Дюма Александр. Виконт де Бражелон или десять лет спустя

   – Граф де Ла Фер, принцесса, был достаточно вознагражден милостями короля за те небольшие услуги, которые он имел честь оказать ему, и я отвезу его величеству уверение в уважении, преданности, благодарности со стороны отца и сына.
   – Вы знаете моего брата, виконт?
   – Нет, ваше высочество; я буду иметь счастье видеть его величество в первый раз.
   – Вы не нуждаетесь в рекомендации. Но если вы все же сомневаетесь в своих личных достоинствах, смело скажите, что я ручаюсь за вас.
   – Ваше высочество слишком добры.
   – Нет, господин де Бражелон. Я помню, как мы ехали вместе, и заметила вашу большую сдержанность рядом с безумствами, которые направо и налево от вас совершали два величайших сумасброда – граф де Гиш и герцог Бекингэм. Но не будем сейчас вспоминать их, поговорим о вас. Вы едете в Англию, чтобы получить там место? Простите меня за этот вопрос. Я задаю вам его не из простого любопытства, а из желания быть чем-нибудь вам полезной.
   – Нет, принцесса. Я еду в Англию, чтобы исполнить поручение, которое его величество изволил дать мне; вот и все.
   – И вы рассчитываете вернуться во Францию?
   – Как только выполню поручение, если его величество король Карл Второй не даст мне других приказаний.
   – Я уверена, что он, во всяком случае, попросит вас остаться у него подольше.
   – Так как я не осмелюсь противоречить его величеству, я заранее прошу вас, принцесса, напомнить французскому королю, что один из самых преданных его слуг находится вдали от него.
   – Берегитесь, чтобы в ту минуту, когда он вызовет вас во Францию, его приказание не показалось вам злоупотреблением властью.
   – Я не понимаю вас, принцесса.
   – Французский двор несравненный, я знаю, – но и при английском дворе есть хорошенькие женщины.
   Рауль улыбнулся.
   – Вот улыбка, – сказала принцесса, – которая не предвещает ничего хорошего моим соотечественницам, Вы как будто говорите им, господин де Бражелон: «Я приехал к вам, но сердце мое осталось по ту сторону пролива». Ведь таково значение вашей улыбки?
   – Ваше высочество обладаете даром читать в глубине сердец; и вы теперь понимаете, почему долгое пребывание при английском дворе было бы мне тяжело.
   – И мне незачем спрашивать, пользуется ли взаимностью такой элегантный кавалер.
   – Принцесса, я воспитывался с той, кого я люблю, и мне кажется, что она питает ко мне те же чувства, что и я к ней.
   – Поезжайте скорее, господин де Бражелон, и поскорее возвращайтесь; по вашем приезде мы увидим двух счастливцев, ибо я надеюсь, что на пути к вашему счастью нет препятствий.
   – Увы, принцесса, есть большое препятствие.
   – Какое же?
   – Воля короля.
   – Воля короля?.. Король противится вашему браку?
   – Во всяком случае, откладывает его. Я просил согласия короля через графа де Ла Фер, а его величество, не ответив, правда, категорическим образом, сказал, однако же, что нужно подождать.
   – Разве особа, которую вы любите, недостойна вас?
   – Она достойна любви короля, принцесса.
   – Я хочу сказать – может быть, ее происхождение ниже вашего?
   – Она из знатной семьи.
   – Молода, красива?
   – Семнадцать лет, и для меня восхитительно хороша.
   – Она в провинции или в Париже?
   – Она в Фонтенбло, принцесса.
   – При дворе?
   – Да.
   – Я ее знаю?
   – Она имеет честь состоять фрейлиной вашего высочества.
   – Ее имя? – с беспокойством в голосе спросила принцесса. – Если только, – прибавила она, быстро овладев собой, – это имя не тайна.
   – Нет, принцесса; моя любовь достаточно чиста для того, чтобы не делать из нее тайны, тем более я не скрою ее от вашего высочества. Это мадемуазель Луиза де Лавальер.
   Принцесса не могла удержаться от громкого восклицания, в котором было нечто большее, чем удивление.
   – Ах, Лавальер!.. Та самая, которая вчера…
   Она помолчала.
   – Почувствовала себя дурно, – продолжала принцесса.
   – Да, принцесса. Я только сегодня утром узнал об этом случае.
   – И вы видели ее сегодня?
   – Я имел честь проститься с ней.
   – И вы говорите, – снова заговорила принцесса, делая над собой усилие, – что король… отсрочил вашу свадьбу с этой девочкой?
   – Да, принцесса, отсрочил.
   – И он чем-нибудь объяснил это?
   – Ничем.
   – Давно ли граф де Ла Фер просил у короля согласия на ваш брак?
   – Уже больше месяца, принцесса.
   – Странно.
   И словно облачко затуманило ее глаза.
   – Больше месяца, – повторила она.
   – Да, уже больше месяца.
   – Вы правы, – сказала принцесса с улыбкой, в которой Бражелон мог заметить некоторую принужденность. – Мой брат не должен слишком долго задерживать вас у себя; поезжайте поскорей, и в первом же моем письме в Англию я призову вас от имени короля.
   Принцесса встала, чтобы вручить Бражелону письмо. Рауль понял, что аудиенция окончена; он взял письмо, поклонился принцессе и вышел.
   – Целый месяц! – шептала принцесса. – Неужели я была до такой степени слепа? Неужели он уже целый месяц любит ее?
   И, чтобы отвлечься, принцесса немедленно начала письмо к брату, приписка к которому должна была вызвать Бражелона во Францию.
   Как мы видели, граф де Гиш уступил настояниям Маникана и дал увести себя до конюшен, где они велели оседлать лошадей; потом по описанной нами выше маленькой аллее они поехали навстречу принцу, который после купанья, свежий и бодрый, возвращался в замок, закрыв лицо женской вуалью, чтобы оно не загорело от лучей уже жаркого солнца.
   Принц был в отличном настроении, вызванном созерцанием собственной красоты. Он мог сравнить в воде белизну своего тела с цветом кожи придворных, и благодаря заботам его высочества о своей наружности никто не мог соперничать с ним, даже шевалье де Лоррен. Кроме того, принц довольно успешно плавал, и его нервы после пребывания в холодной воде поддерживали его тело и дух в состоянии счастливого равновесия. Вот почему, завидя де Гиша, галопом ехавшего навстречу на великолепной белой лошади, принц не мог удержаться от радостного восклицания.
   – Мне кажется, дело идет хорошо, – заметил Маникан, прочитав благосклонность на лице его высочества.
   – А, здравствуй, Гиш! Здравствуй, бедняга Гиш! – воскликнул принц.
   – Приветствую вас, монсеньер! – отвечал де Гиш, ободренный тоном Филиппа. – Желаю здоровья, радости, счастья и благоденствия вашему высочеству!
   – Добро пожаловать, Гиш! Поезжай справа. Но придержи своего коня, потому что я хочу ехать шагом под этим зеленым сводом.
   – Слушаю, монсеньер.
   И, последовав приглашению, де Гиш поехал справа от принца.
   – Ну, дорогой де Гиш, – сказал принц, – расскажи, что новенького ты знаешь о том ловеласе, которого я когда-то знал и который приударял за моей женой?
   Де Гиш покраснел как кумач, а принц покатился со смеху, точно слова его были верхом остроумия. Окружающая принца свита сочла нужным последовать его примеру, хотя не расслышала шутки; все разразились громким смехом, который полетел до самых последних рядов кортежа.
   Де Гиш хотя и покраснел, но не растерялся: Маникан смотрел на него.
   – Ах, монсеньер, – отвечал де Гиш, – будьте милосердны к несчастному, не отдавайте меня на растерзание шевалье де Лоррену!
   – Как так?
   – Если он услышит, что вы смеетесь надо мной, он тоже без всякой жалости станет надо мной насмехаться.
   – Над твоей любовью к принцессе?
   – Пощадите, монсеньер!
   – А все же, Гиш, сознайся, ты строил глазки принцессе?
   – Никогда в жизни, монсеньер.
   – Ну, признавайся, из уважения ко мне! Признавайся, я освобождаю тебя от требований этикета, де Гиш. Будь откровенен, как если бы речь шла о мадемуазель де Шале или мадемуазель де Лавальер.
   Тут принц снова залился смехом.
   «Да что же это я играю шпагой, отточенной с обеих сторон? Я раню сразу и тебя, и моего брата: Шале и Лавальер – одна твоя невеста, а другая его будущая любовница.
   – Право, монсеньер, – сказал граф, – вы сегодня в отличном настроении.
   – Да, я сегодня чувствую себя хорошо. Мне приятно видеть тебя.
   – Благодарю, ваше высочество.
   – Ты, значит, сердился на меня?
   – Я, монсеньер?
   – Да.
   – За что же, боже мой!
   – За то, что я помешал твоим сарабандам и испанским романсам.
   – О, ваше высочество!
   – Не отнекивайся. Ты вышел тогда от принцессы с бешеным взглядом; это принесло тебе несчастье, дорогой мой, ты танцевал в балете прескверно.
   Не хмурься, де Гиш; это тебе не идет, ты выглядишь медведем. Если принцесса смотрела на тебя вчера, то я вполне уверен в том, что…
   – В чем, монсеньер? Ваше высочество пугаете меня.
   – Она совсем забраковала тебя.
   И принц снова захохотал.
   «Положительно, – подумал Маникан, – высокий сан не имеет никакого значения, все они одинаковы».
   Принц продолжал:
   – Но ты наконец вернулся; есть надежда, что шевалье снова станет любезен.
   – Почему, монсеньер? Каким чудом я могу иметь влияние на господина де Лоррена?
   – Очень просто, он ревнует к тебе.
   – Да неужели?
   – Я говорю тебе правду.
   – Он мне делает много чести.
   – Понимаешь, когда ты возле меня, он меня ласкает? когда ты уехал, он меня тиранил. И потом, ты знаешь, какая мысль пришла мне в голову?
   – Нет, монсеньер.
   – Когда ты был в изгнании, потому что ведь тебя изгнали, мой бедный Гиш…
   – Кто же был виновником этого, ваше высочество? спросил де Гиш, напуская на себя недовольный вид.
   – О, конечно, не я, дорогой граф! – отвечал его высочество. – Я не просил короля удалять тебя, честное слово!
   – Я знаю, что не вы, ваше высочество, но…
   – Но принцесса! Я этого не буду отрицать. Чем, однако, ты провинился перед ней?
   – Право, ваше высочество…
   – У женщин бывают причуды, я это знаю. Моя жена не составляет исключения. Но если тебя прогнали по ее желанию, то я не сержусь на тебя.
   – В таком случае, монсеньер, – сказал де Гиш, – я несчастлив только наполовину.
   Маникан, который ехал позади де Гиша, не упуская ни одного слова принца, наклонился к самой шее лошади, чтобы скрыть смех.
   – Ты знаешь, твое изгнание внушило мне один план.
   – Да?
   – Когда шевалье де Лоррен, не видя тебя, преисполнился уверенности, что он царит один, и стал дурно обращаться со мной, то я заметил, что моя жена, в противоположность этому злому мальчишке, очень любезна я добра ко мне, несмотря на то что я ею пренебрегаю; и вот я возымел мысль сделаться образцовым мужем, такой редкостью, таким курьезом при дворе: я вздумал полюбить свою жену.
   Де Гиш посмотрел на принца с непритворным удивлением.
   – Ах, ваше высочество, вы, должно быть, шутите? – пробормотал де Гиш дрожащим голосом.
   – Ей-богу, серьезно. У меня есть поместье, которое подарил мне брат по случаю моей свадьбы; у жены есть деньги, и даже большие, потому что она получает сразу и от своего брата, и от своего деверя, из Англии и из Франции. Значит, мы могли бы покинуть двор. Я уехал бы в замок Вилье-Котере, расположенный среди лесов, и мы наслаждались бы безоблачною любовью в тех же местах, где мой дед Генрих Четвертый упивался счастьем с красавицей Габриель… Что ты скажешь по поводу этого плана, де Гиш?
   – Скажу, что он повергает меня в трепет, монсеньер, – отвечал де Гиш, охваченный неподдельным волнением.
   – Ага, я вижу, что ты не вынес бы вторичного изгнания.
   – Я, монсеньер?
   – В таком случае я не возьму тебя с собой, как я предполагал раньше.
   – Как, не возьмете с собой, ваше высочество?
   – Да, если случайно у меня выйдет размолвка с двором.
   – О, монсеньер, все равно я поеду за вашим высочеством на край света!
   – Глупец, – проворчал Маникан, наезжая своей лошадью на де Гиша и чуть не выбив его из седла.
   Затем, проехав мимо него с таким видом, точно ему не удалось сдержать коня, шепнул ему:
   – Да думайте же о том, что вы говорите!
   – Значит, решено, – сказал принц, – если ты так предан мне, я тебя увезу.
   – Куда угодно, ваше высочество, – радостно отвечал де Гиш, – куда угодно, хоть сейчас! Вы готовы?
   И де Гиш со смехом опустил поводья; его лошадь рванулась вперед.
   – Минуточку терпенья, – попросил принц, – заедем в замок.
   – Зачем?
   – За моей женой, черт возьми!
   – Как так? – спросил де Гиш.
   – Конечно, ведь я же говорю тебе, что это план супружеской любви; мне нужно, значит, взять с собой жену.
   – В таком случае, ваше высочество, – отвечал граф, – я в отчаянии, вы лишаетесь де Гиша.
   – Что ты?
   – Да. Зачем вы увозите принцессу?
   – Гм… я замечаю, что я люблю ее.
   Де Гиш слегка побледнел, однако изо всех сил старался сохранить веселый вид.
   – Если вы любите принцессу, ваше высочество, – вздохнул он, – то вам достаточно одной любви и друзья не нужны.
   – Недурно, недурно! – прошептал Маникан.
   – Опять тебя охватывает страх перед принцессой, – заметил принц.
   – Я уже поплатился, ваше высочество; ведь она была виновницей моего изгнания.
   – Боже мой! У тебя отвратительный характер, де Гиш. Как ты злопамятен, мой друг.
   – Хотел бы я видеть вас на моем месте, монсеньер.
   – Положительно, из-за этого ты так плохо танцевал вчера: ты хотел отомстить принцессе, заставляя ее делать неправильные фигуры; ах, де Гиш, это мелко, я расскажу принцессе!
   – Ваше высочество можете говорить ей все, что угодно. Принцесса не возненавидит меня сильнее, чем она ненавидит теперь.
   – Та-та-та, ты преувеличиваешь, и все это из-за каких-то двух недель пребывания в деревне, на которые она обрекла тебя.
   – Ваше высочество, две недели есть две недели, но когда томишься от скуки, то две недели – вечность.
   – Значит, ты не простишь ей этого?
   – Никогда.
   – Полно, полно, де Гиш, будь добрее, я помирю тебя с ней; бывая у нее чаще, ты увидишь, что она совсем не зла и очень умна.
   – Ваше высочество…
   – Ты увидишь, что она умеет принимать, как принцесса, и смеяться, как горожанка; ты увидишь, что когда она захочет, то часы протекают как минуты. Де Гиш, друг мой, тебе нужно изменить мнение о моей жене.
   «Положительно – думал Маникан, – вот муж, которому имя его жены принесет несчастье, и покойный царь Кандавл был сущим тигром по сравнению с его высочеством».
   – Итак, – заключил принц, – надо тебе узнать ее получше. Только мне придется показать тебе дорогу. Принцесса не похожа на других, и поэтому не всякий находит доступ к ее сердцу.
   – Ваше высочество…
   – Не упрямься, де Гиш, иначе мы поссоримся, – сказал принц.
   – Если он этого хочет, – шепнул Маникан на ухо де Гишу, – доставь ему удовольствие.
   – Ваше высочество, – поклонился граф, – я повинуюсь.
   – Для начала мы сделаем вот что, – продолжал принц, – сегодня у принцессы карты; ты пообедаешь со мной, и я тебя приведу к ней.
   – Ваше высочество, – запротестовал де Гиш, – позвольте мне отказаться.
   – Опять! Да ведь это бунт!
   – Вчера принцесса слишком дурно приняла меня при всех.
   – Вот как! – засмеялся принц.
   – Так дурно, что даже не ответила мне, когда я заговорил с ней; может быть, хорошо не иметь самолюбия, но чересчур мало – это чересчур мало, как говорится.
   – Граф, после обеда ты переоденешься и зайдешь ко мне, я буду тебя ждать.
   – Раз ваше высочество приказываете…
   – Приказываю.
   «Он не отстанет, – подумал Маникан, – такие вещи всегда особенно крепко сидят в голове мужей. Ах, почему Мольер не слышал этого мужа, он изобразил бы его в стихах».
   Разговаривая подобным образом, принц и его двор возвратились в замок.
   – Кстати, – вспомнил де Гиш на пороге, – у меня есть поручение к вашему высочеству.
   – Передай твое поручение.
   – Господин де Бражелон уехал в Лондон по приказу короля и просил меня засвидетельствовать почтение вашему высочеству.
   – Отлично, счастливого пути виконту, я его очень люблю. Ступай же одеваться, де Гиш, и возвращайся к нам. А если ты не вернешься…
   – Что тогда произойдет, ваше высочество?
   – Произойдет то, что я велю посадить тебя в Бастилию.
   – Положительно, – сказал со смехом де Гиш, – его высочество принц полная противоположность ее высочеству принцессе. Принцесса ссылает меня в изгнание, потому что недолюбливает меня, принц сажает в тюрьму, потому что слишком любит меня. Благодарю, принц! Благодарю, принцесса!
   – Полно, полно, – остановил его принц, – ты прекрасный друг и отлично знаешь, что я не могу обойтись без тебя. Возвращайся скорее.
   – Хорошо, но мне, в свою очередь, хочется пококетничать, ваше высочество.
   – Да что ты!
   – Я возвращусь к вашему высочеству только при одном условии.
   – Каком?
   – Я должен сделать одолжение одному другу моего друга.
   – Кому?
   – Маликорну.
   – Противное имя!
   – Он с честью носит его, ваше высочество.
   – Допустим. Так что же?
   – Я должен доставить господину Маликорну место у вашего высочества.
   – Какое же место?
   – Какое-нибудь; ну, наблюдение над чем-нибудь.
   – Отлично, это можно будет устроить. Вчера я рассчитал смотрителя дворцовых покоев.
   – Пусть будет смотрителем дворцовых покоев, ваше высочество. А что ему придется делать?
   – Ничего, только смотреть и докладывать.
   – Внутренняя полиция?
   – Именно.
   – О, это как нельзя лучше подходит Маликорну, – вставил Маникан.
   – Вы знаете того, о ком идет речь, господин Маникан? – обратился к нему принц.
   – Очень близко, ваше высочество. Это мой друг.
   – А ваше мнение?
   – Мое мнение, что у вашего высочества никогда не будет такого прекрасного смотрителя дворцовых покоев.
   – А сколько дает эта должность? – спросил граф у принца.
   – Не знаю, только мне всегда говорили, что когда ее занимает подходящий человек, ей цены нет.
   – А что вы называете, принц, подходящим человеком?
   – Само собой разумеется, человека умного.
   – В таком случае я думаю, что монсеньер будет доволен, потому что Маликорн умен, как дьявол.
   – О, тогда это место обойдется мне дорого! – со смехом сказал принц.
   – Ты мне подносишь настоящий подарок, граф.
   – Я так думаю, ваше высочество.
   – Хорошо! Скажи твоему господину Маликорну…
   – Маликорну, ваше высочество.
   – Я никогда не привыкну к этому имени.
   – Ведь вы же произносите правильно Маникан, ваше высочество.
   – Что ж, может быть, со временем научусь говорить Маликорн. Привычка мне поможет.
   – Говорите, говорите, ваше высочество, ручаюсь вам, что ваш инспектор дворцовых покоев не обидится. У него Превосходный характер.
   – В таком случае, дорогой де Гиш, сообщите ему, что он назначен…
   Нет, погодите…
   – Что угодно вашему высочеству?
   – Я хочу сначала на него посмотреть. Если он так же безобразен, как его фамилия, я беру свое слово назад.
   – Ваше высочество знаете его.
   – Я?
   – Конечно. Ваше высочество уже видели его в королевском дворце; доказательством может служить то, что я сам представил его вашему высочеству.
   – Ах да, вспоминаю… Черт побери, это очаровательный малый!
   – Я знал, что ваше высочество должны были заметить его.
   – Да, да, да! Видишь ли, де Гиш, ни я, ни моя жена не хотим, чтобы у нас перед глазами торчали уроды. Моя жена берет себе в фрейлины только хорошеньких; я тоже принимаю в свою свиту только благообразных дворян.
   Таким образом, понимаешь ли, де Гиш, если у меня будут дети, они будут вдохновлены красавицами, а если будут дети у моей жены, то они будут сложены по красивым образцам.
   – Великолепное рассуждение, ваше высочество, – сказал Маникан, одобряя принца взглядом и тоном голоса.
   Что касается де Гиша, то он, вероятно, не нашел рассуждение столь блестящим, потому что выразил свое мнение только нерешительным жестом.
   Маникан пошел сообщить Маликорну приятную новость.
   Де Гиш с видимым неудовольствием отправился переодеваться.
   Принц, напевая, смеясь и поглядывая в зеркало, дожидался обеда в том настроении, которое оправдывало поговорку. «Счастлив, как принц».

Глава 37.
РАССКАЗ НАЯДЫ И ДРИАДЫ

   После обеда все в замке облеклись в парадные платья.
   Обедали обыкновенно в пять часов. Дадим обитателям замка час на обед и два часа на туалет. Каждый, следовательно, был готов к восьми часам вечера.
   В это время начали собираться у принцессы. Ведь как мы уже сказали, в этот вечер принимала принцесса. А вечеров у принцессы никто не пропускал, потому что вечера эти имели прелесть, какой не могла сообщить своим собраниям благочестивая и добродетельная королева. К несчастью, доброта менее занимательна, чем злой язык.
   Однако поспешим сказать, что для принцессы такое наименование не годилось.
   Эта исключительная натура воплощала в себе слишком много подлинного великодушия, благородных порывов и утонченных мыслей, чтобы ее можно было назвать злой. Но принцесса обладала даром упорства, нередко роковым для того, кто обладает им, потому что человек с таким характером ломается там, где другой только согнулся бы, в отличие от покорной Марии-Терезии, она храбро встречала наносимые ей удары.
   Ее сердце отражало каждое нападение, и, подобно подвижной мишени при игре в кольца, принцесса, если только не бывала оглушена сразу, отвечала ударом на удар безрассудному, осмелившемуся вступить в борьбу с ней.
   Была ли то злоба или же просто лукавство? Мы считаем богатыми и сильными те натуры, которые, подобно древу познания, приносят сразу добро и зло, пускают двойную, всегда цветущую, всегда плодоносную ветвь, алчущие добра умеют находить на ней добрый плод, а люди бесполезные и паразиты умирают, поев дурного плода, что совсем не плохо.
   Итак, принцесса, задумавшая быть второй, а может быть, даже первой королевой, старалась сделать свой дом приятным для всех с помощью бесед, встреч, предоставления каждому полной свободы и возможности вставить свое слово, при условии, однако, чтобы слово было метким и острым И именно поэтому у принцессы говорили меньше, чем в других местах.
   Принцесса не терпела болтунов и жестоко им мстила. Она позволяла им говорить Она ненавидела претенциозность и даже королю не прощала этого недостатка. Спесь была болезнью принца, и принцесса взяла на себя крайне трудную задачу вылечить его.
   Поэтов, остроумных людей, красивых женщин она принимала как властительница салона, – достаточно мечтательная, посреди всех своих проказ, чтобы заставить мечтать поэтов; достаточно обворожительная, чтобы блистать среди самых первых красавиц; достаточно остроумная, чтобы самые замечательные люди слушали ее с удовольствием.
   Легко понять, что такие собрания должны были привлекать к принцессе всех; молодежь стекалась на них толпами. Когда король молод, все молоды при дворе.
   Поэтому старые дамы, эти упрямые головы эпохи регентства или прошлого царствования, ворчали; но их недовольство встречали насмешками, издеваясь над этими почтенными особами, которые довели дух господства до такой степени, что командовали отрядами солдат во время войн Фронды, чтобы, как говорила принцесса, сохранить хоть какую-нибудь власть над мужчинами.
   Ровно в восемь часов ее высочество вошла с фрейлинами в большой салон и застала там нескольких придворных, ожидавших ее уже более десяти минут. Среди этих наиболее рьяных гостей она искала взглядом того, кто, по ее мнению, должен был прийти первым. Она не нашла его.
   Почти в то самое мгновение, когда она кончала этот смотр, доложили о приходе принца.
   Принц был великолепен. Все драгоценности кардинала Мазарини, то есть, понятно, те из них, которые министру волей-неволей пришлось оставить, все драгоценности королевы-матери и даже некоторые из камней жены были надеты на нем, так что Филипп сиял, как солнце.
   За ним медленно шел де Гиш в бархатном костюме жемчужно-серого цвета, расшитом серебром и украшенном голубыми лентами; он искусно напускал на себя сокрушенный вид. Костюм графа, кроме того, был отделан тонкими кружевами, не уступавшими, пожалуй, по красоте драгоценностям принца. Перо на его шляпе было красное.
   В этом наряде де Гиш привлекал к себе общее внимание. Интересная бледность, некоторая томность взгляда, матовые руки под пышными кружевными манжетами, меланхолическая складка губ; словом, достаточно было взглянуть на г-на де Гиша, чтобы признать, что не многие французские царедворцы могут потягаться с ним.
   И вот принц, который имел притязания затмить звезду, если бы звезда вздумала состязаться с ним, был совершенно отодвинут на второй план в глазах всех присутствовавших, которые были хотя и молчаливыми, но весьма строгими судьями.
   Принцесса рассеянно взглянула на до Гиша, но как ни мимолетен был этот взгляд, он окрасил ее лицо очаровательным румянцем. Принцесса нашла де Гиша красивым и элегантным и почти перестала сожалеть, что совсем было уже одержанная победа над королем ускользает от нее.
   Итак, помимо ее воли, вся кровь от сердца прихлынула к ее щекам.
   Принц подошел к ней с напыщенным видом. Он не заметил румянца принцессы, а если бы и заметил, то не понял бы его истинной причины.
   – Принцесса, – сказал он, целуя руку жены, – вот несчастный опальный изгнанник, за которого я решаюсь заступиться перед вами. Пожалуйста, примите во внимание, что он принадлежит к числу моих лучших друзей, и я очень просил бы вас оказать ему хороший прием.
   – Какой изгнанник, что за опальный? – перебила принцесса, осматриваясь кругом и останавливая свой взгляд на графе не дольше, чем на других.