Нюхтилин В. Мелхиседек

Иисуса поверхностно, буквально в последние дни Его жизни. Или не знал вовсе.
Но Марк путешествовал с Петром и слушал его рассказы об Иисусе. Считают, что
Марк - это пересказанный Петр. В итоге получилось Евангелие, как сухой
документальный отчет, где нет ничего второстепенного. В этом Евангелии, если
говорить о литературной стороне, нет эпитетов! Эпитеты - это украшательные
элементы речи, которые дают авторскую характеристику описываемому. Например
- он встал, подошел к окну, посмотрел куда-то, обернулся и сказал... Здесь
все без эпитетов. А с эпитетами выглядеть может так - он порывисто встал,
нервно подошел к окну, задумчиво посмотрел куда-то, не спеша обернулся и
иронично сказал... Вот без этих эпитетов обходится все Евангелие от Марка,
кроме двух случаев. И эти случаи для нас очень показательны! В одном из них
Марк пишет об Иисусе "воззрев на них с гневом" (на фарисеев). Это ж надо
было так посмотреть, что по прошествии многих лет даже Марку, не видевшему
этого взгляда, обращенного не на него, до сих не по себе, и он этот эпитет
оставляет! И второй эпитет звучит аналогично - "строго посмотрел". Это была
Грозная Фигура, если из всех украшений речи применились только эти. Совсем
не иконное лицо вырисовывается! И, кстати, Марк в одном месте говорит
"повелел", а не просто "сказал". Для литературного стиля, который носит
характер протокола, это очень важное свидетельство устрашающей силы Его
влияния на собеседника. Ну и, если заканчивать с литературными подсказками в
Евангелии от Марка, то можно привести здесь еще один пример усиления,
который также для скупого на эмоции Марка говорит очень о многом. Когда уже
известно было, что Его должны убить, что Его разыскивают и устроено что-то
вроде тайной облавы на Него, Иисус получает сообщение о смерти своего друга
Лазаря. Лазарь умирает в Иудее, куда Иисусу ходить нельзя, ибо Он там враг
священства. Иисус находится в Галилее со своими учениками. Два дня Он думает
и молчит, а потом говорит - идем в Иудею, к Лазарю. Всем было ясно, что это
путь на верную гибель. И вот картина - Он идет впереди, направляясь в
Иерусалим, а сзади, немного в отдалении, выражая этим свое тихое несогласие,
идут Его ученики. От одной мысли о том, что ждет Его, а, может быть и их
заодно, в Иерусалиме, у них отнимаются ноги. Но они не оставили Его. Был
короткий бунт, но Фома сказал - пойдем, и мы умрем вместе с Ним. И они
пошли. Итак, Он шел навстречу смерти "впереди их, а они ужасались и, следуя
за Ним, были в страхе" (Евангелие от Марка, 10:32). "Ужасаться" и "быть в
страхе" - синонимы. Для литературного стиля того времени это сильный
мастерский прием, акцентирующий особое внимание читателя на какой-то особой
детали. Невитиеватый Марк таким способом подчеркивает ту глубину этого
безнадежного страха, который охватил будущих апостолов. У Него же страха не
было.
Чтобы понять Этот Характер, надо понять одно - он был галилеянин.
Говорят, что сейчас в Израиле восточные евреи (ашкенази) и в особенности
выходцы из России, евреи как бы второго сорта. Галилеяне были иудеями даже
не второго сорта, а вообще не считались иудеями за иудеев. Галилея была
отдельным политическим образованием, и в свое время какими-то мероприятиями
верхушки Иудеи все истинные евреи из Галилеи были перемещены в Иудею (две
"Иудеи" автора в одном предложении - это не мастерское усиление, а
недостаток мастерства). Оставшиеся считались недоразумением. И вот Этот
галилеянин приходит в Иудею, где живут истинные носители истины, и начинает
их учить и изобличать их ошибку в вероисповедании, которое, как ими
предполагается, они получили непосредственно из рук Самого Иеговы! Причем,
происходит при этом вещь совершенно невообразимая для них - Он ставит себя
на уровень, который выше того авторитета, которым вся эта религия держится.
Он постоянно говорит "В вашем Писании написано так-то и так-то, а Я вам
говорю..."!!! Вот это "А Я вам говорю" в пику всем Моисеевым законам и всем
вековым установлениям, говорит о монументальности характера так много, как
только можно себе эту монументальность представить, если до конца вдуматься
в то, кто, где и кому говорил это в глазах иудеев! Весь масштаб величия и
силы этого "а Я" просто даже не с чем сравнить в качестве экспериментально
допустимого примера из человеческой истории.
Причем, Этого Галилеянина никто не может просто прогнать или одернуть!
Даже самые уважаемые среди иудеев саддукеи и фарисеи, которые плели заговоры
о Его убийстве, в глаза Ему говорили при обращении: "Учитель". Ему было 33
года! Он был из Галилеи! Он не входил в круг книжников, которым позволено
иметь свое мнение о Писаниях, как обучавшихся им! Он был без оружия! Он был
по сути один и вне закона на чужой для Себя административной территории! Он
говорил вещи, которые вызывали бешенство и мстительную ненависть! Он
разрушал все то, что было столетиями выстроено левитами! Он опрокидывал сами
основы существования этой огосударствленной секты! Почему Его боялись те,
которые ничего не боялись по своему положению в Иудее? Он никому не угрожал
и никого не пугал. В Нем было то, что заставляло пасовать любого. Как
произошло, что в какой-то момент все перевернулось, и Его стали бить,
связывать и унижать? Для того, чтобы это понять, надо вспомнить тот момент,
когда все перевернулось. Есть ли такой момент? Есть. И почему-то нигде он не
отмечен. Наверное, оттого, что это опять не вписывается в кисейно-сиропный
образ Христа.
Напомним, что даже толпа отступала перед Ним. Что-то было в Нем такое,
что вызывало подчинение и преклонение. Это, очевидно, было что-то
неуловимое, но неодолимое. Один из персонажей Евангелий, познакомившись с
Иисусом, бежит к знакомому и говорит - мы нашли Мессию! А вы уверены? -
отвечает знакомый? Чем докажете? И тогда с пылу с жару, из самой души,
звучит эта невероятная, если вдуматься, но единственно точно отвечающая на
все, фраза: "Пойди и посмотри"! Достаточно было только посмотреть на Него!
Даже в родном городе, где Его знали с детства и считали самым обычным
обывателем, равным себе самим, когда попытались сбросить Его со скалы, в
какое-то мгновение, уже на краю пропасти, Его сила открылась им, и Он прошел
сквозь их руки, произнеся ту самую издевательскую фразу, что пророк - везде
пророк, кроме как в доме своем и среди сродственников своих. Однажды
Первосвященники и фарисеи наняли людей, которые должны были его схватить. Но
те вернулись, и в ответ на гневный вопрос "для чего вы не привели Его?", с
самонедоумением ответили: мы было хотели, но "никогда человек не говорил
так, как Этот Человек". Когда произошло то, что позволило поднимать на Него
руку, и как это произошло? Вопрос, на который нигде нет ответа. Но мы,
похоже, уже нашли его сами.
Вспомним обстоятельства его ареста. Кто читал Евангелия, тот
обязательно вспомнит, или то, как Он ожидал ареста, разговаривая в молитве с
Отцом так напряженно, что с него капал кровавый пот, или то, как Его
поцеловал Иуда, который договорился с группой захвата таким образом выделить
в темноте сада из одиннадцати человек Того, Кого надо брать, или то, как
Петр схватился за меч и отрубил Малху ухо, или еще что-нибудь. А мы
восстановим главную картину: отряд вооруженных людей с факелами врывается в
Гефсиманский сад, чтобы схватить Его. Он выслежен и должен быть доставлен к
первосвященнику. Посреди ночи раздается шум голосов возбужденных воинов и
служителей, лязгает оружие, трещат факелы, все мерцает, ничего не понятно,
все возбуждены охотой и азартом захвата, каждый из них знает, зачем пришел и
готов ко всему. Дальше пусть говорит Евангелие: "Иисус же, зная все, что с
Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете? Ему отвечали: Иисуса Назорея.
Иисус говорит им: это Я" (Евангелие от Иоанна, 18:4-5). Какова должна быть
дальнейшая программа действий этого отряда? Вопрос праздный - программа ясна
всем, а в особенности самому отряду. И вот что произошло: "И когда сказал
им: "это Я", - они отступили назад и пали на землю" (Евангелие от Иоанна,
18:6). Он мог, как и прежде, делать с этими людьми все, что угодно!
Достаточно было только выйти на свет факелов и показаться! Но вот тут-то все
и меняется. Он поднимает их с колен, и еще раз успокаивающе говорит - вы
Меня искали, так вот Он Я, а дальше распоряжается: Меня забирайте с собой, а
всех остальных отпустите. И ему опять подчиняются! Что и как снял Он в Себе
и в Своем облике в этот момент - непонятно, но только после этого Его
схватили и потащили, и далее все произошло за время, меньшее, чем за сутки,
когда Он больше молчал, а если и говорил, то только для того, чтобы дело шло
в ту сторону, ради которой Он и позволил теперь все это.
Но уже на кресте это был опять прежний Иисус, которому внимал рядом
распятый бандит как своему Владыке. Уже на кресте Он отдает свое последнее
распоряжение относительно Марии и Иоанна, и это - распоряжение уже опять
Того Иисуса. Представляется, что его последние слова к Матери и Иоанну
трактуются абсолютно неверно. Опять в том же стиле благообразного инока и
почтительно-заботливого сына. Он говорит Ей - теперь он (Иоанн) твой сын, а
Она (Мария), Иоанн, твоя мать. Объясняется это тем, что сын перед смертью
думает не о себе, но о матери. Но такое объяснение просто нелепо! Это весьма
странное представление о заботе, если вспомнить, что у Марии были еще родные
сыновья, а сам Иисус последние три года никак сыновней заботы не проявлял.
Она была как-то устроена и без этого. Его уход никак Ее жизни не усложнял, а
даже облегчал! Наконец-то Она может больше не переживать за Него и за
последствия его деятельности для всей остальной семьи, и жить спокойно!
Очевидно, у них были не простые отношения. Мария знала, как Он родился, и
знала, что Он должен был стать Царем. И если мы вспомним, что отмашку на
чудеса ему дала именно Она, когда подтолкнула его совершить первое чудо с
обращением воды в вино, несмотря на Его отговорки, что время еще не пришло,
то поймем, что Она была первой и единственной, кто был посвящен. Затем Она
вместе с Ним пошла в Капернаум, где Он начал Свое Служение. Она хотела
видеть Его триумф с самого начала и до конца! Но когда Он начал делать то,
что Он делал, Она вместе с Его братьями сочла Его... сумасшедшим! Теперь же,
когда Он умирал, не было никаких житейских причин вверять Ее молодому
Иоанну. Была другая причина! Она теперь перестала быть матерью плотника
Иисуса, а становилась человеческой Матерью Бога! Начиналась новая эра
человечества, которая назовется Его именем, и Ее место в этой эре -
Богоматерь. И это был приказ - быть с Иоанном, как с идеологом Его Истинного
Дела, которое вскорости должно было восторжествовать. Занять, наконец-то, то
место, которое Она никак не могла занять, ощущая себя матерью человека.
Теперь Она больше не может и не должна быть просто домохозяйкой, и жить, как
прежде. Она должна жить с Его учеником, ощутив себя Матерью Бога. И Мария
исполнила Приказ Бога и Своего Сына. Тайна Этой Женщины - самая
непроявленная тайна Этих Событий...
Впрочем, мы, похоже, потихоньку впали все-таки в пагубный пересказ
Евангелий. Идти этим путем весьма соблазнительно, но неверно. Единственное,
что в конце этого хочется добавить, так это предупредить от уже готовых
стандартов. Читайте Евангелия по-свежему, забыв о том, как их назойливо
трактует устоявшееся мнение. Там совсем не про то рассказывается, про что
люди теперь пишут. Невозможно удержаться еще от одного примера, настолько он
хрестоматиен. Все знают историю о том, как к Иисусу недоброжелатели привели
девушку, уличенную в прелюбодеянии, и спросили Его - что с ней нам делать?
По закону Моисееву ее надо забить камнями, так скажи нам - забить или не
забить? Это была очередная попытка загнать Иисуса в угол - если Он скажет
"забить", то вся Нагорная Проповедь пойдет насмарку, и над Ним можно будет
просто посмеяться, заодно обвинив Его в убийстве перед римлянами, а если
скажет - "надо отпустить", то будет повод темному народу рассказывать, что
"этот галилеянин" не чтит пророков и Моисеевых законов, и народ от Него
отвернется. Они задали вопрос, на который в то время не было правильного
ответа. В ответ же Иисус, не отрываясь от своего дела, которым был занят,
едва повернув к ним голову, говорит - кто из вас без греха пусть первый
бросит на нее камень. В итоге все потихоньку разошлись. О невероятном умении
Иисуса загонять оппонентов в угол, который был уготован ими поначалу для
Него, этот далеко не самый яркий пример говорит достаточно, как, впрочем, и
многие другие примеры из Евангелий. Но почему-то нигде не подчеркивается то,
что произошло вслед за тем, когда толпа с камнями разошлась. А дальше
произошло самое главное! В этой истории достаточно подробно рецензируется и
поведение Самого Иисуса, и поведение толпы. Но, если поднапрячь память, то в
ней есть еще один эпизодический персонаж, который хоть и действительно
незначителен с точки зрения рецензентов, но мы уделим ему внимание, невзирая
на его очевидную второстепенность и несущественность относительно того, что
там происходило. Мы имеем в виду ту девушку, которая все это время стояла и
ждала - побьют ее камнями или не побьют? Так вот, поскольку мы люди
маленькие, то и поставим себя на место этого маленького человека. Причем
предлагается ассоциироваться с ним в переживаниях, не имея в виду красочные
моменты прелюбодеяния, к чему некоторые из нас уже с участливой решимостью
приготовились, а, имея в виду тот самый простой момент, когда, уже
распрощавшись с жизнью, она осталась наедине с Иисусом, спасшим ее. Почему
она не уходит? Ей надо не просто уходить, ей бежать надо! От смерти! Пока,
правда, все идет хорошо, но вдруг толпа передумает, вернется и на нее
посыпятся камни? А вокруг другая толпа. Толпа свидетелей происшедшего. А
она, прелюбодейка, стоит "посреди". Надо хотя бы от позора бежать! Может
быть, она хочет отблагодарить этого человека, который спас ей жизнь? Так нет
же. Она стоит и молчит. Вы, поставив себя на ее место, можете самому себе
сказать, что вас удерживает на месте, и чего вы ждете? Вы не можете, потому
что вы стоите перед Ним мысленно, а она стоит перед Ним воочию, и, что ей
смерть и позор в Его присутствии, если Его суд над ней еще не произошел! Для
нее еще ничего не закончено, учитывая даже все те обстоятельства, что вокруг
больше нет палачей и она, возможно, теперь будет жить! Она стоит, потому что
Он еще не отпускал ее! Когда мы читаем в Евангелиях, что народ постоянно
дивился тому, что Он говорит с ними "как власть имеющий", то нам трудно
будет понять, что имеет в виду этот народ, если мы не увидим этого в
покорной фигуре девушки, стоящей перед Ним, и ожидающей своей судьбы, потому
что жить или не жить - это еще не судьба, пока Он не сказал Своего Слова. И
Он говорит это слово, поднимает голову и спрашивает - ну что, никто не
осудил тебя? Никто, Господин - отвечает девушка. И в ответ слышит то, что
делает теперь возможной ту жизнь, которая минутами ранее ей была подарена -
и Я тебя не осуждаю, иди и больше не греши...
Говорят, Он был добр. Можно ли все это назвать просто добротой? Его
доброта жестка как тиски и всегда ко многому обязывает. Лучше всего эта
властная доброта видна в истории, когда после Воскресения Он нашел Петра.
Тут очень тонкий с точки зрения психологизма случай. Петр не был самым
любимым из Его учеников. Любимым был Иоанн. Петр поразил Иисуса тем, что был
первым, кто увидел в Нем "сына Бога живого". Иисус понял, что у Петра особая
роль, поскольку такое не могла Петру сказать его собственная "плоть", это
снизошло на него от Духа Божия. И вот в тот момент, когда Он говорит
ученикам о Своей скорой и неминуемой гибели, они "воодушевляют" Его тем, что
обещают не дать Его в обиду, мол у них есть оружие - отобьемся. В ответ он
со спокойной прямотой говорит - как только Меня схватят, вы все разбежитесь,
кто куда. Петр заявляет - даже если все разбегутся, я Тебя не оставлю. И в
ответ получает - а ты отречешься от меня, пока петух не успеет прокричать. И
вот его судят сразу же после ареста, Он стоит связанный и битый во дворе
первосвященника, а Петр в том же дворе инкогнито пытается незаметно
присутствовать при событиях. Трижды его лицо напоминает кому-то человека,
который "ходил с этим галилеянином", и трижды Петр клянется, что не знает
Его. Как только Петр сказал это в третий раз, пропел петух, и они
встретились взглядами. Петр и Иисус. Петр заплакал и ушел. Состояние Петра
можно понять. И взгляд Иисуса можно представить. И вот Иисус распят, но Его
видели воскресшим, причем Он передал, что еще не время Ему появляться,
потому что Он еще не восшел к Отцу Своему, но скоро Он вернется. Петр не
поверил и занялся тем, чем занимался до встречи с Иисусом - стал вновь
рыбачить. И вот ночью на берегу появляется человек, который зовет рыбаков,
садится с ними у костра, преломляет хлеб, и по характерному, знакомому уже
им жесту преломления в свете костра, они узнают Его! Вот и представьте себе
теперь состояние Петра! Представьте себе, что он готов был выслушать,
отрекшийся от Него и забывший То Дело, которое ему было завещано
недвусмысленно и четко. И вот он слышит после тяжелого молчания - любишь ли
ты Меня, Петр? Очевидно, что любой на месте Петра это расценил бы как начало
большого выговора - мало того, что Петр действительно трижды отрекся от
Него, так еще и вместо того, чтобы по наказу Иисуса создавать на земле после
Него Церковь, удалился на рыбный промысел, проявив тем самым полное неверие
и в Воскресение, и в Дело, на которое его при жизни поставил Иисус. Кругом
виноват! Но Иисус добр. Он не делает ему выволочки. Он просто вторично
спрашивает Петра, как бы не слыша произнесенного им уже единожды ответа -
любишь ли ты Меня? Петр вторично отвечает утвердительно. Мировая? Но Иисус
молчит. И Петр молчит. И все молчат. Все понимают, что самое страшное для
Петра сейчас - эта доброта! Лучше бы Он его ругал, или даже бросил в этот
костер! И добрый Иисус в третий раз спрашивает - любишь ли ты меня, Петр?
Петр не выдерживает и стонет - зачем Ты меня спрашиваешь, ведь знаешь, что
люблю! И тогда Иисус говорит - в таком случае паси овец Моих. Вот так
по-доброму все решил. Без всякого насилия. После этого Петр встал, и пошел
учить народы христианству. И бедный Петр успокоился после этой доброты,
наверное, только тогда, когда за проповедь о Христе был распят, потребовав
при этом, чтобы его распяли вниз головой, чтобы не оскорбить аналогичной
смертью память о своем Учителе.
А ведь кому, как не Петру было знать, как может Он съязвить и
несколькими словами превратить человека ни во что. Даже правителей земель Он
мог вежливой издевкой выставить в смешном свете. Когда Ирод, правитель
Галилеи, подданным которой был Иисус, прислал к Нему делегацию с требованием
немедленно под страхом смерти покинуть его земли, Иисус ответил буквально
следующее - передайте, что Я уйду, но только денька через три. Как только
дела Свои закончу, так и уйду, раньше никак не управлюсь, как ни просите; да
еще передайте ему, что ухожу не потому, что Меня Ирод убить пообещался, а Я
испугался, а уйду Я потому, что если израильтяне должны кого-нибудь убить,
то пусть убьют в Иерусалиме, а не в какой-нибудь там Галилее. Всем сразу
досталось. А уж Петру Он нашел бы что сказать. Буквально несколькими днями
раньше, когда Он просил их пободрствовать с Ним в саду перед смертью, пока
Он молится Отцу, а они заснули, Он подошел к ним, разбудил и со свойственной
добротой спросил: "спите и почиваете"? В этом вопросе было все. Потому что
спят простолюдины, а почивают знатные господа. Это то же самое, что
обратиться "высокочтимые господа бомжи"! Ни слова упрека нет в этой фразе,
но сказано исключительно точно - Я вас просто спрашиваю об очевидном, а за
моими участливыми словами есть то, что Я о вас сейчас думаю... Зная этот
стиль, Петр многого ждал, а получил лишь три одинаковых вопроса - любишь ли
ты Меня? Для Петра это было ужасно. Но с другой стороны мы не можем сказать,
что в этом нет доброты. Да, Он был добр. Как добр хирург, который вправляет
сломанную ногу. Это не конфетная доброта.
Кстати, однажды, не обращаясь лично к Матери и братьям, а, говоря
вообще, Он в этом же убийственном косвенном стиле сказал им то, что хотел
сказать, но, будучи добрым, не говорил. Одиночество Его было безмерным.
Народ видел в нем просто чародея и целителя, ученики видели будущего царя, а
мать и семья считали сумасшедшим. Он их не упрекал. Но однажды, когда
очередная толпа в одном из очередных домов слушала Его, Он был прерван
сообщением о том, что за Ним пришли его мать и братья. Они пришли забрать
родственника, но не могли войти, потому что народ (по их мнению, собравшийся
как на цирковое представление) толпился далеко за порогом. Когда Ему
сказали, что Его вызывает мать и братья Его, Он, будучи добрым, но
поставленным в положение, когда все грозило закончиться некрасивой семейной
распрей, просто обратился к народу, как бы продолжая Свою проповедь - кто
Матерь Моя и братья Мои?, те, кто слушают слово Божие... От себя добавим - а
кто тогда те, кто пришел за ним? Наверное, они тоже задали себе этот вопрос.
И ощутили на себе Эту Доброту. И еще раз "кстати", совсем уж не хочется
говорить, но раз уж мы коснулись этой темы, то упомянем и то мнение, которое
иногда нет-нет, да и проскользнет в якобы честных раздумьях о Нем. Это
мнение как бы в потугах добросовестного поиска правды утверждает, что если
мать и семья считали Его не в себе, то, может быть, им как-то видней?
Развернутый спор тут вообще не уместен. Надо просто читать Евангелия честно.
Если уж в них есть свидетельства, что некоторые из людей считали Его
сумасшедшим, то надо бы вычитать и другое свидетельство, которое гораздо
более объективно и совершенно окончательно говорит об обратном. Даже не
вдаваясь во всю глупость такого предположения, и даже не приводя никаких
других аргументов ошибочности родственного взгляда на Него, и, тем более не
прибегая к перечню Его Слов и Поступков, говорящих совершенно о
противоположном, будем это тихое предположение о сдвиге в психике бить тем
же методом. Вспомним, как Его любили дети. Это даже стало проблемой Его
взаимоотношений с учениками, потому что редко на них гневающийся, Он грозно
им выговаривал за то, что они не пускают к Нему детей, которые отовсюду
стекались туда, где Он появлялся, и облепливали Его со всех сторон. Он
сильно уставал от пеших переходов, голода, гонений и проповедей, и ученики
оберегали Его покой в редкие минуты отдыха, не подпуская гомонящих детей.
Это Его возмущало. Он любил детей и говорил, что если человек будет как
ребенок, то войдет в Царство Божие. Теперь спросим сами себя - могут ли дети
любить сумасшедшего, или тянуться к бесноватому? Детей не обманешь.
Сумасшедших они или боятся или смеются над ними. И много ли мы знаем людей,
к которым отовсюду сбегаются дети? Кто ищет правды в Евангелиях, тот ее
всегда найдет.
Впрочем, мы опять пересказываем Евангелия. Надо решительно прекратить
разговоры об их содержании, потому что оно доступно всем. Сказать надо,
очевидно, о другом. Существует еще одна версия относительно Евангелий,
которое выражается тем, что это просто литература, выдумка, а Иисус просто
литературный персонаж. Было, мол, что-то такое, кто-то умел лечить, или
какие-то чародейства чародействовать, а его казнили по недоразумению или из
зависти, но потом все это было описано с такой талантливой фантазией, что
возникла целая религиозная концепция, базирующаяся на чистой литературе, а
на самом деле ничего такого не было. Вопрос ли это веры - верить Евангелиям,
или считать их красивыми сказками, которых, если бы не было, то все равно
стоило бы придумать? Представляется, что это не может быть вопросом веры. Их
надо признать действительными документальными свидетельствами событий. И это
можно доказать. Начнем, как всегда, с логических выводов.
Вспомним, когда и как были написаны Евангелия. Они были написаны в
период времени, когда еще вовсю были живы свидетели описываемых событий.
Евангелия представляют собой запись тех проповедей, которые апостолы
разносили по миру. Началось все в Иудее. И писали Евангелия иудеи в Иудее.
Теперь попытаемся себе представить ситуацию - некто описывает события,
которые произошли во времена, о которых помнит больше половины населения
здешних мест, причем произошли они именно в этих местах и на глазах этих
людей. Если начать фантазировать в этих записях, а чуть ранее в проповедях
этому же населению, то какова могла быть судьба и таких проповедей, и таких
записей? На первом же углу нашелся бы кто-то, кто крикнул бы - да не было
такого, вранье все это! Ни одного окрика не последовало. Несколько раз
собирались синедрионы (суды) над проповедниками христианства, и ни на одном
из судов ни разу не было произнесено обвинения в искажении фактов. Наоборот,
на всех этих судах запрещалось как раз разглашать данные факты, как
разрушающие концепцию взаимоотношений Иеговы и богоизбранного народа. В
ответ подсудимые говорили - слушать надо не вас, а Бога, а Бог дал нам
достаточно хороший знак, чтобы мы не прекратили проповедь: Бог воскресил
Иисуса Христа, чему все вы были свидетелями. Именно на этом строилась защита
проповедников и, в конце концов, суды прекратились, потому что на последнем