Толкиен Джон Рональд Руэл. Властелин Колец

среди нее торчал квелый болиголов, бурый бурьян, вялая белена и сухой
чертополох. Все опадало и осыпалось, всему был черед стать прахом, но после
чащоб Вековечного Леса здесь было чудо как хорошо.
Хоббиты приободрились: солнце поднялось, небо засияло над ними, и
хлынул дневной свет. В дальнем конце Прогалины вдруг ясно обозначилась тропа
среди деревьев. Она уходила в Лес, вверх по склону: над нею нависали густые
ветви, то сходясь вплотную, то раздвигаясь.
Но теперь они ехали веселее и куда быстрее прежнего, в надежде, что Лес
смилостивился и все-таки пропустит их. Однако не тут-то было: вскоре тайное
лиходейство стало явным. Спертый воздух напитался духотой, деревья стиснули
их с обеих сторон и заслонили путь. Каждый шаг давался с трудом, копыта пони
утопали в грудах прелых листьев, запинались за скрытые корни, и в глухой
тишине стук этот больно отдавался в ушах. Фродо попробовал было для бодрости
громко затянуть песню, но его сдавленный голос был еле слышен:
Смело идите по затененной земле,
Верьте, не вечно клубиться мгле,
Вам суждено одолеть леса,
И солнце должно осветить небеса:
На рассвете дня, на закате дня
Разгорится заря, ветерком звеня,
И он разгонит промозглую мглу,
Сгинут навек...
Тут ему точно горло перехватило. Воздух затыкал рот, слова не
выговаривались. С нависшего над тропой дерева обрушился за их спиной
громадный корявый сук. Впереди стволы сомкнулись еще плотнее.
- Видать, не понравилось им, что их суждено одолеть, - заметил Мерри. -
Давайте пока лучше подождем с песнями. Вот выйдем на опушку, повернемся и
споем что-нибудь громовым хором!
Говорил он шутливо, стараясь унять тревожную дрожь в голосе. На его
слова не откликнулись: всем было жутковато. А у Фродо душа так и ныла: он
корил себя за легкомыслие и уж совсем было собрался повернуть всех вспять
(то есть неведомо куда), как вдруг тягостный подъем кончился, деревья
раздвинулись и выпустили путников на ровную поляну, а тропа побежала
напрямик к зеленому холму, безлесному, похожему на лысое темя над
вздыбленными волосами.
Они снова заторопились вперед - хоть бы ненадолго выбраться из-под
гнета Вековечного Леса! Тропа пошла книзу, потом опять в гору, подвела их
наконец к открытому крутому подъему и исчезла в траве. Лес обступал холм
ровным кругом, точно густая шевелюра плешивую макушку.
Хоббиты повели своих пони по склонам вкруговую, добрались наконец до
вершины, остановились и огляделись. Кругозор застилала синеватая солнечная
дымка. Вблизи туман почти совсем растаял, подальше осел по лесным
прогалинам, а на юге подымался, словно пар, из пересекавшего Лес глубокого
оврага и расползался белыми клочьями.
- Вон там, - показал Мерри, - течет Ветлянка, с Курганов Южного нагорья
на юго-запад, в самую глубь Леса, прорезает его и впадает в Брендидуим. Вот
куда нам больше всего не надо - говорят, от реки-то и есть главное лесное
колдовство.
Но в той стороне, куда показывал Мерри, пелена тумана над сырой и
глубокой речной расселиной скрывала всю южную половину Леса. Было уже около
одиннадцати, солнце припекало, но осенняя дымка была по-прежнему
непроницаемой. На западе не видать было ни Городьбы, ни речной долины за
нею. И сколько ни глядели они на север, не могли найти взглядом Великого
Западного Тракта. С четырех сторон зелеными волнами окружал их неоглядный
Лес.
Юго-восточный склон холма, казалось, круто уходил в лесную глубь; так
со дна морского вздымается гора, образуя у воды видимость островного берега.
Хоббиты сидели на зеленой макушке, посматривали на безбрежный Лес и
подкреплялись. Когда перевалило за полдень, далеко на востоке обозначились
сероватые очертания Курганов за пределами Вековечного Леса. Это зрелище из
очень порадовало: значит, все-таки у Леса есть предел. Хотя идти к
Могильникам они вовсе не собирались - хоббитские легенды о них были еще
пострашнее, чем россказни о Лесе.
Пополдничав и собравшись с духом, они поехали вниз. Исчезнувшая
путеводная тропа вдруг отыскалась у северного подножия и устремилась к
северу; однако не успели они обрадоваться, как заметили, что их медленно, но
верно заносит вправо, на юго-восток. Скоро тропа пошла под уклон, должно
быть к долине Ветлянки, то есть совсем уж в ненужную сторону. Посовещались и
решили оставить обманную тропу, свернуть налево в чащу и наудачу держать
путь к северу. Они хоть и не увидели Тракта с холма, но это дела не меняло.
Кстати же слева от тропы вроде и земля была посуше, и деревья пореже,
обыкновенные елки да сосны, не то что здесь - дубы, буки, грабы и совсем уж
какие-то загадочные древние породы.
Поначалу казалось, что решили они правильно: даже и поехали опять
быстрее, хотя, когда солнце пронизывало листву, светило оно чуть ли не
сзади. Опять начали сходиться деревья. Откуда ни возьмись, глубокие рытвины
пересекали путь, будто гигантские колеи, заброшенные рвы или овраги,
поросшие репейником. И все, как назло, поперек. Обойти их не было
возможности, надо было перебираться, а внизу частая поросль и густой
терновник - влево и не пробуй, а вправо расступается. Подавшись вправо, с
горем пополам выкарабкивались наверх, а там темной стеною теснились деревья:
налево и в гору не пускали, так что хоббиты поневоле шли направо под гору.
Через час-другой они потеряли направление - знали только, что идут не
на север. Кто-то вел их, и они покорно брели все восточнее и южнее, в глубь
Леса - в самую глубь.
Солнце клонилось к западу, когда они угодили в овражище шире и глубже
всех прочих. Спустились - вернее, обрушились они туда чуть не кувырком, а
выкарабкиваться вперед или назад по такой крутизне и думать было нечего: не
бросать же пони вместе с поклажей! Влево пути, конечно, не было; побрели
вправо, вниз по оврагу. Податливая почва чавкала под ногами, повсюду
струились родники, и вскоре оказалось, что они идут следом за журчащим,
лепечущим ручейком, пробившимся сквозь болотный дерн. Потом склон стал
круче, разлившийся ручей уверенно забурлил и потоком хлынул под откос. Они
шли глубокой, сумрачной балкой, сверху затененной деревьями.
Вдруг перед ними точно распахнулись ворота, и в глаза блеснул солнечный
свет. Они вышли из огромной промоины, прорезавший высокий и крутой, почти
отвесный глинистый берег. У ног их раскинулись пышные заросли осоки и
камыша; впереди высился другой берег, такой же крутой и скользкий. Дремотный
зной стоял в укромной речной долине. Посредине тихо катила мутно-бурые струи
река, обросшая ветлой и ильмовником; над нею склонялись дряхлые ивы, ее
обступали ветхие вязы, осклизлые берестовые стволы загромождали русло,
тысячи тысяч палых листьев несла вода, их желтые мириады вяло трепетали в
воздухе, тянуло теплым ветерком - и шуршали камыши, шелестела осока,
перешептывались ивовые и вязовые ветви.
- Ну, теперь понятно, куда нас занесло! - сказал Мерри. - Совсем не в
ту сторону. Это Ветлянка! Пойду-ка я поразведаю.
Он пробежал солнечной полянкой и затерялся в высокой траве. Потом
вернулся - как из-под земли вырос - и объявил, что под обрывом, у самого
берега, вовсе не топко и есть прекрасная тропа.
- Пойдем по ней влево, - сказал он. - Глядишь, и выберемся на восточную
опушку.
- Ну-ну, - покачал головой Пин. - Глядишь, может, и выберемся, если
тропа выведет, а не заведет в топь. Ты думаешь, кто ее проложил и зачем? Уж
наверно, не для нас. Что-то мне в этом Лесу сильно не по себе, и я теперь
готов верить любым небылицам про эти места. А далеко нам, по-твоему, до
восточной опушки?
- Понятия не имею, - сообщил Мерри. - Равно как и о том, далеко ли мы
от низовья Ветлянки и кто здесь умудрился проторить тропку. Одно знаю: вот
такие пироги.
Раз так, делать было нечего, и они вереницей потянулись за Мерри к его
неведомой тропе. Буйная осока и высокие камыши то и дело скрывали хоббитов с
головой, но единожды найденная тропа никуда не девалась: она петляла и
ловчила, выискивая проход по топям и трясинам. И все время попадались ручьи,
стремившиеся к Ветлянке с лесной верховины: через них были заботливо
перекинуты древесные стволы или вязанки хвороста.
Жара донимала хоббитов. Мошкара гудящим роем толкалась над ними, и
солнце немилосердно пекло им спины; наконец тропку перекрыла зыбкая серая
тень, какие-то тощие ветви с редкой листвою. Что ни шаг - душней и трудней.
Земля словно источала сонливость, и сонно колыхался парной воздух.
Фродо тяжко клевал носом. Пин, который едва плелся перед ним, вдруг
опустился на колени. Фродо придерживал пони и услышал голос Мерри:
- Зря мучаемся. Все, я шагу больше не ступлю. Поспать надо. Там вон,
под вязами, прохладней. И мух меньше...
Фродо его неверный голос очень не понравился.
- Взбодрись! - крикнул он. - Не время спать! Надо сначала выбраться из
Леса!
Однако спутников его цепенила дремота. Сэм зевал и хлопал глазами.
Фродо почувствовал, что и сам засыпает - в глазах у него все поплыло, и
неотвязное жужжанье мерзких мух вдруг стихло. Был только легкий шепот,
мягкое журчанье, дальний шелест - листья, что ли? Листья, конечно. Он поднял
усталые глаза и увидел над собою громадный вяз, древний и замшелый. Вяз
раскинул над ними ветви, словно распростер бесчисленные руки - длинные,
узловатые, серые. Его необъятный корявый ствол был иссечен черными
трещинами, тихо скрипевшими под перешептывание вялой листвы. И кругом
сыпались листья... Фродо зевнул и опустился на траву.
Мерри с Пином еле-еле дотащились до могучего ствола, сели и
прислонились к нему возле зияющих трещин. Сэм плелся где-то сзади. Вверху
плавно покачивалась сплошная завеса желто-серой листвы. Путники утомленно
закрыли глаза и словно бы услышали сквозь дрему: вода у вяза, вода увяжет,
вода притянет и в сон затянет... Они уснули, уютно убаюканные журчаньем
реки, у самого ствола огромного серого вяза.
Фродо изо всех сил отгонял сон, ему даже удалось встать на ноги. Его
неодолимо тянуло к воде.
- Погоди-ка, Сэм, - пробормотал он. - Хорошо бы еще ноги... окунуть...
В полусне, цепляясь за ствол, он перебрался к воде, туда, где толстые,
узловатые корни всасывались в реку, точно драконьи детеныши на водопое.
Фродо оседлал дракончика, поболтал натруженными ногами в прохладной бурой
воде и тут же уснул, прислонившись к необъятному стволу.
Сэм сидел и зевал во весь рот, изредка почесывая в затылке: как-то
все-таки непонятно. Чудно что-то. Солнце еще не село, а они спят и спят. С
чего бы это?
- Подумаешь, разморило, это пустяки, - соображал он. - А вот дерево
чересчур уж большое, ишь, тоже мне, расшелестелось! Вода, мол, притянет и в
сон затянет - доспишься, чего доброго!
Он стряхнул дремоту, встал и пошел поглядеть, как там пони. Две лошадки
паслись далековато от тропы; он привел их обратно и тут услышал шумный
всплеск и тихое-тихое клацанье. Что-то плюхнулось в воду, и где-то плотно
притворили дверь.
Сэм кинулся к берегу и увидел, что хозяин с головой ушел в воду возле
самого берега, длинный цепкий корень потихоньку топит его, а Фродо даже не
сопротивляется.
Сэм поскорей схватил хозяина за куртку и вытащил из-под корня, а потом
кое-как и на сушу. Фродо очнулся и взахлеб закашлялся; носом хлынула вода.
- Представляешь, Сэм, - выговорил он наконец, - дерево-то спихнуло меня
в воду! Обхватило корнем и окунуло!
- Что говорить, заспались, сударь, - сказал Сэм. - Отошли бы хоть
подальше от воды, если уж так вам спится.
- А наши-то где? - спросил Фродо. - Не заспались бы и они!
Сэм с Фродо обошли дерево. Пин исчез. Трещина, у которой он прилег,
сомкнулась, словно ее и не было. А ноги Мерри торчали из другой трещины.
- Так я и знал! - воскликнул Фродо. - Ну что нас понесло в этот
треклятый Лес! Остались бы лучше там, в Балке! - он изо всех сил пнул
дерево. Еле заметная дрожь пробежала по стволу и ветвям; листья зашуршали и
зашептались, словно пересмеиваясь.
- Вы небось топора-то, сударь, не захватили? - спросил Сэм.
- Есть, кажется, у нас топорик, ветки рубить, - припомнил Фродо. - Да
тут разве такой нужен!
- Погодите-ка! - вскрикнул Сэм, будто его осенило. - А если развести
огонь? Вдруг поможет?
- Поможет, как же, - с сомнением отозвался Фродо. - Зажарим Пина, и
больше ничего.
- А все же давайте-ка подпалим ему шкуру, авось испугается. - Сэм
ненавистно глянул на раскидистый вяз. - Если он их не отпустит, я все равно
его свалю - зубами подгрызу! - Он кинулся к лошадям и живо разыскал топорик,
трутницу и огниво.
Они натащили к вязу кучу хвороста, сухих листьев, щепок - не с той,
конечно, стороны, где были Пин и Мерри. От первой же искры взметнулся огонь,
хворост затрещал, и мелкие языки пламени впились в мшистую кору. Древний
исполин содрогнулся, шелестом злобы и боли ответила листва. Громко вскрикнул
Мерри, изнутри донесся сдавленный вопль Пина.
- Погасите! Погасите! - не своим голосом завопил Мерри. - А то он
грозит меня надвое перекусить, да так и сделает!
- Кто грозит? Что там с тобой? - Фродо бросился к трещине.
- Погасите! Погасите скорей! - умолял Мерри.
Ветки вяза яростно всколыхнулись. Будто вихрем растревожило все
окрестные деревья, будто камень взбаламутил дремотную реку. Смертельная
злоба будоражила Лес. Сэм торопливо загасил маленький костер и вытоптал
искры. А Фродо, вконец потеряв голову, стремглав помчался куда-то по тропке
с истошным криком: "Помогите! Помогите! Помоги-и-и-ите!" Он срывался на
визг, но сам себя почти не слышал: поднятый вязом вихрь обрывал голос,
бешеный ропот листвы глушил его. Но Фродо продолжал отчаянно верещать - от
ужаса и растерянности.
А потом вдруг замолк - на крики его ответили. Или ему показалось? Нет,
ответили: сзади, из лесной глубины. Он обернулся, прислушался - да, кто-то
пел зычным голосом, беспечно и радостно, но пел невесть что:
Гол-лог, воглый лог, и над логом - горы!
Сух-мох, сыр-бор, волглый лог и долы!
В надежде на помощь и в страхе перед новой опасностью Фродо и Сэм оба
замерли. Вдруг несусветица сложилась в слова, а голос стал яснее и ближе:
Древний лес, вечный лес, прелый и патлатый -
Ветерочков переплеск да скворец крылатый!
Вот уж вечер настает, и уходит солнце -
Тома Золотинка ждет, сидя у оконца.
Ждет-пождет, а Тома нет - заждалась, наверно,
Золотинка, дочь реки, светлая царевна!
Том кувшинки ей несет, песню распевает -
Древний лес, вечный лес Тому подпевает:
Летний день - голубень, вешний вечер - черен,
Вешний ливень - чудодей, летний - тараторень!
Ну-ка, буки и дубы, расступайтесь, братцы, -
Тому нынче недосуг с вами препираться!
Не шуршите, камыши, жухло и уныло -
Том торопится-спешит к Золотинке милой!
Они стояли как зачарованные. Вихрь словно выдохся. Листья обвисли на
смирных ветвях. Снова послышалась та же песня, и вдруг из камышей вынырнула
затрепанная шляпа с длинным синим пером за лентой тульи. Вместе со шляпой
явился и человек, а может, и не человек: ростом хоть поменьше Громадины, но
шагал втройне: его желтые башмаки на толстых ногах загребали листву, будто
бычьи копыта. На нем был синий кафтан, и длинная курчавая густая борода
заслоняла середину кафтана; лицо - красное, как наливное яблоко, изрезанное
смеховыми морщинками. В руке у него был большой лист-поднос, а в нем плавали
кувшинки.
- Помогите! - кинулись навстречу ему Фродо и Сэм.
- Ну! Ну! Легче там! Для чего кричать-то! - отозвался незнакомец,
протянув руку перед собой, и они остановились как вкопанные. - Вы куда
несетесь так? Мигом отвечайте! Я - Том Бомбадил, здешних мест хозяин. Кто
посмел обидеть вас, этаких козявок?
- Мои друзья попались! Вяз! - еле переводя дыхание, выкрикнул Фродо.
- Понимаете ли, сударь, их во сне сцапали, вяз их схватил и не
отпускает! - объяснил Сэм.
- Безобразит Старый Вяз? Только и всего-то? - вскричал Том Бомбадил,
весело подпрыгнув. - Я ему спою сейчас - закую в дремоту. Листья с веток
отпою - будет знать, разбойник! Зимней стужей напою - заморожу корни!
Он бережно поставил на траву поднос с кувшинками и подскочил к дереву,
туда, где торчали одни только ноги Мерри. Том приложил губы к трещине и тихо
пропел что-то непонятное. Мерри радостно взбрыкнул ногами, но вяз не
дрогнул. Том отпрянул, обломал низкую тяжелую ветку и хлестнул по стволу.
- Эй! Ты! Старый Вяз! Слушай Бомбадила! - приказал он. - Пей земные
соки всласть, набирайся силы. А потом - засыпай: ты уже весь желтый.
Выпускай малышат! Хват какой нашелся!
Он схватил Мерри за ноги и мигом вытащил его из раздавшейся трещины.
Потом, тяжело скрипя, разверзлась другая трещина, и оттуда вылетел Пин,
словно ему дали пинка. Со злобным старческим скрежетом сомкнулись оба
провала, дрожь пробежала по дереву, и все стихло.
- Спасибо вам! - сказали хоббиты в четыре голоса.
Том расхохотался.
- Ну а вы, малышня, зайцы-непоседы, - сказал он, - отдохнете у меня,
накормлю как следует. Все вопросы - на потом: солнце приугасло, да и
Золотинка ждет - видно, заждалась нас. На столе - хлеб и мед, молоко и
масло... Ну-ка, малыши, - бегом! Том проголодался!
Он поднял свои кувшинки, махнул рукой, приглашая за собою, и вприпрыжку
умчался по восточной тропе, во весь голос распевая что-то совсем уж
несуразное.
Разговаривать было некогда, удивляться тоже, и хоббиты поспешили за
ним.
Только спешили они медленно. Том скрылся из виду, и голос его слышен
был все слабей и слабей. А потом он опять зазвучал громко, будто прихлынул:
Поспешайте, малыши! Подступает вечер!
Том отправится вперед и засветит свечи.
Вечер понадвинется, дунет темный ветер,
А окошки яркие вам тропу осветят.
Не пугайтесь черных вязов и змеистых веток -
Поспешайте без боязни вы за мною следом!
Мы закроем двери плотно, занавесим окна -
Темный лес, вечный лес не залезет в дом к нам!
И все та же тишь, а солнце уже скрылось за деревьями. Хоббитам вдруг
припомнился вечер на Брендидуиме и сверканье Хоромин. Впереди неровным
частоколом вставала тень за тенью: необъятные стволы, огромные ветви, темные
густые листья. От реки поднялся белый туман и заклубился у ног, мешаясь с
сумеречным полумраком.
Идти было трудно, а хоббиты очень устали, ноги у них отяжелели, как
свинцом налитые. Странные звуки крались за ними по кустам и камышам, а
мерзко-насмешливые древесные рожи, кривясь, ловили их взгляды. Шли они сами
не свои, и всем четверым казалось, что лесному чародейству нет конца, что от
этого дурного сна не очнуться.
У них совсем уже подгибались ноги, когда тропа вдруг мягко повлекла их
в гору. Послышался приветливый переплеск: в темноте забелел водопадик.
Деревья расступились; туман отполз назад. Они вышли из лесу на широкое
травянистое всхолмье. Река, ставшая быстрой речушкой, весело журчала, сбегая
им навстречу, и поблескивала в свете зажигающихся звезд.
Невысокая шелковистая трава под ногами была, должно быть, обкошена.
Подстриженные деревья на опушке стояли стройной живой изгородью. Ровной,
обложенной булыжником дорожкой обернулась извилистая тропа. Она привела их
на вершину травяного холма, залитого серым звездным светом; все еще вдалеке,
на возвышенном склоне, теплились окна дома. И снова вниз повела дорожка, и
снова повела вверх по травяной глади. В глаза им блеснул широкий желтый
просвет распахнутой двери. Вот он, дом Тома Бомбадила, у подножия следующего
холма, оставалось только сойти к нему. За ним высился крутой скат, а еще
дальше в глубоком сумраке чернели Могильники. Усталость как рукой сняло,
половины страхов как не бывало. Навстречу им зазвенела песня:
Эй, шагайте веселей! Ничего не бойтесь!
Приглашает малышей Золотинка в гости.
Поджидает у дверей с Бомбадилом вместе.
Заходите поскорей! Мы споем вам песню!
А потом зазвучал другой голос - чистый и вековечный, как весна, и
радостно-переливчатый, словно поток с яснеющих утренних высей.
Заходите поскорее! Ну а мы споем вам
О росе, ручьях и речках, о дождях веселых,
О степях, где сушь да вереск, о горах и долах,
О высоком летнем небе и лесных озерах,
О капели с вешних веток, зимах и морозах,
О закатах и рассветах, о луне и звездах -
Песню обо всем на свете пропоем мы вместе!
И хоббиты оказались на пороге, озаренные ясным светом.
У Тома Бомбадила
Четыре хоббита переступили широкий каменный порог - и замерли,
помаргивая. Они оказались в низком, но просторном покое, освещенном висячими
лампадами и пламенем вереницы длинных свеч, сверкавших на темной гладкой
столешнице. В кресле, в дальнем конце покоя, лицом к дверям сидела хозяйка
дома. Ее белокурые волосы ниспадали на плечи и мягко струились вниз; ее
облекало платье, нежно зеленое, как юный тростник, а пояс был золотой с
ярко-голубыми незабудками; вокруг нее на зеленых и бурых блюдах плавали
кувшинки - и как на озерном троне сидела она.
- Входите, дорогие гости, - прозвучал ее голос, тот самый, чистый и
вековечный.
Робко вступили они в покой, неловко и низко кланяясь, точно
постучались, чтобы попросить напиться, в обычный дом у дороги, а им отворила
прекрасная эльфийская дева в цветочном уборе. Но они и слова не успели
вымолвить, как она перепрыгнула через лилии и, смеясь, устремилась к ним, и
платье ее прошелестело, точно прибрежный камыш, шелохнутый ветерком.
- Смелее, милые друзья! - сказала она. - Смейтесь, веселитесь! Я -
Золотинка, речная царевна.
Пропустив их мимо себя, она затворила дверь и обернулась, отстраняя
ночь за дверью легким движением гибких белых рук.
- Пусть ночь останется в Лесу! - сказала она. - Вы, верно, все еще
страшитесь густого тумана, темных деревьев, заводей и омутов да неведомой
твари лесной. Не бойтесь, не надо! Нынче вы под надежным кровом Тома
Бомбадила!
Они переминались у порога, а Золотинка, улыбаясь, разглядывала их.
- Прекрасная госпожа Золотинка! - промолвил наконец Фродо, охваченный
непонятным ликованием. Бывало, он обмирал от восторга, внимая чарующим
эльфийским голосам, но тут волшебство было совсем другое, и восторг не
теснил ему грудь, а согревал сердце: чудесное не было чуждым. - Прекрасная
госпожа! - повторил он. - Мне вдруг стала внятной таинственная отрада ваших
песен.
О тростинка стройная, Дочь Реки пречистой,
Камышинка в озере, трель струи речистой,
О весна, весна и лето и сестрица света,
О капель под звонким ветром и улыбка лета!
И он осекся, сам себе удивляясь. А Золотинка рассмеялась.
- Добро пожаловать! - сказала она. - Вот не знала, что в Хоббитании
живут такие речистые хоббиты. Но ты, верно, дружен с эльфами: у тебя такие
ясные глаза и звонкий голос. Как хорошо, что вы до нас добрались! Ну,
рассаживайтесь, хозяин сейчас придет, только задаст корму лошадкам - они
ведь устали не меньше вашего.
Хоббиты ног под собой не чуяли и охотно уселись в низкие тростниковые
креслица. Золотинка хлопотала у стола, а они не сводили с нее глаз,
наслаждаясь, словно танцем, резвой прелестью ее движений. Со двора
доносилось веселое пение. Снова и снова повторялось уже слышанное "сыр-бор",
"гол-лог", "сух-мох", и звучал припев:
Молодчина Бомбадил - вовремя пришел ты к ним -
В голубом своем камзоле, а ботинки желтые!
- Прекрасная госпожа, - снова заговорил Фродо. - Может это и глупый
вопрос, но все-таки скажите, кто такой Том Бомбадил?
- Он такой и есть, - отозвалась Золотинка, с улыбкой обернувшись к
нему.
Фродо вопросительно взглянул на нее.
- Ну да, вот такой, как предстал перед вами, - ответила она на его
вопросительный взгляд. - Он здесь всюду хозяин: ему подвластны леса и воды,
холмы и долы.
- Значит, он - повелитель здешнего края?
- Да нет же! - возразила она, и улыбка ее потускнела. - Как это было бы
тягостно! - прибавила она вполголоса, почти про себя. - Деревья и травы и
все обитатели нашего края живут себе и живут, ничьих им велений не нужно. А
Том Бомбадил - всем хозяевам хозяин. Он знает наперечет все неведомые тропы
и тайные броды, разгуливает по лесу и пляшет на холмах средь бела дня и
темной ночи; никто и ни в чем ему не помеха. Старый Том Бомбадил не ведает
страха - он здесь извечный хозяин.
Дверь распахнулась и вошел Том Бомбадил. Он был без шляпы, его пышные
курчавые волосы венчала корона из желто-алых листьев. Том рассмеялся,
подошел к Золотинке и взял ее под руку.
- Вот она, моя хозяйка, в изумрудном блеске, - сказал он хоббитам, -
вся в зеленом серебре и звездистых искрах. Больше свеч на стол, хозяйка!
Сдвинем занавески - и за доброю едой вечер минет быстро. Стол накрыт, и ужин
ждет - молоко да масло, белый хлеб и желтый мед - значит, все прекрасно!
- Стол-то накрыт, - отозвалась Золотинка, - а вот гости готовы ли к
ужину?
Том захлопал в ладоши и весело удивился самому себе: - Вот растяпа!
Заспешил! Приглашает ужинать! А зайчата - чуть живые, им умыться нужно.
Ну-ка, милые, сюда. А плащи - снимайте. Есть и мыло и вода - умывайтесь,
зайцы!
Он отворил неприметную дверь в глубине зала, и хоббиты потянулись за
ним: короткий коридорчик, и за углом - дверь в северную пристройку с покатым
потолком. По стенам тесаного камня развешаны были зеленые циновки и желтые
коврики, плиточный пол устилал свежий тростник. У одной стены рядком лежали
четыре плотных тюфячка и белые стопки постельного белья; у другой, напротив,
стояла широкая скамья, а на ней - глиняные плошки и коричневые кувшины с
кипятком и холодной водой. И возле каждого ложа - мягкие зеленые шлепанцы.
Вскоре умытые и освеженные хоббиты сидели за столом, по двое с боков,