – Так обещайте; что вы никому не заикнетесь о том, что я скажу вам сейчас.
   – Никому, ни одной душе!