Толкиен Джон Рональд Руэл. Властелин Колец

исполинский дымный столп. Он склубился в дальнюю гору, вершина ее
разгорелась и полыхнула ало-зеленым пламенем. Из пламени вылетел
красно-золотой дракон, до ужаса настоящий, только поменьше: глаза его горели
яростью, пасть изрыгала огонь; с бешенным ревом описал он три свистящих
круга, снижаясь на толпу. Все пригнулись, многие попадали ничком. Дракон
пронесся над головами хоббитов, перекувырнулся в воздухе и с оглушительным
грохотом взорвался над Приречьем.
- Пожалуйте к столу! - послышался голос Бильбо.
Общий ужас и смятение как рукой сняло; хоббиты повскакивали на ноги.
Всех ожидало дивное пиршество; особые столы для родни были накрыты в большом
шатре с деревом. Там собрались сто сорок четыре приглашенных (это число у
хоббитов называется "гурт", но народ на гурты считать не принято) - семьи, с
которыми Бильбо и Фродо состояли хоть в каком-нибудь родстве, и несколько
избранных друзей дома, вроде Гэндальфа.
И многовато было среди них совсем еще юных хоббитов, явившихся с
родительского позволения: родители обычно позволяли им допоздна засиживаться
за чужим столом - а то поди их накорми, не говоря уж - прокорми.
Во множестве были там Торбинсы и Булкинсы, Кролы и Брендизайки, не
обойдены Ройлы (родня бабушки Бильбо), Ейлы и Пойлы (дедова родня),
представлены Глубокопы, Бобберы, Толстобрюхлы, Барсуксы, Дороднинги,
Дудстоны и Шерстопалы. Иные угодили в родственники Бильбо
нежданно-негаданно: кое-кто из них и в Норгорде-то никогда не бывал.
Присутствовал и Оддо Лякошель-Торбинс с женою Любелией. Они терпеть не могли
Бильбо и презирали Фродо, но приглашение было писано золотыми чернилами на
мраморной бумаге, и они не устояли. К тому же кузен их Бильбо с давних пор
славился своей кухней.
Сто сорок четыре избранника рассчитывали угоститься на славу; они
только побаивались послеобеденной речи хозяина (а без нее нельзя). Того и
жди, понесет он какую-нибудь околесицу под названием "стихи" или, хлебнув
стакан-другой, пустится в россказни о своем дурацком и непонятном
путешествии. Угощались до отвала: ели сытно, много, вкусно и долго. Чего не
съели - забрали с собой. Потом несколько недель еды в окрестностях почти
никто не покупал, но торговцы были не в убытке: все равно Бильбо начисто
опустошил их погреба, запасы и склады - за деньги, конечно.
Наконец челюсти задвигались медленнее, и настало время для Речи. Гости,
как говорится у хоббитов, "подкушали" и были настроены благодушно. В бокалах
- любимое питье, на тарелках - любимое лакомство... Так пусть себе говорит
что хочет, послушаем и похлопаем.
- Любезные мои сородичи, - начал Бильбо, поднявшись.
- Тише! Тише! Тише! - закричали гости; хоровой призыв к тишине звучал
все громче и никак не мог стихнуть.
Бильбо вылез из-за стола, подошел к увешанному фонариками дереву и
взгромоздился на стул. Разноцветные блики пробегали по его праздничному
лицу; золотые пуговки сверкали на шелковом жилете. Он был виден всем в
полный рост: одну руку не вынимал из кармана, а другой помахивал над
головой.
- Любезные мои Торбинсы и Булкинсы, - начал он опять, - разлюбезные
Кролы и Брендизайки, Ройлы, Ейлы и Пойлы, Глубокопы и Дудстоны, а также
Бобберы, Толстобрюхлы, Дороднинги, Барсуксы и Шерстопалы!
- И Шерстолапы! - заорал пожилой хоббит из угла. Он, конечно, был
Шерстолап, и недаром: лапы у него были шерстистые, здоровенные и возлежали
на столе.
- И Шерстолапы, - согласился Бильбо. - Милые мои Лякошель-Торбинсы, я
рад и вас приветствовать в Торбе-на-Круче. Нынче мне исполнилось сто
одиннадцать лет: три, можно сказать, единицы!
- Урра! Урра! Урра! Многая лета! - закричали гости и радостно
забарабанили по столам. То самое, что нужно: коротко и ясно.
- Надеюсь, что всем вам так же весело, как и мне.
Оглушительные хлопки. Крики: "Еще бы!", "А как же!", "Конечно!". Трубы
и горны, дудки и флейты и прочие духовые инструменты; звон и гул.
Молодые хоббиты распечатали сотни музыкальных хлопушек с странным
клеймом ЧРНРЧ: им было непонятно, зачем такое клеймо, но хлопушки
прекрасные. А в хлопушках - маленькие инструменты, звонкие и чудесно
сделанные. В углу шатра юные Кролы и Брендизайки, решив, что дядя Бильбо
кончил говорить (вроде все уже сказал), устроили оркестр и начали танцевать.
Юный Многорад Крол и молоденькая Мелирот Брендизайк взобрались на стол и
стали с колокольцами в руках отплясывать "Брызгу-дрызгу" - очень милый, но
несколько буйный танец.
Однако Бильбо потребовал внимания. Он выхватил горн у какого-то
хоббитенка и трижды в него протрубил. Шум улегся.
- Я вас надолго не задержу! - прокричал Бильбо.
Отовсюду захлопали.
- Я созвал вас нынче с особой целью. - Сказано это было так, что все
насторожились. - Вернее, не с одной, а с тремя особыми целями! - Наступила
почти что тишина, и некоторые Кролы даже приготовились слушать. - Во-первых,
чтобы сказать вам, что я счастлив всех вас видеть и что с такими прекрасными
и превосходными хоббитами, как вы, прожить сто одиннадцать лет легче
легкого!
Радостный гомон одобрения.
- Добрую половину из вас я знаю вдвое хуже, чем следует, а худую
половину люблю вдвое меньше, чем надо бы.
Сказано было сильно, но не очень понятно. Плеснули редкие хлопки, и все
призадумались: так ли уж это лестно слышать?
- Во-вторых, чтобы вы порадовались моему дню рождения.
Прежний одобрительный гул.
- Нет, не моему: НАШЕМУ. Ибо в день этот, как вы знаете, родился не
только я, но и мой племянник, мой наследник Фродо. Нынче он достиг
совершеннолетия и вступает во владение имуществом.
Кто-то из старших снисходительно похлопал. "Фродо! Фродо! Старина
Фродо!" - выкрикивала молодежь. Лякошель-Торбинсы насупились и стали гадать,
как это Фродо "вступает во владение".
- Вдвоем нам исполняется сто сорок четыре года: ровно столько, сколько
вас тут собралось, - один, извините за выражение, гурт.
Гости безмолвствовали. Это еще что за новости? Многие, а особенно
Лякошель-Торбинсы, оскорбились, сообразив, что их пригласили сюда только для
ровного счета. "Скажет тоже: один гурт. Фу, как грубо".
- К тому же сегодня годовщина моего прибытия верхом на бочке в Эсгарот
при Долгом озере. Хотя тогда я про свой день рождения не сразу и вспомнил.
Мне было всего-то пятьдесят один год, а что такое в молодости год-другой!
Правда, пиршество учинили изрядное; только я, помнится, был сильно простужен
и едва выговаривал: "Пребдого бдагодаред". Теперь я пользуюсь случаем
выговорить это как следует: премного благодарен вам всем за то, что вы
удосужились прибыть на мое скромное празднество!
Упорное молчание. Все боялись, что сейчас он разразится песней или
какими-нибудь стихами, и всем заранее было тоскливо. Что бы ему на этом
кончить? А они бы выпили за его здоровье. Но Бильбо не стал ни петь, ни
читать стихи. Он медленно перевел дыхание.
- В-третьих и в-последних, - сказал он, - я хочу сделать одно
ОБЪЯВЛЕНИЕ. - Это слово он вдруг произнес так громко, что все, кому это было
еще под силу, распрямились. - С прискорбием объявляю вам, что хотя, как я
сказал, прожить сто одиннадцать лет среди вас легче легкого, однако же пора
и честь знать. Я отбываю. Только вы меня и видели. ПРОЩАЙТЕ!
Он ступил со стула и исчез. Вспыхнул ослепительный огонь, и все гости
зажмурились. Открыв глаза, они увидели, что Бильбо нигде нет. Сто сорок
четыре ошарашенных хоббита так и замерли. Старый Оддо Шерстолап снял ноги со
стола и затопотал. Потом настала мертвая тишина: гости приходили в себя. И
вдруг Торбинсы, Булкинсы, Кролы, Брендизайки, Ройлы, Ейлы, Пойлы, Глубокопы,
Бобберы, Толстобрюхлы, Барсуксы, Дороднинги, Дудстоны, Шерстопалы и
Шерстолапы заговорили все разом.
Они соглашались друг с другом, что это безобразно и неучтиво и что это
надо поскорее заесть и запить. "Я и всегда говорил, что он тронутый", -
слышалось отовсюду. Даже проказливые Кролы, за малым исключением, не
одобрили Бильбо. Тогда, правда, почти никто еще не понимал, что же
произошло: бранили вздорную выходку.
Только старый и мудрый Дурри Брендизайк хитро прищурился. Ни преклонные
годы, ни преизобильные блюда не помутили его рассудка, и он сказал своей
невестке Замиральде:
- Нет, милочка, это все не просто так. Торбинс-то, оболтус, небось
опять сбежал. Неймется старому балбесу. Ну и что? Еда-то на столе осталась.
И он крикнул Фродо принести еще вина.
А Фродо был единственный, кто не вымолвил ни слова. Он молча сидел
возле опустевшего стула Бильбо, не обращая внимания на выкрики и вопросы.
Он, конечно, оценил проделку, хотя знал о ней заранее, и едва удержался от
смеха при дружном возмущении гостей. Но ему было как-то горько: от вдруг
понял, что не на шутку любит старого хоббита. Гости ели и пили, обсуждали и
осуждали дурачества Бильбо Торбинса, прежние и нынешние, - разгневались и
ушли одни Лякошель-Торбинсы. Наконец Фродо устал распоряжаться; он велел
подать еще вина, встал, молча осушил бокал за здоровье Бильбо и тишком
выбрался из шатра.
Бильбо Торбинс говорил речь, трогая золотое Кольцо в кармане: то самое,
которое он столько лет втайне берег как зеницу ока. Шагнув со стула, он
надел Кольцо - и с тех пор в Хоббитании его не видел ни один хоббит.
С улыбкой послушав, как галдят ошеломленные гости в шатре и вовсю
веселятся не удостоенные особого приглашения хоббиты, он ушел в дом, снял
праздничный наряд, сложил шелковый жилет, аккуратно завернул его в бумагу и
припрятал в ящик. Потом быстро натянул какие-то лохмотья и застегнул старый
кожаный пояс. На поясе висел короткий меч в потертых кожаных ножнах. Бильбо
вздохнул и вытащил из пронафталиненного шкафа древний плащ с капюшоном. Плащ
хранился, как драгоценность, хотя был весь в пятнах и совсем выцветший - а
некогда, вероятно, темно-зеленый. Одежда была ему великовата. Он зашел в
свой кабинет и достал из потайного ящика обернутый в тряпье загадочный
сверток, кожаную папку с рукописью и какой-то толстый конверт. Рукопись и
сверток он втиснул в здоровенный заплечный мешок, который стоял посреди
комнаты, почти доверху набитый. В конверт он сунул золотое Кольцо на
цепочке, запечатал его, адресовал Фродо и положил на каминную полку. Но
потом вдруг схватил и запихнул в карман. Тут дверь распахнулась, и быстрым
шагом вошел Гэндальф.
- Привет! - сказал Бильбо. - А я как раз думал, почему это тебя не
видно?
- Рад, что тебя теперь видно, - отвечал маг, усаживаясь в кресло. - Я
хочу перекинуться с тобою словом-другим. Так что - по-твоему, все в порядке?
- А как же, - подтвердил Бильбо. - Вспышка только лишняя - даже я
удивился, а прочие и подавно. Твоя, конечно, работа?
- Моя, конечно. Недаром ты многие годы скрывал Кольцо, и пусть уж гости
твои гадают как умеют, исчез ты или пошутил.
- А шутку мне испортил, - сказал Бильбо.
- Да не шутку, а дурацкую затею... только вот говорить-то теперь
поздно. Растревожил родню, и девять или девяносто девять дней о тебе будет
болтать вся Хоббитания.
- Пусть болтает. Мне нужен отдых, долгий отдых, я же тебе говорил.
Бессрочный отдых: едва ли я сюда когда-нибудь вернусь. Да и не зачем, все
устроено... Постарел я, Гэндальф. Так-то вроде не очень, а кости ноют.
Нечего сказать, "хорошо сохранился", - он фыркнул. - Ты понимаешь, я
тонкий-претонкий, как масло на хлебе у скупердяя. Скверно это. Надо как-то
переиначивать жизнь.
Гэндальф не сводил с него пристального озабоченного взгляда.
- Да, в самом деле скверно, - задумчиво сказал он. - Ты, пожалуй, все
правильно придумал.
- Это уж чего там, дело решенное. Я хочу снова горы повидать,
понимаешь, Гэндальф, - горы, хочу найти место, где можно и вправду
отдохнуть. В тишине и покое, без всяких настырных родственников, без гостей,
чтоб в звонок не звонили. И книгу мою ведь нужно дописать. Я придумал для
нее чудесный конец: "... и счастливо жил до скончания дней".
Гэндальф рассмеялся.
- Конец неплохой. Только читать-то ее некому, как ни кончай.
- Кому надо, прочтут. Фродо вон уже читал, хоть и без конца. Ты,
кстати, приглядишь за Фродо?
- В оба глаза, хоть мне и не до того.
- Он бы, конечно, пошел за мной по первому зову. Даже и просился
незадолго до Угощения. Но пока что у него это все на словах. Мне-то перед
смертью надо снова глушь да горы повидать, а он сердцем здесь, в Хоббитании:
ему бы лужайки, перелески, ручейки. Уютно, спокойно. Я ему, разумеется, все
оставил, кроме разных безделок, - надеюсь, он будет счастлив, когда
пообвыкнется. Пора ему самому хозяином стать.
- Все оставил? - спросил Гэндальф. - И Кольцо тоже? У тебя ведь так
было решено, помнишь?
- К-конечно, все... а Кольцо... - Бильбо вдруг запнулся.
- Где оно?
- В конверте, если хочешь знать, - разозлился Бильбо. - Там, на камине.
Нет, не там... У меня в кармане! - Он замялся. - Странное дело! -
пробормотал он. - Хотя чего тут странного? Хочу - оставляю, не хочу - не
оставляю.
Гэндальф поглядел на Бильбо, и глаза его чуть блеснули.
- По-моему, Бильбо, надо его оставить, - сказал он. - А ты что - не
хочешь?
- Сам не знаю. Теперь вот мне как-то не хочется с ним расставаться. Да
и зачем? А ты-то чего ко мне пристал? - спросил он ломким, чуть ли не
визгливым голосом, раздраженно и подозрительно. - Все-то тебе мое Кольцо не
дает покоя: мало ли чего я добыл, твое какое дело?
- Да, именно что покоя не дает, - подтвердил Гэндальф.- Долго я у тебя
допытывался правды, очень долго. Волшебные Кольца - они, знаешь ли,
волшебные, со всякими подвохами и неожиданностями. А твое Кольцо мне было
особенно любопытно, скрывать не стану. Если уж ты собрался путешествовать,
то мне его никак нельзя упускать из виду. А владел ты им, кстати, не
чересчур ли долго? Поверь мне, Бильбо, больше оно тебе не понадобится.
Бильбо покраснел и метнул гневный взгляд на Гэндальфа. Добродушное лицо
его вдруг ожесточилось.
- Почем ты знаешь? - выкрикнул он. -Какое тебе дело? Мое - оно мое и
есть. Мое, понятно? Я его нашел: оно само пришло ко мне в руки.
- Конечно, конечно, -сказал Гэндальф. - Только зачем так волноваться?
- С тобой разволнуешься, - отозвался Бильбо. - Говорят тебе: оно мое.
Моя... моя прелесть! Да, вот именно - моя прелесть!
Гэндальф смотрел спокойно и пристально, только в глазах его огоньком
зажглось тревожное изумление.
- Было уже, - заметил он. - Называли его так. Правда, не ты.
- Тогда не я, а теперь я. Ну и что? Подумаешь, Горлум называл! Было оно
его, а теперь мое. Мое и навсегда!
Гэндальф поднялся, и голос его стал суровым.
- Поостерегись, Бильбо, - сказал он. - Оставь Кольцо! А сам ступай,
куда хочешь - и освободишься.
- Разрешил, спасибо. Я сам себе хозяин! - упрямо выкрикнул Бильбо.
- Легче, легче, любезный хоббит! - проговорил Гэндальф. - Всю твою
жизнь мы были друзьями, припомни-ка. Ну-ну! Делай, как обещано: выкладывай
Кольцо!
- Ты, значит, сам его захотел? Так нет же! - крикнул Бильбо. - Не
получишь! Я тебе мою прелесть не отдам, понял? - Он схватился за рукоять
маленького меча.
Глаза Гэндальфа сверкнули.
- Я ведь тоже могу рассердиться, - предупредил он. - Осторожнее - а то
увидишь Гэндальфа Серого в гневе!
Он сделал шаг к хоббиту, вырос, и тень его заполнила комнату.
Бильбо попятился; он часто дышал и не мог вынуть руку из кармана. Так
они стояли друг против друга, и воздух тихо звенел. Гэндальф взглядом
пригвоздил хоббита к стене; кулаки Бильбо разжались, и он задрожал.
- Что это ты, Гэндальф, в самом деле, - проговорил он. - Словно и не ты
вовсе. А в чем дело-то? Оно же ведь мое? Я ведь его нашел, и Горлум убил бы
меня, если б не оно. Я не вор, я его не украл, мало ли что он кричал мне
вслед.
- Я тебя вором и не называл, - отозвался Гэндальф. - Да и я не
грабитель - не отнимаю у тебя твою "прелесть", а помогаю тебе. Лучше бы ты
мне доверял, как прежде. - Он отвернулся, тень его съежилась, и Гэндальф
снова сделался старым и усталым.
Бильбо провел по глазам ладонью.
- Прости, пожалуйста, - сказал он. - Что-то на меня накатило... А
теперь вот, кажется, прошло. Мне давно не по себе: взгляд, что ли, чей-то
меня ищет? И все-то мне хотелось, знаешь, надеть его, чтоб исчезнуть, и
все-то я его трогал да вытаскивал. Пробовал в ящик запирать - но не было мне
покоя, когда Кольцо не в кармане. И вот теперь сам не знаю, что с ним
делать...
- Зато я знаю, что с ним делать, - объявил Гэндальф. - Пока что знаю.
Иди и оставь Кольцо здесь. Откажись от него. Отдай его Фродо, а там уж - моя
забота.
Бильбо замер в нерешительности. Потом вздохнул.
- Ладно, - выговорил он. - Отдам. - Потом пожал плечами и виновато
улыбнулся. - По правде сказать, зачем и празднество было устроено: чтоб
раздарить побольше подарков, а заодно уж... Казалось, так будет легче. Зря
казалось, но теперь нужно доводить дело до конца.
- Иначе и затевать не стоило, - подтвердил Гэндальф.
- Ну что ж, - сказал Бильбо. - Пусть оно достанется Фродо в придачу к
остальному. - Он глубоко вздохнул. - Пора мне, пойду, а то как бы кому на
глаза не попасться. Со всеми я распрощался...- Он подхватил мешок и шагнул к
двери.
- Кольцо-то осталось у тебя в кармане, - напомнил маг.
- Осталось, да! - горько выкрикнул Бильбо. - А с ним и завещание и
прочие бумаги. Возьми их, сам распорядись. Так будет надежнее.
- Нет, мне Кольцо не отдавай, - сказал Гэндальф. - Положи его на камин.
Фродо сейчас явится. Я подожду.
Бильбо вынул конверт из кармана и хотел было положить его возле часов,
но рука его дрогнула, и конверт упал на пол. Гэндальф мигом нагнулся за ним,
поднял и положил на место. Хоббита снова передернуло от гнева.
Но вдруг лицо его просветлело и озарилось улыбкой.
- Ну вот и все, - облегченно сказал он. - Пора трогаться!
Они вышли в прихожую. Бильбо взял свою любимую трость и призывно
свистнул. Из разных дверей появились три гнома.
- Все готово? - спросил Бильбо. - Упаковано, надписано?
- Готово! - был ответ.
- Так пошли же! - И он шагнул к двери.
Ночь была ясная, в черном небе сияли звезды. Бильбо глянул ввысь и
вздохнул полной грудью.
- Неужели? Неужели снова в путь, куда глаза глядят, и с гномами? Ох,
сколько лет мечтал я об этом! Прощай! - сказал он своему дому, склонив
голову перед его дверями. - Прощай, Гэндальф!
- Не прощай, Бильбо, а до свидания! Поосторожней только! Ты хоббит
бывалый, а пожалуй что и мудрый...
- Поосторожней! Еще чего! Нет уж, обо мне теперь не беспокойся. Я
счастлив, как давно не был, - сам небось понимаешь, что это значит. Время
мое приспело, и путь мой передо мною.
Вполголоса, точно боясь потревожить темноту и тишь, он пропел себе под
нос:
В поход, беспечный пешеход,
Уйду, избыв печаль, -
Спешит дорога от ворот
В заманчивую даль,
Свивая тысячи путей
В один, бурливый, как река,
Хотя, куда мне плыть по ней,
Не знаю я пока!
Постоял, помолчал и, не вымолвив больше ни слова, повернулся спиной к
огням и пошел - за ним три гнома - сначала в сад, а оттуда вниз покатой
тропой. Раздвинув живую изгородь, он скрылся в густой высокой траве, словно
ее шевельнул ветерок.
Гэндальф постоял и поглядел ему вслед, в темноту.
- До свиданья, Бильбо, дорогой мой хоббит! - тихо сказал он и вернулся
в дом.
Фродо не замедлил явиться и увидел, что Гэндальф сидит в полутьме, о
чем-то глубоко задумавшись.
- Ушел? - спросил Фродо.
- Да, ушел, - отвечал Гэндальф, - сумел уйти.
- А хорошо бы... то есть я все-таки надеялся целый вечер, что это
просто шутка, - сказал Фродо. - Хотя в душе знал, что он и правда уйдет. Он
всегда шутил всерьез. Вот ведь - опоздал его проводить.
- Да нет, он так наверно и хотел уйти - без долгих проводов, - сказал
Гэндальф. - Не огорчайся. Теперь с ним все в порядке. Он тебе оставил
сверток - вон там.
Фродо взял конверт с камина, поглядел на него, но раскрывать не стал.
- Там должно быть завещание и прочие бумаги в этом роде, - сказал маг.
- Ты теперь хозяин Торбы. Да, и еще там золотое Кольцо.
- Как, и Кольцо? - воскликнул Фродо. - Он и его мне оставил? С чего бы
это? Впрочем, пригодится.
- Может, пригодится, а может, и нет, -сказал Гэндальф. - Пока что я бы
на твоем месте Кольца не трогал. Береги его и не болтай о нем. А я пойду
спать.
Теперь Фродо поневоле остался за хозяина и ему, увы, надо было
провожать и выпроваживать гостей. Слухи о диковинном деле уже облетели весь
луг, но Фродо отвечал на любые вопросы одно и то же: "Наутро все само собой
разъяснится". К полуночи за особо почтенными гостями подъехали повозки. Одна
за другой наполнялись они сытыми-пресытыми, но исполненными ненасытного
любопытства хоббитами и катили в темноту. Пришли трезвые садовники и вывезли
на тачках тех, кому не служили ноги.
Медленно тянулась ночь. Солнце встало гораздо раньше, чем хоббиты, но
утро наконец взяло свое. Явились приглашенные уборщики - и принялись снимать
шатры, уносить столы и стулья, ложки и ножи, бутылки и тарелки, фонари и
кадки с цветами, выметать объедки и фантики, собирать забытые сумки,
перчатки, носовые платки и нетронутые яства (представьте, попадались и
такие). Затем подоспели неприглашенные Торбинсы и Булкинсы, Барсуксы и Кролы
и еще многие вчерашние гости, из тех, кто жил или остановился неподалеку. К
полудню пришли в себя даже те, кто сильно перекушал накануне, и возле Торбы
собралась изрядная толпа незваных, но не то чтобы нежданных гостей.
Фродо вышел на крыльцо улыбаясь, но с усталым и озабоченным видом. Он
приветствовал всех собравшихся, однако сообщил немногим более прежнего.
Теперь он просто-напросто твердил направо и налево:
- Господин Бильбо Торбинс отбыл в неизвестном направлении; насколько я
знаю, он не вернется.
Кое-кому из гостей он предложил зайти: им были оставлены "гостинцы" от
Бильбо.
В прихожей громоздилась куча пакетов, свертков, мелкой мебели - и все с
бумажными бирками. Бирки были вот какие:
"Аделарду Кролу, в его полную собственность, от Бильбо" - зонтик. За
многие годы Аделард присвоил десятки зонтиков без всяких бирок.
"Доре Торбинс в память о долгой переписке, с любовью от Бильбо" -
огромная корзина для бумажной рухи. Дора, сестра покойника Дрого и старейшая
родственница Бильбо и Фродо, доживала девяносто девятый год: пятьдесят из
них она изводила бумагу на добрые советы любезным адресатам.
"Миллу Глубокопу, а вдруг понадобится, от Б.Т." - золотое перо и
бутылка чернил. Милл никогда не отвечал на письма.
"Анжеличику от дяди Бильбо" - круглое веселое зеркальце. Юная Анжелика
Торбинс явно считала свое миловидное личико достойным всеобщего уважения.
"Для пополнения библиотеки Гуго Толстобрюхла, от пополнителя" - книжная
полка (пустая). Гуго очень любил читать чужие книги и в мыслях не имел их
возвращать.
"Любелии Лякошель-Торбинс, в подарок" - набор серебряных ложек. Бильбо
подозревал, что это она растащила почти все его ложки, пока он странствовал
Туда и Обратно. Любелия о его подозрениях прекрасно знала. И когда она
явилась - попозже, чем некоторые - она сразу же поняла гнусный намек, но и
дареными ложками не побрезговала.
Это лишь несколько надписей, а гостинцев там было видимо-невидимо. За
многие годы долгой жизни Бильбо его обиталище довольно-таки захламостилось.
Вообще в хоббитских норах хлам скоплялся как по волшебству, отчасти поэтому
и возник обычай раздаривать как можно больше на свои дни рождения. Вовсе не
всегда эти подарки были прямо-таки новые, а не передаренные: один-два
образчика старого мусома непонятного назначения обошли всю округу. Но
Бильбо-то обычно дарил новые подарки и не передаривал дареное. Словом,
старинная нора теперь малость порасчистилась.
Да, все гостинцы были с бирками, надписанными собственной рукой Бильбо,
и кое-что было подарено с умыслом, а кое-что в шутку. Но, конечно, большей
частью дарилось то, что пригодится и понадобится. Малоимущие хоббиты,
особенно с Исторбинки, были очень даже довольны. Старому Жихарю Скромби
достались два мешка картошки, новая лопата, шерстяной жилет и бутыль
ревматического снадобья. А старый Дурри Брендизайк, в благодарность за
многократное гостеприимство, получил дюжину бутылок "Старого Виньяра",
крепленого красного вина из Южного удела; вина вполне выдержанного, тем
более, что заложил его еще отец Бильбо. Дурри тут же простил Бильбо, что
было прощать, и после первой же бутылки провозгласил его мужиком что надо.
Тоже и Фродо жаловаться не приходилось. Главные-то сокровища: книги,
картины и всяческая несравненная мебель - оставлены были ему. И при всем при
этом никакого следа денег или драгоценностей: ни денежки, ни бусинки никому
не досталось.
Новый день потонул в хлопотах. С быстротой пожара распространился слух,
будто все имущество Бильбо пойдет в распродажу или того пуще, на дармовщинку
- приходи и бери. Охочие хоббиты валили толпами, а спроваживать их
приходилось по одному. Телеги и тачки загромоздили двор от крыльца до ворот.
В разгар суматохи явились Лякошель-Торбинсы. Фродо как раз пошел
передохнуть и оставил за себя своего приятеля, Мерри Брендизайка. Когда Оддо
громогласно потребовал "этого племянничка Бильбо", Мерри поклонился и развел
руками.
- Ему нездоровится, - сказал он.
- Проще говоря, племянничек прячется, - уточнила Любелия. - Ну а мы
пришли его повидать - и непременно повидаем. Пойди-ка доложи ему об этом!
Мерри отправился докладывать, и Лякошели долго проторчали в прихожей.
Наконец их впустили в кабинет. Фродо сидел за столом, заваленным кипой
бумаг. Вид у него был нездоровый - и уж во всяком случае, не слишком
приветливый; он поднялся из-за стола, держа руку в кармане, но разговаривал