Толкиен Джон Рональд Руэл. Властелин Колец

если верить старинным былям. Верно ли я угадал?
- Верно, да не совсем, - сказал Фродо. - Распри не было в нашем Отряде,
было сомнение - куда направиться от Привражья. А старинные были, коли на то
пошло, учат нас не ронять слов, когда дело идет о... талисманах.
- Увы, значит, как я сразу подумал, ссора вышла с одним Боромиром. Он
хотел доставить талисман в Минас Тирит. Как печально сложилась судьба: тебе,
который видел его последним, зарок смыкает уста, и ты не можешь рассказать
мне о главном, о том, что было у него на сердце перед смертью. Заблуждался
он или нет, не знаю, но уверен в одном: умер он достойно и превозмог себя.
Лицо его было еще прекрасней, нежели при жизни.
Прости меня, Фродо, что я поначалу выпытывал у тебя лишнее о Проклятии
Исилдура. Не ко времени это было и не к месту, но я не успел рассудить. Бой
был тяжелый, и меня ожидали иные заботы. Но как только я вдумался, о чем у
нас зашла речь, я тут же отвел ее в сторону. Ибо мы, правители града,
причастны древней мудрости, закрытой от иных. Мы происходим не от Элендила,
но в жилах у нас тоже течет нуменорская кровь. Мы из колена Мардила,
которого оставил наместником, отправляясь на войну, великий князь Эарнур,
последний в роду Анариона. Детей у государя не было, и с войны он не
вернулся. С тех пор и правят у нас наместники, вот уже многие века.
Я помню, как Боромир еще мальчиком, когда мы вместе читали сказанья о
наших предках и летописи Гондора, все время сердился, что наш отец - не
князь. "Сколько же надо сотен лет, чтобы наместник стал князем, коли князь
не возвращается?" - спрашивал он. "В иных краях хватило и десятка лет, -
отвечал ему отец. - А в Гондоре недостанет и десяти тысяч". Увы, бедняга
Боромир! Это тебе что-нибудь о нем говорит?
- Говорит, - сказал Фродо. - Однако же к Арагорну он всегда относился с
почтением.
- Еще бы, - сказал Фарамир. - Если он признал его право на
великокняжеский престол, значит, признал себя его подданным. Но до самых
трудных испытаний дело не дошло. Кто знает, что было бы в Минас Тирите, где
война превратила бы их в соперников.
Но я отвлекся. Род Денэтора, сказал я, издревле сопричастен премудрости
дней былых; в наших сокровищницах хранятся старинные книги и многоязычные
письмена на ветхом пергаменте, на камне, на золотых и серебряных пластинах.
Многое и прочесть у нас никто не сумеет, многое пылится под спудом. Я
трудился над ними: мне ведомы начала знаний. Ради этих сокровищ наведывался
к нам Серый Странник; еще ребенком я впервые увидел его, и дважды или трижды
с тех пор.
- Серый Странник? - переспросил Фродо. - А как его имя?
- Мы называли его по-эльфийски, Митрандиром, - сказал Фарамир, - и ему
это, кажется, было по нраву. "По-разному зовут меня в разных краях, -
говорил он. - У эльфов я Митрандир, у гномов - Таркун, когда-то, на западе,
о котором и молва стерлась, я звался Олорином, на юге я - Инканус, на севере
- Гэндальф, на востоке я не бываю".
- Гэндальф! - воскликнул Фродо. - Так я и подумал. Гэндальф Серый, наш
друг и советчик. Предводитель нашего Отряда. Он сгинул в Мории.
- Митрандир сгинул! - сказал Фарамир. - Злая, однако же, выпала вам
доля. Даже не верится, что такой великий мудрец - наш верный помощник в
невзгодах - мог погибнуть и мир лишился его несравненных познаний. Ты
уверен, что он погиб? Может статься, он вас покинул из-за иных, неотложных
дел?
- Уверен, - сказал Фродо. - Я видел, как его поглотила бездна.
- Наверно, страшной повестью чреваты твои слова, - сказал Фарамир. -
Может быть, ты расскажешь ее ввечеру. Как мне теперь ясно, Митрандир был не
только мудрецом и книжником - он был вершителем судеб нашего времени.
Окажись он в Гондоре, когда мы с братом услышали во сне прорицание, он,
верно, разъяснил бы его, не пришлось бы отправлять посланца в Раздол. А быть
может, не стал бы разъяснять, и Боромир все равно не ушел бы от рока.
Митрандир никогда не открывал нам будущего и не посвящал в свои замыслы. С
позволенья Денэтора - не знаю уж, как ему это удалось, - он был допущен в
нашу сокровищницу, и я почерпнул из едва приоткрытого кладезя его познаний:
он был скупым наставником.
Более всего занимали его летописи и устные предания времен Великой
Битвы на равнине Дагорлада и основания Гондора, когда был низвержен Тот,
кого называть не стану. И про Исилдура выспрашивал он, хотя о нем наши
предания памяти не сохранили: он ушел, как сгинул.
Фарамир перешел на шепот.
- Я же частью узнал, частью домыслил и сохранил в глубокой тайне вот
что. Исилдур заполучил некое сокровенное достояние Врага, да не будет он
назван, и взял его с собой, уходя из Гондора навстречу безвестной гибели. И
казалось мне, что я понял, чего доискивается Митрандир, однако же поиски
эти, устремленные в глубокую древность, счел любомудрием книжника. Но когда
мы пытались разгадать таинственное прорицание, пришло мне на ум, что эта
добыча и есть Проклятие Исилдура. Ибо ничего мы больше о нем не знаем, лишь
упомянуто в одном из сказаний, что его пронзила стрела орка. Это же, и
только это, сказал мне Митрандир.
Не знаю и не ведаю, какое вражеское достояние понадобилось Исилдуру:
должно быть, некий могучий, гибельный талисман, орудие лиходейства Черного
Властелина. И если оно сулит удачу в бою, то наверняка Боромир, гордый,
бесстрашный, зачастую безоглядный, жаждущий блеска побед Минас Тирита и
блистания своей воинской славы, неудержимо возжелал этим орудием завладеть.
В недобрый час отправился он в Раздол! И отец, и старшины послали бы меня,
но он, как старший брат и закаленный воин, не мне чета (говорю без всякой
обиды), настоял на своем.
Однако же не страшитесь! Я не подобрал бы этот талисман и на большой
дороге. Если б даже Минас Тирит погибал на моих глазах и я один мог бы его
спасти с помощью вражеского колдовского орудья, возвеличить Гондор и
прославиться, то и тогда - нет! Такою ценой не нужны мне ни победы, ни
слава, о Фродо, сын Дрого.
- Так же решил и Совет, - сказал Фродо. - И мне они не нужны, и вообще
- не мое это дело.
- Мне мечтается, - сказал Фарамир, - и цветущее Белое Дерево в
великокняжеском дворце, и Серебряный венец на челе князя, и мирный Минас
Тирит - нет, Минас Анор, град, каким он был в древности, светлый, высокий и
дивный; прекрасный, как царь среди царей, а не грозный, подобно властелину,
окруженному рабами; да и добрый властелин не лучше, даже если рабы им
довольны. Воевать надо: мы защищаем свою жизнь и честь от убийцы, изувера и
разрушителя; однако не по душе мне ни сверканье острых мечей, ни посвист
быстрых стрел, ни слава великого воителя. Все это надобно лишь за тем, чтобы
оборонить то, что мы обороняем: светлый град, воздвигнутый нуменорцами,
оплот памяти и хранилище древней мудрости, святилище красоты и светоч живой
истины. Надо, чтоб его любили, а не боялись - и чтили, как почитают
убеленных сединами мудрецов.
Так что оставь опасенья! Я тебя больше не буду выспрашивать: не спрошу
даже, верно ли я догадался. Разве что ты сам мне доверишься - что ж, тогда
попробую помочь тебе советом, а быть может, и делом.
Фродо на это ничего не сказал. Он едва не уступил желанию искать помощи
и совета и этого сурового юноши, так были отрадны его ясные речи. Однако
что-то его удержало, на сердце у него были страх и тревога - ведь если и в
самом деле только они с Сэмом уцелели из Девяти Хранителей, то одни остались
в ответе за все. Излишняя подозрительность надежней слепого доверия. К тому
же, поглядывая на высокого спутника и внимая его голосу, он вспоминал
Боромира: внезапно перекошенное лицо и алчный огонь в глазах. Непохожие
братья были ужасно похожи.
Потом они шли молча, бесшумно скользя по траве мимо старых деревьев,
точно серо-зеленые тени; над ними распевали птицы и отливала темным блеском
вечнозеленая листва итильского леса.
Сэм в разговор не встревал, только прислушивался, в то же время ловя
чутким хоббитским ухом окрестные лесные шумы и шорохи. Про Горлума ни разу
упомянуто не было, и он был этому рад: никуда от Липучки, конечно, не
денешься, но хоть малость отдохнуть и то хлеб. Вскоре он заметил, что идут
они вроде одни, а кругом уйма людей: впереди мелькали Дамрод и Маблунг и со
всех сторон быстрые, бесшумные, еле видные Следопыты поспешали к
условленному месту.
Вдруг его точно кольнул в спину чей-то взгляд; он обернулся и успел
углядеть маленькую темную фигурку, перебегавшую за деревьями. Сэм открыл
было рот, но подумал и махнул рукой.
"Может, показалось, - сказал он сам себе. - Да и чего я буду лезть к
ним с этой паскудиной, раз про него и помнить забыли? Что мне, больше всех
надо?"
Наконец лес поредел, склон сделался круче. Они свернули вправо и
набрели на речонку, тот самый ручеек, что точился из водоема, стал бурливым
потоком, и его каменистое русло пролегало по дну узкого ущелья, заросшего
самшитом и остролистом. Приречные низины на западе были подернуты золотистой
дымкой, и, озаренный предзакатным солнцем, широко струился Андуин.
- А теперь, увы, я вынужден быть неучтивым, - сказал Фарамир. -
Надеюсь, мне это простится: пока что, в нарушение всех приказов, я не только
не убил вас, но даже не ослепил. Но тут уж запрет строжайший: эту тропу не
должен знать никто, даже наши союзники-ристанийцы. Придется завязать вам
глаза.
- Да пожалуйста, - сказал Фродо. - Эльфы и те не учтивее тебя: с
завязанными глазами вступили мы в прекрасный Лориэн. Гном Гимли обиделся, а
нам, хоббитам, хоть бы что.
- Ничего столь же прекрасного я вам не обещаю, - сказал Фарамир. -
Прекрасно, впрочем, что вас не надо ни уламывать, ни принуждать.
На его тихий зов из-за деревьев немедля явились Маблунг и Дамрод и
подошли к ним.
- Завяжите гостям глаза, - приказал Фарамир. - Плотно, но не туго. Руки
не связывайте: они дадут слово, что подглядывать не станут. Я бы поверил им
и так, без повязки, пусть бы шли зажмурившись, но не ровен час споткнутся и
нечаянно откроют глаза. Кстати же проследите, чтобы они не оступались.
Дружинники завязали хоббитам глаза зелеными шарфами, низко нахлобучили
им капюшоны и повели их за руку: прогулка по солнечной Итилии закончилась
для Фродо и Сэма путешествием в темноте, и где они шли, можно было только
гадать. Сначала спускались крутою тропой и залезли в такой узкий проход, что
двинулись гуськом между каменных стен; дружинники направляли их сзади,
крепко взяв за плечи. Где было трудно идти вслепую, их приподымали - и снова
ставили на ноги. Справа слышался гул и плеск воды: все ближе, все громче.
Наконец, они остановились; Маблунг и Дамрод покрутили их, чтобы сбить с
направления, и путь пошел наверх; потянуло холодом, шум потока отдалился.
Потом их взяли на руки и понесли вниз по каким-то ступенькам: несли, несли,
свернули за угол скалы, и снова кругом гулко заклокотала вода; их обдало
моросью, и вот они опять стояли молча, с повязками на глазах, испуганные и
растерянные. Сзади раздался голос Фарамира.
- Развяжите им глаза! - велел он. Капюшоны откинули, шарфы сняли, и они
ошеломленно заморгали.
Они стояли на гладкой сырой плите, как бы на крыльце за черным провалом
прорубленных в скале дверей, а перед ними - близко, рукой подать -
колыхалась струистая водяная завеса, озаренная прямыми лучами заходящего
солнца, и алый свет рассыпался мерцающим бисером. Казалось, они подошли к
окну эльфийской башни, к занавесу из золотых и серебряных нитей, унизанных
рубинами, сапфирами и аметистами, и трепетно переливалось драгоценное
многоцветье.
- Вот вам и награда за терпение, - сказал Фарамир. - Подоспели минута в
минуту к заходу солнца. Это Закатное окно, Хеннет-Аннун, а перед ним -
красивейший водопад Итилии, края блещущих вод. Не знаю, бывал ли здесь хоть
один чужестранец. Покой попроще, чем окно, не княжеский покой; но заходите,
посмотрите сами!
Солнце закатилось, и померкла водяная занавесь. Они вошли под низкую,
грубоватую арку и оказались в большой сводчатой пещере; тусклые отблески
факелов играли на стенах. Народу уже собралось много, но из узкой боковой
двери входили еще и еще, по двое и по трое. Когда глаза их привыкли к
полумраку, хоббиты увидели, что пещера выше и гораздо просторнее, чем им
сперва показалось; здесь размещался, не стесняя людей, склад оружия и
съестных припасов.
- Такое у нас прибежище, - сказал Фарамир. - Роскоши маловато, но
переночуете спокойно и удобно. Сухо, еды вдоволь, очага, правда, нет.
Некогда это был водосточный грот, из той вон арки вода выливалась, но
древние мастера-каменщики ее отвели, и теперь она низвергается со скал
высоко над нами. Все отверстия этого грота замурованы, - ни вода, ни
супостат сюда не проникнут, кроме как тем же путем, что вы прошли с
завязанными глазами. Выход есть еще один - через Водяное окно, в глубокое
озеро, полное острых скал. Отдыхайте, пока все вернутся и соберут на стол.
Хоббитов отвели в угол, к низкому ложу. Трапезу собирали быстро,
несуетливо и споро. От стен принесли столешницы, водрузили их на козлы,
заставили утварью, неприхотливой и добротной: блюдами, чашками, мисками -
глиняными, глянцевито-коричневыми, и желтыми, самшитовыми, отличной токарной
работы; царила чистота и опрятность. Кое-где поблескивали бронзовые чаши, и
серебряный кубок был поставлен для Фарамира, посредине отдельного столика.
Фарамир прохаживался по пещере и негромко расспрашивал новоприбывших.
Одни были отправлены преследовать и добивать разгромленный отряд, другие
остались следить за дорогой: эти припозднились. Никто из южан не ушел, кроме
огромного мумака; за ним не уследили. Враг не появлялся, не видать было даже
орков-соглядатаев.
- И ты ничего не видел и не слышал, Анборн? - обратился Фарамир к
вошедшему.
- Ни слуху ни духу, государь, - отвечал тот. - Орки куда-то
запропастились. Но то ли я видел, то ли мне померещилась диковинная тварь -
уже в сумерках, когда все кажется больше, чем надо бы. Наверно, просто
белка. - Сэм навострил уши. - Но если белка, то черная и без хвоста. Ты не
велел нам понапрасну бить зверей, и я не стал стрелять. Да и темно было, а
этот зверек мигом скрылся в листьях. Я постоял, подождал немного - все-таки
будто и не совсем белка, - а потом пошел, и тут она вроде бы зашипела на
меня сверху. Да нет, пожалуй, крупная белка. Быть может, звери бегут от
Врага, да не будет он назван, из Лихолесья, и забегают сюда к нам. Говорят,
там водятся черные белки.
- Может быть, - сказал Фарамир. - Однако же это дурной знак. Нам здесь,
в Итилии, только беглецов из Лихолесья и не хватало.
Сэму показалось, что он при этом оглянулся на хоббитов, однако Сэм
снова решил промолчать. Они с Фродо лежали рядом и глядели на огни факелов,
на расхаживающих и тихо переговаривающихся людей. Потом Фродо взял и заснул.
Сэм уговаривал себя не спать.
"Поди знай, - думал он. - С людьми дело темное. На словах-то хорош, да
с тем и возьмешь. - Он зевнул до ушей. - Проспать бы с недельку - стал бы
как новенький. А положим, не засну: как быть в случае чего? Больно уж тут
много Громадин на одного хоббита. И все равно: не спи, Сэм Скромби, не смей
спать!"
И не смел. Дверной проем потускнел, серая водяная пелена потерялась в
темноте. И лишь монотонный шум и переплеск падающей воды не смолкал ни
вечером, ни ночью, ни утром. Бормотанье и журчанье убаюкивало, и Сэм яростно
протер глаза кулаками.
Запылали новые факелы. Выкатили бочонок вина, раскладывали снедь,
натаскали воды из-под водопада. Умывали руки; Фарамиру поднесли медный таз и
белоснежное полотенце.
- Разбудите гостей, - сказал он, - и подайте им умыться. Время ужинать.
Фродо сел, зевнул и потянулся. Сэм недоуменно уставился на рослого
воина, склонившегося перед ним с тазиком воды.
- Поставьте его на пол, господин, если можно! - сказал он. - И вам, и
мне удобнее будет.
К веселому изумлению окружающих, он окунул в тазик голову и,
отфыркиваясь, оплескал холодной водой шею и уши.
- У вас всегда моют голову перед ужином? - спросил воин, прислуживающий
хоббитам.
- Да нет, обычно-то перед завтраком, - сказал Сэм. - Но ежели сильно не
выспался - обдай голову холодной водой, и расправишься, что твой салат от
поливки. Ффу-у! Ну, теперь авось не засну, пока не наемся.
Их провели и усадили рядом с Фарамиром на покрытые шкурками бочонки,
куда повыше скамеек, на которых разместились люди. Внезапно все встали,
обратились лицом к западу и с минуту помолчали, Фарамир сделал знак хоббитам
поступить так же.
- Перед трапезой, - сказал он, садясь, - мы обращаем взгляд к погибшему
Нуменору и дальше на запад, к нетленному Блаженному Краю, и еще дальше, к
Предвечной отчизне. У вас нет такого обычая?
- Нет, - покачал головой Фродо, чувствую себя неучем и невежей. - Но у
нас принято в гостях перед едой кланяться хозяину, а вставая из-за стола,
благодарить его.
- Это и у нас принято, - сказал Фарамир.
После долгой скитальческой жизни впроголодь, в холоде и грязи, ужин
показался хоббитам пиршеством: золотистое вино, прохладное и пахучее, хлеб с
маслом, солонина, сушеные фрукты и свежий сыр, а вдобавок - чистые руки,
тарелки и ножи! Фродо и Сэм живо уплели все, что им предложили, и не
отказались от добавки, а потом и еще от одной. Вино приободрило их, и на
сердце полегчало - впервые после Кветлориэна.
После ужина Фарамир отвел их в полузанавешенный закуток. Туда принесли
кресло и две скамейки. В нише горела глиняная лампада.
- Скоро вам захочется спать, - сказал он, - особенно досточтимому
Сэммиуму, который не смыкал глаз до самого ужина: то ли сберегал свой голод,
то ли оберегал от меня хозяина. Однако после обильной еды, да еще с отвычки,
лучше превозмочь сон. Давайте побеседуем. Вам ведь есть что рассказать о
своем путешествии от Раздола. И не мешает поближе познакомиться с той
страной, куда вас забросила судьба. Расскажите мне о брате моем Боромире,
про старца Митрандира и про дивный народ Лориэна.
С Фродо сон соскочил, и он был очень не прочь поговорить. Но хотя
вкусная еда и доброе вино развязали ему язык, он все же не распускал его.
Сэм сиял благодушием и мурлыкал себе под нос, но сперва только слушал Фродо
и усиленно поддакивал.
О многом поведал Фродо, умалчивая о Кольце и о назначении Отряда,
расписывая доблести Боромира - в бою с волколаками Глухомани, в снегах
Карадраса, в копях Мории, где сгинул Гэндальф. Фарамира задел за живое
рассказ о битве на Мосту.
- Не по душе Боромиру было бежать от орков, - сказал он, - да и от того
свирепого чудища - Барлогом ты его назвал? - пусть даже и последним,
прикрывая остальных.
- Он и был последним, - сказал Фродо. - Арагорн шел впереди: он один
знал путь, кроме Гэндальфа. Не будь нас, не побежали бы ни он, ни Боромир.
- Быть может, лучше бы он погиб вместе с Митрандиром, избегнув злой
судьбины за водопадами Рэроса, - сказал Фарамир.
- Может быть. Но расскажи, как обещал, о превратностях ваших судеб, -
сказал Фродо, опять уходя от опасного оборота беседы. - Мне хотелось бы
услышать о Минас Итиле и об Осгилиате, о несокрушимом Минас Тирите. Есть ли
надежда, что он выстоит в нынешних войнах?
- Есть ли надежда, говоришь? - переспросил Фарамир. - Давно уж нет у
нас никакой надежды. Может статься, меч Элендила, если он и вправду
заблещет, возродит ее в наших сердцах и срок нашей черной гибели
отодвинется, но ненадолго. Разве что явится иная, неведомая подмога - от
эльфов иль от людей. Ибо мощь Врага растет, а наша слабнет. Народ наш
увядает, и за этой осенью весне не бывать.
Некогда нуменорцы расселились по всему приморью и в глубь Материка, но
злое безумие снедало их царства. Одни предались лиходейству и чернокнижию,
другие упивались праздностью и роскошью, третьи воевали между собой, пока их
обескровленные уделы не захватили дикари.
Гондор обошло стороной поветрие черной ворожбы, и Враг, да не будет он
назван, в почете у нас не бывал; от века славилось древней мудростью и
блистало гордой красой, двойным наследием Заокраинного Запада, великое
княжество потомков Элендила Прекрасного. Оно и поныне сверкает отблесками
былой славы. Но гордыня подточила Гондор: в надменном слабоумии властители
его мнили, будто Враг унялся навеки, изгнанный и недобитый Враг.
Смерть витала повсюду, ибо нуменорцы, как и прежде, в своем древнем
царстве, оттого и погубленном, чаяли земного бессмертия. Князья воздвигали
гробницы пышней и роскошней дворцов; имена пращуров в истлевших свитках были
слаще их уху, нежели имена сыновей. Бездетные государи восседали в древних
чертогах, исчисляя свое родословие; в тайных покоях чахлые старцы смешивали
таинственные эликсиры, восходили на высокие холодные башни и вопрошали
звезды. У последнего князя в колене Анариона не было наследника.
Зато наместники оказались дальновиднее и удачливее. Мудро рассудив, они
пополнили свои рати крепкими поморами и стойкими горцами Эред-Нимрайса. И
примирились с горделивыми северянами, вечной грозою тамошних пределов,
народом, исполненным неистовой отваги, нашими дальними родичами, в отличие
от восточных дикарей и свирепых хородримцев. И во дни Кириона, Двенадцатого
Наместника (мой отец - двадцать шестой), они явились к нам на подмогу, и в
жестокой битве на Келебранте наголову разгромили вторгшиеся с севера полчища
наших врагов. Мы зовем их мустангримцами, коневодами-наездниками; им был
дарован навечно дотоле пустынный степной край Клендархон, который стал с той
поры называться Ристанией. А они учинились нашими верными союзниками, не раз
приходили нам на выручку и взяли под охрану северные наши пределы и Врата
Ристании.
У нас они переняли то, что пришлось им по нраву, их государи научаются
нашему языку, однако большей частью они держатся обычая предков, верны живым
преданиям и сохраняют свое северное наречие. Они нам полюбились - рослые
мужи и стройные девы, равные отвагою, крепкие, золотоволосые и ясноглазые; в
них нам видится юность рода человеческого, отблеск Предначальных Времен.
Наши законоучители говорят, будто мы с ними принадлежим одному древнему
Клану, породившему нуменорцев; но они происходят не как мы, от Хадора
Златовласого, Друга Эльфов, а от его сынов, которые не откликнулись на зов в
начале Второй Эпохи и не уплыли за море в Нуменор.
А надо вам сказать, что от истоков своих род людской, согласно нашим
священным преданиям, делится на три Клана: Вышний, Люди Западного Света,
нуменорцы; Средний, Люди Сумерек, как мустангримцы и их сородичи, поныне
обитающие на Севере; и Отступный, Люди Тьмы.
Ныне, однако, мустангримцы во многом уподобились нам: нравы их
смягчились, и ремесла стали искусствами; мы же, напротив, сделались им
подобны и Вышними больше именоваться не можем. Мы опустились в Средний Клан,
мы теперь Люди Сумерек, сохранившие память иных времен. Ибо, как и
мустангримцы, мы ценим превыше всего воинскую доблесть и любим бранную
потеху; правда, и сейчас воину положено знать и уметь многое помимо ремесла
убийцы; но все же воин, а не кто другой, у нас в особом почете. Да в наши
дни иначе и быть не может. Таков и был брат мой Боромир: искусный и отважный
военачальник, и высший почет стяжал он у нас в Гондоре. В доблести он не
имел равных: давно уж в Минас Тирите не было среди наследников престола
столь закаленных, могучих и неустрашимых ратников. И впервые так
громкозвучно трубил Большой Рог.
Фарамир вздохнул и замолк.
- Почему-то у вас, сэр, об эльфах не было речи, - сказал Сэм,
расхрабрившись. Он заметил, что Фарамир отзывался об эльфах очень
почтительно, и это еще более, чем его учтивость, обходительность, вкусная
трапеза и крепкое вино, расположило к нему Сэма и усыпило его подозрения.
- Поистине ты прав, господин Сэммиум, - сказал Фарамир, - но я немногое
знаю об эльфах. Ты попал в точку: и в этом мы изменились не к лучшему, став
из нуменорцев средиземцами. Как ты, быть может, знаешь, раз Митрандир был
твоим спутником и тебе случалось беседовать с Элрондом, Эдайны, прародители
нуменорцев, бились бок о бок с эльфами в первых войнах: за это и было им
наградой царство посреди морей, вблизи Блаженного Края. Но когда в
Средиземье пала тьма, людей развели с эльфами козни Врага, и с течением
времени они расходились все дальше, шли разными путями. Ныне люди опасаются
эльфов, не доверяют им, ничего о них толком не зная. И мы, гондорцы, не
лучше других, подобны тем же ристанийцам: они, заклятые враги Черного
Властелина, чураются эльфов и рассказывают про Золотой Лес страшные сказки.
Но все же есть среди нас и такие, кто с эльфами в дружбе, кто иной раз
втайне пробирается в Лориэн; редко они оттуда возвращаются. Я не из них: я
думаю, нынче гибельно для смертных водиться с Перворожденными. Однако я
завидую тебе, что ты разговаривал с Белой Владычицей.
- Владычица Лориэна! Галадриэль! - воскликнул Сэм. - Эх, видели бы вы
ее, сэр, ну глаз оторвать нельзя. Я-то простой хоббит, мое дело -
садовничать, а выше головы, сэр, сами понимаете, не прыгнешь, и по части
стихов я не очень - не сочинитель, ну там, знаете, иногда приходится,
смешное что-нибудь, песенку или в этом роде, но настоящих стихов я сочинять
сроду не стану - словом, куда мне о ней рассказывать, тут петь надо, это вам
нужен Бродяжник, ну Арагорн то есть, или старый господин Бильбо, те запросто
могут. А все ж таки хотелось бы и мне про нее сочинить песню. Ну и красивая
же она, сэр! Не налюбуешься! То, знаете, она как стройное дерево в цвету, а
то вроде беленького амариллиса, ветерком ее колышет. Кремень, да и только -
и мягче лунного света. Теплее солнышка, а холодна - что мороз в звездную