Дюма Александр. Виконт де Бражелон или десять лет спустя

   – О, хороших домов здесь много, только не для нас.
   – Как не для нас? Для кого же?
   – Да для англичан! Все дома сняты герцогом Бекингэмом.
   – Что? – спросил де Гиш, которого это имя заставило насторожиться.
   – Да, мой дорогой, герцогом Бекингэмом. Его милость прислал заранее курьера, который здесь уже три дня и снял все хорошие помещения в городе.
   – Но ведь не занимает же герцог всего Гавра, черт побери!
   – Конечно, не занимает, потому что он еще не высадился, но когда высадится, займет.
   – Хорошо! Человек, занявший целый дом, довольствуется им и не снимает второго.
   – Да, но два человека?
   – Ну, допустим – два дома… четыре, шесть, десять, если хочешь, но ведь в Гавре домов сто.
   – В таком случае сняты все сто.
   – Невозможно.
   – Ах, упрямец, говорю я тебе, что Бекингэм снял все дома, окружающие здание, где должны остановиться вдовствующая королева Англии и принцесса, ее дочь.
   – Ого, вот это интересно! – сказал де Бард, поглаживая шею своей лошади.
   – Но это так.
   – Вы уверены, господин де Маникан?
   Задавая вопрос, де Вард искоса посмотрел на де Гиша, словно желая узнать, насколько можно доверять его другу.
   Тем временем наступила ночь. Факелы, пажи, лакеи, конюхи, лошади и кареты наводнили порт и площадь. Факелы отражались в канале, который наполнялся водой прилива, а по другую сторону мола виднелись тысячи лиц любопытных матросов и горожан, старавшихся не упустить ни одной подробности зрелища.
   – Но, – вскричал де Гиш, – почему герцог Бекингэм решил так заблаговременно нанять помещения?
   – На это у него была причина, – ответил Маникан.
   – Ты знаешь ее? Скажи!
   – Наклонись.
   – Что же? Этого нельзя сказать громко?
   – Суди сам.
   Де Гиш наклонился.
   – Любовь, – прошептал Маникан.
   – Я ничего больше не понимаю.
   – Скажи лучше: «еще не понимаю».
   – Объясни.
   – Слушай же: говорят, что его высочество герцог Орлеанский будет самым несчастным из мужей.
   – Как? Герцог Бекингэм?..
   – Это имя приносит несчастье особам королевского дома Франции.
   – Итак, герцог?..
   – Уверяют, будто он до безумия влюблен в принцессу и не хочет никого подпускать к ней.
   Де Гиш вспыхнул.
   – Хорошо, хорошо, благодарю, – сжал он руку Маникана. Потом он выпрямился и добавил:
   – Ради бога, Маникан, постарайся, чтобы это не дошло до ушей французов, в противном случае, Маникан, под солнцем нашей страны засверкают шпаги, которым не страшна английская сталь.
   – Впрочем, – продолжал Маникан, – я не знаю, не выдумка ли эта любовь; может быть, все это басни.
   – Нет, – сказал де Гит, стиснув зубы, – это, должно быть, правда.
   – В конце концов какое дело тебе да и мне тоже, станет или нет принц тем, кем был покойный король? Герцог Бекингэм-отец – для королевы; герцог Бекингэм-сын – для молодой принцессы; для всех остальных – ничего.
   – Маникан, Маникан!
   – Черт возьми! Это или факт, или, по крайней мере, общее мнение.
   – Замолчи, – остановил его граф.
   – А почему нужно молчать? – возразил де Вард, – это очень почетно для французской нации. Вы не разделяете моего мнения, виконт?
   – Какого? – грустно спросил Бражелон.
   – Я спрашиваю, не почетно ли, что англичане оказывают честь красоте наших королев и принцесс?
   – Простите, я не знаю, о чем идет речь, и прошу объяснить мне.
   – Герцогу Бекингэму-отцу нужно было приехать в Париж, чтобы его величество король Людовик Тринадцатый заметил, что его жена одна из красивейших женщин французского двора. Теперь нужно, чтобы Бекингэм-сын, в свою очередь, подтвердил красоту принцессы французской крови своим преклонением перед ней. Отныне дипломом на красоту будет служить любовь, внушенная нашим заморским соседям.
   – Извините, – ответил Бражелон, – я не люблю таких шуток. Мы, дворяне, – хранители чести наших королев и принцесс. Если мы будем смеяться над ними, что же останется делать лакеям?
   – Ого, сударь, – возмутился де Вард, уши которого покраснели. – Как я должен понимать ваши слова?
   – Понимайте как угодно, – холодно ответил де Бражелон.
   – Рауль, Рауль, – пытался охладить его де Гиш.
   – Господин де Вард! – воскликнул Маникан, видя, что тот направил свою лошадь в сторону Рауля.
   – Господа, господа, – сказал де Гиш, – не подавайте дурного примера на улице. Де Вард, вы не правы.
   – Не прав? В каком отношении?
   – Не правы в том, что всегда и обо всем говорите дурно, – отрезал Рауль со своим неумолимым хладнокровием.
   – Пощади, Рауль, – шепнул де Гиш.
   – Не деритесь, пока не отдохнете; не то ваш поединок добром не кончится, – сказал Маникан.
   – Вперед, вперед, господа, – вмешался де Гиш, – едемте.
   И, оттеснив лошадей и пажей, он проложил себе путь в толпе, увлекая за собой всю французскую свиту.
   Большие ворота какого-то двора были раскрыты… Де Гиш въехал туда;
   Бражелон, де Вард, Маникан и четверо других дворян последовали за ним.
   Там они устроили нечто вроде военного совета относительно мер, к которым надлежит прибегнуть, чтобы спасти достоинство посольства.
   Бражелон высказался за то, что необходимо уважать право первенства.
   Де Вард предложил захватить город силой, что Маникану показалось чересчур смелым. Он посоветовал прежде всего выспаться. По его мнению, это было самое благоразумное. К несчастью, для того чтобы последовать его совету, не хватало немногого: кроватей и крыши.
   Де Гиш молча думал несколько минут, потом громко сказал:
   – Кто меня любит, за мной!
   – Свита тоже? – спросил паж, подошедший к группе.
   – Все! – крикнул стремительный молодой человек. – Маникан, покажи нам дом, который должна занимать ее высочество принцесса.
   Не понимая намерений графа, его друзья двинулись за ним в сопровождении веселой и шумной толпы народа.
   Со стороны порта, налетая могучими порывами, дул ветер.

Глава 36.
В МОРЕ

   На следующий день погода была спокойнее, хотя все еще дул ветер.
   Солнце поднялось в красном облаке, и его кровавые лучи заискрились на гребнях черных волн.
   С караульных вышек вели непрестанное наблюдение.
   К одиннадцати часам утра заметили судно, которое шло на всех парусах; два других виднелись в полумиле от него. Корабли летели, как стрелы, выпущенные могучим стрелком, но море так волновалось, что быстрота их движения не уменьшала качки, бросавшей суда то на правый, то на левый борт.
   Вскоре форма кораблей и цвет вымпелов показали, что это суда английского флота. Впереди шел корабль с адмиральским флагом; на нем ехала принцесса.
   Немедленно распространилась весть о ее прибытии.
   Вся французская знать устремилась в порт, а народ высыпал на набережную и на мол.
   Через два часа отставшие суда догнали адмиральский корабль, и все три, видимо, не решаясь войти в узкий вход гавани, бросили якорь между Гавром и мысом Гев.
   Тотчас же адмиральский корабль салютовал двенадцатью пушечными выстрелами; форт Франциска I ответил тем же.
   Немедленно сто шлюпок вышли в море; все они были разукрашены богатыми тканями и предназначались для того, чтобы доставить французских дворян на корабли, стоявшие на якоре.
   Но стоило посмотреть, как качались эти шлюпки даже в бухте, – а за молом, точно горы, вздымались и с грохотом разбивались на отмелях волны, – чтобы всякому стало ясно, что ни одна из них не пройдет и четверти расстояния до кораблей. Однако, несмотря на ветер и бурю, лоцманская шлюпка собиралась выйти из порта, чтобы предоставить себя в распоряжение английского адмирала.
   Де Гиш выбирал суденышко поустойчивее, на котором можно было бы добраться до английских кораблей, когда заметил лоцманскую шлюпку.
   – Рауль, – спросил он, – не находишь ли ты, что разумным и сильным существам, вроде нас с тобой, стыдно отступать перед грубой силой ветра и волн?
   – Я как раз думал об этом, – ответил Бражелон.
   – Что же? Давай сядем в шлюпку и поплывем! Хочешь, де Вард?
   – Берегитесь: вы утонете, – пригрозил им Маникан.
   – И главное, попусту, – прибавил де Вард. – При таком ветре вы никогда не доберетесь до кораблей.
   – Значит, ты отказываешься?
   – О да. Я охотно рискну жизнью в борьбе с человеком, – заметил де Вард, искоса взглянув на Бражелона. – Но не имею ни малейшего желания сражаться ударами весел с потоками соленой воды.
   – А я, – сказал Маникан, – если бы даже мне удалось добраться до английских судов, вовсе не желаю губить свой единственный чистый костюм.
   Шлюпку окатит волной, а соленая вода оставляет пятна.
   – Значит, ты тоже отказываешься? – вскричал де Гиш.
   – Решительно, можешь быть уверен, и не раз, а дважды.
   – Тогда я отправлюсь один.
   – Нет, – перебил его Рауль, – я еду с тобой.
   Рауль, хладнокровно взвесивший опасность, счел ее неминуемой; но ему хотелось сделать то, на что не решался де Вард.
   Шлюпка уже отходила. Де Гиш крикнул лоцману:
   – Эй, нам нужно два места!
   И, завернув пять или шесть пистолей в бумагу, он бросил их с набережной в шлюпку.
   – Видно, вы не боитесь соленой воды, молодые господа, – сказал лоцман.
   – Мы ничего не боимся, – ответил де Гиш.
   – Тогда пожалуйте.
   Лоцман подвел шлюпку к берегу. Де Гиш и Рауль один за другим с одинаковой легкостью прыгнули в нее.
   – Старайтесь, молодцы, – сказал де Гиш. – У меня в кошельке есть еще двадцать пистолей; если мы достигнем адмиральского корабля, они ваши.
   Гребцы налегли на весла, и шлюпка полетела по волнам.
   Всех заинтересовала эта опасная затея. Жители Гавра толпились на молу; все следили за шлюпкой. Утлое суденышко то на секунду повисало на пенистых гребнях, то, словно брошенное с высоты, ныряло в глубину ревущей бездны. Тем не менее после часовой борьбы оно подошло к адмиральскому судну, от которого уже отделились две шлюпки, вышедшие на помощь.
   На шканцах адмиральского корабля под балдахином из бархата, отделанного горностаем, сидели вдовствующая королева и молодая принцесса; подле них стоял адмирал, граф Норфолк. Они с ужасом следили, как шлюпка то взлетала к небу, то проваливалась в пучину, а на темном фоне ее паруса выделялись фигуры французских дворян.
   Матросы, стоявшие у борта и взобравшиеся на реи, восхищались храбростью двух смельчаков, ловкостью лоцмана и силой матросов. Торжествующее «ура» встретило де Гиша и де Бражелона, вступивших на корабль. Граф Норфолк, красивый молодой человек лет двадцати шести, пошел навстречу прибывшим.
   Де Гиш и де Бражелон ловко поднялись по спущенному трапу и в сопровождении графа Норфолка подошли поклониться высочайшим особам.
   Уважение, а главное, какая-то безотчетная робость помешали графу де Гишу рассмотреть молодую принцессу. Она же, напротив, тотчас заметила его и спросила мать:
   – Это не принц там, в лодке?
   Королева Генриетта, знавшая принца лучше, чем ее дочь, улыбнулась ошибке, объясняемой самолюбием молодой девушки, и ответила:
   – Нет, это только граф де Гиш, его любимец.
   Принцессе пришлось скрыть невольную симпатию, вызванную смелостью графа.
   Де Гиш наконец отважился взглянуть на принцессу, чтобы сравнить оригинал с портретом.
   Когда он увидел бледное лицо принцессы, ее живые глаза, очаровательные каштановые волосы, трепетные губы, королевское движение руки, милостивое и приветливое, его охватило такое волнение, что он потерял бы равновесие, если бы Рауль не поддержал его. Изумленный взгляд друга и благосклонный жест королевы заставили де Гиша опомниться.
   В немногих словах он объяснил, что его послал принц; потом поклонился адмиралу и знатным англичанам, окружавшим королеву и принцессу.
   Вслед за де Гишем представили Рауля. Он был принят очень милостиво.
   Все знали, какую роль играл граф де Ла Фер при реставрации Карла II; кроме того, именно граф вел переговоры относительно брака, возвращавшего во Францию внучку Генриха IV.
   Рауль превосходно говорил по-английски и служил своему другу переводчиком в его беседе с молодыми английскими вельможами, не знавшими французского языка.
   Вскоре появился молодой человек изумительной красоты, в роскошном костюме и богатом вооружении. Он подошел к королеве и принцессе, которые беседовали с графом Норфолком, и сказал с плохо скрываемым нетерпением:
   – Ваше величество и ваше высочество, пора сходить на берег.
   В ответ на приглашение принцесса поднялась и уже хотела принять руку, которую ей поспешно подал молодой красавец, но адмирал выступил вперед.
   – Простите, милорд Бекингэм, – заговорил он, – сейчас переправа невозможна для дам. Волнение слишком сильно; но к четырем часам ветер, вероятно, спадет. Поэтому мы высадимся только вечером.
   – Позвольте, милорд, – сказал Бекингэм с раздражением, которого он даже не пытался скрыть. – Вы удерживаете дам, не имея на то права. Ее высочество, к счастью, принадлежит Франции, и, как видите, Франция устами своих послов требует ее к себе.
   Он указал рукой на де Гиша и Рауля, в то же время кланяясь им.
   – Я не думаю, – ответил адмирал, – чтобы эти господа желали подвергать опасности жизнь королевы и принцессы.
   – Милорд, эти господа, идя против ветра, переправились на корабль.
   Надо полагать, что опасность для королевы и принцессы будет не большей, если они поплывут по ветру.
   – Эти господа очень храбры, – сказал адмирал. – Вы видели, что многие стояли на набережной, но не решились последовать за ними. Кроме того, они пустились в море, очень бурное даже для моряков, желая как можно скорее приветствовать ее высочество и ее августейшую мать. Я поставлю наших гостей в пример моему штабу, но принцесса и королева в этом не нуждаются.
   Взглянув украдкой на графа де Гиша, принцесса заметила, как краска залила его щеки.
   Бекингэм не уловил этого взгляда: он следил только за Норфолком. Герцог, очевидно, ревновал к адмиралу и горел желанием как можно скорее увезти принцессу с шаткой палубы корабля, где властелином был адмирал.
   – Впрочем, – заметил Бекингэм, – я обращаюсь к мнению принцессы.
   – А я, милорд, – ответил адмирал, – обращаюсь к своей совести и ответственности. Я обещал доставить принцессу во Францию целой и невредимой и сдержу свое обещание.
   – Однако, сударь…
   – Позвольте вам напомнить, милорд, что здесь распоряжаюсь я один.
   – Отдаете ли вы себе отчет в своих словах, милорд? – высокомерно спросил Бекингэм.
   – Вполне, и повторяю: я один командую здесь, герцог, и все повинуются мне – море, ветер, суда и люди.
   Это были прекрасные слова, сказанные с достоинством. Рауль заметил, какое впечатление произвели они на Бекингэма. Герцог вздрогнул всем телом и оперся спиной на одну из колонок балдахина, чтобы не упасть, глаза его налились кровью, и рука легла на эфес шпаги.
   – Герцог, – повернулась к нему королева, – позвольте заметить вам, что я вполне разделяю мнение графа Норфолка. Кроме того, не будь даже этого тумана, мы все же должны были бы уделить несколько часов человеку, который так благополучно и так заботливо доставил нас к берегам Франции, где ему придется расстаться с нами.
   Вместо ответа Бекингэм вопросительно взглянул на принцессу.
   Но принцесса, полускрытая бархатными, расшитыми золотом складками балдахина, не слушала этого спора. Она смотрела на графа де Гиша, который разговаривал с Раулем.
   Это был новый удар для Бекингэма: ему показалось, что во взгляде принцессы Генриетты он прочитал более глубокое чувство, чем простое любопытство.
   Он отошел, шатаясь, к главной мачте.
   – У герцога Бекингэма ноги не моряка, – сказала по-французски вдовствующая королева. – Наверное, поэтому он так сильно желает ступить на твердую землю.
   Молодой человек услышал ее слова, побледнел как смерть и ушел, опустив руки, сливая в одном вздохе давнишнюю любовь с новой ненавистью.
   Между тем адмирал, не обращая больше внимания на недовольство герцога, провел королеву и принцессу в свою каюту на корме, где был подан роскошный обед, достойный присутствующих.
   Адмирал сел справа от принцессы, посадив по левую руку от нее де Гиша. Это место занимал обычно Бекингэм.
   Войдя в столовую, герцог испытал еще один удар. Согласно этикету, который он должен был уважать, как вторую королеву, его понизили и за столом.
   Де Гиш, побледневший от счастья еще больше, чем его соперник от гнева, с трепетом опустился на стул подле принцессы, шуршание шелкового платья которой заставляло сердце графа биться от не изведанного еще доселе наслаждения.
   После обеда Бекингэм быстро подошел к принцессе, чтобы предложить ей руку.
   Теперь настала очередь де Гиша дать урок герцогу.
   – Милорд, – сказал он, – будьте так добры, с этого мгновения не становитесь между ее высочеством принцессой и мной. Теперь ее высочество действительно принадлежит Франции, и если принцесса оказывает мне честь, подавая мне руку, она касается руки принца, брата короля.
   С этими словами он предложил руку принцессе с таким явным смущением и в то же время с таким мужественным благородством, что среди англичан послышался шепот восхищения, а у Бекингэма вырвался тяжелый вздох.
   Рауль любил: Рауль все понял. Оп посмотрел на де Гиша глубоким взглядом, каким мать или друг предупреждают сына или друга об угрожающей ему опасности.
   Наконец к двум часам из-за туч выглянуло солнце.
   Ветер стих; море стало гладким, как зеркало; туман, обволакивавший землю, рассеялся. И тогда показались приветливые берега Франции, усыпанные тысячью белых домов, выделявшихся на зелени деревьев и синеве неба.

Глава 37.
ПАЛАТКИ

   Как мы уже видели, адмирал решил не обращать внимания на грозные взгляды и вспышки гнева Бекингэма. Со времени отплытия из Англии Норфолк успел понемногу привыкнуть к ним. Де Гиш еще не заметил враждебности, которая, казалось, зародилась у молодого лорда против него; однако инстинктивно он чувствовал некоторое нерасположение к фавориту Карла II.
   Королева-мать, женщина опытная и хладнокровная, понимала положение вещей и готовилась в надлежащий момент разрубить запутавшийся узел. Этот момент наступил. Море и ветер стихли. Не прекратилась только буря в сердце Бекингэма. Герцог нетерпеливо твердил вполголоса молодой принцессе:
   – Ради бога, принцесса, умоляю вас, спустимся на берег. Неужели вы не видите, что этот наглец, герцог Норфолк, убивает меня своими заботами о вас, своим обожанием?
   Генриетта улыбнулась, не поворачивая головы, и с выражением нежного упрека и томной дерзости в голосе, придающим отказу оттенок расположения, кокетливо прошептала:
   – Дорогой лорд, я вам повторяю, что вы безумны.
   Мы уже сказали, что ни одна из этих подробностей не ускользнула от Рауля. Он слышал просьбу Бекингэма и слова принцессы; видел, как Бекингэм, получив такой ответ, отступил, вздохнул и провел рукой по лбу. Обладая способностью трезво судить, Рауль понял все и ужаснулся, оценив положение вещей и состояние умов.
   Наконец адмирал велел спустить шлюпки, но умышленно не торопил людей.
   Бекингэм встретил распоряжение адмирала таким взрывом радости, что посторонний наблюдатель счел бы герцога помешанным.
   По распоряжению графа Норфолка большой, разукрашенный флагами баркас медленно спустили с адмиральского корабля; в нем могли поместиться двадцать гребцов и пятнадцать пассажиров. Бархатные ковры, подушки с гербами Англии, цветочные гирлянды составляли главное украшение этого поистине королевского судна.
   Едва оно коснулось поверхности воды, едва гребцы подняли весла, точно взявшие на караул солдаты, в ожидании пока принцесса сойдет с корабля, как Бекингэм подбежал к трапу, надеясь занять место в том же катере. Но королева его остановила.
   – Милорд, – сказала она, – моей дочери и мне не приличествует высаживаться на берег раньше, чем для нас будут приготовлены помещения. Итак, я вас прошу, герцог, отправиться первым в Гавр и позаботиться о том, чтобы все было готово к нашему прибытию.
   Эта просьба была для герцога последним ударом, тем более ужасным, что он был неожиданным. Он покраснел, прошептал что-то, но ничего не смог ответить.
   До сих пор в нем теплилась надежда, что ему удастся побыть около принцессы хоть во время переправы и насладиться до конца мгновениями, которые ему подарила судьба. Но приказание звучало строго.
   Адмирал, слышавший распоряжение королевы, тотчас крикнул:
   – Спустить маленькую шлюпку!
   Команда была исполнена с быстротой, обычной на военных кораблях.
   Опечаленный Бекингэм с отчаянием посмотрел на принцессу, бросил умоляющий взгляд на королеву и другой взгляд, полный гнева, на адмирала.
   Принцесса сделала вид, что ничего не произошло. Королева отвернулась.
   Адмирал улыбнулся.
   Заметив это, Бекингэм, казалось, готов был броситься на Норфолка.
   Королева-мать поднялась с места.
   – Отправляйтесь, сударь, – приказала она.
   Хватаясь за последнюю надежду, Бекингэм спросил, задыхаясь от прилива самых разнообразных чувств:
   – А вы, господа де Гиш и де Бражелон, не отправитесь со мной?
   Де Гиш поклонился.
   – Я и виконт де Бражелон, – ответил он, – находимся в распоряжении королевы. Мы сделаем все, что нам прикажет ее величество.
   И он посмотрел на принцессу. Она опустила глаза.
   – Простите, герцог, – сказала королева, – но граф де Гиш представляет особу принца. Он должен принять нас от лица Франции, как вы, герцог, провожали нас от лица Англии. Следовательно, граф должен сопровождать нас. Кроме того, мы не можем не оказать ему этой небольшой милости и в награду за ту отвагу, которую он проявил, выехав нам навстречу в такую бурную поводу.
   Бекингэм открыл рот, словно собираясь ответить. Однако он или не знал, что сказать, или не подыскал подходящих слов, но только ни один звук не слетел с его губ, и, повернувшись, точно в бреду, он прыгнул в шлюпку прямо с палубы корабля.
   Гребцы едва успели подхватить его и удержать равновесие, ибо сильный толчок чуть не опрокинул лодку.
   – Положительно, герцог сошел с ума, – громко заметил адмирал, обращаясь к Раулю.
   – Я боюсь за него, – ответил Бражелон.
   Высадившись на берег, Бекингэм впал в такое оцепенение, что если бы не встретил своего курьера, посланного им заранее в Гавр в качестве квартирьера, он не нашел бы дороги. Войдя в предназначенный для него дом, он заперся, как Ахилл в своей палатке.
   Баркас королевы и молодой принцессы отошел от адмиральского судна почти в то самое мгновение, как герцог ступил на берег. За первым баркасом отплыл второй, со свитой, придворными и близкими друзьями.
   Все обитатели Гавра, разместившись в рыбацких шаландах, плоскодонках или длинных нормандских лодках, двинулись навстречу королевскому баркасу.
   Пушки фортов гремели. Английские корабли отвечали салютами. Огненные облака вылетали из зияющих жерл, превращались в мягкие клубы дыма, плыли над поверхностью моря и таяли в небесной лазури.
   Принцесса спустилась на набережную. Веселая музыка встретила и сопровождала ее повсюду.
   В то время как Генриетта ступала маленькими ножками по роскошным коврам и цветам, граф де Гиш и Рауль, выбравшись из толпы англичан, направились к зданию, предназначенному для будущей герцогини Орлеанской.
   – Поспешим, – сказал Рауль де Гишу. – Судя по характеру Бекингэма, он устроит какой-нибудь подвох, когда увидит, к чему привело наше вчерашнее совещание.
   – О, – ответил граф, – ведь мы оставили де Варда, это олицетворение твердости, и Маникана, воплощение кротости.
   Тем не менее де Гиш заторопился, и через пять минут они уже были подле ратуши.
   Прежде всего их поразила огромная толпа на площади.
   – Ага, – заметил де Гиш, – по-видимому, наши помещения готовы.
   Действительно, на площади перед ратушей возвышалось восемь чрезвычайно красивых палаток с развевающимися над ними флагами Франции и Англии.
   Палатки окружили ратушу, точно разноцветный пояс. Десять пажей и двенадцать всадников легкой конницы, составлявшие свиту послов, охраняли палатки. Это было удивительное, сказочное зрелище.
   Импровизированные жилища соорудили в течение ночи.
   Убранные внутри и снаружи самыми роскошными тканями, какие только можно было достать в Гавре, палатки образовали кольцо вокруг ратуши, резиденции молодой принцессы. Между ними были протянуты шелковые канаты, охраняемые часовыми. Таким образом, план Бекингэма совершенно рушился, если он действительно хотел отрезать доступ к ратуше для всех, кроме себя и своих англичан.
   Единственный проход, который вел к лестнице здания, не прегражденный шелковыми канатами, охранялся по бокам двумя одинаковыми палатками с флагами.
   Эти две палатки предназначались для де Гиша и Рауля. Во время их отсутствия палатку де Гиша должен был занимать де Вард, а палатку Рауля Маникан.
   Вокруг этих восьми шатров множество офицеров, дворян и пажей, блистая шелками и золотом, жужжали, точно пчелы около улья. Все они были при шпагах и готовы были повиноваться знаку де Гиша или де Бражелона, возглавлявших посольство.
   Еще с улицы, которая вела на площадь, де Гиш и. Рауль заметили щегольски одетого молодого дворянина, скакавшего к ратуше. Толпа любопытных расступалась перед ним. Увидя столь неожиданно появившиеся палатки, он вскрикнул от гнева и отчаяния. Это был Бекингэм, который уже оправился от уроков, полученных на корабле, надел ослепительный костюм и решил дожидаться принцессы и королевы подле ратуши.