Нюхтилин В. Мелхиседек

явлений, не зависящие в своей оценке от тех или иных моральных принципов
отдельных людей).
4. Универсальные категории (Добро и зло непосредственно в "чистом
виде", но не в качестве обобщающих понятий трех предыдущих групп
нравственных категорий).
Теперь можно приниматься за дело и начать с первой группы. Как мы уже в
общих чертах обрисовали - околонравственные понятия, это понятия,
относящиеся к личным качествам человека, чертам его характера, которые тесно
соприкасаются с этикой и могут, как переходить непосредственно в нее, так и
оставаться в пределах моральной оценки только непосредственно данной
отдельной личности, не выходя за ее пределы и не составляя собой тело
истории. Это: самодовольство, скупость, ябедничество, лень, вздорность,
скрытность, тактичность, бестактность, назойливость, щедрость и тому
подобное.
Все эти качества человека могут запросто замыкаться на нем самом, не
выходя за границы его личного быта, и нравственная их оценка здесь чаще
всего возникает только тогда, когда одно из них способствовало бы своим
проявлением, или, наоборот, не способствовало бы, осуществлению какого-либо
действия, последствия которого можно было бы оценивать с моральной позиции.
Например, если человек скуп, то это, как говорится, его личное дело. Он
может с душевной болью расставаться с каждой копейкой, ворочаясь по ночам от
горя при воспоминании о том, что жена вчера купила книжку, на стоимость
которой можно было бы оформить полугодовую подписку на местную газету - и
читай, сколько влезет, хоть каждый день, а книжка всего на два-три дня, а
потом выкинуть. А газета может пригодиться. Но все это будет далеко от
проблем нравственности, потому что другому от этого ни жарко и ни холодно.
Если же этот человек начинает упрекать в расходах домашних и близких, с
кровью сердца постоянно им напоминая, что вы, конечно же, ешьте-пейте, но не
забывайте, что, денежки-то, на дороге не валяются, то это уже та грань, за
чертой которой находится нравственность, но которая еще не до конца
пройдена. А если он по своей скупости отправляет родную мать в дом
престарелых, то здесь он уже совершает страшный грех, не достойный человека,
и ранее просто некая черта его характера уже сама принимает характер
нравственной категории.
Точно также самодовольство может не причинять никому никакого вреда,
если это просто напыщенный индюк, который никого не трогает. Но эта же черта
характера может вызывать и безобидные тяготы общения с таким человеком, если
он в процессе диалога не удовлетворяется до тех пор, пока не услышит от
собеседника похвалы или восхищения в адрес своей персоны. Бывает, такое
трудно дается, но эти трудности не могут апеллировать непосредственно к
нравственности, поскольку ее пока здесь также нет. А вот когда какой-нибудь
чинуша в приступе самодовольства ломает жизнь какому-либо независимому
человеку, публичная правда которого опровергает какой-нибудь глупый постулат
начальника, поднятый подхалимами на высоту цитат Мао Цзэдуна, то он также
переводит некое свое личное качество в состояние нравственной категории, ибо
поступает уже противонравственно.
Таким образом, у этих нравственных категорий может быть совершенно
нейтральный по нравственному значению результат, но может в какой-то момент
выплывать и определенно моральный аспект взаимодействия с жизнью. То есть,
мы не можем считать ни скупость, ни самодовольство, ни леность, ни
вздорность, ни мнительность и т.д. категориями чисто нравственными или, тем
более, чисто безнравственными. Часть этих качеств имеет психическую основу
(жадность, подозрительность, вспыльчивость и пр.) и относится к морали
только в качестве специфически возможной оценки по результату своего
проявления. Другая часть качеств данной группы имеет своей природой просто
низкую культуру (бестактность, грубость, наглость, скандальность), а в этом
случае также нет особой нравственной вины обладателей данных качеств, ибо
они не могут посмотреть на себя с неведомой для них позиции элементарных
приличий, и даже не подозревают о своем хамстве, считая его нормой
взаимоотношений. Здесь же есть и категории, которые можно признать
родственными этическим только относительно комфортности их проявления для
окружающих - назойливость, нытье, ехидство, бравурная нескончаемая
веселость, пошлость, постоянное произнесение сальностей и т.д. Здесь тоже
нет оскорбления нравственности, а есть только определенное состояние души,
которое утомляет тех, кто приблизился к этому состоянию на опасную дистанцию
возможного контакта. До тех пор, пока последствия этих черт характера не
зацепят чем-то другого человека или группу лиц, они не могут никак примыкать
к нравственности.
В общем-то, пока все ясно. Но нетрудно заметить, что мы до сих пор
приводили примеры в основном на тех категориях, которые могут колебаться от
нейтрального к отрицательному. А как обстоит дело с такими
околонравственными категориями, как щедрость, доверчивость, тактичность,
прямота, открытость и т.д., которые заранее предполагают собой какую-то
положительную нравственную оценку, и одновременно относятся к психическому
складу человека? В предыдущем случае мы видим, что сама по себе черта
характера, вне ее осуществления через какие-либо общественные последствия,
моральной значимости не имеет. А похвальная категория? Удивительно, может
быть, но и положительные черты характера сами по себе также не имеют
никакого значения, если они не проявляют какой-либо свой результат в
процессе взаимодействия с миром. Более того, они вообще в таком случае не
имели бы никаких опознавательных признаков похвальности, ибо, что такое,
например, доверчивость сама по себе вне ее демонстрации на какой-либо
жизненной ситуации? Без конкретного действия ни одна из самых положительных
черт характера не видна вообще, и даже, можно сказать, что не существует в
принципе. Открытость по отношению к чему? Обязательность в чем? Тактичность
в каких соприкосновениях с другими? Все эти вопросы говорят об одном -
нельзя показать человека и сказать: "Он доброжелателен", не обосновывая это
какими-либо примерами из его жизни. Такие вещи по разрезу глаз или по группе
крови не утверждаются. Нужно соответствующее действие, которое своим
характером очерчивает характер того, кто это действие совершает.
Следовательно, так как здесь также для появления этических оценок нужна
обязательная возможность проявления в действии, а проявиться в действии
какое-либо качество может только в условиях, когда для этого есть
человеческое сообщество, то мы из всего сказанного уже совершенно
определенно можем сделать первый свой вывод: для того, чтобы существовали
сами понятия нравственности, даже на самых таких элементарных
полукатегорийных уровнях, как в первой группе, необходимо человеческое
общество. История. Иначе вне общества и истории нравственные категории
остаются просто отвлеченными понятиями, которые витают где-то в далях
возможного своего осуществления, но реально не существуют.
То, что мы замкнули нравственность на историю, - это очень хорошо. Это
первый сигнал того, что мы пока идем правильным путем.
Однако здесь можно придти еще к одному соображению, которое имеет
неожиданный интерес. Если вдуматься, то не может остаться не замеченным
следующий парадокс: положительные качества могут в одном случае носить
характер высокой нравственности, а в другом случае иметь такого же порядка
характер полной безнравственности! Это поразительно, но это так! Например,
бесхитростная прямота. Она не всегда уместна. Можно, например, ответить
некоей женщине, которая испросила вашего честного мнения о своей внешности,
следующим образом: "Если от Вашего носа забрать и добавить это к груди,
забыть, что передние зубы у когда-то были, а сейчас их нет, ноги имеют форму
исполненного небрежной рукой овала; не обращать внимания на то, что один
глаз у Вас дергается, а другой косит, (что, очевидно и не позволяет вам чаще
бриться); отвлечься от того, что спина у Вас нигде не заканчивается, но
везде начинается, то с Вами очень даже можно будет кушать в одном
помещении". Это будет прямо. Но будет ли это нравственно? А если сказать ей:
"Мадам, в Вашем облике есть что-то, что не позволит Вас никогда забыть", то
это будет окольно, но вполне нравственно.
Доверчивость также хороша только тогда, когда на ее кону стоит
имущество или здоровье самого носителя этого качества. А если от его
доверчивости зависит жизнь сотен людей, то такая доверчивость не имеет
нравственного права на существование. Например, доверчивый руководитель
проекта может охотно довериться убеждениям шарлатанов от науки при
строительстве железнодорожного моста. После того, как с этого моста
сверзится пассажирский поезд, вряд ли найдется много желающих из тех, кто
падал вместе с составом, утверждать, что доверчивость всегда хороша сама по
себе.
И стеснительность также хороша не везде. Если бы вместе с платьем
женщина не сбрасывала с себя и стеснительность, то вряд ли имела бы смысл и
сама агитация мужчины, направленная на предложение это платье снять. В этом
случае все остальное приобрело бы характер печальной комедии и взаимного
издевательства. Также стеснительность совершенно безнравственна и на
медосмотрах или визитах к венерологу или дерматологу. Если уж человек сам
пришел, то врачебный персонал не должен его ласково и терпеливо уговаривать
долгие часы обнажиться и сделать возможным медицинскую процедуру. Иначе это
вообще переворачивает все с ног на голову, и ставит медиков в
противоестественное состояние непристойного домогательства чужого тела,
продлевая к тому же муки тех больных, которые нетерпеливо ждут медицинского
вспомоществования в очереди.
Тактичность иногда только вредит, и по моральным соображениям
преступна. Например, защищая свою жену от своей же матери, муж просто обязан
поступать бестактно. Пресекая издевательства свекрови над невесткой, сын
поступает высоконравственно относительно справедливости и относительно своей
семьи, обращаясь одновременно не с должным тактом со своей матерью. Но в
данном случае тактичность это то, чем следует пожертвовать во имя
нравственности. Иначе, проявляя высокую тактичность к матери, мужчина не
исполняет своей нравственной обязанности супруга защищать свою жену с одной
стороны, и позволяет этой безнаказанностью все больше морально распускаться
матери, тем самым, умножая количество зла на земле.
Также высоконравственна и бестактность, с которой хозяин пинком под зад
выдворяет за дверь гостя, который напился до зеленых соплей и начинает
выдавать вслух то, о чем все всегда молчат, как о, якобы для них неведомом.
Например, о том, что Ларка с Валеркой перелюбились друг с другом по всякому,
а теперь сидят возле своих супругов, как невинные голубки, а те и не знают,
какие они у них на самом деле не голуби, а сволочи. В этом случае, чем
быстрее сменит хозяин, (к которому это вообще, кстати, не относится), свою
тактичность на бестактную грубость, тем более нравственно он поступит. Так
как только он может на полных основаниях, как уполномоченный на данной
территории, этим силовым образом сохранить "тайну" двоих и уберечь две семьи
от распрей. Это будет весьма нравственно в принципе, но весьма бестактно в
конкретике.
Сын с отцом тоже, в конце концов, обязан поступить максимально
бестактно, если старый хрыч своими домостроевскими порядками пытается лишить
внуков детства, а по-хорошему отступиться от них не хочет.
Мудрость, которая не может измеряться степенью образованности, (ибо
дурак и диплом - вещи не такие уж и несовместные), а определяется как особый
уровень интеллектуальных задатков, весьма ценится и одобряется. Но никто не
может отнять мудрости ни у Сталина, ни у Гитлера, хотя их мудрость
тождественна самому большому нравственному преступлению своей
направленностью. Впрочем, здесь можно привести хорошо известный пример из
Библии, где змей был самым мудрым из всех животных, и это в итоге привело к
тому, что мы теперь рожаем в муках, добываем хлеб в поте лица своего и знаем
смерть.
Вспомним также выражение "медвежья услуга". Оно пошло от басни, в
которой мужик дружил с медведем, а тот в пылу дружбы убил муху у него на
голове огромным камнем. Услужливость, как форма доброжелательности, также
может обернуться совершенным злом, как видим. Да и сама доброжелательность,
по-видимому, также должна осторожно избирать адресата или цель своей
реализации, если хочет оставаться в числе примеров для подражания. Потому
что, к примеру, сострадательный дядя, наливающий мальчугану, поссорившемуся
со своей пассией, водки для утешения, заслуживает вообще одиночной камеры, а
доброжелательность по отношению к преступникам или, например, к
"наперсточникам" и "игровым", раздевающим доверчивых пенсионеров на рынках и
вокзалах, не только противоестественна, но и противонравственна.
При известном желании можно такие перевертыши организовать с любыми
чертами характера, которые, вроде бы, априорно (до практического опыта)
считаются положительными, а в реальном примирении оборачиваются злом.
Таким образом, мы можем сделать второй свой вывод из вышеприведенных
обстоятельств: нравственная категория не имеет непривязанного к конкретным
обстоятельствам, самостоятельного значения в самой себе. Она в одном случае
порицается, а в другом поощряется. Одна и та же категория!
Теперь, переходя непосредственно к нравственности, то есть к тем ее
понятиям, которые определяются не конкретным индивидуальным характером, а
имеют некий признак, которым может наделяться любой человек вне зависимости
от его собственных психических индивидуальных черт, мы посмотрим, как будут
себя вести два наших этих главных вывода дальше. А дальше у нас - моральные
принципы.
К моральным принципам относятся такие понятия, как, например, честь,
правдивость, благородство, честность, верность, сострадательность,
скромность и т.д. Можно сказать, что если околонравственные категории
являются невольными продуктами человеческого характера, то моральные
принципы вырабатываются самими людьми и являются волевым продуктом
человеческого общества. Поэтому наш первый вывод о том, что реализоваться
эти принципы могут только в сообществе людей, здесь вполне применим. Оставь
человека на необитаемом острове с запасом еды на сто лет, и в продолжение
этих ста лет у него не будет ни одной возможности хоть как-то заявить о
своих даже самых высоких принципах - их можно будет для себя выработать, но
их негде будет применить. Они останутся неопознанными. С этим ясно.
Но здесь у нас появляется еще одно основание для еще одного интересного
вывода. Моральные устои данной группы нравственных категорий могут носить
уже некий законодательный характер, то есть являться общеобязательными для
всех. Если психический склад каждого отдельного человека совершенно не
обязывает всех остальных быть, например, такими же открытыми или щедрыми, то
такие понятия, как гостеприимство или честность, прямо-таки всем вменяются.
Следовательно, мы вправе сделать еще один важный для себя вывод -
нравственность может носить характер признаваемого всеми закона,
обязанности, непреложности. Категории нравственности могут носить, (и несут
на самом деле в себе), понятие должного. Итак, зачатки признаков
нравственных категорий, рассмотренные нами на явлениях, прилегающих
непосредственно к нравственности в первой группе, уже сразу не только
усиливаются в данной второй группе нравственных категорий, но и наполняются
совершенно новым содержанием обязательности при переходе от личных
особенностей человека непосредственно в область самой нравственности. А что
происходит с двойной возможностью нравственной оценки самих этих принципов?
Не носят ли они здесь уже неизменно положительного характера, не допуская
своим содержанием никаких оборотных Добру результатов или понятий? Похоже,
что не носят.
Например, все преступления можно разделить на:
1. Зверские (убийство, изнасилование, геноцид, избиение, похищения,
теракты).
2. Плутовские (финансовые аферы, мошенничество, сделки с мнимыми
ценностями, хищения госсобственности, незаконная спекуляция, контрабанда).
3. Хулиганские (драка, оскорбление, бесцельная порча чужого имущества,
нарушение общественного порядка и тишины).
4. Бандитские (рэкет, вымогательство, шантаж, грабежи, унижение личного
достоинства и прав, побуждение к сожительству под угрозой).
5. Маниакальные (растление малолетних, поджоги, эксгибиционизм,
некрофилия, садизм).
6. Бесчестные - воровство.
К чему этот перечень? Не к тому, чтобы нравственно опровергать все эти
мерзости, или нравственно обосновывать, почему это нехорошо. Просто мы
перешли к одному из нравственных принципов, который называется "честь".
Как-то даже на это слово рука не поднимается, правда? А вместе с тем есть
такое понятие, как "воровская честь". У представителей просто бесчестного по
своему чистому характеру вида преступления, оказывается, есть своя честь, и
это не пустые слова, а такой же "нравственный" закон для определенной
категории преступников. Какая честь может быть у вора? Однако если мы
признаем, что честь, как таковая, сама по себе универсальна по положительной
оценке, то мы должны признать наличие чести и у воров, коль скоро они о
чем-то таком, все-таки, заявляют, и признать одновременно, что это хорошо,
ибо если честь есть, то, что еще нужно?
Также мы должны будем в данном случае признать и нравственное
достоинство у чести самурая. Тоже рука не поднимается, не правда ли? Но ведь
сам кодекс чести самурая как раз и предполагает свободу от всякой
нравственности как таковой! Ее заменяет собой собачья верность хозяину,
причем с нравственной стороны верного пса вполне можно приравнять к самураю,
поскольку как тот, так и другой выполняют любую команду, не задумываясь о
нравственной подоплеке своих действий. "У лошади голова большая, вот пусть
она и думает" - вот как называется такая нравственная позиция. Поэтому за
самураями, которые могут, не волнуясь, вырезать целые деревни в феодальных
стычках, можно признать наличие чести, но вряд ли можно эту честь хоть
как-то смыкать с какими-то нравственными основами.
Есть еще одна категория из группы моральных принципов, само простое
даже произнесение вслух которой не предполагает уже никаких поползновений к
усомнению в том, что она всегда благостна для людей. Это - благородство. Это
слово просто давит на нас своим величественным авторитетом. Но и оно не
безгрешно. Начать можно с первой его ипостаси, которая непосредственно
предполагает наличие благородства, как признака высокого родства.
"Благо-рожденный", то есть, знатный, следовательно, благородный. Если
благородство основывается на происхождении, то это уже само по себе
безнравственно, ибо унижает человека "простого" происхождения самим своим
понятием. Каким бы набором высоких качеств такое благородство не слагалось,
оно низко именно этой своей высотой, которая опирается на само существование
низа. Если не унизить низ, то не будет и благородного верха. Нравственная
категория, происходящая своими корнями из отвратительного разделения людей
на людей непосредственно и на подневольный скот, отвратительна не только
сама по себе, но и в своем действии. Ведь такое высокое благородство
французских дворян, например, предполагало отношение к крепостным,
приравненное по характеру к обращению с быдлом. Если дворянин вел себя не
столь "благородным" образом с простолюдинами, то он отвергался дворянским
обществом, как недостаточно благородный для него. И это было понятно, потому
что, если в своем поведении дворянин уравнял бы в правах на достоинство с
собою чернь, то не было бы и того фона, на котором могло бы светиться данное
"благородство". Такое благородство не более чем фикция, с точки зрения
нравственности, в самой безобидной его оценке, и абсолютная
безнравственность в его принципиальном смысле.
Если же это понятие имеет смысл, как исходящее из наследственных
регалий, но не предполагающее дискриминации и унижения других людей по этому
поводу, как это происходит в наше время, то оно с нравственной точки зрения
тем более пустой звук, поскольку кроме законной гордости за свою геральдику,
оно не предполагает никаких исходных претензий ни на какое обладание особыми
нравственными качествами,. В этом случае само понятие и не осуждаемо, и не
одобряемо, поскольку находится в стороне от проблем этики.
Есть и второй смысл благородства, который предполагает просто состав
определенно высоких душевных качеств, имеющих приобретенный в процессе жизни
характер. Но и здесь трудно что-либо сказать о самозначности этого понятия в
положительном смысле, потому что оно здесь не первично, а определяется
полностью содержанием тех самых качеств, которые его собирают и являются
отдельными нравственными категориями, которые также могут показывать в
отдельных случаях лицевую, а в отдельных случаях, и оборотную по отношению к
Добру, сторону. Кроме того, образуясь из некоего реестра высоких качеств,
формирующихся в свою очередь определенной культурой человека, само
благородство попадает здесь в полный плен и в полную зависимость от самой
этой культуры, которая будет определять своим состоянием это благородство.
Например, абсолютно благородный рыцарь Кавказа (мы говорим это не с иронией,
а с должным уважением к кавказскому рыцарству), обязан был непосредственно
доказывать свое благородство так называемым "наездничеством". То есть он
должен был периодически храбро и удало воровать, убивать людей, отрезая им
головы, грабить, угонять скот, умыкать детей, нападать на поселения и
станицы, разорять хозяйственные обозы, насиловать и убивать после этого
иноверку и т.д. Девушка-горянка всегда отдала бы предпочтение пожилому
наезднику при выборе между ним и трудолюбивым юношей, который живет
неблагородным разведением овец или огородничеством. Эти джигиты были,
несомненно, благородны по принципиальному складу своего мировоззрения, но
культура, на которой складывалось их благородство, была абсолютно лишена
каких-либо нравственных помыслов и не делала данное благородство
нравственным даже отчасти, не лишая его, правда при этом, некоей негативной
красоты.
Правдивость, (если идти дальше), сама по себе также не всегда
положительна. Мы уже видели ее двойственность на примере прямоты, как
неодолимого свойства характера. Но и оформленная в осознанный жизненный
принцип, она при универсальном своем применении может совершать по
результатам зло. Классический, набивший уже оскомину, пример из этики: за
несчастной жертвой гонится убийца, и спасающийся прячется в огороде
человека, который, отвечая на вопрос убийцы, не пробегал ли здесь такой-то
человек, лжет, глядя ему прямо в глаза, что тот, кого он ищет, побежал в
сторону леса. Как здесь выбрать, что нравственно? Естественно, спасти
человека - абсолютно нравственно. Следовательно, отвергнуть ложь и сказать
правду в данном случае - также абсолютно безнравственно.
Честность, как возведение некоей индивидуальной правды в абсолют, также
может приводить к большому злу. Честность, обычно, подразумевает под собой
недопущение со своей (личной) стороны неблаговидных поступков, отказ от
получения выгод через нравственные уступки, отказ от обмана и хитрости,
наносящих ущерб другому. В этом случае мы должны признать бесчестными
Александра Невского, который показательным отступлением заманил тяжелых
немецких рыцарей на лед, а вслед за князем мы признаем бесчестными и всех
других военных стратегов, устраивающих засады и старающихся поразить
побольше врагов, поменьше при этом убивая своих, за счет беззастенчивого
объегоривания противника. Мы должны также строго осудить всех разведчиков,
занимающихся бессовестным воровством информации, дипломатов,
специализирующихся на дезинформации и на ложных обещаниях, политиков, чьи
единственно срабатывающие методы - подкуп, обман или шантаж - так "невидимы"
нам и которых мы, несмотря на это, так любим, что проигранные выборы могут
расстраивать целые семьи и вызывать драки с коллегами по работе. За
нечестность мы должны поставить в угол также всех руководителей государств,
которые ежедневно выбирают, какой из неблаговидных поступков, которые им
необходимо совершить завтра, принесет наибольшую выгоду его стране, и всех
матерей, дающих взятки зарвавшимся преподавателям, которые сажают их детей
на тройки под перспективу, что мама никуда не денется, а все же даст
студенту денег и долгожданным образом уладится.
Если честность переходит в чистоплюйство, то она становится аморальной,
например, в тех случаях, когда для спасения армии отдается батальон.
Четыреста солдат заведомо отправляются на смерть, спасая жизни тридцати
тысяч других за счет высоконравственного, но бесчестного поступка