Толкиен Джон Рональд Руэл. Властелин Колец

Вольно тебе выдумывать, а может, все гораздо проще объясняется. Короче,
дозорных я всюду выставил, и, если даже двое, разбираться будем по одному.
Погляжу как следует на того, который нам попался, а там и подумаю, что
дальше делать.
- А я тебе говорю, что на замухрышку можешь заранее плюнуть, - сказал
Горбаг. - Он тут вообще сбоку припека. Да тот великан с острым мечом и
возиться-то с ним не стал, бросил подыхать: эльфы, они такие.
- Посмотрим. Айда, а то заговорились. Пошли разбираться с пленным.
- Чего ты с ним делать-то собираешься? Ты не забудь - это мои молодцы
нашли его. Если потрошить, то чур мы первые.
- Легче, легче, - заворчал Шаграт. - Нечего тут, у меня приказ, и
нарушать его никому не позволено - наши с тобой головы первые полетят.
Всякого пойманного нарушителя заточить в башню. Раздеть донага. Составить
полную опись одежды, оружия и всего, что при нем найдено - письма, кольца,
любые безделушки: опись немедля переправить в Лугбурз, и только в Лугбурз.
Пленника под страхом смертной казни для всех и каждого пальцем не трогать и
беречь пуще глаза, покамест Сам за ним не пришлет или не явится. Инструкции
ясные, мое дело их выполнять от точки до точки.
- А донага раздеть - это как? - спросил Горбаг. - Уж заодно-то, может,
зубки повыдергать, ноготки, волосики, а?
- Ни-ни, и не мечтай. В Лугбурз без никаких, целого и невредимого.
- Ну, это дудки, - расхохотался Горбаг. - Чего дохлятину-то беречь?
Жмуриков у них, что ли, в Лугбурзе не хватает? Сварить бы его на ужин, и
дело с концом.
- Болван! - рявкнул Шаграт. - Язык у тебя без костей, а ты бы лучше
послушал тех, кто смыслит побольше твоего. Смотри, вот сам попадешь на ужин
к Шелоб. Дохлятина! Много ты понимаешь про Ее Милость! Если Она пеленает -
значит, мясцо заготавливает, а дохлятины Она не жрет и тухлой кровянки не
пьет. Не мертвый он вовсе!
Сэма шатнуло; он вцепился в камень. Ему показалось, будто черное логово
переворачивается вверх дном. От потрясения он чуть не лишился чувств, но
превозмог дурноту, ясно услышав свой внутренний голос: "Дуралей ты, он же не
мертвый, и в сердце своем ты это знал. Голова твоя, Сэммиум, садовая, ты ее
лучше в карман спрячь. Беда с тобой та, что ты потерял надежду, а лучше
сказать, с самого начала ни на что не надеялся. Теперь-то как быть?" Пока
никак, пока всем телом вжаться в холодный камень и слушать, слушать, слушать
гнусные голоса орков.
- Эх ты, тютя! - сказал Шаграт. - У Нее же разные яды на разные случаи.
Когда Она охотится, то ужалит в шею, упакует мягонькое мясцо в кокон, а уж
потом лакомится помаленьку. Помнишь старину Уфтхака? Он вдруг запропал: день
его нет, два нет, на третий идем - а он висит в уголочке живехонек и пялит
зенки. Ну мы и хохотали! Может, Она его подвесила и забыла, но мы его так
висеть и оставили - охота была с Нею связываться! Нет, этот вшиваречек через
часик-другой очухается: ну потошнит его, а так хоть бы что, это уж в
Лугбурзе его на части разберут. Память у него, конечно, малость отшибет:
невдомек ему будет, где он да что такое с ним приключилось.
- И что его ожидает! - захохотал Горбаг. - Ладно, это мы ему
порасскажем, раз больше ничего нельзя. В лугбурзских хоромах он вряд ли
бывал, надо его подготовить, а то испугается с непривычки. А что, забава не
хуже другой. Пошли!
- А я тебе говорю, забавляться не будем, - пробурчал Шаграт. - Если он
в уме повредится, то все мы, считай, мертвецы.
- Ладно, ладно, не пукай! Я бы на твоем месте обложил другого,
здоровяка, а пока чего даже и в Лугбурз не докладывал бы. Там ведь косо
посмотрят, что ты изловил котенка и упустил кота.
Голоса стихли, и шаги удалились. Сэм оправился от потрясения и пришел в
бешенную ярость.
- Ну и сглупил же я! - кричал он. - Так я и знал! Теперь он у них, у
гадов, у мерзавцев! Одно тебе надо было помнить: никогда, ни под каким видом
не оставляй хозяина, и все тут! И не мудрить! Ох, хоть бы мне это
простилось! А теперь надо пробраться к нему - как хочешь, хоть из кожи вон!
Он снова обнажил меч и рукоятью выстукивал камень: тот отзывался глухим
гулом, но клинок запылал ярко-ярко, и при свете его Сэм с изумленьем увидел,
что перед ним не просто камень, а каменная дверь в полтора его роста. Между
дверью и аркой оставался узкий лаз; дверь небось была от Шелоб и запиралась
с той стороны хитрым засовом или крюком, для Нее недосягаемым. Сэм
подпрыгнул, схватился за верх двери, подтянулся, просунулся в лаз,
перевалился, тут же вскочил и побежал со всех ног со сверкающим клинком в
руке по извилистому проходу. Узнав, что хозяин жив, он и думать забыл о
своей усталости. Впереди ничего было не видно: уж больно петлял проход, но
орков он, должно быть, догонял - два голоса послышались совсем рядом.
- Как сказал, так и сделаю, - сердито отрезал Шаграт. - Запру его в
потайной каморке на самом верху.
- Зачем это? - буркнул Горбаг. - У тебя что, внизу нет надежных
застенков?
- Сказал же, подальше от вашего брата, - отвечал Шаграт. - Понял? Его
нельзя трогать, а я не всем своим парням доверяю, твоим-то и подавно, да и
тебе не очень - мало ли, приспичит тебе позабавиться. Я за него в ответе и
тебя к нему близко не подпущу, разве что под моим присмотром. Говорю: на
самый верх, там до него никто не доберется.
- Никто? - крикнул Сэм. - А про эльфийского-то богатыря у вас под боком
забыли!
И он выпрыгнул из-за последнего поворота, но Кольцо, что ли, обмануло
его - уж очень их было хорошо слышно - или проход такой опять же хитрый,
только они оказались довольно далеко: два черных приземистых урода на фоне
багрового неба. Они поднимались по каменному скату к широко распахнутым
двустворчатым воротам в нижние, а то и подвальные помещения башни - ее
могучего рога даже и видно не было. Орки со своей ношей уже давно зашли в
ворота; Горбаг и Шаграт были от них за два шага.
Хриплый хор грянул песню; затрубили рога, ударили в гонги, заорали на
все голоса. Горбаг и Шаграт переступили порог.
Сэм кричал и махал сверкающим Терном, но его голосок тонул в
несусветном гаме. Никто его не заметил.
Гулко захлопнулись огромные ворота. С лязгом задвинулись тяжелые
железные засовы. Сэм с разгону ударился о шиповатую бронзовую обшивку и без
чувств упал наземь. Он остался один снаружи, в темноте. Фродо был жив и
живым попал в руки Врага.














































КНИГА 5
Минас-Тирит
Пин выглянул у Гэндальфа из-за пазухи -- и не понял, проснулся он или
спит по-прежнему, видит быстротечный сон, в который погрузился, когда
Светозар ударил галопом. Пробегала мимо та же темень, и ветер гулко свистел
в ушах. Виднелись одни лишь переливчатые звезды; справа заслоняли небеса
темные громады. Он стал было сонно соображать, где они и сколько уже
проехали, но память мутилась и расплывалась. Сперва, он помнил, мчались во
весь опор; на рассвете блеснули тусклым золотом купола, и они приехали в
какой-то тихий город, и огромный пустой дворец стоял на холме. Едва они там
укрылись, как опять налетела крылатая тень, и люди растерялись от ужаса. Но
потом Гэндальф с ним ласково говорил, а он спал где-то в уголочке, спал
устало и беспокойно, и слышал сквозь сон, как ходили туда-сюда люди и
Гэндальф отдавал приказы, А потом они снова мчались и мчались, скакали в
ночи, Вторая это была -- нет, уже третья ночь, как он заглянул в Камень, Он
вспомнил этот ужас, вспомнил, проснулся и задрожал, а расшумевшийся ветер
грозил на все голоса.
Небо вспыхнуло желтым сиянием из-за черных кряжей, а Пин съежился в
комочек: куда это, в какие неведомые края завез его Гэндальф? Он протер
глаза и увидел, что луна одолела восточные тени, почти что полная луна,
Значит, ночь в самом начале, и долог еще путь под темным небом, Он
шевельнулся и заговорил.
-- Это мы где, Гэндальф? -- спросил он,
-- Заехали в пределы Гондора, -- отвечал тот. -- Пока что в Анориэне.
И дальше скакали молча, а потом Пин вскрикнул, дернув Гэндальфа за
рукав:
-- Смотри-ка, смотри! Огонь же, красный огонь! Тут что, драконы? А вон
еще!
Вместо ответа Гэндальф воззвал к коню:
-- Поспешим, Светозар! Близки последние сроки. Видишь, Гондор зажигает
маяки, вестники бедствия - Война нагрянула. Вон зажегся Амон-Дин, вспыхнуло
пламя на Эйленахе, и огни побежали к западу: Нардол, Эрелас, Мин-Риммон,
Кэленхад, -- а вот полыхнул Галифириэн у ристанийской границы!
Но Светозар перешел с галопа на шаг, поднял голову и звонко заржал.
Послышалось ответное ржанье и перестук копыт: из темноты вынырнули три
всадника, пронеслись на запад и исчезли, точно растаяли в лунном сиянии. А
Светозар напрягся, прянул -- и ночной ветер снова загудел в ушах.
Сквозь дремоту Пин краем уха слушал, что рассказывает Гэндальф о
гондорских обычаях -- о том, как наместник повелел воздвигнуть маяки по
обоим отрогам горной цепи, а у маяков учредил подставы, где всегда держат
наготове сменных лошадей для гонцов, отправленных на север, в Ристанию, или
на юг, в Бельфалас.
-- Давно уж северные маяки не зажигались, -- сказал он, -- а прежде-то
Гондору в них и нужды не было, хватало Семи Каменьев.
Пин вздрогнул и заерзал.
-- Спи себе, не пугайся! -- велел ему Гэндальф, -- Это Фродо надо идти
в Мордор, а ты едешь в Минас-Тирит, в надежнейшую крепость: нынче надежней
нигде нету, Если уж Гондор не устоит, если Враг завладеет Кольцом, то и в
Хоббитании не укроешься.
-- Хорош утешитель, -- спросонья выговорил Пин. Но, и засыпая, все же
увидел осиянные луной белые вершины, плывущие над облаками. И подумал: а где
же все-таки Фродо, может, он уже в Мордоре или его в живых нет; откуда ему
было знать, что тогда-то и Фродо глядел издалека на ту же самую
предрассветную луну.
Голоса разбудили Пина, Вот и еще сутки прочь: день в укрытии, ночь на
коне. Светало, стелился холодный туман. Поблескивали потные бока Светозара,
но в горделивой его осанке не было ни признака усталости. Кругом стояли
высокие люди в плащах до пят, а за ними виднелась полуразрушенная стена,
которую, должно быть, поспешно отстраивали, и в этот ранний предрассветный
час отовсюду слышался стук молотков, скрежет лопат и скрип колес. В мутной
мгле пылали факелы, горели светильники. Гэндальф разговаривал с теми, кто
преграждал им путь, и Пин, прислушавшись, понял, что речь идет о нем.
-- Да нет, ты-то ладно, Митрандир, -- говорил Главный, -- тебя мы
знаем, А ты знаешь заветные слова, и Семь Врат открыты перед тобой, Езжай
себе. Но вот спутник твой -- он кто? Гном, что ли, с северных гор? Нам, как
бы сказать, нынче ни к чему чужестранцы, разве что придет мощная подмога --
из тех, кого мы опять-таки знаем и кому верим.
-- Я поручусь за него перед престолом Денэтора, -- отвечал Гэндальф. --
И не судите о нем по росту. Если хочешь знать, Ингольд, так и битв, и
опасностей ему выпало на долю куда больше твоего, хоть он и вдвое тебя
меньше; мы с ним приехали от Изенгарда, вы еще услышите, что там было. Устал
он очень, а то бы я его разбудил. Зовут его Перегрин, и не всякий из вас
равен доблестью этому мужу.
-- Этому мужу? -- изумился Ингольд, и остальные рассмеялись.
-- Какому еще мужу! -- воскликнул Пин, совсем проснувшись, -- Скажет
тоже, мужу! Я никакой не муж, а хоббит, и вовсе не доблестный, разве что
иной раз не сплоховал. Чего вам Гэндальф голову морочит!
-- Такие слова и впрямь под стать доблестному мужу, -- задумчиво
проговорил Ингольд, -- А хоббит -- это кто?
-- Хоббит -- это невысоклик, -- объяснил Гэндальф. -- Нет-нет, --
прибавил он, окинув взглядом изумленные лица, -- прорицанье было не о нем.
Это не тот, но один из них.
-- Хоть и не тот, но его спутник, -- заявил Пин. -- И Боромир из вашего
города тоже был с нами, он спас меня в северных снегах, и как раз меня он
защищал и отбивался от целого полчища, когда его застрелили.
-- Будет! -- вмешался Гэндальф. -- Эту скорбную весть должен прежде
услышать отец Боромира.
-- Скорбная весть предугадана, -- сказал Ингольд, -- ибо недавно были
диковинные знаменья, Езжайте же, спешите! Свидетелю участи наследника
престола Минас-Тирита нет задержки -- будь то человек или -
-- Или хоббит, -- докончил Пин. -- Мало проку от моего свидетельства, я
могу лишь поведать вашему властителю о доблести Боромира, я у него в долгу.
-- Добро пожаловать! -- сказал Ингольд, и люди расступились перед
Светозаром: в стене был узкий проход. -- Подай Денэтору и всем нам мудрый
совет, Митрандир! -- крикнул он вслед. -- А то ведь говорят, будто ты не
советчик, а горевестник, ибо вести твои всегда скорбные и грозные!
-- Потому что являюсь я в годины бедствий, -- отозвался Гэндальф, --
являюсь, когда нужна моя помощь. Вам же совет мой таков: поздно уже чинить
пеленнорскую стену, Буря вот-вот налетит, и надейтесь лишь на свою
стойкость, а выстоите -- будет вам и иная надежда. Не все мои вести --
скорбные. Отложите лопаты и точите мечи!
-- Да мы к вечеру управимся, -- возразил Ингольд, -- Стена вся
отстроена, только здесь и осталось: мы же не ждем врагов со стороны
Ристании. А что ристанийцы? Как думаешь, откликнутся, прискачут на зов?
-- Прискачут, дайте срок. Пока что они заслонили вас от удара в спину,
Ждите врагов отовсюду, с любой стороны, днем и ночью! Когда б не
Гэндальф-горевестник, на вас бы сейчас обрушились вражьи полчища из
разгромленной Ристании. И почем знать, что еще будет. Прощайте, и глядите в
оба!
И Гэндальф выехал на раздолье за Раммас-Экором -- так называли гондорцы
дальние укрепления, воздвигнутые, когда враг захватил Итилию. Десять с
лишним лиг тянулись они от северных горных отрогов к южным, вокруг
Пеленнорских пажитей -- богатых, пышных угодий на пологом правобережье
Андуина. На северо-востоке от стены до Великих Врат было дальше всего --
лиги четыре. Здесь Минас-Тирит отгородился от приречных низин могучей
крепью, и недаром: сюда, к заставе с двумя сторожевыми башнями, вела меж
стен по насыпи большая дорога от бродов и мостов Осгилиата. А на юго-востоке
стена отстояла от города всего лишь на лигу, минуя Эмин-Арнен -- Королевскую
Гряду на том берегу, в южной Итилии, -- Андуин круто сворачивал к западу, и
укрепления высились над берегом реки, над пристанями Харлондской гавани, где
швартовались корабли и барки с подвластных Гондору андуинских низовий и с
приморья.
Изобильны были городские окрестности: тучные пашни и фруктовые сады,
усадьбы с житницами и сушильнями, овчарнями и коровниками; в зелени
струились с гор к Андуину бесчисленные речушки, Правда, земледельцев и
скотоводов было здесь немного: большей частью гондорцы обитали в своем
семистенном граде, или же по высокогорным долинам Лоссарнаха, или еще дальше
к югу, в прекрасном Лебеннине, который орошают пять буйных потоков. Суровые
жители южных предгорий считались исконными гондорцами, хоть и были они --
приземистые и смуглые -- потомками безвестного племени, поселившегося там в
незапамятные века, еще до того, как Морем приплыли короли. И многолюдна была
южная окраина Гондора -- Бельфалас, где правил родовитый князь Имраиль;
замок его Дол-Амрот стоял у самого Моря. Тамошние уроженцы были рослые,
статные, сероглазые. ...Они ехали, и небо светлело; Пин привстал и
огляделся. Слева стелилась мгла, сгущаясь в темень на востоке, а справа
уходила на запад горная цепь, такая обрывистая, точно при сотворении мира
могучая река обрезала и отодвинула ее, образовав широкую долину, ристалище
грядущих битв. И, выступая из тени, возникла перед ними, как и обещал
Гэндальф, крайняя вершина -- гигант Миндоллуин, изборожденный лиловыми
рубцами, обративший к рассвету белеющее взлобье. На его уступе, как на
огромном выставленном колене, воздвигся Несокрушимый Град, могучая и древняя
семистенная крепость -- казалось, и не построенная, а изваянная сказочными
исполинами из тверди земной.
Пин изумленно смотрел, как серые стены белели и розовели с рассветом;
потом солнце вдруг выглянуло из сумрака и ярко озарило каменный лик города,
И Пин вскрикнул, ибо над верхней стеной засверкала в небесах жемчужным
блеском Эктелионова башня, и шпиль ее сиял, словно хрустальный; белые стяги
реяли на утреннем ветру, и высоко-высоко серебряными голосами запели трубы.
Так, с первыми лучами солнца, Гэндальф и Перегрин подъехали к Великим
Вратам столицы Гондора, и чугунные створы раскрылись перед ними.
-- Митрандир! Митрандир! -- восклицали стражи, -- Значит, буря вот-вот
налетит!
-- Она уже налетела, -- объявил Гэндальф. -- Я примчался на ее крылах.
Дорогу! Я тороплюсь к вашему повелителю Денэтору, покуда он еще государит.
Будь что будет, но прежнему Гондору уж не бывать. Дорогу, сказал я!
Стража послушно расступилась; не спросили ни о чем, хотя изумленно
взирали на хоббита, восседавшего впереди, и на великолепного коня. Лошадей
тут видывали редко, а если уж всадник проезжал по улице -- значит, спешил с
неотложным государевым поручением, И поплыла молва: "Этот конь не иначе как
от самого ристанийского конунга! Может статься, мустангримцы не замедлят с
подмогой?" А Светозар, горделиво вскинув голову, двинулся наверх длинным
извилистым путем.
Ибо в семь ярусов был выстроен Минас-Тирит, врезан в гору на семи
уровнях и окружен семью стенами. Нижние, Великие Врата внешней стены
обращены были на восток, следующие -- на четверть окружности к югу, третьи
-- настолько же к северу, и так до седьмых ворот. Мощеный подъем к цитадели
сворачивал то налево, то направо -- и, проходя над Великими Вратами, всякий
раз пронизывал сводчатым туннелем исполинскую скалу, разделявшую надвое все
ярусы, кроме первого. Прихотью изначального творения, довершенной трудами
древних мастеров, скала, которая вздымалась за нижней площадью, была
устремлена к востоку, точно корабельный форштевень. И с парапета седьмой
стены можно было, как с палубы, увидеть на семисотфутовой глубине Великие
Врата. Подобно им, глядели на восток ворота цитадели; к ним поднимался
сквозь толщу скалы длинный проход, озаренный светильниками. И не было из
города иного пути к Вышнему двору и Фонтанной площади у стройной Белой Башни
в пятьдесят сажен высотою; на шпиле ее, в тысяче футов над равниной,
развевалось знамя наместников Гондора.
Воистину неприступна была эта крепость, не по зубам никакому супостату,
доколе оставались у нее защитники; разве что враги зашли бы с тыла и
взобрались по кручам Миндоллуина к узкому перешейку между горой и крепостью
на высоте пятой стены. Но перешеек был надежно укреплен и огражден по краю
западного ущелья; а в пустынной седловине, в склепах и усыпальницах,
покоились прежние властители Гондора, князья и наместники.
Пин никак не мог надивиться на огромный белокаменный град: такого,
думал он, и во сне не увидишь, что там Изенгард перед этой могучей
твердыней! Да и по красоте не сравнить. На самом же деле город хирел год от
года, и народу обитало здесь вполовину меньше прежнего, а и прежде было не
тесно. Что ни улица, проезжали они мимо дворцов и хором, где над дверями и
арками ворот были искусно высечены древние рунические надписи - как
догадывался Пин, имена и прозвания былых владельцев; но теперь там царила
тишина, никто не всходил по широким ступеням, ничей голос не раздавался в
опустелых покоях, ничье лицо не являлось в ослепших окнах.
Наконец они выехали из туннеля к седьмым воротам, и теплое солнце,
сиявшее из-за реки, озарявшее Фродо в перелесках Итилии, засверкало на
гладких стенах и мощных колоннах, и ярко блеснул замковый камень большой
арки: изваяние главы в короне. Гэндальф спешился, ибо всадников в цитадель
не пускали, и Светозар по тихому слову хозяина позволил увести себя прочь.
Стражи у ворот были в черных плащах и причудливых шлемах с венцами и
тесными наланитниками, украшенными сверху светлыми крылами чаек; шлемы
лучились ясным блеском, ибо отковали их из мифрила в давние дни могущества
Гондора. На плащах было выткано дерево в белоснежном цвету, а над ним -
серебряная корона и звездная россыпь. Это облачение дружинников Элендила во
всем Гондоре носили одни лишь стражи цитадели, охранявшие фонтанный Двор,
где некогда росло Белое Древо.
Здесь им почему-то вовсе не удивились, а молча пропустили без всяких
расспросов, и Гэндальф быстро зашагал по белым плитам двора. Поодаль на
ярко-зеленом лугу искрился фонтан в лучах утреннего солнца, и поникло над
водой иссохшее дерево, скорбно роняя капли с голых обломков ветвей в
прозрачное озерцо.
Поспешая за Гэндальфом, Пин оглянулся на дерево и подумал, какое оно
печальное и как странно, что оно торчит здесь -- а кругом все так ухожено.
Семь звезд, семь камней и белое древо
Он припомнил эти слова, которые бормотал Гэндальф, и вслед за ним
очутился на крыльце сверкающей башни, миновал безмолвных стражей и вступил
под высокие своды, в гулкую полутьму, Они шли по длинному пустому залу, и
Гэндальф тихо наставлял Пина:
- Держи язык на привязи, сударь мой Перегрин! Сейчас не время для
хоббитских прибауток. Это тебе не добродушный старец Теоден. Денэтор --
человек совсем иного склада, гордый и хитроумный, высокородный и
могущественный властитель, хоть князем и не именуется. Говорить он будет
больше с тобой, чем со мной, и выспросит тебя обо всем, что ты знаешь о сыне
его Боромире. Он очень -- пожалуй, даже слишком -- любил старшего сына,
любил еще и потому, что тот был ни в чем на него не похож. Но любовь не
помешает ему взять тебя в оборот -- смотри не проболтайся! Не говори ничего
лишнего, а пуще всего помалкивай о поручении Фродо. 0б этом я скажу в свое
время. И постарайся как можно реже упоминать об Арагорне.
-- А почему? Бродяжник-то чем плох? -- шепотом возмутился Пин. -- Он
ведь сюда и шел? Да он все равно же явится за нами следом!
-- Явиться-то он явится, -- подтвердил Гэндальф. -- Но явится оттуда,
откуда его никто не ждет, даже Денэтор. Вот пусть и не ждет, так оно лучше.
И не пристало нам возвещать его приход.
Гэндальф остановился перед высокими дверями, облицованными вороненой
сталью.
-- У меня, любезнейший Пин, и минуты лишней нет, чтобы вдалбливать тебе
историю Гондора; лучше бы ты ее поучил, чем разорять гнезда и гонять лодыря
в хоббитанских лесах. Слушай, что тебе говорят! И посуди сам: очень это
будет кстати -- принести властителю весть о гибели его наследника и заодно
сообщить, что, мол, власти твоей конец, вот-вот явится законный Государь?
Уразумел?
-- Госуда-арь? -- изумился Пин.
-- Да, -- отрезал Гэндальф. -- Хватит тебе уже хлопать ушами,
возьмись-ка за ум! И он постучал в двери.
Двери растворились словно бы сами собой, и Пин увидел огромный чертог с
узкими стрельчатыми окнами по обеим сторонам, за черномраморными
колоннадами. Пышные капители украшала узорная листва и диковинные звериные
морды; высокий мозаичный свод отливал тусклым золотом. Ни занавесей, ни
гобеленов, ни деревянной утвари; меж колонн застыли суровые изваяния.
Они напоминали андуинских Каменных Гигантов, и не без трепета Пин
окинул взглядом длинные ряды статуй давным-давно умерших Государей Гондора.
В дальнем конце чертога, на многоступенчатом возвышении, стоял трон под
мраморным навесом в виде увенчанного короной шлема, а позади поблескивал
самоцветами стенной горельеф -- дерево в цвету, Но трон был пуст. На широкой
нижней ступени в незатейливом черном каменном кресле сидел, опустив взор,
древний старец. В руке он держал белый жезл с золотым набалдашником. Он не
взглянул им навстречу, и они медленно приблизились; остановившись шага за
три от подножной скамейки, Гэндальф молвил:
-- Привет тебе, властитель и наместник Минас-Тирита, Денэтор, сын
Эктелиона! В этот роковой час я принес тебе вести и готов подать совет.
Старец поднял голову, Пин увидел строгое и надменное точеное лицо,
длинный нос с горбинкой и запавшие темные глаза; и вовсе не Боромир
вспомнился ему, а скорее Арагорн.
-- Час поистине роковой, -- отозвался старец, -- твой излюбленный час,
Митрандир, Да, судя по всему, Гондор на краю бездны, однако сейчас мне мое
горе горше общей судьбины. Говорят, ты привез свидетеля гибели моего сына.
Это он и есть?
-- Да, это он и есть, -- подтвердил Гэндальф. -- Их было двое,
свидетелей. Другой -- с Теоденом Ристанийским; может, еще и явится. Оба
невысоклики, но прорицанье было не о них.
-- О них или нет, но самое слово это, -- угрюмо сказал Денэтор, --
язвит мой слух с тех пор, как Совет наш смутило темное прорицанье и Боромир
очертя голову кинулся невесть куда, навстречу своей гибели. О сын мой, как
худо нам без тебя! Фарамира надо было отправить.
-- Фарамир и вызывался, -- возразил Гэндальф. -- Горюешь -- горюй, но и
в горе будь справедлив, Боромир сам пожелал идти и настоял на своем.
Властный и своевольный, он прекословья не терпел. Много лиг я прошел с ним
бок о бок, и мне довелось его распознать. Ты, однако же, упомянул о его
гибели. Стало быть, тебя уже оповестили об этом?
-- Вот оно -- оповещение, -- молвил Денэтор, отложив жезл и поднявши с
колен в обеих руках обломки турьего рога, оправленного серебром.
-- Это же рог Боромира, он его всегда носил! -- воскликнул Пин.
-- Верно, -- сказал Денэтор. -- А прежде я носил его, как всякий
старший сын в нашем роду еще со времен последнего князя, когда Ворондил,
отец наместника Мардила, охотился на диких быков Араува в дальних рунских
степях. Тринадцать дней назад я расслышал его смутный зов от северных
пределов княжества, и вот Великая Река принесла мне осколки рога: больше уж
он не затрубит, -- Денэтор умолк, и настала тяжкая тишина. Но вдруг он
вперил взор в Пина. -- Что скажешь на это ты, невысоклик?