Дюма Александр. Виконт де Бражелон или десять лет спустя

 
    «Граф!
    Не удивляйтесь, найдя здесь эту подписанную мною записку, до того, как один из моих друзей, которого я вскоре пришлю, будет иметь честь объяснить вам причину моего визита.
    Виконт Рауль де Бражелон»
 
   Он свернул этот листок и сунул его в замочную скважину двери, ведущей в комнату обоих любовников. Убедившись, что письмо было хорошо видно и Сент-Эньян, возвращаясь домой, не сможет не заметить его, он пошел за принцессой, которая уже успела подняться по лестнице.
   На площадке они расстались. Рауль сделал вид, что бесконечно благодарен ее высочеству. Генриетта искренне или притворно еще раз посочувствовала несчастному, которого она только что обрекла на такие ужасные муки.
   – О, – прошептала она, видя, как он удаляется, бледный, с налитыми кровью глазами, – о, если б я знала, я скрыла бы истину от этого бедного юноши!

Глава 14.
МЕТОД ПОРТОСА

   Изобилие действующих лиц, которых мы ввели в эту длинную повесть, приводит к тому, что каждый из них вынужден появляться только тогда, когда подойдет его очередь, и в зависимости от хода рассказа. Вот почему читатели не имели случая встретиться с нашим давнишним другом Портосом со времени его возвращения из Фонтенбло.
   Почести, оказанные ему королем, не изменили спокойного и добродушного характера достойного дворянина; он всего лишь держал теперь голову чуточку выше, чем прежде, и с тех пор как ему была оказана честь отобедать за королевским столом, в манерах его стало проскальзывать нечто величественное.
   Обеденная зала его величества короля произвела на Портоса неизгладимое впечатление. Владелец Брасье и Пьерфона любил вспоминать, что во время этого достопамятного обеда целая толпа слуг и большое количество офицеров, находясь позади приглашенных, придавали обеду чрезвычайно торжественный вид и заполняли собою залу.
   Портос решил наградить Мушкетона каким-нибудь соответствующим его положению званием, установить иерархию среди остальных слуг и устроить у себя своего рода маленький двор; этому не были чужды крупные полководцы, и в минувшем веке подобную роскошь позволяли себе господа де Тревиль, де Шомберг, де Ла Вьевнль, не говоря уже о Ришелье, Конде и Буйон-Тюренне.
   Почему же Портосу, другу его величества короля и г-на Фуке, барону, королевскому инженеру, не насладиться всеми этими удовольствиями, связанными с богатством и большими заслугами?
   Портоса стал забывать Арамис, занятый, как мы знаем, делами Фуке, немного забросил его и д'Артаньян, поглощенный своею службой. Трюшен и Планше успели ему изрядно наскучить, и он ловил себя на каких-то неясных ему самому мечтаниях. И всякому, кто спросил бы его, ощущает ли он, что ему чего-то недостает, он не обинуясь ответил бы: «Да».
   Как-то после обеда, когда Портос, немного повеселев от хороших вин, но снедаемый честолюбивыми мыслями, старался припомнить во всех подробностях королевский обед и собирался уже вздремнуть, его камердинер явился к нему с докладом, что с ним хочет переговорить виконт де Бражелон.
   Выйдя в соседний зал, Портос обнаружил там своего юного друга, преисполненного, как мы знаем, серьезных намерений.
   Рауль пожал руку Портосу, который, удивившись его мрачному виду, предложил ему сесть.
   – Дорогой господин дю Валлон, я хочу попросить вас об услуге, – сказал Рауль.
   – Вот и чудесно, – ответил Портос. – Только сегодня я получил из Пьерфона восемь тысяч ливров, и если вам нужны деньги…
   – Нет, речь идет не о деньгах, благодарю вас, мой любезнейший друг.
   – Очень жаль! Я не раз слышал, что это наиболее редкая из услуг, но вместе с тем и такая, которую легче всего оказать. Эти слова поразили меня, а я люблю повторять слова, «которые меня поражают.
   – У вас столь же доброе сердце, как здравый ум.
   – Вы слишком добры ко мне. Быть может, желаете пообедать?
   – О нет, я не голоден.
   – Вот как! Что за ужасная страна Англия…
   – Не очень. Но…
   – Если б в ней не было превосходной рыбы и хорошего мяса, там было бы совсем нестерпимо.
   – Да… Я пришел…
   – Слушаю вас. Позвольте мне только утолить жажду. В Париже едят очень солоно. Фу!
   И Портос велел принести бутылку шампанского.
   Он наполнил стакан Рауля, потом свой, отпил большой глоток и возобновил разговор:
   – Это было необходимо, чтобы внимательно слушать вас. Теперь я весь к вашим услугам. Что вам угодно, мой милый Рауль? Чего вы желаете?
   – Выскажите, пожалуйста, свое мнение относительно ссор.
   – Мое мнение? Изложите немного подробнее свою мысль, – ответил Портос, почесывая пальцами лоб.
   – Я хочу сказать: в каком вы бываете настроении, если между кем-нибудь из ваших друзей и посторонним лицом произошла ссора?
   – О, в прекраснейшем, как всегда.
   – Отлично. Что же вы тогда делаете?
   – Когда у моих друзей происходят ссоры, я держусь своего обычного принципа: потерянное время невозвратимо, и всякое дело хорошо улаживается, пока люди еще но остыли.
   – Ах, неужели в этом ваш принцип?
   – Вот именно. Поэтому, едва лишь возникла ссора, я тороплюсь свести друг с другом противные стороны. Вы понимаете, что при таких обстоятельствах невозможно, чтоб дело не было улажено как подобает.
   – Я думал, – удивился Рауль, – что если повести его так, как вы говорите, то оно, напротив…
   – Ни в коем случае. Представьте себе, за мою жизнь у меня было что-то вроде ста восьмидесяти или ста девяноста настоящих дуэлей, не считая случайных встреч.
   – Вот это число! – сказал Рауль с невольной улыбкой.
   – О, это сущие пустяки – я ведь чертовски спокойный. Вот д'Артаньян он свои дуэли насчитывает сотнями. Правда, он суров и придирчив, и я нередко укорял его в этом.
   – Значит, вы, как правило, стремились уладить порученные вам друзьями дела?
   – Но было случая, чтоб я не улаживал их, – ответил Портос с таким добродушием и уверенностью, что Рауль едва не вскочил со своего кресла.
   – Но соглашения, по крайней мере, бывали почетными?
   – О, готов поручиться. Погодите минутку, я объясню вам, в чем состоит второй принцип, которого я придерживаюсь. Как только мой друг посвятил меня в свою ссору, я принимаюсь действовать следующим образом: я немедленно отправляюсь к его противнику, вооружаюсь отменной любезностью и хладнокровием, которые, безусловно, необходимы при этом…
   – Вот потому-то, – с горечью промолвил Рауль, – вы так удачно и уверенно улаживаете дела этого рода.
   – Полагаю, что так. Итак, я отправляюсь к противнику и говорю ему:
   «Сударь, невозможно, чтобы вы не отдавали себе отчета, до какой степени вы оскорбили моего друга».
   Рауль нахмурился.
   – Иногда, и даже часто, – продолжал Портос, – мой друг не подвергался никаким оскорблениям, больше того, он первым наносил оскорбление. Судите-ка сами, ловко ли я приступаю к делу?
   Портос расхохотался. И, пока гремел его смех, Рауль думал:
   «Мне решительно не везет. Де Гиш заморозил меня своей холодностью, д'Артаньян издевается надо мной, а Портос слишком мягок – никто не хочет уладить это дело так, как я считаю нужным. А я-то обратился к Портосу в надежде встретить наконец шлагу вместо рассуждений и уговоров… До чего же мне не везет!»
   Портос отдышался и продолжал:
   – Итак, я одной этой фразою превращаю противника в виновную сторону.
   – Это как когда, – рассеянно заметил Рауль.
   – Нет, это способ проверенный… превращаю его в виновную сторону; тут я расстилаю перед ним всю доступную мне учтивость, дабы довести свой замысел до счастливой развязки. И вот я подхожу с приветливым видом, беру противника за руку…
   – О! – нетерпеливо воскликнул Рауль.
   – И говорю: «Сударь, теперь, когда вы убедились, что нанесли оскорбление, мы можем быть уверены в том, что вы не откажетесь ответить за свои действия. Отныне между моим другом и вами возможны лишь безукоризненно любезные отношения. Ввиду этого мне поручено сообщить вам размеры шпаги моего друга».
   – Как? – воскликнул Рауль.
   – Погодите, это не все. «Размеры шпаги моего друга… Внизу у меня есть запасная лошадь; мой друг ожидает вас там-то и там-то; я увожу вас с собой, по дороге мы захватим вашего секунданта. И дело улажено».
   – И вы мирите противников на месте дуэли? – спросил Рауль, побледнев от досады.
   – Как? – перебил Портос. – Мирю? Это зачем же?
   – Но вы говорите, что дело улажено?
   – Разумеется, раз мой друг ожидает.
   – Ну, если он ожидает…
   – Если он ожидает, то лишь затем, чтобы предварительно размять себе ноги. А у противника тело напряжено после лошади ни занимают позицию, мой друг убивает врага. Вот и все.
   – Ах, он убивает его? – удивился Рауль.
   – Еще бы! Разве я выбираю себе друзей среди тех, кто дает убивать себя? У меня сто один друг, во главе которых могут быть названы ваш почтенный отец, Арамис и д'Артаньян, а они, как кажется, люди, о которых не скажешь, что пред тобою покойник.
   – О, милый барон! – воскликнул в восторге Рауль. И он с жаром поцеловал Портоса.
   – Значит, вы одобряете этот метод? – спросил великан.
   – Одобряю, и так одобряю, что обращусь к вашей помощи сегодня же, без промедления, сию же минуту. Вы как раз тот человек, которого мне не хватало.
   – Отлично! Я к вашим услугам. Вы желаете драться?
   – Во что бы то ни стало.
   – Это вполне естественно. С кем же?
   – С господином де Сент-Эньяном.
   – Я его знаю… Это очаровательный молодой человек, в он был чрезвычайно любезен со мной, когда я имел честь обедать у короля. Разумеется, я ему также отвечу любезностью, даже если б это не входило в мои привычки. Что же, он оскорбил вас?
   – Смертельно.
   – Черт подери! Я могу употребить слово «смертельно»?
   – Если угодно, даже какое-нибудь еще посильнее.
   – Это очень удобно.
   – Вот и улажено дело, не так ли? – улыбаясь, сказал Рауль.
   – Разумеется… Где вы намерены дожидаться его?
   – О, это сложно, простите. Граф де Сент-Эньян – близкий друг короля.
   – Я это слышал.
   – И если мне доведется убить его…
   – Вы его, несомненно, убьете. Но вы сами должны позаботиться насчет своей безопасности; ведь эти вещи делаются теперь без больших затруднений. Если б вы жили в мои времена, вот было бы славно!
   – Милый друг, вы меня не поняли. Я хочу сказать, что эту дуэль не так-то просто устроить; ведь де Сент-Эньян друг короля, и король может узнать заранее.
   – Ну нет! Вам же знаком мой метод: «Сударь, вы оскорбили моего друга и…»
   – Да, я знаю.
   – А потом: «Сударь, лошадь внизу». И я увожу его прежде, чем он успеет с кем-нибудь перемолвиться хотя бы словечком.
   – Но даст ли он так легко увезти себя?
   – Черт подери! Хотел бы я поглядеть! Он был бы первый… Правда, современные молодые люди… Ну что ж, если понадобится, я унесу его на руках.
   И Портос, присовокупив к словам дело, поднял Рауля вместе со стулом.
   – Отлично, – сказал молодой человек со смехом. – Теперь нам остается уяснить еще последний вопрос.
   – Какой вопрос?
   – Вопрос об оскорблении, которое мне нанес де Сент-Эньян.
   – Но тут больше не о чем говорить.
   – Нет, дорогой господин дю Валлон, у современных людей, как вы выражаетесь, существует правило, согласно которому причины вызова должны быть объяснены.
   – Да, по вашей новой системе оно действительно так. В таком случае расскажите мне суть вашего дела.
   – Видите ли…
   – Проклятие! Вот уж и затруднение. В прежние времена нам никогда не приходилось вдаваться в подробности. Дрались, потому что дрались. Что до меня, я никогда не искал лучшей причины.
   – Вы совершенно правы, друг мой.
   – Слушаю вас. Каковы же ваши мотивы?
   – Долго рассказывать. Но так как все же придется вдаваться в подробности…
   – Да, да, черт подери. Это нужно в соответствии с требованиями повой системы.
   – И так как, повторяю, придется вдаваться в подробности, и, с другой стороны, дело мое представляет множество затруднений и требует полной тайны…
   – Еще бы!
   – Вы сделаете мне величайшее одолжение, если передадите графу де Сент-Эньяну – и он поймет – только то, что он оскорбил меня, во-первых, своим переездом.
   – Переездом… Хорошо, – сказал Портос и принялся загибать пальцы на руке. – Дальше.
   – Далее, тем, «что устроил люк в своей новой квартире.
   – Понимаю – люк. Черт, это существенно! Понятно, что это должно было вызвать в вас ярость. И как смел этот бездельник устраивать люки, не переговорив предварительно с вами! Люки! Тысяча чертей! Да у меня и то нет ничего похожего, если не считать моей подземной тюрьмы в Брасье!
   – Вы добавите, что последнее мое основание считать себя оскорбленным – это портрет, который хорошо знаком графу де Сент-Эньяну.
   – Ну вот, еще и портрет!.. Подумать только! Переезд, люк и портрет.
   Но, друг мой, и одного из этих трех оснований достаточно, чтобы все дворяне Франции и Испании перерезали друг другу горло, а ведь это немало.
   – Значит, милый мой, вы теперь в достаточной мере осведомлены?
   – Я беру с собой и вторую лошадь. Выбирайте место вашего поединка и, пока вы будете дожидаться, поупражняйтесь в плие и в выпадах, это придает телу редкую гибкость.
   – Благодарю вас. Я буду ждать в Венсенском лесу, возле монастыря Меньших Братьев.
   – Прекрасно… но где же мне искать этого графа де Сент-Эньяна?
   – В королевском дворце.
   Портос зазвонил в колокольчик солидных размеров. Появился слуга.
   – Мое придворное платье, – приказал он, – и мою лошадь. И еще одну лошадь со мной.
   Слуга поклонился и вышел.
   – Ваш отец знает об этом? – спросил Портос.
   – Нет, но я напишу ему.
   – А д'Артаньян?
   – Господин д'Артаньян тоже не знает. Он осторожен и отговорил бы меня от дуэли.
   – Однако д'Артаньян умный советчик, – сказал Портос, удивленный в своей благородной скромности, что можно обращаться к нему, когда на свете есть д'Артаньян.
   – Дорогой господин дю Валлон, – продолжал Рауль, – умоляю вас, не расспрашивайте меня. Я сказал все, что мог. Я жажду действий и хочу, чтобы они были суровыми и решительными, такими, какими вы умеете сделать их благодаря предварительной подготовке. Вот почему я обратился именно к вам.
   – Вы будете мною довольны, – кивнул Портос.
   – И помните, дорогой друг, что, кроме нас с вами, никто не должен знать об этой дуэли.
   – Об этих вещах, однако, догадываются, когда находят в лесу мертвеца.
   Ах, милый друг, обещаю вам все на свете, но только я не стану прятать покойника. Он тут, его увидят, этого не избежать. У меня принцип не зарывать его в землю. От этого пахнет убийством. От риска. к риску, как говорят нормандцы.
   – Храбрый и дорогой друг, за дело!
   – Доверьтесь мне, – сказал великан, приканчивая бутылку, в то время как его лакей раскладывал на креслах роскошное платье и кружева.
   Рауль вышел от Портоса с тайною радостью в сердце; он говорил себе:
   «О коварный король! О предатель! Я не могу поразить тебя: короли особы священные! Он твой сообщник, твой сводник, который представляет тебя, этот подлец заплатит за твое преступление! В его лице я убью тебя, а потом подумаем и о Луизе».

Глава 15.
ПЕРЕЕЗД, ЛЮК И ПОРТРЕТ

   Портос, чрезвычайно довольный возложенным на него поручением, которое некоторым образом молодило его, облачился в придворное платье, потратив на свой туалет по крайней мере на полчаса меньше обычного.
   Как человек, который бывал в большом свете, он начал с того, что послал своего лакея узнать, дома ли граф ре Сент-Эньян. Ему ответили, что г-н граф имел честь сопровождать короля в Сен-Жермен вместе со всем двором и только что возвратился. Услышав этот ответ, Портос поспешил и вошел в квартиру графа де Сент-Эньяна в тот самый момент, когда с него только что принялись стаскивать сапоги.
   Прогулка была превосходной. Король, все более и более влюбленный, все более и более счастливый, был очаровательно любезен со всеми. Он расточал вокруг несравненные милости, как выражались в те дни поэты.
   Наши читатели не забыли, что граф де Сент-Эньян был стихотворцем и находил, что доказал это при достаточно памятных обстоятельствах, обеспечивающих за ним это звание. В качестве неутомимого любителя рифм он всю дорогу засыпал четверостишиями, шестистишиями и мадригалами сначала короля, затем Лавальер.
   Король был также в ударе и сочинил дистих. Что же касается Лавальер, то, как всякая влюбленная женщина, она сочинила два премилых сонета.
   Как видит читатель, день для Аполлона был неплохой.
   Возвратившись в Париж, де Сент-Эньян, знавший заранее, что его стихи распространятся по всему городу, занялся с большей придирчивостью, чем во время прогулки, содержанием и формой своих творений. Поэтому он, словно нежный отец, которому предстоит вывезти своих детей в свет, все время задавал себе один и тот же вопрос – найдет ли публика стройными, приглаженными и изящными создания его воображения.
   И вот, чтобы снять с души это тяжелое бремя, Сент-Эньян произносил вслух мадригал, который по памяти прочел королю и который обещал дать ему по возвращении в переписанном виде:
 
    Ирис, я замечал, что ваш лукавый глаз
    Дает не тот ответ, что сердцем был подсказан.
    Зачем же я судьбой печальною наказан
    Любить лишь то, чем я обманут был не раз?
 
   Этот мадригал, хоть и очень изящный для устного чтения, теперь переходил в разряд рукописной поэзии и не вполне удовлетворял Сент-Эньяна.
   Несколько человек нашли мадригал превосходным, и первый среди них был сам автор. Но при ближайшем рассмотрении стихи поблекли в его глазах.
   Сент-Эньян сидел за столом, положив ногу на ногу, и, почесывая висок, повторял свои строки.
   – Пет, последний стих решительно не удался. Надо мной будут издеваться мои собратья бумагомаратели. Мои стихи назовут стихами вельможи, и если король услышит, что я слабый поэт, ему может прийти в голову уверовать в это.
   Предаваясь подобным размышлениям, Сент-Эньян раздевался. Он только что снял камзол и собирался надеть халат, как ему доложили, что его желает видеть барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон.
   – Что за гроздь имен! Я не знаю такого.
   – Это дворянин, – ответил лакей, – который имел честь обедать с господином графом за столом короля во время пребывания его величества в Фонтенбло.
   – У короля в Фонтенбло! – вскричал де Сент-Эньян. – Скорей, скорей, просите сюда этого дворянина.
   Лакей поспешил выполнить приказание. Портос вошел.
   У Сент-Эньяна была память придворного: он сразу узнал провинциального дворянина с несколько забавною репутацией, который, несмотря на улыбки стоявших вокруг офицеров, был обласкан в Фонтенбло королем. Де Сент-Эньян, помня об этом, встретил Портоса с изъявлениями глубокого уважения, что Портос нашел совершенно естественным, так как, входя к противнику, он неуклонно придерживался правил такой же утонченной учтивости.
   Де Сент-Эньян приказал лакею, доложившему о посетителе, пододвинуть Портосу стул. Последний, не видя ничего особенного в такой любезности, сел и откашлялся. Они обменялись обычными приветствиями, после чего граф в качестве хозяина, принимавшего гостя, спросил:
   – Господин барон, какому счастливому случаю обязан я честью вашего посещения?
   – Именно это я и хотел иметь честь объяснить вам, господин граф, – но простите…
   – Что такое, барон?
   – Я чувствую, что ломаю ваш стул.
   – Нисколько, барон, нисколько, – сказал Сент-Эньян.
   – Но я все-таки ломаю его, господин граф, и если не потороплюсь встать, то упаду и окажусь в положении, совершенно неприличном для того серьезного поручения, с которым явился.
   Портос встал, и вовремя, так как ножки стула подогнулись и сиденье опустилось на несколько дюймов. Сент-Эньян стал искать глазами более крепкое кресло, чтобы усадить в него своего гостя.
   – Современная мебель, – заметил Портос, пока граф занимался этими поисками, – современная мебель стала до смешного непрочной. В моей юности, когда я усаживался гораздо энергичнее, чем теперь, я не помню, чтобы мне пришлось сломать хоть когда-нибудь стул, если не говорить о тех случаях, когда я ломал их руками в трактире.
   Де Сент-Эньян ответил на эту шутку любезной улыбкой.
   – Но, – продолжал Портос, садясь на кушетку, которая заскрипела, но все-таки выдержала, – к несчастью, дело не в этом.
   – Как, к несчастью? Разве вы пришли, барон, с дурной вестью?
   – Дурной вестью для дворянина? О нет, господин граф! – вежливо ответил Портос. – Я прибыл затем, чтобы заявить, что вы жестоко оскорбили одного из моих друзей.
   – Я, сударь! – воскликнул де Сент-Эньян. – Я оскорбил одного из ваших друзей? Кого же, назовите, прошу вас!
   – Виконта Рауля де Бражелона!
   – Я оскорбил господина де Бражелона! Право же, сударь, я никак не мог это сделать, так как господин де Бражелон, которого я почти не знаю, которого, могу сказать, я даже совсем не знаю, находится в Англии. Не видя его очень давно, я не мог нанести ему оскорбления.
   – Господин де Бражелон, сударь, в Париже, – говорил невозмутимый Портос, – что же касается оскорбления, то ручаюсь, что вы действительно оскорбили виконта де Бражелона… раз он сам сказал мне об этом. Да, граф, вы оскорбили его жестоко, смертельно, повторяю – смертельно.
   – Невозможно, барон, клянусь вам, решительно невозможно!
   – Впрочем, – добавил Портос, – вы не можете не знать этого обстоятельства, так как виконт де Бражелон сообщил мне в беседе, что предупредил вас запиской.
   – Я не получал никакой записки. Даю вам слово.
   – Поразительно! – ответил Портос. – А Рауль говорит…
   – Вы сейчас убедитесь, что я действительно не получал этой записки, сказал Сент-Эньян и позвонил.
   – Баск, сколько в мое отсутствие принесли записок и писем?
   – Три, господин граф.
   – Какие?
   – Записку от господина де Фьеск, записку от госпожи де Ла Ферто и письмо от господина де Лас Фуэнтес.
   – Это все?
   – Все, господин граф.
   – Говори правду перед господином бароном, самую истинную правду, слышишь! Из-за тебя я буду в ответе.
   – Господин граф, была еще записка от…
   – От кого! Говори скорей!
   – От мадемуазель де Лаваль…
   – Достаточно, – перебил Портос, побуждаемый к этому деликатностью. Прекрасно, я верю вам, господин граф.
   Де Сент-Эньян выслал лакея и собственноручно запер за пим дверь.
   Возвращаясь к своему гостю и глядя прямо перед собой, он вдруг заметил, что из замочной скважины двери, ведущей в соседнюю комнату, торчит бумажка, которая была всунута туда Бражелоном.
   – Что это такое? – спросил он.
   – О, о! – воскликнул Портос.
   – Записка в замочной скважине!
   – Быть может, это и есть паша записка, господин граф, – предположил Портос. – Посмотрите!
   Сент-Эньян вынул бумажку и раскрыл ее:
   – Записка от господина де Бражелона!
   – Видите, я оказался прав. О, если я что-нибудь утверждаю…
   – Принесена сюда самим виконтом де Бражелоном, – пролепетал граф, бледнея. – Но это возмутительно! Как он проник сюда?
   Сент-Эньян позвонил снова, и опять появился Баск.
   – Кто приходил сюда, пока я был на прогулке с его величеством королем?
   – Никто, господин граф.
   – Невозможно! Кто-то здесь был.
   – Нет, господин граф, никто не мог проникнуть сюда, так как ключи были в моем кармане.
   – И тем не менее вот записка, которая была вложена в замочную скважину. Кто-то сунул ее туда. Не могла же она появиться сама по себе!
   Баск развел руками в знак полного недоумения.
   – Возможно, что это сделал господин де Бражелон, – заметил Портос.
   – Значит, он входил сюда?
   – Несомненно, сударь.
   – Но как же, раз ключ был при мне? – продолжал настаивать Баск.
   Де Сент-Эньян прочитал записку и смял ее.
   – Здесь что-то скрывается, – пробормотал он в раздумье.
   Портос, предоставив ему несколько мгновений на размышления, возвратился затем к первоначальному предмету их разговора.
   – Не желаете ли вернуться к вашему делу? – спросил он де Сент-Эньяна, когда лакей удалился.
   – Но его объясняет, по-видимому, эта записка, столь непонятным образом попавшая сюда. Виконт де Бражелон сообщает, что меня посетит один из его друзей.
   – Этот друг – я; выходит, что он сообщает вам о моем посещении.
   – С тем, чтобы передать вызов?
   – Вот именно.
   – И он утверждает, что я оскорбил его?
   – Жестоко, смертельно.
   – Но каким образом, объясните, пожалуйста. Его действия столь таинственны, что мне затруднительно обнаружить в них какой-нибудь смысл.
   – Сударь, – ответил Портос, – мой друг должен располагать достаточными причинами; что же до его действий, то если они, как вы говорите, таинственны, – обвиняйте в этом лишь самого себя.
   Последние слова Портос произнес таким уверенным тоном, что человек, который знал его недостаточно хорошо, должен был бы подумать, что они полны глубокого смысла.
   – Тайна! Допустим. Давайте постараемся разобраться в ней, – сказал де Сент-Эньян.
   Но Портос наклонил голову и изрек:
   – Для вас предпочтительнее, чтобы я не входил в ее рассмотрение; на это есть исключительно серьезные основания.
   – Я очень хорошо понимаю их. Отлично, сударь. Ограничьтесь лишь самым легким намеком; я слушаю вас.
   – Прежде всего тем, – начал Портос, – что вы переехали со старой квартиры.
   – Это правда, я переехал.