Дюма Александр. Виконт де Бражелон или десять лет спустя

   – Король?
   – Конечно, король; он не только самый ревнивый, но и самый могущественный из всех.
   – О, дорогая!
   – Дальше!
   – В какое же осиное гнездо вы попали!
   – А вы хотите идти за мной?
   – Конечно, хочу. Однако…
   – Однако…
   – Однако, пока есть еще время, я думаю, было бы благоразумнее вернуться.
   – А я, напротив, думаю, что было бы благоразумнее сразу же овладеть всеми этими интригами.
   – Вы не справитесь.
   – С вашей помощью я справлюсь и с десятью. Это моя стихия, дорогой мой. Я создана для придворной жизни, как саламандра создана, чтобы жить в огне.
   – Ваше сравнение нисколько не успокаивает меня, дорогая. Я слышал от очень ученых людей, что, во-первых, саламандр не существует, а во-вторых, если бы они и существовали, то выходили бы из огня совершенно изжаренными.
   – Ваши ученые, может быть, отлично знают все, что касается саламандр, но они не скажут вам того, что я сейчас скажу, а именно: Оре де Монтале меньше чем через месяц суждено стать первым дипломатом при французском дворе!
   – Пожалуй, но при условии, что я буду вторым.
   – Идет; союз наступательный и оборонительный, разумеется.
   – Только остерегайтесь писем.
   – Я буду отдавать их вам, по мере того как они будут поступать ко мне.
   – Что скажем мы королю о принцессе?
   – Что принцесса все еще любит короля.
   – Что скажем мы принцессе о короле?
   – Что она поступит весьма опрометчиво, если не будет щадить его.
   – Что скажем мы Лавальер о принцессе?
   – Что вздумается. Лавальер наша.
   – Наша?
   – Вдвойне.
   – Как так?
   – Во-первых, благодаря виконту де Бражелону.
   – Объяснитесь.
   – Надеюсь, что вы не забыли, что господин де Бражелон писал много писем мадемуазель де Лавальер.
   – Я ничего не забываю.
   – Эти письма получала я, и я их прятала.
   – Значит, они у вас?
   – У меня.
   – Где же – здесь?
   – О нет, они в Блуа, в знакомой вам комнатке.
   – Милая комнатка, комнатка, наполненная любовью, преддверие дворца, в котором я когда-нибудь поселю вас! Но простите, вы говорите, что все эти письма в той комнатке?
   – А вы не прятали их в шкатулку?
   – Конечно, в ту самую шкатулку, куда я прятала письма, полученные от вас, и мои собственные письма, когда дела или развлечения мешали вам приходить на свидание.
   – Отлично! – воскликнул Маликорн.
   – Почему вы так довольны?
   – Потому, что мне не придется ездить за письмами в Блуа. Они у меня здесь.
   – Вы привезли шкатулку?
   – Она была мне дорога, потому что она ваша.
   – Так храните ее хорошенько. В шкатулке есть документы, которые впоследствии будут стоить очень дорого.
   – Я это знаю. Именно поэтому я смеюсь, и смеюсь от всего сердца!
   – Теперь последнее слово.
   – Почему же последнее?
   – Нам нужны будут помощники?
   – Никаких.
   – Лакеи, горничные?
   – Нет, никого. Это не годится. Вы сами будете отдавать письма и сами получать их. Никаких обид! Если господин Маликорн и мадемуазель Ора не будут устраивать свои дела сами, то дела эти попадут в чужие руки.
   – Вы правы. Но что такое происходит у господина де Гиша?
   – Ничего; он открывает окно.
   – Бежим скорее!
   И оба исчезли; заговор был составлен.
   Действительно, в комната графа де Гиша открылось окно. Но это он сделал не только для того, чтобы, как предположили бы несведущие, постараться увидеть тень принцессы через занавески; графа волновали не одни только любовные чувства.
   Как мы уже сказали, к нему только что приехал курьер, посланный Бражелоном. Бражелон писал де Гишу. Граф дважды перечитал письмо Рауля, которое произвело на него глубокое впечатление.
   – Странно! Странно! – шептал он. – Какими могучими средствами судьба влечет людей к цели!
   И, отойдя от окна, – поближе к свету, он в третий раз перечитал это письмо, строки которого жгли его мозг и глаза.
 
    «Кале,
    Дорогой граф!
    Я встретил в Кале г-на де Варда, который был тяжело ранен на дуэли с герцогом Бекингэмом.
    Де Вард, как вы знаете, человек храбрый, но мстительный и злобный.
    Он говорил мне о вас, уверяя, что очень к вам расположен; говорил также о принцессе, которую он находит красивой и любезной. Он догадался о вашей любви к известной вам особе.
    Он говорил также о той, кого я люблю, и выразил мне большое сочувствие, сопровождая его такими темными намеками, что я сперва испугался, но потом приписал их его привычке держаться таинственно.
    Дело вот в чем.
    Он получил из Фонтенбло известия. Вы понимаете, их мог сообщить ему только г-н де Лоррен.
    Говорят, так сообщается ему в этих известиях, что в сердце короля произошла перемена. Вы знаете, кого это касается. Кроме того, сообщается в этих же известиях, говорят об одной фрейлине, которая дает повод к злословию.
    Эти неопределенные фразы отняли у меня сон. Я пожалел, что мой характер, прямой и слабый, несмотря на известную долю упрямства, помешал мне ответить на эти утверждения.
    Так как г-н де Вард уезжал в Париж, то я не стал его задерживать объяснениями. Сознаюсь откровенно, мне казалось неделикатным подвергать допросу человека, раны которого едва зарубцевались.
    Короче говоря, он уехал – уехал, по его словам, для того, чтобы посмотреть на любопытное зрелище, которое, наверное, в самом скором времени будет представлять двор. Прощаясь, он поздравил меня и выразил соболезнование. Я не понял ни того, ни другого. Я был сбит с толку своими мыслями и недоверием к этому человеку, недоверием, которого, как вам хорошо известно, я никогда не мог преодолеть.
    Но едва он уехал, мой ум прояснился. Невозможно предположить, чтобы человек с таким характером, как де Вард, не подлил некоторой дозы яду в свои разговоры со мной. Поэтому в таинственных словах г-на де Варда, наверное, вовсе нет таинственного смысла, который я мог бы приложить к себе или к известной вам особе.
    Принужденный, по приказанию короля, немедленно ехать в Англию, я не имею никакого намерения бежать за г-ном де Вардом, чтобы получить объяснение его недомолвок; но я посылаю вам курьера и пишу письмо, из которого вы узнаете обо всех моих сомнениях. Выступайте от моего имени; я размышлял, вы действуйте.
    Господин де Вард скоро приедет в Фонтенбло; узнайте же, что означают его намеки, если только вам это неизвестно. Г-н де Вард уверял также, будто герцог Бекингэм уехал из Парижа, осчастливленный принцессой. В ответ на эти слова я немедленно обнажил бы шпагу, если бы не находил, что служба королю обязывает пренебрегать личными счетами.
    Сожгите это письмо, которое вам доставит Оливен.
    Оливен воплощение верности.
    Очень прошу вас, дорогой граф, напомнить обо мне мадемуазель де Лавальер, ручки которой я почтительно целую.
    Обнимаю вас.
    Виконт де Бражелон».
    «Р.S. Если случится что-нибудь серьезное, – все следует предвидеть, дорогой друг, – пошлите в Лондон курьера с одним только словом: „Приезжайте“, – и я буду в Париже через тридцать шесть часов после получения вашего письма».
 
   Де Гиш вздохнул, сложил письмо в третий раз и, вместо того чтобы сжечь его, как приказал Рауль, спрятал его в карман.
   Ему хотелось еще несколько раз перечитать эти строки.
   – Сколько тревоги и вместе с тем какое доверие! – прошептал граф. – В этом письме вся душа Рауля; он забывает в нем о графе де Ла Фер и говорит о своем уважении к Луизе. Ах, – продолжал де Гиш с угрозой, – вы вмешиваетесь в мои дела, г-н де Вард? Хорошо же, я займусь вашими! Бедный Рауль, твое сердце поручает мне сокровище; я буду охранять его, не бойся!
   Дав такое обещание, де Гиш послал за Маликорном с просьбой явиться к нему как – можно скорее.
   Маликорн тотчас же явился; его поспешность была первым следствием беседы с Монтале.
   Чем больше расспрашивал де Гиш, тем больше разгадывал Маликорн его намерения. В результате, после двадцатиминутного разговора, в течение которого де Гиш рассчитывал узнать всю правду о Лавальер и о короле, он узнал только то, что видел собственными глазами. Между тем Маликорн узнал или угадал, как вам будет угодно, что у Рауля рождаются подозрения и что де Гиш собирается стеречь сокровища Гесперид. Маликорн согласился принять на себя роль дракона.
   Де Гиш вообразил, будто он сделал все для своего друга, и теперь занялся собой.
   На другой день вечером стало известно о возвращении де Варда и о посещении им короля. После этого визита выздоравливающий должен был посетить принца, Де Гиш поспешил к принцу.

Глава 19.
КАК ДЕ ВАРД БЫЛ ПРИНЯТ ПРИ ДВОРЕ

   Принц принял де Варда с такой отменной благосклонностью, которую внушает человеку легкомысленному надежда на получение интересных новостей.
   Де Варда никто не видел целый месяц, так что он был лакомым блюдом.
   Обласкать его означало прежде всего проявить неверность по отношению к старым друзьям, а в неверности всегда заключена какая-то прелесть; кроме того, такой лаской можно было загладить былые недоразумения. Итак, принц принял де Варда весьма милостиво.
   Шевалье де Лоррен, очень боявшийся соперника, но уважавший в нем характер, во всем схожий с его собственным, но более отважный, – шевалье де Лоррен встретил де Варда еще ласковее, чем принц.
   Как мы уже сказали, любимцем принца был также де Гиш, но он держался немного в стороне, терпеливо – ожидая, когда кончатся все эти нежности.
   Разговаривая с гостями принца и даже с самим принцем, де Вард не терял из виду де Гиша; инстинкт подсказывал ему, что де Гиш пришел ради него. Поэтому, поздоровавшись со всеми, де Вард тотчас же направился к де Гишу. Они обменялись друг с другом самыми изысканными приветствиями.
   После этого де Вард вернулся к принцу и его свите.
   Среди всеобщих поздравлений с счастливым возвращением было доложено о приходе принцессы.
   Принцесса уже знала о приезде де Варда, Ей были известны все подробности его путешествия и дуэли с Бекингэмом. Она не без удовольствия собиралась присутствовать при сообщении, которое должен был сделать ее враг. Принцесса пришла в сопровождении нескольких фрейлин.
   Де Вард самым любезным образом приветствовал принцессу и, как бы открывая враждебные действия, объявил о своей готовности рассказать о герцоге Бекингэме.
   Это был ответ на холодный прием принцессы. Нападение было энергичное; принцесса почувствовала удар, но сделала вид, что он не попал в цель.
   Она мельком взглянула на принца и на де Гиша. Принц покраснел, де Гиш побледнел. Принцесса сохранила бесстрастный вид, однако, сознавая, сколько неприятностей может причинить ей этот враг, она с улыбкой наклонилась в сторону путешественника, который заговорил о чем-то другом.
   Принцесса была смела, даже неосторожна; при всяком отступлении неприятеля она устремлялась вперед. После минутного замешательства она бесстрашно бросилась в огонь.
   – Вы очень страдали от ран, господин де Вард? – спросила она. – Мы здесь узнали, что вам не посчастливилось и вы были ранены.
   Теперь де Варду пришла очередь вздрогнуть; он поджал губы.
   – Нет, принцесса, я почти не чувствовал боли.
   – Однако в такую страшную жару…
   – Морской воздух освежает, принцесса; кроме того, у меня было одно утешение.
   – Вот как! Тем лучше!.. Какое же?
   – Знать, что мой противник страдает больше меня.
   – О! Он был ранен серьезнее вас? Я этого не знала, – заметила принцесса с полнейшим бесстрастием.
   – Вы ошибаетесь, принцесса, или, вернее, делаете вид, что ошибаетесь.
   Его тело не испытывало такой боли, как мое, зато было задето его сердце.
   Де Гиш понял, к чему клонилась борьба: он сделал принцессе знак, умоляя ее прекратить состязание. Но принцесса, не отвечая графу и делая вид, что не замечает его, спросила, продолжая улыбаться:
   – Как, разве герцог Бекингэм был ранен в сердце?
   До сих пор я думала, что раны в сердце неизлечимы.
   – Увы, принцесса, – с изысканной любезностью отвечал де Вард, – все женщины убеждены в этом, и потому они так самонадеянны.
   – Вы неправильно поняли его, моя милая, – нетерпеливо заметил принц.
   – Господин де Вард хочет сказать, что герцог Бекингэм был ранен в сердце не шпагой, а другим оружием.
   – Ах, вот оно что! – воскликнула принцесса. – Господин де Вард пошутил; отлично. Но интересно знать, понравилась бы эта шутка герцогу? Право, очень жаль, что его нет здесь, господин де Вард.
   Глаза молодого человека блеснули.
   – Мне тоже очень жаль, – произнес он, стиснув зубы.
   Де Гиш не пошевелился. Принцесса как будто ждала, что он придет ей на помощь.
   Принц колебался. Тогда выступил шевалье де Лоррен:
   – Принцесса, де Вард отлично знает, что для такого человека, как Бекингэм, получать сердечные раны не новость.
   – Вместо того чтобы приобрести одного союзника, мне приходится иметь дело с двумя врагами, – прошептала принцесса, – врагами сговорившимися, ожесточенными.
   И она переменила тему разговора. Принцы, как известно, имеют право менять темы разговора, и этикет требует уважать это право. Оживление пропало; главные актеры сыграли свои роли.
   Принцесса ушла рано, и принц, желавший расспросить ее, предложил ей руку.
   Шевалье де Лоррен слишком боялся восстановления добрых отношений между супругами, для того чтобы оставить их в покое. Поэтому он направился к апартаментам принца с целью встретить его на обратном пути и уничтожить двумя-тремя словами все благоприятные впечатления, которые принцесса могла оставить в его сердце. Де Гиш сделал шаг по направлению к де Варду, которого тесно обступила кучка придворных. Он выразил таким образом желание поговорить с ним. Де Вард сделал ему глазами и головой знак, что он понял.
   Посторонним это движение показалось дружелюбным.
   Де Гишу недолго пришлось ждать. Освободившись от своих собеседников, де Вард подошел к де Гишу, и, снова обменявшись поклонами, они стали разгуливать по комнате.
   – Благополучно возвратились, дорогой де Вард? – начал граф.
   – Как видите, совершенно благополучно.
   – И веселы по-прежнему?
   – Больше, чем когда-либо.
   – Как я рад!
   – Что поделаешь! В этом мире столько шутовства, столько смешных причуд.
   – Вы правы.
   – Значит, вы согласны со мной?
   – Еще бы! Вы привезли нам новости?
   – Ей-богу, нет; я сам приехал сюда за новостями.
   – Рассказывайте! Вы ведь встречались в Булони с разными людьми и недавно видели одного из моих друзей.
   – Встречался с людьми?.. Видел одного из ваших друзей?..
   – Короткая же у вас память.
   – Ах да: Бражелона!
   – Именно.
   – Который едет с поручением к королю Карлу?
   – Совершенно верно. Разве он ничего не рассказал вам и вы ему ничего не рассказали?..
   – Право, не помню, что я ему говорил, но отлично помню, чего я ему не сказал.
   Де Вард обладал удивительно тонким чутьем. По холодному, исполненному достоинства обращению де Гиша он ясно почувствовал, что разговор принимает дурной оборот. Он решил держаться непринужденно и настороже.
   – Скажите же, пожалуйста, что вы от него утаили? – поинтересовался де Гиш.
   – Все, что касается Лавальер.
   – Лавальер?.. Ничего не понимаю! Что это за странная вещь, которую вы узнали, находясь далеко от Парижа, между тем как Бражелону, находившемуся здесь, ничего не было известно?
   – Вы серьезно задаете мне этот вопрос?
   – Как нельзя более серьезно.
   – Как! Вы, придворный, завсегдатай во дворце, друг принца, фаворит прекрасной принцессы?
   Де Гиш вспыхнул от гнева.
   – О какой принцессе говорите вы? – спросил он.
   – Я знаю только одну, дорогой мой. Я говорю о супруге принца. Разве при дворе есть еще какая-нибудь принцесса? Скажите.
   Де Гиш еле сдерживался; ссора была неминуема. Но де Вард хотел, чтобы поводом для нее была принцесса, а де Гиш затевал ее только ради Лавальер. С этого момента началась полная притворства игра, которая могла длиться до тех пор, пока один из противников не оказался бы серьезно задетым.
   Итак, де Гиш овладел собой.
   – Мне нет никакого дела до принцессы, дорогой де Вард, – заявил де Гиш. – Меня интересует лишь то, что вы сию минуту сказали.
   – Что же я сказал?
   – Что вы кое-что утаили от Бражелона.
   – Иначе говоря – то, что вы знаете так же хорошо, как и я, – отпарировал де Вард.
   – Даю вам слово, что нет!
   – Полно!
   – Если вы мне скажете, я буду знать, – не иначе, клянусь вам!
   – Как! Я приезжаю сюда из Булони, а вы находились здесь и видели собственными глазами то, что молва успела занести в Булонь, – и вы серьезно уверяете меня, что ничего не знаете? Помилосердствуйте, граф!
   – Как вам угодно, де Вард, но повторяю, что я ничего не знаю.
   – Вы скрытничаете; это очень предусмотрительно.
   – Значит, вы и мне не скажете больше, чем Бражелону?
   – Вы притворяетесь глухим; я убежден, что и принцесса не могла бы лучше владеть собой, чем вы.
   «Ах ты, дважды лицемер, – подумал де Гиш, – ты опять возвращаешься к принцессе».
   – Ну, раз нам трудно сговориться относительно Лавальер и Бражелона, продолжал де Вард, – поговорим о ваших личных делах.
   – Никаких личных дел у меня нет, – возразил де Гиш. – Надеюсь, вы ничего не сказали обо мне Бражелону, чего не могли бы повторить сейчас?
   – Нет. Но поймите, де Гиш, что насколько я не осведомлен относительно одних вещей, настолько мне все отлично известно о других. Например, если бы речь зашла о парижских связях герцога Бекингэма, то я мог бы порассказать вам много очень занимательного, так как был его спутником. Не хотите ли послушать?
   Де Гиш вытер вспотевший лоб.
   – Нет, – отвечал он, – тысячу раз нет! Я нисколько не любопытен и не желаю знать того, что меня не касается. Герцог Бекингэм просто мой знакомый, тогда как Рауль – близкий друг. Поэтому мне совершенно безразлично, что случилось с герцогом, и я очень интересуюсь всем, что касается Рауля.
   – Всем, что произошло с ним в Париже?
   – Ив Париже и в Булони. Вы понимаете, я нахожусь здесь; если что-нибудь случится, я дам отпор. Между тем Рауль уехал, и один только я могу выступить на его защиту. Итак, дела Рауля мне важнее моих собственных.
   – Но Рауль вернется.
   – Да, когда исполнит поручение. А до тех пор, вы понимаете, я не могу быть равнодушным к неблагоприятным слухам о нем.
   – Тем более что он проведет в Лондоне немало времени, – с усмешкой заметил де Вард.
   – Вы думаете? – удивился де Гиш.
   – Еще бы! Неужели вы предполагаете, что его послали в Лондон только с тем, чтобы он съездил туда и вернулся? Ну нет, его послали в Лондон, чтобы он там остался.
   – О граф! – сказал де Гиш, энергично сжимая руку де Варда. – Это очень неприятное для Бражелона предположение, и оно вполне оправдывает то, что он писал мне из Булони.
   Де Вард снова стал хладнокровен; насмешливость слишком увлекла его, и он неосторожно дал своему противнику перевес над собой.
   – Скажите, о чем же он писал вам? – спросил он.
   – Что вы вероломно оклеветали Лавальер и, по-видимому, смеялись над его доверием к этой девушке.
   – Все это правда, – согласился де Вард, – я ожидал услышать от виконта де Бражелона то, что обыкновенно один мужчина говорит другому, когда тот делает оскорбительные намеки. Так, например, если бы я искал с вами ссоры, то сказал бы, что принцесса, отличив своим вниманием герцога Бекингэма, потом отослала его от себя ради вас.
   – О, это нисколько бы не оскорбило меня, дорогой де Вард, – де Гиш принужденно улыбался, несмотря на то, что огонь струился по его жилам. Такая милость слаще меда.
   – Согласен, но если бы я непременно хотел вызвать вас на ссору, я бы постарался уличить вас во лжи; я рассказал бы вам об одной роще, где вы встретились с этой знаменитой принцессой, о коленопреклонениях, о целованиях ручек, и тогда вы, человек скрытный, живой и обидчивый…
   – Клянусь вам, – перебил его де Гиш с судорожной улыбкой на губах, клянусь, это не задело бы меня, и я не стал бы опровергать вас. Что делать, милейший граф, я так создан; ко всему, что касается меня, я отношусь с ледяным равнодушием. Иное дело, когда речь идет об отсутствующем, который, уезжая, просил защищать его честь. Все, что касается этого друга, волнует меня чрезвычайно.
   – Я вас понимаю, господин де Гиш; но что вы там ни говорите, нас не может особенно интересовать сейчас ни Бражелон, ни эта незначительная девушка по имени Лавальер.
   В этот момент через салон проходили несколько придворных, которые слышали только что произнесенные слова и должны были услышать также и дальнейшее.
   Де Вард заметил это и умышленно громко продолжал:
   – О, если бы Лавальер была такой же кокеткой, как принцесса, уловки которой – я согласен, вполне невинные – побудили ее сначала отослать герцога Бекингэма в Англию, а затем изгнать вас. Ведь вы попались в ее сети, не правда ли, сударь?
   Придворные подошли ближе; то были де Сент-Эньян и Маникан.
   – Что делать, дорогой! – засмеялся де Гиш. – Ведь всем известно, что я – фат. Я принял шутку всерьез и подвергся изгнанию; но я увидел свою ошибку, победил тщеславие, склонился перед кем следовало и получил позволение вернуться, принеся повинную и дав себе слово избавиться от своих заблуждений. Вы видите, что я сейчас совершенно бодр и насмехаюсь над тем, что разбивало мне сердце четыре дня тому назад. Но Рауль любим; он не смеется над слухами, которые могут разрушить его счастье; слухами, которые вы передали ему, между тем как, граф, вы знали не хуже меня, не хуже вот этих господ, не хуже всех, что эти слухи гнусная клевета!
   – Клевета! – воскликнул де Вард, взбешенный тем, что благодаря хладнокровию де Гиша попался в ловушку.
   – Ну да, клевета. Вот вам письмо, в котором Рауль сообщает мне, что вы дурно отзывались о мадемуазель де Лавальер, и спрашивает меня, что из сказанного вами об этой девушке правда. Не угодно ли вам, чтобы я пригласил в качестве судей вот этих господ, господин де Вард?
   И совершенно хладнокровно де Гиш прочитал вслух строки письма, которые касались Лавальер.
   – Теперь, – заявил де Гиш, – для меня совершенно ясно, что вы хотели потревожить покой Бражелона и что ваши слова были продиктованы злобой.
   Де Вард огляделся кругом, чтобы увидеть, не найдет ли он в ком-нибудь поддержки. Но, приняв во внимание, что де Вард прямо или косвенно оскорбил Лавальер, которая являлась в настоящее время героиней дня, придворные отрицательно покачали головой, и де Вард ни в ком не встретил сочувствия.
   – Господа, – сказал де Гиш, инстинктивно угадывая воодушевлявшее всех чувство, – наш спор с господином де Бардом касается таких щекотливых вопросов, что никому не следует слышать больше того, чем вы слышали. Поэтому я прошу вас позволить нам окончить этот разговор наедине, как подобает дворянам, когда один из них уличил другого во лжи.
   – Господа, господа! – раздались возгласы.
   – Разве вы находите, что я был не прав, защищая мадемуазель де Лавальер? – спросил де Гиш. – В таком случае я признаю свою ошибку и беру обратно все обидные слова, которые я мог сказать господину де Варду.
   – Что вы! – отозвался де Сент-Эньян. – Мадемуазель де Лавальер – ангел!
   – Воплощенная добродетель и целомудрие! – поддержал его Маникан.
   – Вот видите, господин де Вард, – поклонился де Гиш, – не я один беру под свою защиту бедную девушку. Господа, вторично обращаюсь к вам с просьбой оставить нас наедине. Вы видите, что оба мы совершенно спокойны.
   Придворные охотно разошлись. Молодые люди остались одни.
   – Недурно разыграно, – сказал де Вард графу.
   – Не правда ли? – спросил тот.
   – Что делать, в провинции я покрылся ржавчиной, тогда как вы, граф, научились здесь как нельзя лучше владеть собой и привели меня в смущение; в женском обществе всегда приобретаешь что-нибудь. Примите же мои поздравления.
   – Принимаю.
   – И разрешите мне передать поздравления также принцессе.
   – Теперь, дорогой мой де Вард, можете хоть кричать об этом.
   – Не раздражайте меня!
   – О, я вас не боюсь! Все знают, что вы злой человек. Если вы заговорите о принцессе, вас сочтут трусом, и принц сегодня же вечером прикажет повесить вас на своем окне. Говорите же, дорогой де Вард, говорите сколько угодно!
   – Я побежден.
   – Но еще не в такой степени, как вы заслуживаете.
   – Я вижу, что вы с радостью положили бы меня на обе лопатки.
   – И даже больше!
   – Только вы выбрали неудачный момент, дорогой граф; после недавно сыгранной мной партии партия с вами мне не по силам. Я потерял слишком много крови в Булони; при малейшем усилии мои раны раскроются, и, право, ваша победа будет стоить вам очень дешево.
   – Это правда, – согласился де Гиш, – хотя, появившись в нашем обществе, вы сделали вид, что совсем здоровы и что руки ваши действуют превосходно.
   – Руки действуют, это верно; но ноги очень ослабели, и, кроме того, после этой проклятой дуэли я ни разу не брался за шпагу, вы же, бьюсь об заклад, фехтовали каждый день, чтобы игра не оказалась опасной для вас.
   – Даю вам слово, сударь, – отвечал де Гиш, – что уже шесть месяцев, как я не упражнялся.
   – Нет, граф, после зрелых размышлений я не стану драться, по крайней мере с вами. Подожду Бражелона, который, по вашему мнению, сердит на меня.
   – Нет, вам не дождаться Бражелона! – вскричал де Гиш, выйдя из себя.
   – Ведь вы сами сказали, что Бражелон может задержаться в Лондоне, а тем временем ваш злобный ум успеет сделать свое дело.