Нюхтилин В. Мелхиседек

равной, и смысл поклонения сразу же для нее пропадает. Ведь даже сам
верховный бог Брама поклонялся Будде, учился у него и оказывал ему божеские
почести. То есть все наоборот - даже боги будут поклоняться пробужденному
человеку, а не человек будет поклоняться Богу. Человек в буддизме
поклоняется человеку, который стал выше богов через познание истинности
всего, и сам стремится стать выше богов. Здесь нет вечного предмета
поклонения! То есть, это поклонение всего лишь эпизодическое по задачам -
как признание своего временного несовершенства через почитание тех людей,
которые этого совершенства уже достигли. Получается, что сам путь буддизма
имеет высшей своей целью утерю религиозного чувства!!! И чем это как раз не
тот путь, обратный которому мы предприняли? То от чего мы хотим уйти в
поисках Веры, к этому стремится буддизм! Кто-то уже, особенно
проницательный, наверное, делает ставки на то, что буддизм мы не изберем.
Похоже - он делает верные ставки.
Потому что нирвана - это всего лишь абсолютное состояние за пределами
всего, а нравственность - это норма, которая должна укрепляться в пределах
того же. Поэтому нирвана ничего не может исправить и целесообразовать своим
уходом из мира. Для Добра она совершенно бесполезна. Она лишь момент
достижения абсолютного отрицания действительности, а высшая нравственность -
это момент абсолютного утверждения действительности, как реализации Замысла
Бога. Да, по всему видать, что мы буддизм не выберем.
Не выберем мы его еще и потому, что он не может быть целью всех. Если
все мы станем Буддами, то есть просветленными равнодушными аскетами, то кто
нас будет кормить и подавать нам милостыню? Кто будет рожать детей,
оберегать их, растить и продлевать человеческий род? Получается, что, или
буддизм предполагает собой некую элиту общества, которая станет
пробужденными богами, а остальные будут их кормить и им же поклоняться, или
же все оставшиеся со временем станут тоже Буддами, то есть тоже остановят
сансару, перестанут рождаться и все человечество уйдет в ничто, растворится
в этом "ничто", успокоив все свои дхармы, и даже воспоминания от него не
останется, потому что некому будет об этом помнить в невозмутимо
безразличном состоянии отсутствия вообще где бы то ни было. От человечества
не останется вообще ничего, потому что даже жалеть в этом случае уже некого
будет, (все Будды, чего их жалеть?). Все будут безразличны друг к другу и
пусты внутри до такой степени, что Бог, найдя нас в этом состоянии, вообще
не сможет нас разделить на отдельные личности, поскольку все мы растворимся
и угаснем в некоем Абсолюте Невосприимчивого Ничто. Наверное, только Бог и
будет тогда единственным, Кто кого-то будет жалеть. А жалеть Он будет нас.
Как дураков, которые не поняли, ЧТО ОН МОГ БЫ ИМ ДАТЬ. Это если Бог есть, а
по буддизму Его, похоже, нет, поэтому мы с буддизмом закончим, в надежде на
то, что Богу мы нужны в собранном состоянии, а не в виде архивных чертежей
того, что когда-то было, да сплыло в нирвану.
Но еще кое-что о буддизме мы скажем. Представляется, что буддизм
несколько ажиатажно раскручен и разрекламирован в Европе. Он подается на
каком-то блюде, в виде яства, уникального по методам и способам для работы
духа и мысли, которое неведомо местным поварам. На самом деле, как ни
странно, в нем нет ничего, чего не было бы, например, в христианстве.
Например, в 13 и 14 веках во Франции, Швейцарии, Германии и Австрии
распространились секты "свободного духа". Главным в их доктрине была вера в
возможность "преображения в бога". Ну и чем это не буддизм на родной почве?
Эти секты учили следующему - так как душа каждого человека состоит из
божественной субстанции (а вот вам и дхармы!), то такого состояния
"божественности" может достигнуть каждый человек. Как это сделать? А все так
же - через многолетний искус в секте, отказ от собственности, семьи, от
своей воли (и желаний?) и жизнь на милостыню (!). Все знакомо, не так ли?
Этаким образом можно достичь состояния "свободного духа", что является не
временным экстазом, а постоянно длящимся состоянием свободы от всех
нравственных и моральных законов (нирвана!). В этом состоянии человек
становится равным Богу (пробуждается?). Здесь даже выше, чем в буддизма
идея, поскольку ведет не в какое-то ничто, а в Бога. Чего обезьянничать за
Востоком, когда у себя все это давно пройдено и забыто?
Или, например, эти отшельники буддистские монахи, которым наши
христианские сподвижники сто очков дадут вперед по ограничению себя в пище и
в самоистязании, разве чем-то отличаются от европейских "святых"? Только
скуластостью да разрезом глаз.
Знаменитая медитация, о которой готовы разговаривать все, для Европы
тоже совершенно знакомое явление. Если кто-либо захочет помедитировать, не
искажая ноги скрещиванием в лодыжках, тот может податься в христианский
монастырь, где монахи научат его точно такой же медитации, которую называют
более просто и более точно - "умное делание" (то есть работа умом), или
"неизреченная молитва" (то есть неоформленная в понятия внутренняя речь или
мысль). Это та же самая медитация, только ориентированная не на поиск и
соприкасание с пустотой, а направленная на тонкий контакт прямого ощущения
Бога. Причем без всякой акробатики и в самой удобной позе.
Что еще осталось от буддизма, чего, вроде бы нет в Европе? Ах, да!
Знаменитые коаны! Что такое коаны? Это фразы, которые специально придуманы
таким образом, что они или вообще не имеют смысла (согласимся - трудно
придумать такую фразу!), или смыслы их разных частей прямо противоречат друг
другу. Зачем это? Для того чтобы, обмениваясь такими фразами, или задавая их
в качестве вопросов, вводить собеседника в особое состояние ума, при котором
отключается логика. Задача ясна - познать можно только взглянув на что-то со
взаимно противоречивых позиций, когда каждая из них в отдельности правильна
относительно данного явления, а вместе они логически исключают друг друга,
так что приходится познание брать наитием, порожденным логическим клином
этих двух столкнувшихся суждений. Пожалуй, сказать здесь, что это тот же
самый европейский принцип дополнительности, о котором мы уже знаем, - это
обидеть читателя, который уже и сам уже догадался. Считай, читатель, что я
этого не говорил.
Однако европейский метод дешевле и продуктивнее - он направлен на
сверхзнание, и опирается на предел логического познания, после чего человек
не теряет навыков полезной деятельности. А буддистский метод направлен на
просветление, которое на что бы не опиралось в своем достижении, является
поводом к тому, чтобы человек выпал из общества и сел бы кому-либо из
родственников на шею, ибо даже просветленного надо одевать и кормить.
Но буддистские и даосские мудрецы очень похваляются своими коанами,
видя в них нечто совершенно недостижимое для грубого европейского ума. Для
болей ясности приведем несколько коанов:
"Если у тебя есть посох, я тебе дам посох, а если у тебя нет посоха, я
у тебя заберу посох"
"Если ты хочешь к чему-то приблизиться, то ты, конечно, его упустишь"
"Если некто видит, что формы есть формы, то он видит Будду, а если
некто видит, что формы не есть формы, то он видит Будду".
По типу коанов строятся целые диалоги между учителями и учениками,
между самими монахами и т.д. Например, отличники боевой и политической
подготовки из монастырей могут совершить между собой такой диалог:
Монах спросил Сян Линя: "Что означает приход Бодхидхармы с Запада?".
Сян Лин ответил: "От долгого сидения наступает изнурение". Мудрый ответ, не
правда ли? Но зря читатель предполагает, что более мудро на этот вопрос уже
невозможно ответить, потому что некий Чжу Фэн сделал это еще более
совершенным образом. На тот же вопрос он ответил совершенно поразительно:
"Дюйм волоса черепахи весит девять фунтов". Обычно после таких ответов
спрашивающие просветляются. А как ты себя чувствуешь, читатель? Если еще,
все-таки, у тебя остались где-то непросветленные области, то выслушай еще
один ответ на все тот же невезучий вопрос. Автор этого ответа Дун Шань Лун,
и он про Запад и про Бодхидхарму вот что думает: "Я хочу сказать вам, когда
горный поток потечет вспять".
Когда мы, попав в незнакомую деревню, спрашиваем глуховатого дедушку на
крылечке: "Дедуля, как выехать на трассу?", а он нам отвечает: "Сейчас
стропила не получатся - лес еще не просушился", то это не коан. Хотя
просветляемся мы в такие минуты здорово. Причем и дедуле может достаться
немножко. Однако в том же христианстве есть такие "коаны", которые точно
также застопоривают логику, но не бессмысленностью, а наоборот приближением
непосредственно к самому сокровенному внелогическому смыслу. Евангелие от
Иоанна вообще начинается коаном всех коанов.: "В начале было Слово, и Слово
было у Бога, и Слово было Бог". Чем не коан? А чем не коаны такие изречения
Иисуса, как: "Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет
душу свою ради Меня, тот обретет ее" (Матфей, 17:25), или: "Многие же будут
первые последними, а последние первыми" (Матфей, 20:30) (речь шла о Царстве
Бога).
Похоже, что весь буддизм можно представить себе в качестве
экзотического филиала христианства, основанного на ереси. Хотя на такой базе
он, конечно же, не может быть филиалом. Скорее всего, тонкости буддизма
совершенно не интересуют самих буддистов, которые реализуют в нем ту самую
потребность человеческой души в Вере и в поклонении, не задумываясь о смысле
совершаемых действий. Если человек родился буддистом и какое-то потребное
для жизни религиозное чувство у него проявляется через форму буддизма, то
это, несомненно, благое дело, поскольку человек удовлетворяет этим
неосознанную потребность в благоговении перед высшим, не понимая или не
желая понимать, что это высшее подменяется в буддизме таким же человеком. Но
если человек осознанно выбирает себе предмет Веры и объект поклонения, как
это пытаемся сделать сейчас мы, то он должен или выбрать себе что-то,
ведущее к Богу, или буддизм. В нашей воле пойти дальше, а в воле любого
остаться в помыслах о нирване.
А дальше перед нами всего две религии - ислам и христианство. Впрочем,
здесь игр уже быть не должно. Во-первых, это уже действительно религии, где
есть Бог, и легкое ерничество в тоне, которое мы допустили в отношении
буддизма, здесь будет неуместно. Если в буддизме мы затронули только его
философскую сторону, и это позволило нам определить, что в нем религией по
своему содержанию и не пахнет, то ислам и христианство имеют в себе Бога, и
это не те области, в которые следует шумно вторгаться с исследованиями,
аналогичными предпринятым при оценке творческого наследия Гаутамы. Потому
что если кто-то оскорбится за Гаутаму, то это затронет всего лишь чувства
ученика к учителю, а если кто-то в исламе или христианстве оскорбится за
Бога, то это затронет религиозные чувства, которые надо всячески щадить и
беречь от нанесения ран. Это чувства, затрагивание которых - табу.
Поэтому, уважая чувства мусульман, мы не будем детально разбирать, в
чем ислам не соответствует тем выводам, которые мы сделали для себя на
протяжении нашего пути к Вере. Просто через ислам, основываясь на простом
знании того, что должно из себя представлять ощущение Бога, Веру получить
трудно. В исламе есть великое и благодатное чувство Бога, поклонение Ему и
благоговение перед Ним. Вселенские картины хаджа вызывают высокое и
одухотворенное восхищение этой Верой. Если бы у нас уже было такое чувство,
то мы ничего другого не искали бы. Но у нас этого чувства нет, мы идем к
нему через знания, а многое в исламе именно с этой стороны с нашим знанием
не совпадает. Может быть, и к сожалению. Но по-другому нельзя, потому что
уже само знакомство с основами ислама наталкивает нас на одну совершенно
неприемлемую для нас вещь - ислам утверждает, что Бог не может принимать
никакого физического облика. Что это за Бог, который чего-то не может? Бог
может все! Поэтому такая теологическая позиция, где человеком определяются
Богу границы возможного, представляется нам несколько заносчивой, и нам уже
ничего не остается, как идти в христианство, где не все, но многое
соответствует тому, к чему мы пришли.
Понятие Троицы - это первое, что нас сближает с этой религией, потому
что в наших выводах мы логически определились, что Бог находится вне
вселенной, присутствует в ней Своей все определяющей Волей (Духом) и
оживляет вселенную телом Иисуса Христа, равным по ипостаси Духу, то есть
самому Богу, то есть также Богом. Учение о Троице подкупает нас в
христианстве не только тем, что совпадает с нашими предположениями, но и
тем, что оно честно. Такое бесстрашие первотеологов до сих пор еще не
оценено по достоинству. Осмелюсь предположить, что христианству дешевле было
бы это учение вообще не озвучивать, ибо на косный взгляд застарелой логики
это совершенно абсурдное предположение - Бог одновременно Един и
одновременно же в трех лицах. Но они сказали это тогда, когда до принципа
дополнительности еще было двадцать веков (!!!), не побоялись и не нашли в
себе ничего, что могло бы своей очевидной пользой побудить скрыть истину.
Это было высшим проявлением Веры, поскольку ясно было, что в это можно
только поверить, но никак не понять. Четвертой женой пророка Мухаммеда была
христианка Мария. Когда он, смеясь, спросил ее: "Как вы, христиане,
утверждаете, что верите в Единого Бога, если сами же говорите, что богов
трое?", совсем еще девчонка ответила ему: "Не знаю, Мой Господин, умом я не
могу этого понять, но сердцем чувствую, что это именно так". Что можно к
этому добавить?
Второе, что сближает нас с христианством, это определение того, что Бог
создал все в видимой и невидимой форме. Разобравшись ранее с взаимодействием
нематериального и материального, мы полностью, или почти полностью,
совпадаем с этим христианским положением.
Далее, пожалуй, главное, за что следует бороться, и что единственно
имеет великий смысл во всем нашем поиске - христианство базируется на идее
неслиянности и нераздельности Бога и человека. Даже если бы в христианстве
была только одна эта краткая мысль, следовало бы читать ее перед сном и с
утра, поскольку глубина трогательной надежды и предощущение счастливой
благодати судьбы в ней неисчерпаемы! Это, пожалуй, то, чем христианство не
просто притягивает нас к себе, но прибивает намертво, потому что это
единственное, что может дать настоящую надежду!
Далее - Бог в христианстве олицетворяет собой Добро и Любовь, то есть
абсолютно то же самое, что мы предположили, разбирая вопросы этики. Как бы
строго христианские иерархи не относились к тому, что мы сейчас дилетантски
делаем, но и они должны будут признать, что увидев Бога в Добре, мы увидели
его по христиански. И еще один момент христианства, который чисто логически
делает его более предпочтительным относительно нашего выбора - в нем не
ощущается последствий источника учения. Во всех остальных религиях напрямую
видна личность лидера и основателя учения, отражение его земных понятий или
статуса в обществе. Разберем с этой точки зрения некоторые религии, которые
надолго и массово овладевали умами людей.
Моисей. Ему приписывается основание иудаизма, хотя это сомнительно и мы
увидим дальше, почему. Но как бы то ни было, а иудаизм полностью отразил в
себе личность Моисея, который был придворным фараона, высокообразованным и
грамотным. То есть книжником на взгляд еврейского народа, находившегося в
Египте в непонятном положении то ли рабов, то ли не рабов, но очевидно, что
не имевшего повсеместной грамотности. Авторитет Моисея основывался на наборе
умений писать и читать, и наборе сведений, которые были недоступны простым
пастухам и чернорабочим, которое делало его влиятельность притягательным. С
тех пор иудаизм, как вера евреев, так и базируется на писаниях, слепом
следовании букве, нескончаемых толкованиях и диспутах, переписывательстве,
постоянном, практически ежедневном продолжении писания в виде Талмуда
(непрерывно дополняющейся инструкции еврейской жизни), авторитете раввинов,
книжников, знающих Талмуд. На вере в то, в конечном итоге, что истина может
быть записана. Постоянные указания на то, что говорил Моисей от лица Бога,
не могут скрыть того, что метод иудаизма - метод книжников и грамотеев,
которые опираются в аргументах на упрямой вере в правильность записанного.
Если убрать каким-либо чудом у иудаизма все сотни томов Талмуда, то от веры
не останется ничего, потому что она питается только содержанием священных
текстов. Даже если признать, что Моисей говорил от лица Бога, то вполне
можно усомниться в том, насколько такой инструктивный тон присущ самому
Создателю, и в том, насколько такая запараграфированная речь Бога может
передавать истинно ее смысл, поскольку любой смысл, который может быть от
Бога, должен быть воспринимаемым, но невыразимым. Если Моисей и воспринял
смысл, то он вряд ли смог бы его выразить, ибо в противном случае разница
между Знанием Бога и знанием человека уничтожается, но скорее при этом
теряется Знание Бога, чем знание человека становится идентичным Знанию Бога.
Таким образом, личность Моисея наложила на иудаизм такой неизгладимый
методологический отпечаток добросовестного регистратора из отдела хроники,
что напрямую считать эту религию продиктованной Богом сложно - мы ведь
знаем, что логическое знание только подступает к пороговым пределам начала
запредельного, где уже есть ощущение, но уже нет логических механизмов
перевода этого ощущения в понятийные категории. Следовательно, эта религия
несет в себе отпечаток особенностей конкретного человека. Книжника и
грамотея.
Будда. Это практически царь, воспитанный на уединенном, изолированном
от мира, возвышающемся над ним, состоянии. Идея нирваны, в общем-то, также
плод такого воспитания. Уединенность просветленного и пробужденного, его
изолированность от мира, возвышение над ним - последствия царской породы
Гаутамы. Здесь он не смог перепрыгнуть через самого себя. А стимулом к
попытке такого прыжка было то, что Гаутама, при жизни находясь в этаком
своеобразном раю, (где для него возможно было все, и не было ни в чем
недостатка), а вокруг находились только избранные здоровые и лучезарные
люди, считал, что весь остальной мир находится в таком же райском состоянии.
И, когда он, оказавшись по случайным обстоятельствам вне дворца, случайно
увидел больных и старых людей, узнал, что в мире есть нищета, болезни и
смерть, то это настолько ударило по его миропредставлениям, что оправиться
от шока он так и не смог до конца, найдя единственный выход в том, чтобы из
этого мира перейти в немир, где можно забыть о том, о чем не хочется знать,
то есть о том, что в этом мире не все так, как в его дворце. Не только
происхождение этого человека, но и психическая травма, полученная им в
юности от столкновения с настоящей реальностью, находит явное отражение в
буддизме, как в умственно организованном бегстве от страданий, в попытке
повернуться к ним спиной, по детски закрывая глаза ума, как будто если
страданий не видеть, то их совсем нет. И здесь виден отпечаток особенностей
конкретного человека. Царя и надломленного страхом перед жизнью юноши.
Мухаммед. Этот человек имел две особенности, от которых ни он сам не
мог уйти, ни его религия не смогла не отразить в себе. Это был торговец с
одной стороны, и член рода корейшитов с другой стороны. Отсюда понятие рая в
исламе, как прибыли за какие-то земные дела, причем это абсолютно арабский
рай, где по понятиям бедуинов самое главное - много, ну, просто, сколько
хочешь, воды и, что не менее заманчиво, - как ни женщина, так девственница к
твоим услугам. Говорить о том, что Бог поведал о таком рае, очевидно, не
приходится, потому что загробная жизнь, как мы догадываемся - нематериальна,
где ни воды, ни других крайних радостей земной жизни не будет. Естественно,
что смысл рая передан пророком в соответствии со своими представлениями, и
где уверенность, что и весь остальной смысл Корана не передан в этой же
авторизированной манере? Причем это не первый случай рая, который
определяется верующими как некое идеальное земное существование. Например, у
викингов рай (Валгалла) представлял собой участок земли, где с утра они
будут пить, хорошо есть, буйно веселиться, бурно совокупляться с женщинами,
а вечером наступит самое приятное - они выйдут в чистое поле и порубают друг
друга мечами и топорами в капусту. На следующее утро они воскреснут и опять
с наступлением дня начнут есть, пить и гулять, а вечером снова пойдут на
любимую работу. Механизм переноса земных мечтаний в райские условия
загробного мира говорит о том, что здесь человек довлеет над тем, что ему
сообщает Бог. И это не удивительно, потому что для человека все произрастает
из земных страстей и устоев. Именно поэтому ислам так требователен к
единообразию нормобытовых отношений, совместной молитве, жестким устоям в
семейной и общественной жизни и непримиримостью к чужому верованию, потому
что Мухаммед видел основу общества через родовые понятия, где никто не
должен выбиваться из общих задач, все должны подчиняться общему, и все
должно быть регламентировано незыблемыми устоями. Ислам в себе это блестяще
отразил, и даже та задача, которую он поначалу ставил перед собой - создать
силой оружия всемирное мусульманское государство, говорит о том, что это
последствия родоплеменного мировоззрения пророка: род только тогда чувствует
себя в безопасности, когда вокруг или родственники, или вообще один только
этот род. Эта религия также несет в себе особенности конкретного человека -
торговца, жителя пустыни и члена рода, вне которого человек тогда вообще не
имел шансов выжить, потому что вне рода он был не то, что "никем", а
попросту "ничем".
Марксизм, как выражение идей Маркса. Маркс - неудавшийся экономист,
просадивший все на бирже бездельник, который всю жизнь не работал, а только
вел отвлеченные расчеты. В итоге появилась теория о том, что все должны
работать и делить все поровну, причем, предполагая по себе самому, что
работать заставишь не каждого, он выдвинул прекрасную идею создания трудовых
армий, где как на войне все работают на общее дело, потому что личных дел ни
у кого больше никогда не будет. В результате все эти экономические фантазии
благополучно провалились во всех странах, строивших экономику по Марксу, но
самое главное состоит в том, что в основе этой теории лежат все те же черты
характера конкретного человека - подслеповатое знание мира, жесткое желание
не работать, жить на чужой счет и только распределять результаты работы
других, желание просто пристроиться к процессу, поскольку марксизм - это
независимый (по своей идее) от человека процесс развития классовой борьбы и
производственных отношений. Позиция неудачника-наблюдателя за миром породила
экономическую позицию наблюдения за развитием противоречий между средствами
производства и производственными отношениями с целью механического
использования этих противоречий в политических целях, как водный лыжник
механически использует силу гребня волны в целях адреналина. Эта религия
также несла в себе особенности конкретного человека. Неудавшегося экономиста
и заоконного ленивого наблюдателя.
Ленинизм. Ленин - неудавшийся адвокат и профессиональный революционер.
В нем и в его идеях органично сплелись адвокатская беспринципность
("нравственно все, что идет на пользу революции") и жестокость
профессионала-революционера ("необходимо проводить показательные расстрелы в
завоеванных Красной Армией городах, где к стенке выборочным жребием
ставились бы просто ни в чем не повинные представители старых
привилегированных слоев"). Созданное им государство сегодня объявляло
военный коммунизм, а завтра развивало самый настоящий капитализм (НЭП).
Основная идея всех его идей - действуй по обстоятельствам, не жалея для
успеха никого и ничего. Тут и адвокат, и сумасшедший подпольщик, то есть все
то, что создало понятие "ленинизм", которое предполагает социализм хоть в
виде капитализма, хоть в виде первобытнообщинного строя, хоть в виде
коммунизма, хоть в виде продразверстки, но ни в чем до конца не конкретный
кроме того, что если кто-то будет возражать против актуального на
сегодняшний день понятия социализма (или на несколько ближайших дней), тот
получит пулю в лоб, как враг революции. Эта религия также отразила в себе
особенности конкретного человека. Всеядного адвоката, которому все равно
кого защищать, и одержимого революционера, которому все равно, сколько людей
он погубит ради собственной экспериментальной идеи.
Сталинизм. Сталин - неудавшийся священник, затем рэкетир от партии
большевиков, грабящий банки и облагавший данью определенных людей в целях
партийной кассы. В итоге государство, которое построил он, было большой
воровской зоной, где закон был только один - "бзик" (настроение, каприз)
пахана. Сталинизм уникально соединил в себе умелую проповедь (недосвященник)