Дюма Александр. Виконт де Бражелон или десять лет спустя

   – Это господин Жетар.
   – А кто такой господин Жетар, мой друг?
   – Это наш домашний архитектор.
   – Какого же дома?
   – Дома господина Фуке.
   – Ага! – воскликнул д'Артаньян. – Вы, значит, тоже службе у господина Фуке, Портос? – Я? Почему? – спросил топограф, краснея до кончиков ушей.
   – Но, говоря об архитекторе Бель-Иля, вы сказали: наш домашний архитектор, словно речь шла о замке Пьерфон.
   Портос закусил губу.
   – Мой дорогой, – сказал он, – ведь Бель-Иль принадлежит господину Фуке, как Пьерфон мне. Вы были Пьерфоне?
   – Я только что говорил вам, что побывал там месяца два тому назад.
   – Не встречали ли вы там господина, который разгуливал с линейкой в руке?
   – Нет. Но если он действительно расхаживал там, я мог бы его встретить.
   – Ну, так это был господин Буленгрен.
   – А кто такой господин Буленгрен?
   – Если кто-нибудь встретит его, когда он идет с линейкой в руке, и спросит меня: «Кто такой господин Буленгрен?», я отвечу: «Это наш домашний архитектор». Так вот, Жетар – такой же Буленгрен для господина Фуке.
   Но он не касается укреплений, вы понимаете. Решительно не имеет к ним ни малейшего отношения, крепостными работами руковожу я.
   – Ах, Портос! – воскликнул д'Артаньян, опуская руку, как побежденный, отдающий свою шпагу. – Ах, мой дорогой, да вы не только великий топограф, но и первоклассный диалектик.
   – Не правда ли? – ответил Портос. – Это было отличное рассуждение.
   И он надулся, как морской угорь, который сегодня утром выскользнул из рук д'Артаньяна.
   – Ну, – продолжал мушкетер, – а другой господин, который ходит с Жетаром, тоже служит у Фуке?
   – О, – презрительно ответил Портос, – это Жюпене или Жюпоне ¹⁴, поэтишка.
   – Я думал, что у господина Фуке достаточно поэтов в Париже: Скюдери, Лоре, Пелисон, Лафонтен. Сказать правду, Портос, этот поэт не делает вам чести.
   – Эх, друг мой, нас спасает то, что он живет здесь не в качестве поэта.
   – А в качестве кого?
   – Наборщика. И вы сейчас кстати напомнили мне, что я должен сказать два слова этому грубияну.
   – Говорите.
   Портос знаком подозвал Жюпене, который, узнав д'Артаньяна, не хотел подходить. Это заставило Портоса повторить приглашение более энергично.
   Жюпене приблизился.
   – А! – заметил Портос. – Вы здесь со вчерашнего дня, а уже выкидываете свои штуки!
   – Как так, господин барон? – дрожа, спросил Жюпене.
   – Ваш станок скрипел всю ночь, мешая мне спать.
   – Сударь… – робко возразил Жюпене.
   – Вам еще ничего не поручали печатать: не следовало пускать станок.
   Что вы печатали сегодня ночью?
   – Маленькое стихотворение, сочиненное мною.
   – Маленькое! Бросьте. Станок так скрипел, что его становилось жалко.
   Чтобы это больше не повторялось! Слышите?
   – Да, господин барон.
   – Хорошо, на сей раз я вам прощаю. Идите.
   Поэт ушел так же смиренно, как и явился на зов.
   – Ну, теперь, когда мы задали головомойку этому чудаку, позавтракаем.
   – Хорошо, – согласился мушкетер, – позавтракаем.
   – Только, – прибавил Портос, – замечу вам, мой друг, что завтраку мы можем уделить всего два часа.
   – Что делать! Постараемся хорошенько распорядиться этим временем. Но почему у вас только два часа?
   – Потому что в час начинается прилив, а с приливом я отправляюсь в Ванн. Однако я завтра же вернусь, а потому останьтесь здесь, мой друг, и будьте как дома. У меня хороший повар, отличный погреб.
   – Нет, – ответил д'Артаньян, – я придумал еще лучше… Вы отплываете в Ванн, чтобы повидать Арамиса?
   – Да.
   – Ну, так я, нарочно приехавший из Парижа, чтобы встретиться с Арамисом, поеду с вами.
   – Прекрасная мысль!
   – Мне следовало начать с того, чтобы повидать Арахиса, а потом вас.
   Но человек предполагает, а бог располагает. Я начал с вас, а кончу Арамисом.
   – Отлично.
   – А долго ехать до Ванна?
   – О, всего шесть часов: три часа морем отсюда до Сарзо и три часа по дороге от Сарзо до Ванна.
   – Как удобно! И вы часто бываете в Ванне? Ведь до епископства так близко.
   – Да, раз в неделю. Подождите, я захвачу с собою план.
   Портос взял план, тщательно сложил его и спрятал в объемистый карман.
   – Недурно, – прошептал про себя д'Артаньян. – Кажется, я теперь знаю, какой инженер в действительности укрепляет Бель-Иль.
   Через два часа с приливом Портос и д'Артаньян отплыли в Сарзо.

Глава 23.
КРЕСТНЫЙ ХОД В ГОРОДЕ ВАННЕ

   Переправа от Бель-Иля к Сарзо заняла немного времени благодаря одному из тех быстроходных каперов, предназначенных для погони за неприятелем, о которых д'Артаньяну говорили рыбаки. Они стояли на рейде в Локмария, и один из них, с командой вчетверо меньшей, чем полный экипаж военного времени, поддерживал связь между Бель-Илем и материком.
   Д'Артаньян еще раз успел убедиться, что Портос, отличный инженер и топограф, плохо посвящен в государственные тайны.
   «Конечно, – подумал он, – в Ванне я за полчаса узнаю больше, чем Портос узнал в Бель-Иле за два месяца. Но чтобы узнать кое-что, надо, чтобы Портос не прибегнул к единственной военной хитрости, которую я оставил в его распоряжении. Надо помешать ему предупредить Арамиса о моем появлении».
   Теперь все заботы мушкетера заключались в том, чтобы присматривать за Портосом.
   Надо заметить, однако, что Портос совсем не заслуживал такого недоверия. Он и не помышлял о худом. Может быть, в первую минуту своего появления д'Артаньян и внушил ему некоторое подозрение; но почти тотчас же Д'Артаньян снова занял в его добром и мужественном сердце то место, которое он занимал в нем всегда, и ни малейшая тень не омрачала взгляда Портоса, когда он с нежностью устремлял глаза на своего друга.
   Когда они высадились, Портос спросил, ждут ли его лошади; действительно, они ждали на перекрестке дороги, которая, огибая Сарзо, идет к Ванну.
   Лошадей было две: одна для дю Баллона, другая для его конюшего.
   С той поры как Мушкетон передвигался только в тележке, Портос завел себе конюшего.
   Д'Артаньян ждал, что Портос предложит послать конюшего за лошадью, и собирался отказаться от этой любезности… Но ничего подобного не случилось. Портос просто приказал слуге сойти с седла и ждать его возвращения в Сарзо, а д'Артаньяну предложил сесть на лошадь конюшего.
   Тот так и сделал.
   – Ну, вы человек предусмотрительный, Портос, – сказал мушкетер своему другу, садясь на лошадь.
   – Да, но это любезность Арамиса. Моих лошадей здесь нет, и Арамис предоставил в мое распоряжение свои конюшни.
   – Черт возьми! Отличные лошади, хотя и епископские, – заметил Д'Артаньян. – Впрочем, ведь Арамис не обыкновенный епископ.
   – Святой человек, – гнусаво произнес Портос, воздев глаза к небу.
   – Значит, он сильно переменился, ведь мы знали его нечестивцем.
   – На него снизошла благодать.
   – Великолепно, – воскликнул Д'Артаньян. – Теперь мне еще больше хочется его видеть.
   И он пришпорил лошадь, ускорив ее шаг.
   – Ого, – сказал Портос, – если мы поедем так, то будем на месте через час, а не через два.
   – А далеко это отсюда?
   – Четыре с половиной лье.
   – Значит, надо ехать быстро.
   – Знаете, мой друг, – заметил немного погодя д'Артаньян, – ваша лошадь уже вспотела.
   – Да, очень жарко. Видите, показался Ванн?
   – Отлично вижу; кажется, очень красивый город.
   – А вы никогда не бывали в нем?
   – Никогда.
   – И не знаете города?
   – Нет.
   – Так смотрите, – сказал Портос, привставая на стременах, что заставило его лошадь присесть на передние ноги. – Видите вон там залитый солнцем шпиль?
   – Вижу.
   – Это собор святого Петра. Теперь смотрите: видите в предместье второй крест?
   – Вижу.
   – Это Сен-Патерн, любимая приходская церковь Арамиса. По преданию, святой Патерн был первым, ваннским епископом. Правда, Арамис говорит другое. Но ведь он такой ученый, что, может быть, это только паро… пара…
   – Парадокс? – подсказал Д'Артаньян.
   – Вот именно. Благодарю. Язык плохо слушается меня. Очень жарко.
   – Продолжайте, мой друг, – сказал Д'Артаньян, – продолжайте свои интересные объяснения. Что это за огромное белое здание, в котором много окон?
   – А! Это коллегия иезуитов. Вы попали в самую точку. Видите рядом с коллегией большой дом с башенками прекрасного готического стиля, как говорит этот дурак Жетар? Там живет Арамис.
   – Как? Не в епископстве?
   – Нет, епископский дом – развалина. Кроме того, он стоит в городе, Арамису же больше нравится предместье. Оттого он больше и любит Сен-Патерн, что эта церковь в пригороде. К тому же в предместье есть фехтовальный зал, площадка для игры в мяч и доминиканский монастырь. Вот он, с колокольней до самого неба. Предместье точно отдаленный город: стены, башни, рвы; даже набережная доходит до него, и к ней пристают суда. Если бы наш капер не сидел на восемь футов в воде, мы бы подплыли, распустив паруса, к самым окнам Арамиса.
   – Портос, друг мой, – воскликнул д'Артаньян, – вы сущий кладезь премудрости, источник глубоких и остроумных размышлений. Вы меня поражаете.
   – Вот мы и приехали, – сказал Портос, с обычной скромностью меняя тему разговора.
   «И кстати, – подумал д'Артаньян, – лошадь Арамиса тает на глазах, словно сделана из льда или снега».
   Они въехали в предместье, но едва сделали шагов сто, как с изумлением увидели цветы и листья, покрывавшие улицу. На древних ваннских стенах висели старинные, редкие ковры. С железных балконов свешивались белые драпировки, усеянные букетами. На улицах не было ни души: чувствовалось, что все население собралось где-то в одном месте.
   Внезапно, повернув за угол, д'Артаньян и Портос услышали пение. Разряженная по-праздничному толпа виднелась сквозь дым ладана, который синеватыми клубами поднимался к небу; целые тучи розовых лепестков взвивались до окон вторых этажей. Над потоком голов виднелись кресты и хоругви, под сенью которых шли молодые девушки в белых платьях и в венках из васильков.
   По обеим сторонам улицы двигалась процессия, шли солдаты гарнизона с букетами в дулах ружей и на концах пик.
   Это был крестный ход.
   Пока д'Артаньян с Портосом, скрывая свое нетерпение, почтительно смотрели на процессию, к ним приблизился роскошный балдахин. Перед ним шло сто иезуитов и сто доминиканцев, а позади два архидьякона, казначей, исповедник и двенадцать каноников.
   Под балдахином взору друзей представилось благородное бледное лицо, обрамленное черными с проседью волосами, с тонкими, строго сжатыми губами и узким, выдающимся вперед подбородком. Эта гордая голова была увенчана митрой, благодаря которой лицо епископа казалось не только величественным, но и аскетически сосредоточенным.
   – Арамис! – невольно вскрикнул мушкетер при виде столь знакомого лица.
   Прелат вздрогнул. Казалось, этот голос произвел на него такое же впечатление, как голос Спасителя на воскрешаемого мертвеца. Он медленно поднял глаза и посмотрел туда, откуда раздалось восклицание.
   Невдалеке от себя он сразу заметил Портоса и д'Артаньяна.
   Благодаря остроте своего взгляда д'Артаньян в несколько секунд увидел очень и очень многое. Образ прелата навсегда запечатлелся в его памяти.
   Больше всего д'Артаньяна поразило одно обстоятельство.
   Узнав его, Арамис покраснел, потом мгновенно потупил мелькнувшее в его пламенных глазах властное выражение и почти неуловимую дружескую нежность. Было очевидно, что Арамис мысленно спросил себя: «Как это д'Артаньян очутился тут с Портосом и зачем он явился в Ванн?»
   Арамис понял все происходившее в душе д'Артаньяна, видя, что тот не опустил перед ним своего взгляда. Он знал ум и проницательность своего друга и боялся, что удивление и краска, залившая его лицо, выдадут его секреты. Это был прежний Арамис, постоянно скрывавший какую-нибудь тайну.
   Чтобы освободиться наконец от этого пытливого взгляда, Арамис, точно генерал, прекращающий огонь ненужной уже батареи, протянул свою красивую белую руку, украшенную аметистовым пастырским перстнем, рассек воздух знамением креста и сразил своих друзей благословением.
   Быть может, рассеянный мечтатель д'Артаньян, который был безбожником вопреки собственной воле, не склонился бы под этим святым благословением, если бы Портос не заметил его невнимания и не положил дружески руку на плечо своего товарища. Это ласковое прикосновение пригнуло мушкетера к земле.
   Д'Артаньян пошатнулся: еще немного, и он упал бы ничком.
   Тем временем Арамис проследовал дальше.
   Едва д'Артаньян коснулся земли, как он, подобно Антею, пришел в себя и сердито повернулся к Портосу. Но в благих намерениях доброго Геркулеса нельзя было усомниться: им руководило только чувство религиозного приличия. И это подтвердили слова Портоса, всегда служившие ему не для того, чтобы скрыть мысль, а для того, чтобы ее дополнить.
   – Как мило с его стороны, – сказал он, – что он особо благословил нас. Он положительно святой человек, и притом славный товарищ.
   Менее убежденный, нежели Портос, в правильности такой оценки, д'Артаньян промолчал.
   – Видите, дорогой друг, – продолжал Портос, – он нас заметил, и вместо того, чтобы двигаться обычным шагом как раньше, смотрите, как он торопится. Процессия идет вдвое быстрее. Наш милый Арамис хочет поскорее встретиться с нами, обнять нас.
   – Правда, – громко ответил д'Артаньян.
   Но про себя прибавил: «Все-таки эта лисица меня видела и теперь успеет приготовиться!»
   Процессия удалилась, и путь был свободен. Портос и д'Артаньян направились прямо к епископскому дворцу, окруженному толпой, которая жаждала присутствовать при возвращении прелата.
   Д'Артаньян заметил, что толпа эта состояла главным образом из горожан и военных. Он узнал в этом обычную ловкость своего друга.
   В самом деле, Арамис не принадлежал к числу людей, ищущих бесполезной популярности. К чему была ему любовь ни на что не нужных приверженцев?
   Женщины, дети, старики, эти обычные спутники пастырей, не составляли его свиты.
   Десять минут спустя оба друга переступили порог епископского дворца.
   Арамис вернулся точно триумфатор. Солдаты салютовали ему оружием как начальнику, горожане кланялись скорее как другу и покровителю, чем как главе церкви. В Арамисе было что-то напоминавшее римских сенаторов, в домах которых всегда толпились клиенты.
   У самого подъезда он полминуты совещался с каким-то иезуитом, который, желая говорить с ним доверительно, сунул голову под балдахин. Наконец епископ вернулся к себе. Медленно затворились за ним двери, и толпа рассеялась, но пение и молитвы еще звучали.
   Был прекрасный день. К морскому воздуху примешивался аромат земли.
   Город дышал счастьем, радостью, силой.
   Д'Артаньян точно чувствовал присутствие незримой всемогущей руки, которая создавала эту силу, эту радость, это счастье, разливая всюду аромат.
   – О! – мысленно сказал он себе. – Портос накопил жира, у Арамиса прибавилось величия.

Глава 24.
ВЕЛИЧИЕ ВАННСКОГО ЕПИСКОПА

   Портос и д'Артаньян вошли через особую дверь, известную только друзьям епископа.
   Само собою разумеется, что проводником был Портос. Достойный барон везде чувствовал себя как дома, но в покоях его преосвященства епископа ваннского Портос, образцовый солдат, привыкший почитать то, что, казалось ему, стояло на нравственной высоте, и молчаливо преклонявшийся перед святостью Арамиса, вел себя сдержанно. Эту сдержанность д'Артаньян отметил в обращении Портоса со слугами и домочадцами Арамиса. Однако она не мешала Портосу задавать им вопросы, и друзья узнали, что епископ только что вернулся и сейчас появится в домашнем кругу, менее величественный, чем перед паствой.
   Действительно, через четверть часа, в течение которых д'Артаньян и Портос смотрели друг на друга, открылась дверь залы, и появился епископ в домашнем облачении.
   Арамис шел, высоко подняв голову, как человек, привыкший повелевать; край его суконного фиолетового одеяния был приподнят. Рука упиралась в бедро. Он не сбрил своих тонких усов и остроконечной бородки, по моде эпохи Людовика XIII.
   Когда он вошел, в комнате распространился тонкий аромат его духов, всегда одних и тех же у элегантных людей и женщин большого света, так что создается впечатление, что это благоухание свойственно им самим.
   Однако в духах Арамиса чувствовалось еще что-то церковное, отдававшее ладаном; аромат этот не пьянил, он проникал в человека, не ласкал чувства, а вызывал почтение.
   Войдя в комнату, Арамис, не останавливаясь ни на мгновение, не произнеся ни слова – любые слова показались бы излишними в такую минуту, подошел к переодетому мушкетеру и сжал его в объятиях с такой нежностью, в которой самый подозрительный человек не обнаружил бы холодности или притворства.
   Д'Артаньян также горячо обнял его.
   Портос схватил нежную руку Арамиса своей громадной рукой, и д'Артаньян заметил, что Арамис протянул колоссу левую руку, как, должно быть, всегда делал. Портос, наверное, десятки раз причинял боль его пальцам, унизанным перстнями.
   Покончив с приветствиями, Арамис посмотрел прямо в лицо д'Артаньяну, предложил ему стул, а сам сел в тени, предоставив свету падать на лицо собеседника. Эта уловка, обычная для дипломатов и для женщин, весьма напоминала прикрытия, которых ищут противники на поединках.
   Д'Артаньян понял намерение Арамиса, но не показал виду. Он знал, что попался, но именно поэтому чувствовал себя на пути к открытиям. Он был старым воякой и не боялся мнимого поражения, надеясь извлечь из него все выгоды.
   Первым заговорил Арамис.
   – Ах, дорогой друг, милый д'Артаньян! – сказал он. – Какой радостный случай!
   – Этот случай, мой почтенный товарищ, я назвал бы дружбой, – ответил д'Артаньян. – Я вас отыскал, как всегда, когда мне хотелось предложить вам какое-нибудь предприятие или когда у меня было несколько свободных часов, которые я мог посвятить вам.
   – А! – без всякого подъема произнес Арамис. – Вы искали меня?
   – Ну да, дорогой Арамис, – вмешался Портос, – и вот доказательство: он нашел меня в Бель-Иле. Правда, любезно?
   – А-а… – протянул Арамис, – в Бель-Иле…
   «Ну вот, – подумал д'Артаньян, – мой простодушный Портос, сам того не подозревая, начал обстрел».
   – В Бель-Иле? – спросил Арамис. – В этой дыре, в этой пустыне! Да, это действительно любезно.
   – А я сообщил ему, что вы в Ванне, – все тем же тоном продолжал Портос.
   Д'Артаньян улыбнулся тонкой, почти иронической улыбкой.
   – Ну, нет, я и сам знал это, я только хотел посмотреть…
   – Что?
   – Жива ли еще наша прежняя дружба; забьются ли при свидании наши сердца, огрубевшие от старости; вырвется ли еще из них радостный крик, которым приветствуют друзей.
   – И что же? Вы должны быть довольны! – сказал Арамис.
   – Так себе.
   – Почему?
   – Портос мне сказал: «тес!», а вы…
   – Что я?
   – А вы меня благословили.
   – Что делать, мой друг, – с улыбкой проговорил Арамис. – Благословение – величайшая драгоценность бедного прелата.
   – Полноте, друг мой!
   – Уверяю вас.
   – А между тем в Париже говорят, что Ванн одно из лучших епископств Франции.
   – А вы говорите о благах временных? – с рассеянным видом заметил Арамис.
   – Понятно: ведь я ими дорожу.
   – Тогда поговорим о них, – с улыбкой произнес Арамис.
   – Вы признаете, что вы один из богатейших французских прелатов?
   – Дорогой мой, раз вы заводите речь о деньгах, скажу вам, что Ванн приносит двадцать тысяч ливров ежегодного дохода, ни больше ни меньше. В этой епархии сто шестьдесят приходов.
   – Недурно, – заключил Д'Артаньян.
   – Великолепно!.. – сказал Портос.
   – Но, – продолжал мушкетер, не спуская глаз с Арамиса, – не навсегда же вы похоронили себя здесь?
   – Простите, но я не признаю таких слов.
   – Мне кажется, что, живя так далеко от Парижа, человек чувствует себя похороненным.
   – Мой друг, я старею, – ответил Арамис. – Столичный шум и суета не годятся больше для меня. В пятьдесят семь лет ищешь покоя и размышлений.
   Здесь я их нашел. Что может быть суровее и в то же время прекраснее этой страны? Здесь, дорогой Д'Артаньян, я нашел противоположное всему тому, что когда-то любил. А в конце жизни необходимо жить не так, как жил в начале. Порой ко мне наведываются удовольствия прежних времен, не отвлекая, однако, меня от забот о спасении души. Я еще живу на земле, а между тем с каждым часом приближаюсь к небу.
   – Какое красноречие, мудрость, скромность! Вы – образцовый прелат, Арамис, поздравляю.
   – Но, – с улыбкой ответил Арамис, – ведь вы же не для того только навестили меня, чтобы осыпать комплиментами… Скажите: что привело вас сюда? Неужели я так счастлив, что могу оказать вам какую-нибудь услугу?
   – По счастью, нет, дорогой друг, – сказал мушкетер. – Ведь я богат и свободен.
   – Богаты?
   – Да, конечно, не так, как вы или Портос. У меня около пятнадцати тысяч ливров ренты.
   Арамис недоверчиво посмотрел на него. Глядя на скромный костюм своего друга, он не мог допустить мысли, что мушкетер разбогател.
   Д'Артаньян понял, что пора объясниться, и рассказал о своих приключениях в Англии.
   Он видел, как глаза прелата во время его повествования то и дело вспыхивали, а тонкие пальцы трепетали.
   Портос же не Только восхищался д'Артаньяном, а просто преклонялся перед ним и был вне себя от восторга. Когда Д'Артаньян умолк, Арамис спросил:
   – А что же дальше?
   – Вы видите, – отвечал мушкетер, – в Англии у меня есть друзья и собственность, а во Франции – деньги. И я вам предлагаю все, что имею.
   Вот зачем я приехал.
   Несмотря на всю свою твердость, Д'Артаньян не вынес выражения глаз Арамиса и перевел взгляд на Портоса. Так отскакивает шпага, наткнувшись на непреодолимое препятствие, и ищет нового направления.
   – Однако, – сказал епископ, – это довольно странный костюм для путешествия.
   – Он ужасен, знаю, но мне не хотелось ехать под видом военного или важного вельможи. Разбогатев, я стал скупым.
   – И вы отправились в Бель-Иль? – не дав д'Артаньяну опомниться, спросил Арамис.
   – Да. Я знал, что застану там Портоса и вас, – ответил мушкетер.
   – Меня! – воскликнул Арамис. – Меня? Вот уже год, как я здесь и ни разу не переправился через пролив.
   – О-о! – протянул Д'Артаньян. – Я не считал вас таким домоседом.
   – Ах, дорогой друг, я уже совсем не тот. Мне трудно ездить верхом, и море меня утомляет. Я бедный, простой священник; я вечно страдаю, вечно жалуюсь; стремлюсь к строгой жизни, которая, как мне кажется, приличествует старости; я люблю беседовать со смертью. Я живу на одном месте, мой дорогой д'Артаньян, на одном месте.
   – Тем лучше, мой друг, так как мы, вероятно, будем соседями.
   – Да? – заметил Арамис не без удивления, которого он даже не старался скрыть. – Вы будете моим соседом?
   – Ну да!
   – Каким образом?
   – Я хочу купить доходные солончаки между Пириаком и Круазиком. Представьте себе, мой друг, добыча соли даст около двадцати процентов чистого барыша: никаких убытков, никаких лишних затрат. Океан – верный, аккуратный поставщик – через каждые шесть часов будет приносить вклад в мою кассу. Я первый парижанин, придумавший такое предприятие. Не надо только разглашать этого. Мы скоро будем соседями. Я получу полосу в три лье за тридцать тысяч ливров.
   Арамис бросил взгляд на Портоса, точно спрашивая, правда ли все это, не кроется ли тут какая-нибудь ловушка, но вскоре, точно устыдясь желания прибегнуть к такому слабому помощнику, он собрал все силы для нового штурма или новой обороны.
   – Мне говорили, что у вас были неприятности при дворе, но что вы вышли из них так, как выходили из всякого положения, мой милый Д'Артаньян, то есть с воинскими почестями.
   – Я! – воскликнул мушкетер с громким смехом, который, однако, не мог замаскировать его смущения, так как слова Арамиса внушили ему мысль, что прелату известно его новое положение при короле. – Расскажите мне об этом, мой милый Арамис!
   – Да, мне, бедному епископу, затерянному в глуши, рассказывали, что король сделал вас поверенным своей любви.
   – К кому?
   – К госпоже Манчини.
   Д'Артаньян вздохнул свободно.
   – Не отрицаю, – ответил он.
   – Король, говорят, увлек вас на заре за Блуаский мост, чтобы побеседовать со своей красавицей.
   – Совершенно верно, – согласился д'Артаньян. – А, вам это известно?
   Ну, в таком случае вам также известно, что я в тот же день подал в отставку.
   – Это правда?
   – О, друг мой, вполне.
   – И тогда вы поехали к графу де Ла Фер? Ко мне? К Портосу?
   – Да.
   – Чтобы просто навестить нас?
   – Нет. Я не знал, что вы не свободны, и хотел увезти вас с собой в Англию.
   – Да, понимаю, и тогда вы, изумительный человек, один выполнили то, что хотели предложить нам сделать вчетвером. Я подозревал, что вы играли некоторую роль в этой замечательной реставрации, узнав, что вас видели на приемах у короля Карла, который говорил с вами как друг, вернее, как человек, вам обязанный.
   – Но как вы узнали все это? – спросил д'Артаньян, опасавшийся, что сведения Арамиса подробнее, чем ему бы этого хотелось.
   – Дорогой друг, – сказал прелат, – моя дружба похожа на заботливость старого ночного сторожа, который сидит в башенке у нас на молу. Этот человек каждый вечер зажигает фонарь, чтобы светить судам, возвращающимся домой. Он скрыт в своей будочке, и рыбаки его не видят; но он внимательно следит за ними, ищет их, зовет, ведет в гавань. Я похож на этого сторожа. Время от времени до меня доходят вести, напоминая обо всем, что я любил. И я слежу за старыми друзьями в бурном жизненном море; я, бедный наблюдатель, которому господь дал будочку, провожаю их мысленным взором.