Дюма Александр. Виконт де Бражелон или десять лет спустя

   Но принцесса видела все. Она громко приказала Шатильон:
   – Шатильон, поднимите, пожалуйста, платок короля. Он упал на ковер.
   Фрейлина моментально исполнила приказание; король чуть приподнялся на месте, Лавальер смутилась, и все увидели на кресле другой платок.
   – Ах, простите, у вашего величества два платка, – сказала фрейлина.
   Королю пришлось спрятать в карман платок Лавальер вместе с своим собственным. Таким образом, он получая его на память от своей возлюбленной, но возлюбленная лишалась четверостишия, которое стоило королю десяти часов напряженной работы а было, может быть, равноценно целой поэме.
   Понятно, что король рассердился, а Лавальер пришла в отчаяние.
   Но тут произошло невероятное событие. Когда король уходил, его встретил в передней кем-то предупрежденный Маликорн.
   Передние в Пале-Рояле были темные и по вечерам освещались плохо. Король любил полумрак. Известно, что любовь, воспламеняющая душу и сердце, избегает света.
   Итак, в передней было темно; паж освещал факелом дорогу его величеству. Король шел медленно, едва сдерживая гнев. Маликорн чуть не наткнулся на короля и стал просить извинения по всем правилам придворного этикета; но король был в дурном настроении и сердито что-то ответил; Маликорн бесшумно скрылся.
   В этот вечер Людовик немного поспорил с королевой в на другой день утром, проходя в кабинет, почувствовал желание поцеловать платок Лавальер. Он кликнул камердинера.
   – Принесите мне мой вчерашний костюм, но не трогайте ничего в карманах.
   Приказание было исполнено. Король собственноручно обшарил карманы. Он нашел только свой платок; платок Лавальер исчез.
   В то время как король терялся в догадках, ему принесли письмо от Лавальер. Луиза писала:
 
    «Как вы любезны, дорогой государь, прислав мне такие прекрасные стихи! Как ваша любовь изобретательна и постоянна! Можно ли не любить вас?»
 
   «Что же это значит? – подумал король. – Тут какая-то ошибка!»
   – Хорошенько поищите, – приказал он камердинеру. – У меня в кармане должен лежать платок, и если вы его не найдете, если вы его трогали…
   Людовик одумался. Создать государственное преступление из пропажи платка было бы большой неосторожностью. И он прибавил:
   – Я положил в этот платок одну важную бумагу.
   – Государь, – сказал камердинер, – в карманах у вашего величества был только один платок, вот этот.
   – Да, вы правы, – отвечал король, стиснув зубы. – О бедность, как я тебе завидую! Счастлив, кто сам вынимает из кармана носовые платки и записки!
   Он перечитал письмо Лавальер, стараясь сообразить, каким путем его четверостишие могло дойти по назначению. В письме оказалась приписка:
 
    «С вашим же посланным я отправляю свой ответ, так мало достойный стихов».
 
   – Вот как! Теперь у меня есть путеводная нить, – радостно воскликнул Людовик. – Кто принес эту записку?
   – Господин Маликорн, – робко ответил лакей.
   – Пусть он войдет.
   Вошел Маликорн.
   – Вы от мадемуазель де Лавальер? – со вздохом спросил король.
   – Да, государь.
   – Вы относили мадемуазель де Лавальер что-нибудь от меня?
   – Я, государь?
   – Да, вы.
   – Ничего, государь, ровно ничего.
   – А между тем мадемуазель де Лавальер пишет мне об этом.
   – Государь, мадемуазель де Лавальер ошибается.
   Король нахмурил брови.
   – Что это за игра? Почему же мадемуазель де Лавальер называет вас моим посланным? Что вы отнесла этой даме? Отвечайте скорее, сударь!
   – Государь, я отнес мадемуазель де Лавальер носовой платок и больше ничего.
   – Платок… Какой платок?
   – Государь, в ту минуту когда я вчера имел несчастье толкнуть ваше величество… несчастье, которое я буду оплакивать всю жизнь, особенно после того, как ваше величество изволили выразить свое неудовольствие, в ту минуту, государь, я остолбенел от горя и увидел на полу что-то белое.
   – А! – воскликнул король.
   – Я нагнулся, это был платок. Сперва я подумал, что ваше величество, столкнувшись со мной, выронили платок; но, почтительно разглядев его, я обнаружил на нем вензель, и оказалось, что это вензель мадемуазель де Лавальер; я подумал, что мадемуазель де Лавальер уронила платок по дороге в зал, и, когда она возвращалась, я подал ей этот платок. Клянусь, вашему величеству, что все это правда!
   Маликорн говорил так искренне, так огорченно и так робко, что король с величайшим удовольствием слушал его. Он был благодарен ему за эту случайность, как за величайшую услугу.
   – Вот уже второй раз встреча с вами приносит мне счастье, сударь, сказал король, – можете рассчитывать на мое благорасположение.
   На самом деле Маликорн просто-напросто вытащил платок из кармана короля с такой ловкостью, что ему позавидовал бы самый заправский карманник славного города Парижа.
   Принцесса так и не узнала об этом происшествии. Но Монтале намекнула на него Лавальер, и Лавальер впоследствии рассказала все королю, который много смеялся и назвал Маликорна великим политиком. Людовик XIV был прав; всем известно, что он умел разбираться в людях.

Глава 39.
ГДЕ ГОВОРИТСЯ О САДОВНИКАХ, ЛЕСТНИЦАХ И ФРЕЙЛИНАХ

   К несчастью, чудеса не могли продолжаться, а дурное настроение принцессы не менялось к лучшему. Через неделю король уже не мог посмотреть на Лавальер без того, чтобы не встретиться с подозрительным взглядом принцессы.
   Когда назначали прогулку, принцесса немедленно заболевала, не желая повторения сцены во время дождя или под королевским дубом. По нездоровью она не выходила, а с нею оставались и ее фрейлины.
   Не было ни малейшей возможности устраивать ночные свидания. При первой же попытке в этом направлении король потерпел жалкую неудачу.
   Как и в Фонтенбло, он взял с собою де Сент-Эньяна и вместе с ним отправился к Лавальер. Но он застал только мадемуазель де Тонне-Шарант, которая стала кричать: «Пожар, воры!» Прибежал целый легион горничных, надзирательниц и пажей. В результате де Сент-Эньян, оставшийся на месте происшествия, чтобы спасти честь своего господина, навлек на себя строжайший выговор от вдовствующей королевы и принцессы. Кроме того, на следующий день он получил два вызова от представителей семьи Мортмар.
   Пришлось вмешаться королю.
   Эта ошибка произошла потому, что принцесса неожиданно приказала фрейлинам поменяться комнатами, и Лавальер с Монтале должны были теперь ночевать в кабинете своей госпожи.
   Даже переписка стала невозможной: писать под наблюдением такого сурового аргуса, как принцесса, значило подвергаться величайшей опасности.
   Можно себе представить, в какое раздражение и гнев приводили льва все эти булавочные уколы. Король портил себе кровь, изыскивал средства и поскольку он не поверял своих сердечных тайн ни Маликорну, ни д'Артаньяну, то этих средств так и не находилось.
   Напрасно Маликорн время от времени предпринимал героические попытки вызвать короля на признание. Король начинал было клевать, но от стыда или от недоверия выпускал крючок.
   Так, например, однажды вечером он шел через сад, грустно поглядывая на окна принцессы. Маликорн, следовавший за королем вместе с Маниканом, – споткнулся о лестницу, лежавшую в кустах, и сказал своему спутнику:
   – Разве вы не заметили, как я только что споткнулся о лестницу и чуть не упал?
   – Нет, – отвечал рассеянный по обыкновению Маникан, – но, кажется, вы не упали?
   – Простая случайность. Нельзя так бросать лестницу.
   – Да, легко можно сломать себе шею, особенно человеку рассеянному.
   – Я не об этом, я хотел сказать, что опасно так оставлять лестницу под окнами фрейлин.
   Людовик чуть заметно вздрогнул.
   – Почему? – поинтересовался Маникан.
   – Говорите громче, – шепнул ему Маликорн, подталкивая в бок.
   – Почему? – повторил Маникан, повысив голос.
   Король насторожился.
   – Вот, например, – рассуждал Маликорн, – лестница в девятнадцать футов, как раз до окон верхнего этажа.
   Вместо ответа Маникан погрузился в размышления.
   – Спросите же, каких окон, – подсказал ему Маликорн.
   – О каких окнах вы говорите? – громко спросил Маникан.
   – Об окнах принцессы.
   – А-а-а!
   – Я не думаю, конечно, что кто-нибудь решится забраться к принцессе; но в кабинете принцессы, за перегородкой, спят Лавальер и Монтале, две хорошенькие девушки.
   – За тонкой перегородкой? – уточнил Маникан.
   – Видите два ярко освещенных окна в комнатах принцессы?
   – Да.
   – А следующее окно, освещенное не так ярко?
   – Отлично вижу.
   – Ого окно фрейлин. Жарко; смотрите, мадемуазель ре Лавальер выглянула в сад. Ах, предприимчивый влюбленный мог бы многое сообщить ей, если бы знал, что эта лестница доходит до окна.
   – Но вы ведь сказали, что она не одна, что с ней мадемуазель де Монтале.
   – Мадемуазель де Монтале не в счет, это подруга беззаветно преданная, настоящий колодец, куда можно бросать всякую тайну, которая не должна быть разглашена.
   Король не упустил ни одного слова из этого диалога. Маликорн заметил даже, что король замедлил шаги, чтобы дать ему время договорить. Дойдя до двери, он отпустил всех, кроме Маликорна. Никто не удивился; известно было, что король влюблен, предполагали, что он собирается писать стихи при луне. Хотя луны в тот вечер не было, у короля все же могло явиться желание сочинять стихи.
   Все разошлись. Тогда король обратился к Маликорну, почтительно ожидавшему, когда Людовик заговорит с ним.
   – Что вы там болтали о лестнице, господин Маликорн? – спросил он.
   – О лестнице, государь?
   И Маликорн поднял глаза к небу, как бы желая поймать улетевшие слова.
   – Да, о лестнице в девятнадцать футов.
   – Ах да, государь, вспомнил! Я рта не раскрыл бы, если бы знал, что ваше величество можете услышать мой разговор с господином Маниканом.
   – Почему не раскрыли бы рта?
   – Потому что я не хотел бы навлечь выговор на бедного садовника, забывшего убрать ее.
   – Не беспокойтесь… Что же это за лестница?
   – Ваше величество желает ее видеть?
   – Да.
   – Ничего не может быть легче, она вот там, государь.
   – В кустах?
   – Да, в кустах.
   – Покажите мне ее.
   Маликорн подвел короля к лестнице.
   – Вот она, государь.
   – Вытащите ее оттуда.
   Маликорн положил лестницу на дорожку. Король измерил ее длину шагами.
   – Гм!.. Вы говорите, что в ней девятнадцать футов?
   – Да, государь.
   – Мне кажется, что вы ошибаетесь; она короче.
   – Когда она лежит, трудно судить, государь. Приставим ее к дереву или к стене, тогда, при помощи сравнения, будет легче определить длину.
   – Все равно, господин Маликорн, я не поверю, чтобы в этой лестнице было девятнадцать футов.
   – Я знаю, что у вашего величества глазомер превосходен, и все же держал бы пари, что не ошибаюсь.
   Король покачал головой.
   – Есть отличный способ проверить мои слова, – сказал Маликорн.
   – Какой?
   – Всем известно, государь, что нижний этаж дворца восемнадцать футов высоты.
   – Да, как будто восемнадцать.
   – Итак, приставив лестницу к стене, мы можем определить ее длину.
   – Да, это верно.
   Маликорн поднял лестницу, как перышко, и приставил к стене.
   Случайно вышло так, что лестница оказалась под окном комнаты Лавальер. Верхним своим концом она уперлась прямо в карниз, так что, стоя на предпоследней ступеньке, человек среднего роста, например король, мог бы легко переговариваться с обитателями или, вернее, с обитательницами комнаты.
   Едва лестница легла на карниз, как король без дальних слов начал подниматься по ступенькам. Но не успел ни проделать половины своего воздушного пути, как в саду показался патруль швейцарцев и двинулся прямо к молодым людям. Король моментально спустился и скрылся в кустах.
   Маликорн понял, что ему нужно принести себя в жертву. Если бы он последовал примеру короля, патруль стал бы искать и в конце концов нашел бы его или короля, а может быть, обоих. Было бы лучше, если бы нашли только его. Поэтому Маликорн спрятался так неискусно, что его тотчас же схватили. Арестовав Маликорна, патруль отвел его на пост; там он назвал себя, его узнали и отпустили.
   Тем временем, перебегая от куста к кусту, король добрался до черного хода своих апартаментов, посрамленный и разочарованный.
   Шум голосов привлек к окнам Монтале и Лавальер; подошла сама принцесса и стала спрашивать, что случилось.
   Маликорн потребовал д'Артаньяна. Д'Артаньян мигом прибежал на его зов. Напрасны были объяснения Маликорна, напрасно Д'Артаньян принял их во внимание; напрасно эти умные и изобретательные люди придали приключению невинный смысл: Маликорн заявил, что хотел проникнуть к мадемуазель – де Монтале, как несколько дней тому назад г-н де Сент-Эньян пытался ворваться в комнату мадемуазель де Тонне-Шарант.
   Принцесса была непреклонна: если Маликорн действительно намеревался проникнуть по лестнице ночью в со комнаты, чтобы повидать Монтале, то за это покушение его следует примерно наказать. Если же Маликорн действовал не по собственному почину, а как посредник между Лавальер и лицом, которое она не хотела называть, то его преступление было еще более тяжким, потому что оправданием ему не могла бы служить даже все извиняющая страсть.
   Словом, принцесса пришла в крайнее негодование и добилась увольнения Маликорна из штатов принца; в своем ослеплении она не приняла в расчет, что Маликорн и Монтале держат ее в руках благодаря ее ночному визиту к г-ну Гишу и многим другим столь же щекотливым вещам.
   Взбешенная Монтале хотела тотчас же отомстить, но Маликорн убедил ее, что поддержка короля искупает все опалы в мире и пострадать за короля прекрасно. Маликорн был прав. Поэтому хотя Монтале была женщина, он сумел убедить ее.
   Поспешим прибавить, что и король очень помог им утешиться. Прежде всего он наградил Маликорна пятьюдесятью тысячами ливров за потерю места. Затем он принял его к себе на службу, очень довольный, что может отомстить таким образом принцессе за все невзгоды которым подвергались из-за нее он сам и Лавальер. Но Маликорн не мог больше воровать у него платков и измерять для него длину лестниц, и бедный влюбленный чувствовал себя беспомощным.
   Не было никакой надежды на свидание с Лавальер, пока она оставалась в Пале-Рояле. Никакие деньги, никакие награды не могли тут помочь. К счастью, Маликорн не дремал. Ему удалось устроить свидание с Монтале.
   Правда, и Монтале сделала все возможное, чтобы добиться этого свидания.
   – Что вы делаете ночью у принцессы? – спросил он фрейлину.
   – Сплю, – отвечала она.
   – Неужели спите?
   – Конечно.
   – Как это нехорошо! Ужасно, когда девушка спит с таким горем на сердце, как у вас!
   – У меня горе?
   – Разве вы не в отчаянии от разлуки со мной?
   – Нисколько. Ведь вы получили пятьдесят тысяч ливров и место у короля.
   – Все равно, вы страшно огорчены тем, что не можете видеться со мной, как раньше; и вы, наверное, в отчаянии от того, что я потерял доверие принцессы.
   – О да, это правда!
   – Ну, так это горе мешает вам спать по ночам, и вы ежеминутно рыдаете, вздыхаете и громко сморкаетесь.
   – Но, милый Маликорн, принцесса не выносит ни малейшего шума.
   – Я отлично знаю, что не выносит! Поэтому-то, видя ваше неутешное горе, она и постарается поскорее спровадить вас.
   – Понимаю.
   – Этого-то нам и надо.
   – Но что же тогда будет?
   – Будет то, что разлученная с вами Лавальер начнет так стонать и так жаловаться по ночам, что выведет из себя принцессу.
   – Тогда ее переселят в другую комнату.
   – Да, но в какую?
   – В какую? Вот вы и сбиты с толку, изобретательный юноша.
   – Ничуть! Любая комната будет лучше, чем комната принцессы.
   – Вы правы.
   – Так начните сегодня же ночью свои иеремиады.
   – Будьте покойны.
   – И передайте Лавальер то, что я вам сказал.
   – Не бойтесь, она и без того достаточно плачет потихоньку.
   – Так пусть плачет громко.
   И они расстались.

Глава 40.
ГДЕ ГОВОРИТСЯ О СТОЛЯРНОМ ИСКУССТВЕ И ПРИВОДЯТСЯ НЕКОТОРЫЕ ПОДРОБНОСТИ ОБ УСТРОЙСТВЕ ЛЕСТНИЦ

   Совет Маликорна был передан Лавальер, которая нашла его неблагоразумным, но после некоторого сопротивления, скорее вызванного робостью, нежели холодностью, согласилась последовать ему.
   Эта затея – плач и жалобы двух женщин в спальне принцессы – была гениальным изобретением Маликорна. Так как правдивее всего неправдоподобное, естественнее всего невероятное, то эта сказка из «Тысячи и одной ночи» привела как раз к тем результатам, которых ожидал Маликорн. Принцесса сперва удалила Монтале. А через три дня, или, вернее, через три ночи, изгнала также и Лавальер. Ее перевели в комнатку на мансарде, помещавшуюся над комнатами придворных.
   Только один этаж, то есть пол, отделял фрейлин от придворных офицеров.
   В комнаты фрейлин вела особая лестница, находившаяся под надзором г-жи де Навайль. Г-жа де Навайль слышала о прежних покушениях его величества, поэтому, для большей надежности, велела вставить решетки в окна и в отверстия каминов. Таким образом, честь мадемуазель де Лавальер была ограждена как нельзя лучше, и ее комната стала очень похожей на клетку.
   Когда мадемуазель де Лавальер была у себя, – а она почти всегда сидела дома, так как принцесса редко пользовалась ее услугами с тех пор, как она поступила под наблюдение г-жи де Навайль, – у нее оставалось только одно развлечение: смотреть через решетку в сад. И вот, сидя таким образом у окна, она заметила однажды Мали, – прямо в комнате напротив.
   Держа в руке отвес, он рассматривал постройки и заносил на бумагу какие-то формулы. Он был очень похож на инженера, который измеряет из окопов углы бастиона пли высоту крепостных стен. Лавальер узнала Маликорна и кивнула ему. Маликорн, в свою очередь, ответил низким поклоном и скрылся.
   Лавальер была удивлена его холодностью, столь несвойственной характеру Маликорна. Но она вспомнила, что бедный молодой человек из-за нее потерял место и не мог, следовательно, хорошо относиться к ней, особенно если принять во внимание, что она навряд ли могла вернуть ему положение, которого он лишился.
   Лавальер умела прощать обиды, а тем более сочувствовать несчастью.
   Она попросила бы совета у Монтале, если бы ее подруга была с ней; но Монтале не было. В тот час Монтале писала письма.
   Вдруг Лавальер увидела какой-то предмет, брошенный из окна, в котором только что был виден Маликорн; предмет этот перелетел через двор, попал между прутьев решетки и покатился по полу. Она с любопытством нагнулась и подняла его. Это была катушка, на которую наматывается шелк; только вместо шелка на ней была бумажка. Лавальер расправила ее и прочла:
 
    «Мадемуазель!
    Мне очень хочется узнать две вещи.
    Во-первых, какой пол в вашей комнате: деревянный или же кирпичный?
    Во-вторых, на каком расстоянии от окна стоит ваша кровать?
    Извините за беспокойство и пришлите, пожалуйста, ответ тем же способом, каким вы получили мое письмо. Но вам будет трудно бросить катушку в мою комнату, поэтому просто уроните ее на землю.
    Главное же, прошу вас, мадемуазель, считать меня вашим преданнейшим слугой.
    Маликорн.
    Ответ благоволите написать на этом самом письме».
 
   – Бедняга, – воскликнула Лавальер, – должно быть, он сошел с ума.
   И она участливо посмотрела в сторону своего корреспондента, видневшегося в полумраке противоположной комнаты.
   Маликорн понял и покачал головой, как бы отвечая: «Нет, нет, я в здравом уме, успокойтесь».
   Она недоверчиво улыбнулась.
   «Нет, нет, – повторил он жестами. – Голова в порядке». – И постукал по голове. Потом он жестами и мимикой стал увещевать ее: «Пишите скорее».
   Лавальер не видела препятствий для исполнения просьбы Маликорна, даже если бы он был сумасшедшим. Она взяла карандаш и написала: «Деревянный».
   Затем измерила шагами расстояние между окном и кроватью и снова написала: «Десять шагов».
   Сделав это, она посмотрела на Маликорна, который ей поклонился и подал знак, что сейчас спустится во двор.
   Лавальер поняла, что он пошел за катушкой. Она подошла к окну и, соответственно его наставлениям, уронила катушку. Едва катушка коснулась земли, как Маликорн схватил ее и побежал в комнаты г-на де Сент-Эньяна.
   Де Сент-Эньян выбрал или, вернее, выпросил себе жилье как можно ближе к покоям короля; он был похож на те растения, которые тянутся к лучам солнца, чтобы развернуться во всей красе и принести плоды. Его две комнаты были расположены в том же корпусе дворца, где жил Людовик XIV.
   Господин де Сент-Эньян гордился этим соседством, которое давало ему легкий доступ к его величеству, а кроме того, повышало шансы на случайные встречи с королем. В это время он роскошно обставлял свои комнаты в надежде, что король удостоит его своим посещением. Дело в том, что его величество, воспылав страстью к Лавальер, избрал де Сент-Эньяна поверенным своих тайн и не мог обходиться без него ни днем, ни ночью.
   Маликорн был принят графом беспрепятственно, так как был на хорошем счету у короля. Де Сент-Эньян спросил посетителя, нет ли у него какой-нибудь новости.
   – Есть, и очень интересная, – отвечал Маликорн.
   – Какая же? – перебил де Сент-Эньян, любопытный, как все фавориты. Что же это за новость?
   – Мадемуазель де Лавальер переведена в другое помещение.
   – Как так? – воскликнул де Сент-Эньян, вытаращив глаза.
   – Да.
   – Ведь она жила у принцессы?
   – Вот именно. Но принцессе надоело ее соседство, и она поместила ее в комнате, которая находится как раз над вашей будущей квартирой.
   – Почему над моей квартирой? – вскричал де Сент-Эньян, показывая пальцем на верхний этаж.
   – Нет, – отвечал Маликорн, – не здесь, а там.
   И показал на корпус, расположенный напротив.
   – Почему же вы говорите, что ее комната расположена над моей квартирой?
   – Потому что я убежден, что ваша квартира должна быть под комнатой Лавальер.
   При этих словах де Сент-Эньян бросил на бедного Маликорна такой же взгляд, какой бросила на него Лавальер четверть часа назад. Другими словами, он счел его помешанным.
   – Сударь, – начал Маликорн, – разрешите мне ответить на вашу мысль.
   – Как на мою мысль?..
   – Ну да. Мне кажется, вы не совсем поняли, что я вам хочу сказать.
   – Не понял.
   – Вам, конечно, известно, что этажом ниже фрейлин принцессы живут придворные короля и принца.
   – Да, там живут Маникан, де Вард и другие.
   – И представьте, сударь, какое странное совпадение: две комнаты, отведенные для господина де Гиша, расположены как раз под комнатами мадемуазель де Лавальер и мадемуазель де Монтале.
   – Ну так что же?
   – А то, что эти комнаты свободны, потому что раненый де Гиш лежит в Фонтенбло.
   – Ей-богу, ничего не понимаю!
   – О, если бы я имел счастье называться де Сент-Эньяном, я бы моментально понял!
   – И что бы вы сделали?
   – Я тотчас же поменял бы комнаты, которые вы занимаете здесь, на свободные комнаты господина де Гиша.
   – Что за фантазия! – с негодованием сказал де Сент-Эньян. – Отказаться от соседства с королем, от этой привилегии, которой пользуются только принцы крови, герцоги и пэры?.. Дорогой де Маликорн, позвольте мне заявить вам, что вы сошли с ума.
   – Сударь, – с серьезным видом заметил молодой человек, – вы делаете две ошибки… Во-первых, я называюсь просто Маликорн, а во-вторых, я в здравом уме.
   И, вынув из кармана бумажку, прибавил:
   – Вот послушайте, а потом прочтите эту записку?
   – Слушаю, – отвечал де Сент-Эньян.
   – Вы знаете, что принцесса стережет Лавальер, как Аргус нимфу Ио.
   – Знаю.
   – Вы знаете также, что король тщетно пытался поговорить с пленницей, но ни ваял, ни мне не удалось доставить ему этого счастья.
   – Да, вы могли бы сообщить на этот счет кой-какие подробности, бедняга Маликорн.
   – А как вам кажется, чего мог бы ожидать тот, кто придумал бы способ соединить любящие сердца?
   – О, король осыпал бы его своими щедротами.
   – Господин де Сент-Эньян…
   – Ну?
   – Разве вам не хочется отведать королевской благодарности?
   – Понятно, – отвечал де Сент-Эньян, – благодарность моего повелителя за умелое исполнение обязанностей будет для меня крайне драгоценна.
   – Так взгляните на эту бумажку, граф.
   – Что это такое? План?
   – План комнат господина де Гиша, которые, по всей вероятности, станут вашими комнатами.
   – О нет, никогда!
   – Почему?
   – Потому что мои две комнаты составляют предмет вожделений многих придворных, которым я их, конечно, не уступлю: на них покушаются господин де Роклор, господин де Ла Ферте, господин Данжо.
   – В таком случае прощайте, граф. Я предложу одному из этих господ мой план и разъясню связанные с ним выгоды.
   – Почему же вы сами не займете этих комнат? – недоверчиво спросил де Сент-Эньян.
   – Потому что король никогда не удостоит меня своим посещением, а к этим господам пойдет без всяких колебаний.
   – Как, король пойдет к этим господам?
   – Пойдет ли? Десять раз, а не один! Вы меня спрашиваете, будет ли король посещать квартиру, которая расположена в таком близком соседстве с комнатой мадемуазель де Лавальер?
   – Хорошее соседство… в разных этажах.