Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

сделала возможным существование литературы. Появилось множество прекрасных
литературных произведений. Эпоху своего расцвета переживала и греческая
скульптура. Были собраны и обобщены первые основания науки, заложенные
ранними философами (Фалесом и др.) из городов ионийской Малой Азии. Но затем
долго тлевшая вражда между Афинами и Спартой прорвалась наружу ожесточенной
и изнурительной войной, подорвавшей в конце концов жизненные силы этого
творческого расцвета.
Эта война в истории известна как Пелопоннесская война. Она продолжалась
почти тридцать лет (с 431 по 404 до н. э.), и на нее были истрачены все силы
Греции. Поначалу верх брали Афины, затем Спарта. Затем наступил черед Фив
(города, расположенного в Беотии), которые затмили собой Спарту. Последний
проблеск величия Афин пришелся на период, когда они стали во главе сил
союзников. История этой войны -- это история кон-
фликта узких личных интересов, взрыва необъяснимой ненависти, и она
давно стерлась бы из памяти людей, если бы ее перипетии и воспоминания о ней
не сохранила великая литература.
Все это время Персия постоянно присутствовала на греческом небосклоне,
поддерживая то один союз, то другой. К середине IV в. до н. э. Греция
понимает, что ее политику будет определять и новая сила -- Филипп, царь
Македонский. Усиление Македонии значило для безнадежно разделенной и
враждующей Греции то же, что и появление мидян и персов на рубежах
Халдейского царства. Наступит время, когда Греция оторвется, наконец, от
своих споров и междоусобиц и в полной растерянности обернется в сторону
Македонии.
Бесцельные и губительные раздоры все так же бесцельны и губительны,
даже если о них пишет великий Фукидид. В нашем кратком очерке мы не можем в
подробностях рассказать об этих конфликтах, о походах и набегах, которые
оставляли за собой дымящиеся развалины одного греческого города за другим.
На земном шаре размером в один метр Греция -- слишком маленькое пятнышко, а
для короткой истории человечества столетие раздоров, отделяющее Саламин и
Платеи от времени возвышения царя Филиппа, сжимается до мелкого, почти
неслышного всплеска противоречий, неприметного эпизода в быстро меняющихся
обстоятельствах судеб как отдельных людей, так и целых народов.
Но чему не суждено утратить своего значения -- так это литературе,
которую создавала Греция во время кратких передышек, в те неспокойные дни,
которые отвела ей история. Этой литературе суждено было в значительной мере
повлиять на формирование интеллектуального процесса у всех сложившихся в
дальнейшем европейских наций и стать неотъемлемой основой нашей духовности.
Вот что говорит в этой связи профессор Гилберт Мюррей:
"Внешнеполитическая история греков, конечно же, как и всех других
наций,-- это война и дипломатия, жестокость и обман. Внутренняя история,
история мысли, чувств и характеров -- вот в чем их величие. Им приходилось
справляться с трудностями, которые теперь почти не преграждают нам путь. У
них практически не было опыта, все приходилось делать впервые, они были
исключительно ограничены в материальных ресурсах, но их эмоции, их "желания,
страхи и гнев", видимо, были сильнее и неукротимее наших. И все же они
создали Афины Перикла и Платона".
Афины -- это замечательная вершина долго копившейся творческой силы
греческого ума. Они и спустя двадцать три столетия продолжают вдохновлять
людей разума, оставаясь для них путеводной звездой, которая зажглась после
сражений при Марафоне и Саламине. Эта победа научила Афины оставаться
свободными и неустрашимыми и, не прилагая излишних усилий, добиваться
главенствующего положения в своем мире.
И все это было создано трудами и усилиями весьма немногочисленной
группы единомышленников. Отдельному поколению афинян довелось прожить лучшую
часть своей жизни в условиях, которые во все века располагали людей к
созидательной работе. Они были свободны, они жили в безопасности, они были
горды собой и своей страной. И они не знали искушений безраздельной власти,
которая заставляет причинять несчастья собратьям.
И когда политика снова привела к разорительной и преступной войне --
братоубийственной войне со Спартой,-- зажженное этим поколением пламя
интеллектуальных исканий пылало уже так ярко, что его хватило на все
потрясения и неурядицы этой войны, и на короткую жизнь Александра
Великого,-- на период, значительно превышающий столетие.
Окрыленный победой и чувством обретенной в праведной борьбе свободы,
народ Афин на какое-то время возвысился до благородства и великодушия. Под
руководством Перикла -- великого оратора и "демагога", то есть народного
вождя,-- афиняне принялись отстраивать свой город и расширять его торговые
связи. Ему принадлежало главенствующее место в народном собрании Афин. Он
был деятелем, равным которому в современной истории можно назвать разве что
Гладстона или Линкольна.
В личности Перикла самым удивительным образом сочетались политическое
дарование и живая страсть ко всему великому и прекрасному. Он держал власть
в своих руках на протяжении тридцати лет и был человеком исключительной
духовной силы и широты взглядов. Эти качества оставили отпечаток и на его
времени. Как заметил Винклер*, у афинской демократии было "лицо Перикла".
Опорой Периклу служила великая и благородная дружба с женщиной,
отличавшейся необычайной образованностью, Аспазией из Милета. Перикл не мог
на ней жениться, потому что закон запрещал давать гражданство Афин
иноземцам, хотя фактически Аспазия была его женой. Ее заслугой было то, что
вокруг Перикла собрались люди исключительных дарований. С Аспази-ей были
знакомы все великие писатели того времени, и они похвально отзывались о ее
мудрости.
Плутарх, правда, обвиняет Аспазию в том. будто бы именно по ее наущению
началась трудная и опасная, хоть в конечном итоге и успешная война против
Самоса. Однако, как он сам далее показывает, эта война была обусловлена
необходимостью: самосцы угрожали афинянам на море. От этого страдала
заморская торговля Афин, которая была экономической основой их процветания.
Винклер Г. (1863--1913) -- немецкий историк и археолог.
Устремления людей, как правило, сообразуются с теми нормами, по которым
живут их близкие. Перикла больше устраивало служить Афинам и быть их
лидером, чем править ими как тиран. Под его руководством создавались новые
союзы, основывались новые колонии и торговые центры на пространствах от
Италии до Черного моря. Казна Союза также была перевезена при Перикле с
Делоса в Афины. У Афин, по убеждению Перикла, больше не было причин
опасаться угрозы со стороны Персии. Поэтому он пустил часть денег, которые
союзники отложили на случай войны, на украшение своего города.
Эти средства, появившиеся как результат сокращения военных расходов,
предоставили исключительные возможности архитекторам и художникам. Афинский
Парфенон, руины которого по-прежнему поражают своей красотой, стал
своеобразной короной, увенчавшей перестроенные Периклом Афины. По
сохранившимся до нашего времени скульптурам Фидия, Мирона и Поликтета (все V
в. до н. э.) можно судить о том, каких художественных успехов достигла эта
эпоха.
Именно неповторимый гений этого человека и та атмосфера, которая
сложилась в его окружении, помогли открыться великим дарованиям и привлекли
в Афины людей огромной интеллектуальной энергии.
Афины "с лицом Перикла" были похожи на человека в маске, которому
однажды неудержимо захочется сбросить эту маску. Среднего афинянина едва ли
можно было назвать человеком благородным и великодушным. Мы уже рассказывали
о том, как некий оставшийся неизвестным гражданин отдал свой голос в пользу
остракизма Аристида.
С самодовольным упрямством этот средний гражданин будет впоследствии
протестовать против прекрасных зданий, окружавших его, против почестей,
которые оказывались таким скульпторам, как Фидий, а не его соперникам --
любимчикам толпы, против денежной поддержки простых чужеземцев, вроде
Геродота из Галикарнаса. Для толпы казалось оскорбительным то, что Перикл
отдает предпочтение обществу женщины из Милета. Общественная жизнь Перикла
была подозрительно порядочной; соответственно человек с улицы приходил к
мысли, что его личная жизнь должна быть очень безнравственна. Можно
предположить, что Перикл старался быть "выше" всего этого, но иногда в нем
прорывалось презрение к своим согражданам, которым он служил.
"Перикл усвоил не только высокий образ мысли и возвышенность и чистоту
речи, значительно отличавшие от низости и грубых манер, свойственных
простонародью, но также и серьезное выражение лица, которое не смягчалось
смехом, строгий и ровный тон голоса, простоту в обращении и пристойность в
одежде, которая всегда была в порядке ввиду сдержанности его манер. Все это
и многое другое, отличавшее поведение Перикла,
вызывали восхищение у тех, кто его видел. Таким было его самообладание,
что однажды, когда какой-то подлый и необузданный мужлан целый день досаждал
ему своими жалобами и оскорблениями, он сносил их терпеливо и молча и
продолжал в собрании заниматься какими-то безотлагательными делами. Вечером
он неспешно отправился домой, а этот грубиян пошел следом за ним, осыпая его
по пути градом самых непристойных ругательств. И поскольку уже стемнело,
когда Перикл подошел к двери своего дома, он приказал одному из своих слуг
взять факел и посветить этому человеку по дороге домой.
Поэт Ион, однако, говорил, что Перикл в общении отличался гордостью и
высокомерием и что к достоинству его манер примешаны были тщеславие и
презрение к другим... Он не появлялся на улицах, разве что в тех случаях,
когда он шел на площадь или в Совет. Он отклонял приглашения друзей и
уклонялся от всякого дружеского общения и развлечений настолько, что за все
то время, что продолжалась его общественная деятельность, а это был немалый
срок, он ни разу не сел за стол со своими друзьями, за исключением свадьбы
своего племянника Эвриптолема, и оставался там только до той поры, пока
церемония празднования не была окончена. Он считал, что свобода развлечений
идет во вред должностному лицу и что достоинство мало совместимо с
фамильярностью..."
В ту эпоху еще не было желтой прессы, которая поведала бы всем желающим
о низменных наклонностях тех, кто достиг успеха и славы. Но простой человек,
разочаровавшись в самом себе, находил особое утешение в искусстве комедии,
которое необычайно процветало в те времена. Авторы комедий удовлетворяли это
едва ли не повсеместное стремление осуждать и высмеивать тех, чье явное
превосходство оскорбляет наше самомнение. Они настойчиво, не жалея сил,
поливали грязью Перикла и его друзей. Перикла привычно изображали в шлеме, и
этот шлем стал неотъемлемой частью его образа. Было так приятно порассуждать
о том, что этот шлем скрывает пугающее уродство головы -- луковицеподобную
голову! А встречи с Аспазией служили еще одной темой для домыслов толпы...
Некоторые мечтательные души, устав от вульгарности нашего времени,
страстно желали бы перенестись в возвышенный век Перикла. Однако, оказавшись
посреди тех Афин, они попали бы в атмосферу, напоминающую современный
мюзик-холл худшего пошиба: тот же настрой, тот же чванливый "патриотизм", те
же потоки громогласной клеветы и грязных домыслов. По мере того как
стиралась память о Платеях и Саламине, а новые великолепные здания
становились привычными, Перикл и гордость Афин все более и более
противоречили непритязательным наклонностям толпы.
Периклу удалось избежать остракизма -- его престиж среди более
уравновешенных граждан спас его от этого. Но нападки становились со временем
все более сильными и неприкрытыми. Он жил и умер в бедности. Вероятно, он
был самым честным из демагогов, но, тем не менее, его пытались, пусть
тщетно, обвинить в растра-
те. Когда это обвинение провалилось, недруги Перикла стали действовать
более уклончиво: они принялись за его друзей.
Религиозная нетерпимость и обвинения в безнравственности -- вот то
оружие, которое всегда под рукой у завистников, когда они решаются выступить
против лидеров. Один из друзей Перикла, Дамон, был подвергнут остракизму. На
Фидия обрушились с нападками, называя его безбожником. На щите
величественной статуи богини Афины Фидий дерзнул изобразить в числе
сражающихся греков амазонок, Перикла и самого себя. Фидий окончил свои дни в
тюрьме.
Анаксагор (ок. 500--428 до н. э.) -- иноземец, приглашенный в Афины
Периклом,-- говорил самые необычные вещи о солнце и звездах и совершенно
недвусмысленно намекал, что нет в мире никаких богов, а только один
животворящий Ум (нус). Авторы комедий внезапно открыли у себя глубокие
религиозные чувства, которые подверглись глубокому оскорблению, и Анаксагору
пришлось бежать, спасаясь от грозившего ему судебного преследования.
Затем пришел черед Аспазии. Афиняне были непреклонны в том, что ее
следует выслать. Перикл разрывался между чувством к женщине, в которой была
вся его жизнь, и служением неблагодарному городу, который он защитил и
сделал более прекрасным, чем любой другой город его времени. Он стойко
защищал ее в народном собрании, и, когда он говорил, слезы текли у него по
щекам. Его слезы спасли Аспазию на время.
Афиняне охотно пошли на то, чтобы унизить Перикла, но он служил им так
долго, что никто уже не представлял, как можно обойтись без него. Он был их
лидером треть столетия.
В 431 г. до н. э. началась война со Спартой. Плутарх обвиняет Перикла в
том, что именно он настоял на необходимости этой войны, чувствуя, что его
популярность падает и нужна война, чтобы снова сделать его незаменимым.
"И по той причине, что он сам стал уязвим в связи с обвинениями против
Фидия и боялся, что примутся и за него, он настоял на войне, пока еще не
столь очевидной, и сам стал раздувать то пламя, которое прежде удавалось
подавлять. Таким образом он надеялся избежать обвинений, грозивших ему, и
смягчить гнев завистников, ибо столь велики были его сила и достоинство, что
во всех важных событиях и во всех великих опасностях отечество могло
довериться только ему одному".
Военные события разворачивались медленно, а народ Афин был нетерпелив.
Некоему Клеону удалось стать заметной фигурой, и он исполнился амбициозных
намерений оттеснить Перикла от лидерства. Поднялась шумиха, все только и
говорили, что о скором и победоносном завершении войны, а Клеона
преподносили как человека, который ее выиграет. Популярный поэт так
откликнулся на эти события:
" Ты, царь сатиров, ...похваляешься своей отвагой,
Но бледнеешь, лишь заслышав, как острят мечи,
Страшась укусов смелого Клеона?"
Военная экспедиция под руководством Перикла оказалась неудачной, и
Клеон не упустил возможности обвинить в этом своего конкурента. Перикла
отстранили от командования и оштрафовали. Рассказывают также, что его
старший сын -- не от Аспазии, а от прежней жены -- выступил против него и
преследовал самыми отвратительными и невероятными обвинениями. Этого
молодого человека унесла эпидемия чумы, начавшаяся в Афинах. Потом умерла
сестра Перикла, а затем и его последний законный сын. Надевая, по обычаям
того времени, на голову мальчика погребальный венок, Перикл не скрывал своих
слез. Впоследствии он сам заразился и умер (429 г. до н. э.).
Все приведенные в этом кратком разделе факты дают возможность увидеть,
до какой степени не соответствовал Перикл течению жизни, которой жил его
город. Особенные условия того времени благоприятно сказались на
интеллектуальном и художественном подъеме в Афинах, но отчасти он был вызван
появлением нескольких очень необычных людей. Это творческое движение не было
общественной тенденцией: оно было движением маленькой группы людей,
обладавших исключительными характером и дарованиями.

2

Еще одной выдающейся фигурой, которой эта эпоха также обязана своим
непреходящим величием, был сын каменщика по имени Сократ (ок. 469--399 до н.
э.).
Он родился на шестнадцать лет позже Геродота, и о нем заговорили
незадолго до смерти Перикла. Сам он ничего не писал, но имел обыкновение
выступать в общественных местах. То время было отмечено усиленными поисками
мудрости. Множество учителей, которых называли софистами, проводило время в
беседах и спорах об истине, красоте и правильной жизни, и молодежь, движимая
юношеским любопытством и воображением, обращалась к ним как к наставникам.
Учителя-софисты со своими кружками учеников появились потому, что в Греции
не существовало больших жреческих школ. И вот в их споры вступил этот
человек, босоногий, неуклюжий и неопрятный, но собиравший вокруг себя толпы
поклонников и учеников.
Его метод был глубоко скептичным; Сократ полагал, что единственной
подлинной добродетелью было истинное знание. Он не терпел ничьей веры,
ничьей надежды, если они не могли выдержать испытание этим пробным камнем.
Для него это и означало добро-
детель, но для многих духовно его более слабых последователей это
означало утрату убеждений и моральных устоев, которые сдерживали их порывы.
Эти слабые превратились в подлецов, которые всегда и во всем себя
оправдывали и потакали своим прихотям.
В числе его молодых спутников был Платон, впоследствии обессмертивший
его метод в серии философских диалогов и основавший Академию -- философскую
школу, которой суждено было просуществовать девятьсот лет. Кроме Платона,
учениками Сократа были Ксенофонт (см. выше), который оставил воспоминания о
своем учителе; Исократ (436--338 до н. э.), один из самых проницательных
политических мыслителей Греции. Но учеником Сократа был также и Критий (убит
в 403 г. до н. э.), лидер Тридцати тиранов, поставленных Спартой, чтобы
держать в покорности Афины, когда они потерпели окончательное поражение в
Пелопоннесской войне. Был среди них и Хармид, убитый вместе с Критием, когда
Тридцать были низвергнуты; и Алкивиад (ок. 450--404 до н. э.) -- предатель,
отличавшийся необыкновенным умом и расчетливостью, приложивший немало сил,
чтобы втянуть Афины в гибельную военную экспедицию против Сиракуз, которая
подорвала их силы, предавший Афины и перешедший к спартанцам, и в конце
концов, замышляя очередную измену, убитый на пути к персидскому двору.
Эти последние были не единственными молодыми учениками Сократа, чью
бесхитростную веру и патриотизм он разрушил, ничего не дав взамен. Его самым
закоренелым врагом стал некий Анит, сын которого, преданный ученик Сократа,
стал безнадежным пьяницей. Именно Анит добился, чтобы Сократа, в конечном
итоге, обвинили в "совращении" афинской молодежи и приговорили к смерти,
которую Сократ принял, выпив отравленный напиток из яда цикуты (399 г. до н.
э.).
Его смерть очень выразительно описана в диалоге Платона "Федон".
Платон родился в 427 г. до н. э. и прожил восемьдесят лет.
По своему духовному темпераменту Платон принадлежал к совершенно
отличному от Сократа типу. Его труды отличались художественностью и
утонченностью стиля, а Сократ за всю жизнь не написал ничего сколько-нибудь
связного. Платон огромное значение придавал упорядочению общественных
отношений и много размышлял над тем, как правильно устроить жизнь людей, в
то время как Сократ, которому одинаково безразличны были жара, стужа и то,
что думают о нем его собратья, сосредоточился на раз-
венчивании иллюзий. Жизнь, говорил Сократ, это обман, подлинной жизнью
обладает только Душа.
Платон был очень привязан к своему старому неотесанному учителю. Он
считал, что метод Сократа исключительно ценен для прояснения и выявления
подлинного содержания различных суждений. Он сделал Сократа центральной
фигурой своих бессмертных диалогов. Однако его собственные мысли и
устремления вели его в направлении, противоположном учению Сократа. Во
многих платоновских диалогах звучит голос Сократа, но высказываемые им мысли
-- это всегда мысли Платона.
Платон жил в то время, когда сомнениям и полному пересмотру подверглись
отношения между людьми. В великие дни Перикла в Афинах, казалось, все были
довольны существовавшими социальными и политическими институтами. Тогда не
было причин для сомнений. Люди чувствовали себя свободными, общество
процветало, страдания причиняла разве что зависть. В "Истории" Геродота мы
почти не находим никаких признаков того, что существовало недовольство
афинскими политическими институтами.
Но Платон, который родился примерно в то время, когда умер Геродот, и
рос в годы разрушительной войны и великих социальных потрясений, мог воочию
наблюдать разлад отношений и несоответствие общественных институтов
изменившимся условиям.
Его разум принял этот вызов. Как одна из его ранних работ, так и его
последнее произведение -- это открытые и проникновенные беседы о возможном
переустройстве и улучшении общественной жизни. Сократ научил его ничего не
принимать на веру, даже привычных отношений между мужем и женой, родителем и
ребенком. Платоновское "Государство", первая из всех Утопий человечества,--
это мечта о городе, в котором жизнь людей устроена по новому и лучшему
замыслу. Его последняя, неоконченная книга "Законы" -- это беседа о том, как
лучше обустроить еще одну подобную Утопию.
Но не только неурядицы тех дней направляли мысль Платона в этом
направлении. Во времена Перикла Афины основывали множество заморских
поселений, и это приучило людей к мысли, что сообществу не обязательно
разрастаться вширь, его также можно основать на новом месте.
Очень близок с Платоном был один молодой человек, который впоследствии
также основал школу в Афинах и дожил до еще более преклонного возраста. Это
был Исократ. Его, говоря современным языком, можно было бы назвать
публицистом, скорее писателем, чем оратором; свою главную задачу он видел в
развитии идеи Геродота об объединении Греции, как средства противодействия
низости и неразберихе ее политики, запустению и разорению ее междоусобиц.
Политический кругозор Исократа был в некоторых отношениях шире, чем
Платона. В свои поздние годы Исократ стал склоняться к монархии, в частности
к македонской монархии Филиппа, более способной обеспечить единство
Греческого государства, чем демократия полисов. Такой же уклон к идее
единовластного правления мы наблюдаем и у Ксенофонта; о его книге "Анабасис"
мы уже упоминали. В старости Ксенофонт написал "Киропедию" ("Воспитание
Кира"), "оправдание как в теории, так и на практике абсолютной монархии,
показанное на примере организации Персидской империи".
Платон учил в основанной им Академии. К нему, уже в его преклонные
годы, пришел некий молодой человек из Стагир в Македонии. Аристотель, сын
придворного врача царя Македонии, был человеком совершенно иного склада ума,
чем великий афинянин. От природы он скептично относился к силе образа и с
огромным уважением -- к возможности постижения установившихся фактов.
Позднее, уже после смерти Платона, Аристотель основал школу в Ликее (отсюда
"лицей"), неподалеку от Афин, и учил там, достаточно жестко критикуя Сократа
и Платона. В те дни тень Александра Великого уже легла на Грецию, и в учении
Аристотеля заметно благожелательное отношение к рабству и монархии. Прежде
Аристотель несколько лет был наставником юного Александра при дворе Филиппа
Македонского.
Мыслящими людьми в то время владело отчаяние; их вера, что человек в
силах сам создавать те условия, в которых хотел бы жить, постепенно
исчезала. Больше уже не было Утопий. Та стремительность, с которой
развивались события, говорила не в пользу того, что их возможно осуществить.
Легко было думать о переустройстве человеческого общества, когда само это
общество -- не более чем полис в несколько тысяч граждан.
То, что в действительности происходило вокруг, походило на мировую
катастрофу. Это был политический передел всего известного мира, процесс, в
который даже тогда было вовлечено около ста пятидесяти миллионов человек.
Это была перестройка, масштабы которой человеческий разум пока что не был
способен осознать. Мысль снова оказалась отброшена к представлениям о
вездесущей и неумолимой Судьбе. Люди в те времена цеплялись за все, что
могло обеспечить хоть какую-нибудь стабильность и единение.
Монархия, несмотря на все свои очевидные недостатки, казалась вполне
приемлемой формой правления для миллионов, по крайней мере, действенной. Она
навязывала свою руководящую волю там, где коллективная воля была бессильна.
Эта перемена в общем умонастроении вполне сочеталась у Аристотеля с
неизменным уважением к установившемуся факту. Если, с одной сто-
роны, что-то заставляло его одобрять монархию, рабство и подчиненное
положение женщин, то, с другой стороны, он еще более старался понять эти
факты и приобрести упорядоченное знание этих реалий человеческой природы,
которые теперь с такой очевидностью восторжествовали над творческими мечтами
предшествовавшего поколения.
Аристотель отличался огромной эрудицией и здравомыслием и был очень
требователен в своем самоотверженном энтузиазме. В своем понимании важности
организованного знания Аристотель предвосхитил Ф. Бэкона (1561--1626) и