Толкиен Джон Рональд Руэл. Властелин Колец

вершине вмиг положил плашмя, а теперь говоришь "увидят" - непонятно как-то
получается.
- На вершине я был очень неосторожен, - ответил Бродяжник. - Я все
искал - нет ли других вестей от Гэндальфа, и мы втроем долго проторчали на
виду. Всадники незрячие, это верно; а черные кони видят, и кругом - на земле
и в воздухе - снуют вражеские шпионы, кишат мелкие прислужники и
подсказчики. Сколько их оказалось в Пригорье, помните? Всадники распознают
мир по-своему: днем им приметны наши тени, а в темноте они различают черную
тайнопись природы. И теплую кровь они чуют все время, чуют с жадной и
мстительной злобой. Есть ведь иное чутье, помимо обоняния и зрения. Мы же
чуем, что они здесь; а они нас - вдесятеро острее. И еще, - он понизил
голос, - их притягивает Кольцо.
- Неужто же нет никакого спасенья? - затравленно озираясь, воскликнул
Фродо. - Тронешься с места - увидят и поймают! Останешься на месте - учуют и
найдут!
- Подожди, не надо отчаиваться, - сказал Бродяжник, положив руку ему на
плечо. - Ты не один. Для начала запалим-ка этот сушняк: огонь будет нам
охраной и защитой. Саурон прибирает огонь под свою руку, он все прибирает, -
но пока что Всадники огня побаиваются и огонь - наш друг.
- Хорош друг, - пробурчал Сэм. - Вот разожжем сейчас костер - и, стало
быть, мы здесь, только еще покричать осталось, чтоб не пропустили.
Отыскав на дне лощины укромную полянку, они развели костер и наскоро
приготовили еду. Вечерние тени сгустились; похолодало. И голод вдруг
накинулся зверем: они же ничего не ели с утра, а ужин их был поневоле
скромный. Впереди лежала пустошь, где хозяйничали звери и птицы; печальные,
заброшенные земли. Там только и бывали что мимоходом редкие Следопыты.
Других странников совсем было немного, да и что это были за странники: ну,
например, тролли - забредут иной раз из северных ложбин Мглистых гор. Нет,
путешественники бывают только на Тракте, чаще всего это гномы, которые
спешат по своим делам и с чужаками словом не обмолвятся.
- Не хватит у нас припасов, - сказал Фродо. - Хоть и скудно мы ели
последние два дня, хоть и сегодняшний ужин - не пирушка, а все-таки переели,
тем более - две недели впереди, если не больше.
- Лес прокормит, - обнадежил его Бродяжник. - Ягоды, коренья, травы, а
то и дичи добуду. Не зима, еда найдется. На пропитанье хватит: затяните
потуже пояса и надейтесь на будущие трапезы Элронда!
За ложбиной ничего было не видно, только серый, клубящийся сумрак. А
небо расчистилось, и в нем тихо зажигались звезды. Фродо и прочие хоббиты
жались к костру и кутались во что ни попало; только Бродяжник сидел поодаль,
запахнувшись в свой дырявый плащ, и задумчиво покуривал трубку.
Пала ночь, и ярко вспыхивал огонь костра; а Бродяжник стал рассказывать
им сказки и были, чтобы уберечь от страха. Ему памятны были многие древние
легенды и повести стародавних лет, эльфийские и людские, о добрых и злых
делах и небывальщине. "Сколько же ему лет, - думали они, - откуда же он все
это знает?"
- Расскажи нам про Гил-Гэлада, - попросил Мерри, когда окончилась
повесть о древнеэльфийских царствах. - Вот "Песня о гибели Гил-Гэлада" - ты
ведь ее знаешь?
- Да уж, конечно, знаю, - отвечал Бродяжник. - И Фродо тоже знает: его
эта древняя история прямо касается.
Мерри и Пин поглядели на Фродо, а тот смотрел в костер.
- Нет, я очень немного знаю - только то, что Гэндальф рассказывал, -
задумчиво проговорил он. - Знаю, что Гил-Гэлад - последний из могучих
эльфийских царей Средиземья. "Гил-Гэлад" по-эльфийски значит "звездный
свет". Вместе с воинством друга эльфов Элендила он выступил в грозный поход
и вторгнулся в край...
- Ладно! - прервал его Бродяжник. - Об этом, пожалуй, не стоит
рассказывать, когда прислужники Врага рыщут неподалеку. Доберемся до
чертогов Элронда - там и услышите всю повесть с начала до конца.
- Ну, расскажи хоть что-нибудь про тогдашнее, - взмолился Сэм, - про
эльфов расскажи, какие они тогда были. Про эльфов-то сейчас очень бы не худо
послушать, а то уж больно темень поджимает.
- Расскажу вам про Тинувиэль, - согласился Бродяжник. - Коротко
расскажу, потому что сказание очень длинное, а конец его забыт и никому
теперь, кроме Элронда, неведомо даже, был ли у него конец. Красивая повесть,
хотя и печальная, как все древние сказанья Средиземья; и все же на душе у
вас, пожалуй, станет светлее.
Он задумался, припоминая, а потом не заговорил, а тихонько запел:
Над росной свежестью полей,
В прохладе вешней луговой,
Болиголов, высок и прян,
Цветением хмельным струится,
А Лучиэнь в тиши ночной,
Светла, как утренний туман,
Под звуки лютни золотой
В чудесном танце серебрится.
И вот однажды с Мглистых гор
В белесых шапках ледников
Усталый путник бросил взор
На лес, светившийся искристо
Под сонной сенью облаков,
Над пенным кружевом ручьев
Ему привиделась зарница
В волшебном облике земном.
Тот путник Берен был; ему
Почудилось, что в золотом
Лесу ночном должна открыться
Тропинка к счастью; в полутьму,
За чуть мерцающим лучом,
Светло пронзавшим кутерьму
Теней, где явь и сон дробится,
Он устремился, будто вдруг
Забыв о грузе тяжких лиг
Далекого пути на юг,
Но Лучиэнь легко, как птица,
Как луч, исчезла в тот же миг,
А перед ним - лишь темный луг,
Болиголов, да лунный лик,
Да леса зыбкая граница...
С тех пор весеннею порой,
Когда цветет болиголов -
Могучий, пряный и хмельной, -
Он часто видел, как рябится
Туман над чашами цветов
В прозрачном танце, но зимой
Не находил ее следов -
Лишь туч тяжелых вереницы
Тянулись над Ворожеей.
Но вскоре песня Лучиэнь
Затрепетала над землей
И пробудила, словно птица,
Весенний животворный день,
И по утрам, перед зарей,
Стирающей ночную тень,
Поляны стали золотиться
Под светоносною листвой.
И он вскричал: - Тинувиэль! -
Хотя нигде ее самой
Не видел в тишине росистой, -
И звонким эхом: - Соловей! -
Откликнулся весь край немой,
Озвучив тишину полей
Чудесным именем эльфийским.
И замерла Тинувиэль,
Прервав свой танец и напев,
Звеневший, словно птичья трель
Иль по весне ручей речистый:
Ведь имена бессмертных дев,
Как и названья их земель
Заморских, как немой распев
Потусторонних волн пречистых,
Несущих смертных в мир иной, -
Все это тайны; и она
Решила, что самой судьбой,
Весенним эхом серебристым
В дар Берену принесена,
Что, даже жертвуя собой -
Ей смерть со смертным суждена, -
Посмертно счастье воскресит с ним.
Бродяжник вздохнул и немного помолчал.
- На самом-то деле, - заметил он, - это вовсе не рассказ, а песнь:
такие песенные сказания у эльфов называются "энн-сэннат". На нашем всеобщем
языке они не звучат - вы слышали дальнее, неверное эхо. А рассказывается о
том, как Берен, сын Бараира, встретил Лучиэнь Тинувиэль. Берен был смертный,
а Лучиэнь - дочь Тингола, который царствовал над эльфами в самые древние,
самые юные века Средиземья; и прекрасней ее не бывало даже в тогдашнем юном
мире. Ее прелесть была отрадней звезд над туманами северного края; и нежным
сиянием лучилось ее лицо. В те дни Всеобщий Враг, кому и сам Саурон был лишь
прислужником, царил на севере, в Ангбэнде, но эльфы Запада вернулись в
Средиземье, чтоб войной отнять у него украденные волшебные алмазы
Сильмариллы; и предки людей были заодно с эльфами. Однако Враг одолел, и пал
в битве Бараир, а Берен, не убоявшись смертоносных ужасов, прошел сквозь
горы к тайному царству Тингола в Нелдоретском лесу. Там он увидел и услышал
Лучиэнь: она танцевала и пела на поляне возле чародейной реки Эсгальдуин; и
назвал ее Тинувиэль, что значит на былом языке "соловей". Много невзгод
постигло их затем; надолго они расстались. Тинувиэль вызволила его из
холодных застенков Саурона, и вместе они встретили страшные испытания, а
пройдя их низвергли с трона самого Врага и сорвали с него железный венец с
тремя Сильмариллами, ярчайшими из всех алмазов, и один из них стал свадебным
выкупом Лучиэни, поднесенным ее отцу Тинголу. Однако же случилось так, что
Берен не устоял перед Волколаком, ринувшимся на него из ворот Ангбэнда, и
умер на руках Тинувиэль. Но она избрала смертную участь, чтобы последовать
за ним по ту сторону смерти; и если верить песенным сказаниям, то они
встретились там, за Нездешними Морями, и, взявшись за руки, побрели по
тамошним луговинам. Так вот и случилось, что единственная из всех эльфов
Лучиэнь Тинувиэль умерла и покинула здешний мир, и вечноживущие утратили
самую свою любимую. Но это она сочетала людей с древними владыками эльфов. И
живы еще потомки Лучиэни, и предречено в сказаниях, что не сгинут они
понапрасну. Того же рода и Элронд из Раздола. Ибо от Берена и Лучиэни
родился Диор, наследник Тингола; а его дочерью была Светлая Элвин, которую
взял в жены Эарендил, тот самый, что снарядил корабль в Нездешние Моря и
выплыл из туманов нашего мира, блистая Сильмариллом в венце. А от Эарендила
пошли князья Нуменора, нашего Западного Края.
И пока говорил Бродяжник, они неотрывно разглядывали его странное,
горделивое лицо, смутно озаряемое отблесками костра. Глаза его сияли, и
голос звучал дивно и твердо. Над его головой стояло черное звездное небо. И
вдруг высоко позади него полыхнула бледным светом вершина Заверти.
Располневшая луна медленно ползла по темному склону, и звезды над ним
поблекли.
Рассказ был кончен. Хоббиты задвигались, потягиваясь.
- Смотри-ка! - сказал Мерри. - Луна встает; должно быть, уже поздно.
Все подняли глаза - и все увидели близ вершины горы черный комочек,
явственный в лунном свете. Это, наверно, луна обозначила большой камень или
выступ скалы.
Сумрак наливался ознобной темнотой. Сэм и Мерри поежились, встали и
пошли подтащить топлива. Было как будто тихо и спокойно, но Фродо вдруг
охватил цепкий ледяной страх, и он торопливо пододвинулся к огню. Откуда-то
сверху прибежал Сэм.
- Вроде бы и никого, - сказал он. - Только я что-то испугался. Из
лощины никуда не пойду. Подкрадываются, что ли?
- Ты кого-нибудь видел? - Фродо вскочил на ноги.
- Нет, сударь, никого не видел, даже и не смотрел.
- А я пожалуй что видел, - сказал Мерри. - Показались мне две или три
черные тени. Как бы не сюда ползли.
- Ближе к костру, спиной к огню! - приказал Бродяжник. - Подберите
жерди посуше и подлиннее!
Уселись молча и настороже, вглядываясь в немую темень. Ни шороха; Фродо
мучительно захотелось крикнуть во весь голос, чтобы спастись от гнетущей
тишины...
- Тише! - прошептал Бродяжник, и тут же Пин задохнулся приглушенным
возгласом:
- Что это, что это там такое?
Они скорее почуяли, чем увидели, как из-за края лощины возникла тень:
одна, другая, третья... Три, нет, уже четыре зыбкие фигуры застыли над ними
на склоне холма: черные, словно дыры в темноте. Послышался змеиный шип;
дохнуло могильным холодом. Потом тени качнулись и придвинулись.
Пин и Мерри в страхе бросились ничком на траву. Сэм беспомощно осел
рядом с хозяином. А Фродо охватил невыносимый, леденящий ужас... и вдруг он
понял, что надо всего лишь надеть Кольцо. Он не забыл Могильники, не забыл
предупреждения Гэндальфа, но противиться не было сил. И язык отнялся. Сэм в
испуге глядел на него снизу: хозяин в опасности, и никак ему не помочь - ну
никак. Фродо закрыл глаза и попробовал устоять, одолеть... нет, невмоготу.
Он потянул цепочку, нащупал Кольцо - и медленно надел его на указательный
палец левой руки.
Все осталось, как было, в расплывчатой мгле; только черные тени вдруг
надвинулись и прояснились. Перед ним возникли пять высоких воинов в серых
плащах: двое стояли на гребне холма, трое приближались. Запавшие их глазницы
светились острыми, беспощадными взглядами, на сединах - серебряные шлемы, в
руках - стальные мечи. Они снова шагнули вперед, впиваясь в него ледяными
глазами. Фродо в отчаянии обнажил свой кинжал - и кинжал зарделся, словно
раскаленная головня. Двое замерли. Третий был выше всех, шлем его венчала
корона. В одной руке он держал длинный меч, в другой - кинжал: клинки
отливали мертвенным светом. Он ринулся к Фродо.
А Фродо, упав наземь, сам не зная почему, вдруг вскричал: "О Элберет!
Гилтониэль!" - и ударил кинжалом в ногу подступившего врага. Яростный вопль
всколыхнул темноту, и ледяное смертоносное жало вонзилось в плечо Фродо.
Теряя сознание, он увидел, как из мглы вырвался Бродяжник с двумя факелами в
руках. Последним усилием Фродо сорвал Кольцо с пальца и, обронив кинжал,
упал навзничь.
Переправа
Фродо очнулся, сжимая Кольцо в руке отчаянной, мертвой хваткой. Он
лежал у костра, пламеневшего ярко и высоко; он увидел над собой склоненные
встревоженные лица Сэма, Пина и Мерри.
- Что случилось? Где король-мертвец? - выговорил он непослушным языком.
Ему не ответили: у всех троих от радости перехватило дыхание, да и
вопрос был непонятный. Потом уж Сэм рассказал, как, откуда ни возьмись,
надвинулись страшные тени, и Фродо вдруг исчез, а его, Сэма, сшибло с ног.
Он слышал голос хозяина - то ли из дальней-предальней дали, то ли вообще
из-под земли, и голос этот выкрикивал что-то совсем непонятное. Искали,
шарили, нечаянно наткнулись - лежит ничком, весь окоченел, меч под ним.
Бродяжник велел им уложить его у огня и чтоб костер был как следует, а сам
исчез: давно уж.
Сэм, видно, снова стал сомневаться насчет Бродяжника и, когда тот
угрюмой тенью появился рядом, заслонил Фродо, выдернув меч из ножен; но
Бродяжник, как бы не видя обнаженного клинка, опустился на колени возле
раненого.
- Нет, Сэм, я не из Черных Всадников, - мягко сказал он, - и не из их
подручных. Я хотел узнать, где они затаились - и отчего. Им бы заново
напасть, а они отступили. Непонятно мне это. Однако поблизости даже духу их
нет.
Услышав пересказ бессвязных речей Фродо, он очень обеспокоился, покачал
головой и тяжело вздохнул. И велел Мерри с Пином беспрерывно кипятить воду и
все время промывать рану.
- Огонь чтоб так и пылал, и держите его в тепле! - распорядился он,
отошел от костра и подозвал Сэма. - Теперь, кажется, кое-что ясно, - сказал
он вполголоса. - Враги напали вроде бы впятером: не все, должно быть,
собрались, и отпора не ожидали. Отошли они, боюсь, недалеко и назавтра к
ночи снова явятся. Им некуда спешить - по их расчетам, дело почти что
сделано. Кольцо далеко не уйдет. Да, Сэм, они так понимают, что хозяин твой
случайно задержался на пороге смерти, и чем дальше - больше им подвластен.
Похоже на то - а впрочем, еще посмотрим!
Сэм беспомощно расплакался.
- Это ты брось! - сказал ему Бродяжник. - И уж изволь положиться на
меня. Ваш Фродо куда покрепче оказался, чем я думал; правда, Гэндальф на то
и намекал. Его чудом не убили, и теперь ему главное дело - держаться, а он
продержится - вот этого-то они и не понимают. А я постараюсь его немножко
подлечить. Грейте его и стерегите; если что - кричите во всю мочь и палите
все вокруг; я ненадолго.
С этими словами он снова исчез во тьме.
Фродо задремывал и просыпался от холодной, вяжущей боли. У него
постепенно омертвело плечо, рука, весь бок. Друзья без устали промывали ему
рану и грели-согревали его, как только могли. А ночь тянулась медленно и
вяло. Серый предутренний свет уже затопил лощину, когда Бродяжник наконец
вернулся.
- Смотрите-ка! - воскликнул он, подняв с земли дотоле не замеченный и
распоротый у подола черный плащ. - Вот так прошелся меч нашего Фродо.
Плащ-то он распорол, а ранить его не ранил: этого царственного мертвеца
простым клинком не достанешь. Вот имя Элберет - оно ему было страшнее, чем
удар кинжальчика... А нашему Фродо - да, страшнее не бывает!
Бродяжник снова нагнулся и поднял длинный и тонкий кинжал, холодно
блеснувший в рассветной мгле. Конец зазубренного жестокого клинка был
обломан, и кинжал на глазах истаял тонким дымом - лишь рукоять уцелела. -
Плохи наши дела! - заметил он. - Нынче почитай что и некому врачевать такие
страшные раны. Сделаю, конечно, что смогу, но могу я немного.
Он сел на землю, положил на колени черную рукоять и пропел над нею
медленное заклинание на незнакомом языке. Потом отложил рукоять в сторону,
пригнулся к Фродо и проговорил ему на ухо какие-то странные слова. Из
поясной сумки он извлек длинные листья.
- Это целема, - объяснил он, - по древнему ацелас. На здешнем
каменистом Угорье она не растет, я отыскал ее в темноте по запаху далековато
отсюда, в чащобе к югу от Тракта.
Он растер лист в пальцах, и разнеслось сладкое, тонкое, стойкое
благоухание.
- Что называется, повезло, - сказал он. - Здесь у нас, на севере, мало
кто слышал о целеме - разве что Следопыты. Они ее ищут и находят возле
древних стойбищ. Растение-то волшебное, но и оно если поможет, то
ненадолго... Тяжелая рана.
Он заварил листья и промыл терпко-душистым отваром раненое плечо Фродо.
Благоуханная свежесть успокаивала и проясняла душу. И у Фродо боль слегка
утихла, но оледенелая, неподъемная рука словно примерзла к боку. Он горько
корил себя за то, что надел Кольцо по велению Врага. Он-то теперь, наверно,
останется калекой на всю жизнь, а дальше как быть? Сил ведь нет двинуться...
Между тем обсуждалось именно это - как быть дальше. Решено было немедля
покинуть Заверть.
- Дело ясное, - сказал Бродяжник. - Место это, значит, давно уж под
вражеским надзором. Если и был здесь Гэндальф, то был и ушел, отбившись от
врагов. А если мы пробудем здесь еще ночь, то тут нам и конец, где угодно
лучше, чем здесь.
Как только рассвело, они наспех перекусили и собрались. Фродо идти не
мог, и его ношу разделили на четверых, а самого усадили на пони. За
последние дни заморенный конек поправился на удивление: потолстел, окреп и
привязался к новым хозяевам, особенно к Сэму. Видно, Бит Осинник так его
заездил, что даже самый трудный путь был ему не в тягость по сравнению с
прежней жизнью.
Путь их лежал на юг, и прежде всего надо было, увы, пересечь Тракт,
чтобы как можно скорее добраться до лесистых мест. Иначе под рукой не будет
хвороста: а Бродяжник велел все время обогревать Фродо, тем более ночью - да
и всем им огонь послужит какой-никакой защитой. И еще он хотел выгадать
время, опять-таки срезав размашистую дорожную петлю: от восточного подножия
Заверти Тракт круто и надолго сворачивал к северу.
Скрытно и осторожно обогнули они юго-западный склон горы, подобрались к
Тракту, перебежали его - он был пуст на всем видимом протяжении, - и над
головами их перекликнулись два замогильных голоса. Пригибаясь, они со всех
ног метнулись в густой кустарник. Шли они под уклон, но кругом не было ни
тропки, и приходилось то продираться сквозь кусты и заросли цепких, чахлых
деревец, то брести по вязким проплешинам. Трава торчала редкими, серыми,
скудными пучками; деревца осыпали их вялой трухлявой листвой. Безотрадные
это были места, и продвигались они медленно и уныло. Верховой Фродо тоскливо
оглядывал тяжко понурившихся друзей - даже Бродяжник казался усталым и
угрюмым.
Плечо Фродо наливалось ледяной болью, но жаловаться не годилось: он
помалкивал и, стиснув зубы, терпел что было сил. Миновали четыре тяжких,
однообразных дня. Заверть медленно отдалилась, дальние горы немного
приблизились. После той переклички на Тракте враги не объявлялись, и не
понять было, следят или следуют они за ними. Темнота их страшила, и ночами
они сторожили по двое, с дрожью ожидая, что серую, мутную лунную мглу вдруг
пронижут черные пятна. Но никаких пятен, сколько ни гляди, не было, и
слышался только сухой шелест жухлой травы. Близкой и страшной беды, какую
они почуяли на Заверти, как не бывало. Неужели же Всадники так вот сразу и
сбились со следа? Вряд ли: наверняка затаились, выжидают, готовят новую
засаду.
Вечерело в пятый раз, и начался еле заметный подъем: они пересекали
широкую-широкую долину. Бродяжник опять свернул на северо-восток; на шестой
день они одолели долгий пологий склон, и вдали показалось лесистое взгорье.
Где-то внизу виднелся Тракт; справа в жидком солнечном свете поблескивала
тускло-серая река. Другая река угадывалась совсем уж далеко, в затуманенной
каменистой ложбине.
- Боюсь, придется нам, хочешь не хочешь, немного пройти по Тракту, -
задумчиво сказал Бродяжник. - Перед нами, вон она, речка Буйная,
по-эльфийски Митейтиль. Она берет начало в Эттенблате, в излюбленной
логовине троллей к северу от Раздола, и там, на юге, впадает в Бесноватую.
Когда они сливаются, их начинают именовать Сероструй. Широкое у него морское
устье. И никак эту Буйную не обойдешь ниже эттенблатских истоков. Один путь
- Последний Мост, а по нему-то и идет Тракт.
- А другая какая река виднеется? - спросил Мерри.
- Да там-то уже Бесноватая, Бруинен, там и до Раздола рукой подать, -
отозвался Бродяжник. - Но оттуда до Последнего Моста еще идти и идти, Тракт
хорошие петли выделывает. Как мы брод перейдем, этого я еще не придумал. На
первый случай хватит с нас и одной реки. Нам и то повезет, если Последний
Мост покамест свободен.
Рано поутру путники снова приблизились к Тракту. Бродяжник и Сэм
отправились на разведку - никого: ни пешеходов, ни всадников. Тракт пустой,
и конских следов нет - два дня назад здесь, в предгорье, шел дождь, так,
может, смыло, а с тех пор не проезжали.
Прибавили шагу, торопились изо всех сил, и через милю-другую вдалеке
под крутою горой показался Последний Мост. Того и гляди, из-под горы
возникнут черные... - да нет, ничего такого не видать. Бродяжник велел им
спрятаться в кустах, а сам пошел вперед - и вскоре вернулся.
- Врагов у Моста нет и не было, - сказал он. - Хотел бы я знать, куда
они подевались. Зато вот что я нашел - а это совсем уж непонятно. - Он
вытянул руку с бледно-зеленым камнем на ладони. - Лежал на Мосту в грязи
посреди дороги. Это эльфийский берилл. Положили на виду - а может, и
обронили, - но все-таки обнадеживает. Так что через Мост рискнем, а там...
там посмотрим, но дорогой не пойдем, пока не будет указанья пояснее.
Медлить не стали ни минуты и благополучно миновали Мост. Кругом стояла
тишь, только река клокотала под тремя огромными арками. Прошли с милю;
Бродяжник свернул налево в узкую лощину и зашагал еле заметной тропой по
редколесью у подножия угрюмых холмов.
Хоббиты пробирались между сумрачными деревьями и радовались, что
тоскливая низина и страшный Тракт остались позади; но и здесь места были
дикие, глухие, зловещие. По сторонам все выше громоздились горы. На выступах
и вершинах виднелись остатки древних стен, развалины башен - они точно таили
в себе какую-то неясную угрозу. Фродо ехал на пони и мог оглядываться и
размышлять. Он припоминал описания из книги "Туда и Обратно", рассказ про
мрачные башни на горах к северу от Тракта, в той лесистой стороне, где
водились тролли и где случилось первое настоящее приключение Бильбо. Не в те
ли края они попали, а может, и в те же места?
- А здесь кто живет? - спросил он. - И кто эти башни выстроил? Это что,
Троллистое плато?
- Оно самое, - сказал Бродяжник. - Только строили не они: тролли
строить не умеют. Теперь здесь никто не живет: жили люди, нынче их нет.
Легенды гласят, будто их поработил ангмарский царь-чародей и они предались
злу, а во время Великой войны сгинули вместе со своим повелителем. Их уже и
горы давно забыли, а тень злодейства, видите, не рассеялась.
- А ты-то это откуда знаешь, раз людей давным-давно уже здесь нет? -
спросил Перегрин. - Если даже горы забыли, то ведь звери и птицы такого не
расскажут?
- Наследники Элендила хранят память о былом, - отвечал Бродяжник. - Да
и в Раздоле многое помнят, куда больше, чем я вам могу рассказать.
- А ты в Раздоле часто бывал? - полюбопытствовал Фродо.
- Бывал, - отозвался Бродяжник. - Когда-то я там и жил, и возвращаюсь
туда всякий раз, как выпадет случай; но, видно, не судьба мне там
оставаться, не живется мне, вечному страннику, в дивных чертогах Элронда.
Горы обступали их все теснее. Далеко позади остался торный путь к реке
Бруинен. Путники зашли в длинную долину, сущее ущелье, темное и тихое. Над
каменными взлобьями нависали деревья, обнажая узловатые, старческие цепкие
корни; выше по склонам густел сосняк.
Хоббиты вконец выбились из сил. Шаг за шагом пробирались они по
нехоженой низине, загроможденной рухнувшими деревьями и обломками скал.
Низом они шли не только из-за Фродо, которому невмоготу было вскарабкаться
на кручу: зачем карабкаться-то? Все равно там не пройдешь. А на второй день
засмурело. Ровный западный ветер нагнал с моря беспросветную хмарь, и на
темные вершины гор заморосил обмочной дождь. К вечеру на них нитки сухой не
осталось, и ночлег их был безрадостный, даже огня не развели. Наутро горы
показались еще выше и круче, а долина уводила на север, куда вовсе не надо.
Бродяжник, видно, тоже встревожился: уж десять дней, как с Заверти, и
припаса всего ничего. А дождик сеял и сеял.
Заночевали на уступе, в каменной пещерке, скорее выемке скалы. Фродо
мучился. От холода и сырости рана разнылась хуже некуда, и мертвенная,
леденящая боль спать не давала. Он метался, ворочался и с ужасом
прислушивался к ночным шумам и шорохам: ветер свистел в расселинах,
струилась-капала вода, кряхтели горы, скатывались камни. Он вдруг
почувствовал, что черные призраки - вот они, здесь, сейчас конец всему на
свете; сел и увидел спину Бродяжника, который стерег их в бессонном бдении и
курил трубку. Он откинулся на спину и забылся смутным сном, гуляя по свежей,