Толкиен Джон Рональд Руэл. Властелин Колец

Говорят, неладно на востоке, за Внутренним Морем; в Лихолесье и на севере
тоже худые дела; тем более -- на юге, в Хороде. Нынче у всех одна судьбина.
Тень нависла надо всеми -- и либо выстоять, либо сгинуть.
Но нам, сударь Перегрин, и правда честь особая, нас Черный Властелин
ненавидит пуще всех остальных -- с незапамятных пор, от заморских времен.
Очень он крепко по нам ударит. Потому-то и Митрандир прискакал сюда во весь
опор. Ведь если мы сгинем, то кто выстоит? Как полагаешь, сударь Перегрин,
выстоим, есть надежда?
Пин не ответил. Он поглядел на мощные стены, на гордые башни и реющие
стяги, на солнце высоко в небе, а потом на восток, на ползучий сумрак, и
вспомнил о всепроникающей Тени, об орках, кишащих в лесах и на горах, об
изенгардской измене, о птицах-соглядатаях, о Черных Всадниках, разъезжающих
по Хоббитании, и о крылатом страшилище, о назгуле. Дрожь охватила его, и
всякая надежда пропала. В этот миг померкло солнце, словно заслоненное
черным крылом. И ему послышался из поднебесных далей жуткий вопль -- глухой,
неистовый и леденящий. Он съежился и прижался к стене.
-- В чем дело? -- спросил Берегонд, -- Тоже что-то почуял?
-- Д-да, -- выговорил Пин. -- Кажется, мы погибли, а это -- роковой
знак, Лютый Всадник в небесах.
-- Да, роковой знак, -- подтвердил Берегонд. -- Видно, Минас-Тирит
обречен. Ночь будет непроглядная. У меня аж кровь в жилах стынет.
Они сидели понурившись и молчали. Потом Пин вскинул глаза и увидел, что
солнце сияет, как прежде, и стяги полощутся на ветру. Он встряхнулся.
-- Миновало, -- сказал он. -- Нет, я еще все-таки не отчаялся.
Гэндальф, казалось, погиб, а вот вернулся и теперь с нами. Пусть даже и на
одной ноге, а все-таки выстоим; на худой конец выстоим и на коленях!
_ Вот это верно! -- воскликнул Берегонд, поднявшись и расхаживая
взад-вперед. - Нет уж, оно хоть и все когда-нибудь прахом пойдет, но Гондор
покамест уцелеет. Ну, возьмут Минас-Тирит, навалив трупья вровень со
стенами, так ведь есть еще и другие крепости! Есть тайные ходы и горные
убежища. И надежду сбережем, и память - не здесь, так где-нибудь в зеленой
укромной ложбине.
-- Да ладно, лишь бы скорее хоть как-нибудь все это кончилось, --
вздохнул Пин. -- Какой из меня воин, я и думать-то боюсь о сраженьях, а уж
думать, что вот-вот придется сражаться, -- это хуже некуда. Ох и длинный же
нынче день, и ведь он еще только начался! Ну что бы нам не цепенеть и
медлить, а ударить первыми! В Ристании небось тоже бы ждали-дожидались, кабы
не Гэндальф.
-- Э, да ты на больную мозоль наступил! -- усмехнулся Берегонд, --
Погоди, погоди, вот вернется Фарамир. Он храбрец, каких мало, настоящий
храбрец, хоть у нас и думают, что ежели кто умудрен не по летам и знает
наперечет старинные песни и сказанья, то он, дескать, и воин никудышный, и
воевода курам на смех. Это про Фарамира-то! Да, он не такой, как Боромир, не
такой отчаянный рубака, но решимости у него на двоих хватит. Только вот
решаться-то на что? Не штурмовать же эти... эти вон ихние горы! Силы не те,
ну и ждем, пока нападут. А уж тогда поглядим! -- И он хлопнул по рукояти
длинного меча.
Пин взглянул на него: высокий, горделивый, как все здешние; и глаза
блестят, не терпится в сечу. "Меня-то куда несет? -- горько подумал он и
смолчал. -- Вот еще выискался меченосец! Как Гэндальф говорит -- пешка? Ну
да, пешка, только не на своем месте"
Так они разговаривали, а тем временем солнце взошло в зенит, грянули
колокола, и оживилась цитадель: все, кроме часовых, отправились трапезовать.
-- Ну что, пошли? -- предложил Берегонд, -- Пока чего -- побудешь с
нами. Мало ли куда тебя потом определят; может, будешь состоять при
государе. А пока давай приходи. И приводи с собой кого захочешь.
-- Да я-то приду, -- сказал Пин. -- Только приводить мне с собой
некого. Лучший мой друг остался в Ристании, мне и поговорить не с кем, не с
кем и пошутить. Может, и правда мне к вам? Ты ведь начальник, возьми меня к
себе, замолви словечко, а?
-- Нет, нет, -- рассмеялся Берегонд. -- Никакой я не начальник. Я
всего-навсего рядовой третьей роты крепостной охраны. Однако же, сударь мой
Перегрин, крепостная стража у нас в большом почете, не только в городе, но и
повсюду.
-- Ну и будьте в почете, -- отмахнулся Пин, -- А меня покамест
отведи-ка обратно, и ежели Гэндальфа там нет, то я, пожалуйста, куда хотите
-- ваш почетный гость.
Гэндальфа не было, вестей от него тоже, и Берегонд повел Пина
знакомиться с третьей ротой. Пина так привечали, что и Берегонда чуть не на
руках носили. А в крепости уже пошли разговоры насчет спутника Митрандира,
как они втроем с властителем беседовали битый час; и само собой придумалось,
что с севера явился невысоклицкий князь, ведет на подмогу Гондору пять тысяч
клинков. Говорили, что вот прискачут ристанийские конники, а у каждого за
спиной воин-невысоклик, доблестньгй-предоблестный, даром что малорослый.
Пин смущенно опровергал эти обнадеживающие россказни, но от
новообретенного княжеского титула отделаться никак не мог: как же не князь
-- и с Боромиром был в дружбе, и Денэтор его обласкал. Его благодарили, что
он изволил пожаловать, ловили каждое его слово, расспрашивали о дальних
краях, щедро потчевали пивом и нехитрой снедью. А Пин изо всех сил старался
следовать совету Гэндальфа -- "быть осмотрительным" и не распускать язык на
хоббитский манер.
Наконец Берегонд поднялся.
-- Ну, пока до свидания! -- сказал он. -- Я до заката на часах, все
прочие вроде бы тоже. А ты, чтоб не скучать одному, возьми себе провожатого
повеселее -- да хоть моего сына то-то он обрадуется! Он паренек неплохой.
Если надумаешь, спускайся в нижний ярус, спросишь там, как пройти к Старой
гостинице на Рат-Келердайн, Улице Фонарщиков. И найдешь его -- он с
ребятами, какие остались в городе. Ступайте с ним к Великим Вратам, там
будет на что посмотреть.
С этими словами он удалился; вскоре разошлись и остальные. Было
по-прежнему солнечно, но в воздухе стояла дымка и парило не по-мартовски:
конечно, юг, а все же слишком. Пина клонило ко сну, возвращаться в пустое
жилье не хотелось, и он решил прогуляться по городу. Он прихватил кой-какие
лакомые кусочки для Светозара; тот снизошел к его приношению, хотя, по всему
видать, был сыт. И Пин отправился вниз извилистым путем.
Все встречные глазели на него и вслед ему -- торжественно
приветствовали, как принято в Гондоре, склоняя голову и прижимая обе ладони
к сердцу, а потом за спиной слышались возгласы: выходите, мол, посмотреть,
вот он невысоклицкий князь, спутник Митрандира! Кричали одно и то же на
всеобщем и на незнакомом языке. Пин сообразил, что по-здешнему его величают
"Эрнил-и-ферианнат" -- похоже, этот нелепый титул пристал к нему крепко. Он
потерял счет сквозным аркам, мощеным проулкам, ровным улицам и наконец
спустился в самый пространный первый ярус. Там ему показали, где Улица
Фонарщиков, широкая, ведущая к Великим Вратам. Он отыскал Старую гостиницу,
серое обветренное каменное строение о двух флигелях; узкая лужайка тянулась
перед многооконным домом с колоннадой и крыльцом. Между колоннами играли
мальчишки, и Пин остановился поглядеть на них: покамест он нигде в
Минас-Тирите детей не видел. Вскоре один из них его заметил, с криком сбежал
по ступеням на траву и выскочил на улицу; целая ватага мчалась за ним. Он
стал перед Пином и обмерил его взглядом.
-- Привет! -- сказал парнишка. -- А ты откуда такой? Вроде нездешний.
-- Вообще-то нездешний, -- признал Пин, -- но теперь уж я гондорский
воин.
-- Ладно тебе! -- рассмеялся тот. -- Тогда мы все здесь воины. Тебе
сколько лет и как тебя зовут? Мне уже десять, а ростом я скоро буду в пять
футов. Я и сейчас-то выше тебя. Ну, правда, отец у меня страж цитадели и
почти самый из них высокий. А твой кто отец?
-- На какой вопрос тебе сперва ответить? -- спросил Пин, -- Отец мой --
земледелец из деревни Беляки, что возле Кролов в Хоббитании. Мне скоро
двадцать девять: тут я тебя обогнал. А росту во мне четыре фута, и больше я
уж не вырасту, разве что вширь раздамся.
-- Двадцать девять! -- протянул паренек и присвистнул. -- Да ты,
значит, уже старый, прямо как мой дядя Иорлас. Только я все равно, --
задорно прибавил он, -- если захочу, поставлю тебя вверх тормашками или
положу на лопатки.
-- Может, поставишь, а может, и положишь, -- смеясь, подтвердил Пин, -
но только если я этого захочу. А может, я сам тебя поставлю да положу: мы в
наших краях тоже не дураки подраться. И у нас, знаешь ли, я считаюсь очень
даже большим и сильным, так что меня покуда никто не пробовал поставить
вверх тормашками. Если ты вдруг попробуешь, то мне, чего доброго, придется
тебя укокошить. Вот подрастешь -- и не будешь опрометчиво судить по
внешности: те-бе небось показалось, что перед тобой этакий
увалень-недомерок, которого неплохо бы вздуть; а на самом-то деле я ужасный,
злющий, кровожадный невысоклик! -- И Пин скроил такую страшную рожу, что
парнишка попятился, но тут же прянул вперед, сжав кулаки и сверкнув глазами.
-- Ну, ну! -- захохотал Пин/ -- Опять-таки опрометчиво верить чужакам
на слово, мало ли что они о себе скажут! Нет, я не кровожадный А ты, чем
задираться, сначала бы назвался -- вежливей будет.
Мальчик горделиво выпрямился.
-- Я -- Бергил, сын стража цитадели Берегонда, -- сказал он.
-- Оно и видно, -- кивнул Пин, -- ты вылитый отец. А я как раз от него.
-- Чего ж ты сразу не сказал? -- И Бергил вдруг приуныл, -- Он, что ли,
передумал и хочет меня отослать с девчонками? Не может быть, уже ушел
последний обоз!
-- Погоди пугаться, все не так страшно, - сказал Пин. - Пока что тебе
велено не ставить меня вверх тормашками, а составить мне компанию и показать
ваш город. А я зато расскажу тебе про далекие страны.
Бергил обрадованно захлопал в ладоши.
- Все, значит, в порядке, ура! -- воскликнул он. -- Тогда пошли! Мы как
раз собирались к Вратам, побежали туда!
-- А зачем туда бежать?
-- Да ведь сегодня еще до захода солнца должны подойти союзные дружины!
Пошли, пошли, сам все увидишь.
Бергил оказался парень хоть куда, а Пину без Мерри ох как не хватало
приятеля; они мигом сдружились, болтали и перешучивались наперебой, шли по
улицам рука об руку и никакого внимания не обращали на любопытные взгляды со
всех сторон. Народ толпой валил к Великим Вратам; Пин назвался и сказал
пропуск, а часовой пропустил их обоих, к полному восхищению Бергила.
-- Вот это да! -- сказал он, -- А то ведь нам больше не позволяют
выходить за ворота без взрослых. Ну, теперь наглядимся!
Люди стояли по обочинам тракта и заполнили огромную мощеную площадь,
где сходились воедино дороги к Минас-Тириту. Все глядели на юг, и вскоре
послышались возгласы:
-- Пыль, пыль на дороге! Идут!
Пин с Бергилом исхитрились протиснуться в первые ряды. Невдалеке запели
рога, и, словно встречный ветер, поднялся приветственный гул. Потом грянули
трубы, и толпа разразилась дружным кличем.
-- Форлонг! Форлонг! -- услышал Пин.
-- Это что значит? -- спросил он.
-- Ну как, это же старина Форлонг, Брюхан Форлонг из Лоссарнаха! --
отозвался Бергил, -- Там мой дед живет. Ура! Вон он сам, наш первейший друг,
старина Форлонг!
Колонну возглавлял плечистый и утробистый седобородый старик на могучем
коне, в кольчуге и черном шлеме, с огромным копьем. За ним гордо выступали
запыленные пешие ратники, пониже ростом и смуглее гондорцев из Минас-Тирита.
Лица их были суровы, на плече тяжелые бердыши.
-- Форлонг! -- кричали кругом, -- Верный, доблестный друг! Ура,
Форлонг!
Но когда лоссарнахские воины прошли, раздался ропот:
-- Как мало их, всего две сотни! А мы-то надеялись, что будет тысячи
две. Должно быть, пираты на них наседают: девять десятых остались
обороняться. Ну что ж, у нас каждый боец на счету.
Так проходила к Вратам под клики толпы рать за ратью: окраины Гондора
послали своих сынов в грозный час на выручку столице. Но все прислали
меньше, чем здесь надеялись, куда меньше, чем надо бы. Прошагали уроженцы
долины Рингло во главе с тамошним княжичем Дерворином; триста человек. С
Мортхондского нагорья, из Темноводной долины - статный Дуингир с сыновьями
Дуилином и Деруфином и пятьсот лучников. С Анфаласа, с далекой Береговины -
длинная вереница охотников, пастухов, поселян, вооруженных чем попало; лишь
их правитель Голасгил с домочадцами были при боевом доспехе. Десяток-другой
угрюмых горцев без предводителя -- из Ламедона. Рыбаки с Этхира, от устьев
Андуина -- сотня с лишним, другие остались на кораблях. Гирлуин Белокурый с
Изумрудных Холмов Пиннат-Гелина привел три сотни крепких ратников в зеленом.
И наконец, горделивей всех, -- Имраиль, владетель Дол-Амрота, родич самого
наместника: золотистые стяги с изображением Корабля и Серебряного Лебедя
реяли над конною дружиной; за всадниками на серых конях выступали в пешем
строю семьсот витязей, статных, сероглазых и темноволосых, -- они прошли с
песней.
Вот и все, и трех тысяч не набралось. А больше ждать было некого.
Возгласы, песни и мерная поступь стихли за Вратами. Толпа еще немного
помедлила, не расходясь. Пыль повисла в воздухе: ветер улегся, и стояла
духота. Наступил закатный час; багровое солнце скрылось за Миндоллуином.
Вечерняя тень пала на столицу Гондора.
Пин поднял взгляд и увидел грязно-серое небо, будто над ними нависла
дымная, пепельная туча, и еле пробивался сквозь нее сумеречный свет. Только
запад еще пламенел, и черная громада Миндоллуина, казалось, была осыпана
тлеющими головнями и угольями.
-- Так ясно начался день и так мрачно кончается! -проговорил он, забыв
о мальчике рядом с ним.
- Кончится еще мрачнее, коли не поспеем до сигнальных колоколов, --
отозвался Бергил, -- Пойдем-ка, пойдем! Слышишь, трубят, сейчас закрывать
будут!
Они вернулись в город последними; Врата за ними сразу же закрыли, и,
когда они шли по Улице Фонарщиков, башенные колокола торжественно
перекликались. Теплились окна; из домов и казарм у крепостной стены
доносилось пение.
-- Ладно, расходимся, -- сказал Бергил. -- Передай привет отцу, скажи:
спасибо, мол, приятель что надо. Ты приходи завтра пораньше. Может, даже
лучше, чтоб войны не было, мы бы и без нее обошлись. Съездили бы к дедушке в
Лоссарнах, там весной знаешь как здорово, в лесу и на полях полно цветов.
Нет, правда, вот возьмем и съездим. Где им одолеть нашего государя, и отец
мой их всех перебьет. До скорого свидания!
Они расстались, и Пин заторопился обратно в цитадель. Путь был
неблизкий, он вспотел и вконец оголодал. Сгустилась темная и душная
беззвездная ночь. К вечерней трапезе он, конечно, опоздал, но его все ж таки
накормили, Берегонд ему обрадовался, уселся рядом и расспрашивал про сына.
Наевшись, Пин немного отдохнул и попрощался: очень ему было не по себе,
хотелось скорее увидеть Гэндальфа.
-- Сам-то найдешь дорогу? -- спросил его Берегонд, выведя к северной
стене цитадели, к скамье, на которой они сидели днем. -- Ночь хоть глаз
выколи, а приказано всюду гасить огни, фонарей на стенах не зажигать. Тебе
же велено рано поутру явиться к властителю Денэтору. Да, вряд ли тебя
припишут к нашей третьей роте. Ну что ж, приведется -- так свидимся. Прощай,
покойной ночи!
В покое было темно, лишь ночник горел на столике. Гэндальф не приходил,
и Пину было все тоскливее. Он взобрался на скамейку и выглянул в окно, точно
ткнулся носом в чернильную лужу. Он уныло слез, опустил штору и отправился
спать. Сначала лежал и прислушивался, ждал Гэндальфа, потом кое-как уснул.
Среди ночи его разбудил свет: Гэндальф явился и расхаживал взад-вперед
-- тень его металась по занавеске. На столе горели свечи и лежали свитки.
Маг вздохнул, и Пин расслышал его бормотанье:
-- Да что же это до сих пор нет Фарамира?
-- Э-гей! -- позвал Пин, раздвинув постельные занавеси, -- Я уж думал,
ты обо мне вообще позабыл. Спасибо хоть вернулся. Ну и длинный нынче выдался
день!
-- Ночь зато будет короткая, --отрезал Гэндальф. -- Я затем и вернулся,
чтобы поразмыслить без помех. А ты давай спи: скоро ли еще доведется поспать
в постели. На рассвете нам с тобой надо к Денэтору. Да и не на рассвете, а
когда позовут. Навалилась темнота, и рассвета не будет.
Шествие Серой Дружины
Гэндальф ускакал, и уже стих в ночи стук копыт Светозара, когда Мерри
прибежал обратно к Арагорну с легоньким узелком: вещевой мешок его остался в
Парт-Галене и все свои нынешние пожитки он выловил или подобрал на
развалинах Изенгарда. Хазуфел был оседлан, Леголас и Гимли стояли подле
своего коня.
-- Четверо, значит, остались из нашего Отряда, -- сказал Арагорн, -- Ну
что ж, вчетвером так вчетвером -- только не одни, а вместе с конунгом, он
сейчас выезжает. Крылатая тень его встревожила, и он хочет укрыться в горах
еще до утренней зари.
-- Укрыться в горах, а потом? -- спросил Леголас.
-- А потом -- не знаю, -- задумчиво отвечал Арагорн. -- Конунг-то
поедет в Эдорас, там он через четыре дня назначил войсковой сбор. Там его,
вероятно, настигнут недобрые вести, и оттуда ристанийцы поспешат к
Минас-Тириту. Не знаю -- это я не про них, а про себя и про тех, кто пойдет
за мною...
-- Я пойду за тобою! -- воскликнул Леголас.
-- И я не отстану! -- подхватил Гимли.
-- Да нет, не так все просто, -- сказал Арагорн. -- Глаза мне застилает
мрак. Вроде бы и мне нужно в Минас-Тирит, только другой, неведомой дорогой.
Верно, близится урочный час.
-- Вы меня-то прихватите! -- попросил Мерри. -- Я понимаю, толку от
меня покамест не было, и все равно -- не бросать же меня, как поклажу: лежи,
мол, коли не надобна! Ведь конникам ристанийским я уж и вовсе не нужен,
хотя, правда, конунг обещал, что усадит меня за трапезой рядом с собою, а я
буду рассказывать ему про Хоббитанию.
-- Да, Мерри, -- сказал Арагорн, -- вот тебе с ним пожалуй что по пути.
Только не очень-то надейся на отдых и трапезу. Боюсь, не скоро воссядет
Теоден на троне у себя в Медусельде! Многим надеждам суждено увянуть в эту
горестную весну.
Вскоре двадцать четыре всадника -- Гимли сидел за Леголасом, Мерри
перед Арагорном -- помчались сквозь ночную темень. Едва они миновали курганы
у Изенских бродов, как прискакал конник из замыкающих.
-- Государь, -- сказал он конунгу, -- за нами погоня. Я их учуял, еще
когда мы подошли к реке. Теперь точно: нагонят, скачут вовсю.
Теоден приказал остановиться. Конники развернулись и взялись за копья.
Арагорн спешился, опустил Мерри наземь и, обнажив меч, стал у стремени
конунга. Эомер с оруженосцем поскакали подтягивать задних. Мерри лишний раз
подумал, что он как есть ненужная поклажа, вот сейчас будет сеча, а ему что
делать? Всего-то их горсточка, всех перебьют, а он, положим, как-нибудь
улизнет в темноте -- и что же, шататься потом по диким, бескрайним
ристанийским степям? "Нет уж", -- решил он, обнажая меч и затянув пояс.
Луна заходила, ее заслоняло огромное летучее облако, но, вдруг
открывшись, она засияла вновь. И тут они услышали топот, и со стороны
переправы возникли, надвигаясь, темные фигуры всадников. Лунный свет
поблескивал на жалах копий. Еще не видно было, сколько их там, но уж
наверняка не меньше, чем в свите конунга.
Когда они приблизились шагов на пятьдесят, Эомер громко крикнул:
-- Стой! Стой! Кто разъезжает в Ристании? Погоня вмиг застыла на месте.
В тишине один из всадников спешился и медленно двинулся вперед. Он поднял
руку в знак мира, ладонь белела в лунном свете. Но ристанийцы держали копья
наперевес. Шагов за десять от них он остановился: высокая черная тень точно
вырастала из земли. И прозвучал ясный голос:
-- В Ристании? Ты сказал -- в Ристании? Мы это рады слышать. Мы
издалека торопились в Ристанию.
-- Теперь торопиться вам некуда, -- объявил Эомер. -- Переехавши броды,
вы на ристанийской земле: здесь властвует конунг Теоден, и лишь с его
позволения можно здесь разъезжать. Кто ты такой? И почему вы торопились?
-- Я -- Гальбарад Дунадан, северный Следопыт, -- отвечал тот. -- Мы
ищем Арагорна, сына Араторна: мы прослышали, будто он в Ристании.
-- И вы его отыскали! -- воскликнул Арагорн. Он кинул поводья Мерри,
выбежал вперед, и они обнялись с пришельцем, -- Ты ли это, Гальбарад! Вот уж
нечаянная радость!
Мерри облегченно вздохнул. Он-то был уверен, что это недобитый Саруман
исхитрился перехватить конунга с малой свитой; но, видно, если и придется
сложить голову, защищая Теодена, то не сейчас, а когда-нибудь потом. Он
сунул меч в ножны.
-- Все в порядке, -- сказал Арагорн, воротившись. -- Это мои родичи,
они из дальнего края, где я прожил многие годы. Гальбарад скажет нам, почему
они вдруг явились и сколько их тут.
-- Нас тридцать, -- сказал Гальбарад. -- Все наши, кого удалось
скликнуть, да еще братья Элладан и Элроир: они едут на брань вместе с нами.
А мы собрались в путь сразу же, едва получили твой вызов.
-- Вызов? -- переспросил Арагорн. -- Я взывал к вам лишь в мыслях.
Думал я о вас, правда, часто, и нынче даже больше обычного; но вызова
послать не мог, Впрочем, это все потом. Мы в опасности, медлить нельзя,
Скачем вместе, если позволит конунг.
-- В добрый час! -- молвил обрадованный Теоден, -Если твои родичи под
стать тебе, государь мой Арагорн, то тридцать таких витязей -- это целое
войско!
Поскакали дальше; Арагорн ехал с дунаданцами, и, когда они обменялись
новостями с севера и с юга, Элроир сказал ему:
-- Отец мой велел передать тебе: Каждый час на счету. Если рискуешь
опоздать, вспомни о Стезе Мертвецов.
-- У меня всегда был каждый час на счету, -- сказал Арагорн, -- и вечно
их не хватало. Но велик должен быть риск опоздать, чтобы я двинулся этим
путем.
-- Как решишь, так и будет, -- отозвался Элроир. -- Ночью на дороге об
этом толковать не стоит.
И Арагорн сказал Гальбараду:
-- Что это ты везешь, родич? -- ибо он заметил, что в руке у него не
копье, а длинный шест, словно бы древко знамени; шест был натуго обмотан
темной тканью и перетянут ремнями.
-- Это прислала тебе Дева Раздола, -- отвечал Гальбарад. -- Втайне и с
давних пор она трудилась над этим. И велела тебе сказать: На счету каждый
час, либо наши надежды сбудутся, либо всем надеждам конец. Я все исполнила в
срок, по-задуманному. Прощай же до лучших времен, Эльфийский Берилл! Такие
были ее слова.
На это Арагорн молвил:
-- Теперь я знаю, что ты привез. Побереги это для меня еще немного!
Он обернулся к северу, взглянул на яркие, крупные звезды -- и потом за
всю ночь не сказал ни слова.
Под серым предрассветным небом они наконец выехали из Ущельного излога
и добрались до Горнбурга. Надо было хоть немного передохнуть и рассудить,
что их ждет.
Мерри спал как сурок; его разбудили Леголас и Гимли.
-- Солнце стоит в небе, -- сказал Леголас. -- И все давно уж на ногах,
кроме тебя, лежебока ты этакий, Вставай, а то и к шапочному разбору не
поспеешь!
- Три дня назад здесь была страшная битва, -- сказал Гимли, - и я
Леголасу чуть не проиграл, но выиграл все-таки, угробил одного лишнего орка!
Пойдем покажу, где это было! Да, Мерри, а какие тут пещеры! Сходим в пещеры,
давай, а, Леголас?
- Нет, нет, не надо, -- сказал эльф. -- Кто ж второпях любуется
чудесами! условились ведь мы с тобой -- коли переживем лихие дни, то и
отправимся туда вместе. А сейчас полдень на носу, общая трапеза и вроде бы
снова в дорогу.
Мерри зевнул и потянулся, Спал он всего ничего, усталость не прошла, и
тоска одолевала пуще прежнего. Пина теперь не было, не с кем словом
перемолвиться, а кругом все спешат, и каждый знает куда -- один он дурак
дураком.
-- Арагорн-то хотя бы где? -- спросил он.
-- Он наверху, на башне, -- отвечал Леголас. -- Отдыхать не отдыхал,
какое там, и глаз-то не сомкнул. Пошел наверх -- ему, мол, поразмыслить
надо; и Гальбарад с ним. Трудные у него, видать, мысли: мрачные сомнения,
тяжкие заботы.
-- Темный они вообще-то народ, эти пришельцы, -- сказал Гимли. --
Витязи, конечно, на подбор, могучие, статные, ристанийцы рядом с ними сущие
дети, а они суровые такие, обветренные, что твои скалы -- ну, наподобие
Арагорна, и уж слова лишнего от них не услышишь.
-- На Арагорна они похожи, это ты верно, -- подтвердил Леголас, --
Такие же молчаливые, но если скажут слово, то учтивые, как и он. А братья-то
-- ну, Элладан и Элроир? Эти и одеты поярче, и держатся по-другому: шутка
сказать, сыновья Элронда, не откуда-нибудь, из Раздола!
-- Чего это они вдруг приехали, не знаешь? -- спросил Мерри. Он наконец
оделся, накинул на плечи серый плащ, и все они втроем вышли к разрушенным
воротам крепости.
-- Позвали их, вот и приехали, сам же слышал, -- отозвался Гимли, --
Говорят, в Раздоле послышался голос: Арагорн ждет родичей, Дунаданцы,
спешите в Ристанию! - а уж откуда и кто их позвал, это неизвестно. Гэндальф,
наверно, кто же еще.
-- Нет, не Гэндальф, это Галадриэль, -- возразил Леголас. -- Она же,
помнишь, устами Гэндальфа возвещала прибытие Серой Дружины?
-- Да, это ты в точку попал, -- согласился Гимли. -- Она это, она,
Владычица Зачарованного Леса! Вот уж кто читает в сердцах и выполняет
заветные желания! А мы с тобой дураки, Леголас, -- что ж мы не позвали
своих-то на помощь?
Леголас, стоя у ворот, обратил свои ясные глаза на север и на восток, и
лицо его омрачилось.
-- Наши не придут, -- сказал он, -- Что им ехать на войну за тридевять
земель, когда война у них на пороге?
Они еще немного погуляли, обсуждая происшествия давешней битвы, потом
вышли через разрушенные ворота, миновали свежие могильники у дороги,
выбрались на Хельмову Гать и поглядели на излог. Уже воздвиглась Мертвая
гора, черная, высокая, обложенная камнями, а кругом были видны следы
гворнов, истоптавших траву, избороздивших землю. Дунландцы и защитники