Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

планов по захвату и разрушению Рима. Он был тестем Гасдрубала и отцом
мальчика Ганнибала, которому суждено было стать самым ненавистным врагом,
который когда-либо наводил ужас на римский сенат.
Первоочередной задачей Карфагена было восстановление флота и морских
коммуникаций, утраченного морского владычества,-- но Гамилькару этого, по
всей видимости, не удалось осуществить. В качестве альтернативы он решил
устроить в Испании плацдарм для сухопутного вторжения в Италию. Он
отправился завоевывать Испанию в 241 г. до н. э., и, как рассказывал
впоследствии Ганнибал, отец заставил его -- одиннадцатилетнего мальчика --
поклясться быть до самой смерти непримиримым врагом Рима.
Граничившая с безумием нацеленность всех дарований семьи Барка на
возмездие -- лишь один пример того озлобления и сужения мировоззрения,
которые вызвали в людях потрясения и всеобщее чувство нестабильности этой
долгой войны.
Четверть столетия войны сделали западный мир несчастным и бездушным.
Пока одиннадцатилетний Ганнибал клялся в непримиримой ненависти к Риму, по
сельскому дому в римском Тускуле бегал вредный двухлетний мальчишка,
которого звали Марк Порций Катон (234--149 до н.э.). Этот мальчик дожил до
восьмидесяти пяти лет, и единственной, всепоглощающей страстью его жизни
была ненависть к любому человеческому счастью, кроме его собственного.
Катон был хорошим солдатом и сделал успешную карьеру как политик. Одно
время он командовал в Испании, где сумел отличиться своей жестокостью. Он
всегда любил покрасоваться в роли защитника религии и общественной
нравственности и под этим удобным прикрытием всю жизнь вел войну против
всего, что было молодо, привлекательно или красиво. Все, что пробуждало в
нем зависть, он осуждал и клеймил, как безнравственное. Катон был неутомим в
том, что касалось поддержки исполнения тех законов, которые были направлены
против вольностей в одежде, украшений для женщин, развлечений и возможности
свободно общаться. Ему посчастливилось стать цензором, что дало ему власть
вторгаться в личную жизнь государственных деятелей. Как следствие он начал
уничтожать своих политических оппонентов, устраивая показательные скандалы
из их личных неурядиц. Он изгнал Манлия из сената за то, что тот среди бела
дня поцеловал свою жену на глазах их дочери.
Катон прославился также как гонитель греческой литературы, о которой до
последних лет своей жизни он не имел ни малейшего представления.
Впоследствии, правда, он читал и восторгался Демосфеном. Сам он писал о
сельском хозяйстве и об утраченных древних доблестях Рима. Эти сочинения
также проливают свет на то, что за человек был Марк Порций Катон. Одна из
его сентенций: когда раб не спит, он должен работать. Другая: состарившегося
вола и раба следует немедля продать. Возвращаясь в Италию, он бросил в
Испании своего боевого коня, который побывал с ним во всех сражениях, чтобы
сэкономить на стоимости перевозки.
Особую ненависть Катон питал к чужим садам и, будучи должностным лицом,
сократил подачу воды для садовых нужд в Риме. Пообедав в компании гостей, он
не находил ничего предосудительного в том, чтобы, взявшись за кнут, сразу же
идти проверять недоработки в своем хозяйстве. Он был чрезвычайно высокого
мнения о собственных достоинствах и непременно упоминал о них в своих
писаниях. О сражении в Фермопилах против селевкидского царя Антиоха Великого
он писал так: "Все, кто видели, как Катон атакует врага, как он обратил его
в бегство, преследовал и наголову разгромил его, заявляли, что Катон меньше
обязан римскому народу, чем римский народ -- Катону" .
Состарившись, Катон сам предался похоти и стал сожительствовать с
рабыней. Когда его собственный сын возмутился этим безобразиям, он обзавелся
молодой женой, дочерью своего секретаря, положение которого не позволяло ему
отклонить предложение. О том, что сталось с рабыней, история умалчивает.
Вероятно, он ее продал.
Этот человек -- воплощение всех доблестей истинного римлянина -- умер в
глубокой старости, окруженный всеобщим почтением и страхом. Главное, чем он
смог отличиться на ниве общественной деятельности, было настойчивое
требование начать 3-ю Пуническую войну и окончательно разгромить Карфаген.
Катон однажды посетил Карфаген в числе уполномоченных, которым поручили
уладить некоторые разногласия между Карфагеном и Нумидией, и ужаснулся,
обнаружив приметы, говорившие о достатке и даже о счастливой жизни в этой
стране. Вернувшись до-
Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Катон.
мой, Катон в дальнейшем завершал каждое свое выступление в сенате
хриплым "Карфаген должен быть разрушен".
Такие вот люди смогли выделиться в Риме за время Пунических кампаний. С
Катоном предстояло иметь дело Ганнибалу и карфагенскому реваншу, и по ним
обоим мы можем судить, каков был дух того века.
Две эти великие западные державы,-- и Рим, вероятно, более, чем
Карфаген,-- были истощены духовно и нравственно потрясениями 1-й Пунической
войны. Темная сторона жизни стала преобладающей. История 2-й и 3-й
Пунических войн (с 218 по 201 и 149 по 146 гг. до н. э.) -- это не история
благополучных и здравомыслящих народов. Абсурдно историкам писать о
"политических инстинктах" римлян или карфагенян. Совершенно другие инстинкты
тогда были выпущены на свободу. Кровавые глаза первобытной обезьяны
вернулись обратно в наш мир. Это было время, когда тех людей, которые еще
были в своем уме, преследовали, травили и убивали. Подлинный дух того
времени виден по тому, что в Риме пошли на человеческие жертвоприношения во
время всеобщей паники перед битвой с галлами у Теламона, по тому, как искали
благоприятное знамение, пристально осматривая еще дрожащую печень жертвы.
Две великие силы Западного мира оказались, несомненно, ослеплены
самоубийственным психозом. Два великих народа, каждый из которых был
необходим для мирового развития, набросились друг на друга. И, наконец, Рим
успешно покончил с Карфагеном.
Мы можем лишь вкратце затронуть обстоятельства 2-й и 3-й Пунических
войн. Мы уже рассказывали, как Гамилькар стал готовить в Испании войска для
реванша и как римляне запретили ему переходить Эбро. Он умер в 228 г. до н.
э., и продолжателем его дела стал его зять Гасдрубал, убитый в 221 г. до н.
э. После него дело войны с римлянами перешло к двадцатишестилетнему
Ганнибалу. Непосредственный повод для начала войны дали сами римляне,
которые, в нарушение их же собственных постановлений, стали вмешиваться в
дела карфагенян к югу от Эбро. Пользуясь этим, Ганнибал прошел маршем через
всю южную Галлию и, перейдя через Альпы (218 г. до н. э.), оказался в
Италии.
История последующих пятнадцати лет -- это история самого блестящего и
самого безрезультатного похода, какой только видело человечество. Целых
пятнадцать лет Ганнибал наводил страх на всю Италию, одерживая победу за
победой и не зная поражений.
Римские полководцы были не ровня этому карфагенянину, и как только они
встречались на его пути, они оказывались разбиты.
Лишь один римский полководец, Публий Корнелий Сципион (погиб в 211 до
н. э.), обладал достаточным чувством стратегии, чтобы найти верную схему
действий и в итоге отобрать у Ганнибала все плоды его побед. Еще в самом
начале войны его направили в Марсель, чтобы перехватить Ганнибала. Сципион
опоздал на три дня, но вместо того чтобы броситься в погоню, он пошел в
Испанию и перерезал доставку Ганнибалу подкреплений и продовольствия. На
протяжении всех последовавших военных действий римская армия оставалась в
Испании между Ганнибалом и его тылами. Ему так и пришлось всю войну провести
в "подвешенном" состоянии, не имея возможности проводить осады и закрепить
результаты своих побед.
Когда Ганнибал встречался с римлянами в открытом поединке, он всегда
побеждал. Он одержал две большие победы в северной Италии и сумел привлечь
на свою сторону галлов. Далее он вторгся в Этрурию, где устроил засаду,
окружил и полностью уничтожил римскую армию у Тразименского озера. В 216 г.
до н. э. Ганнибал был атакован значительно превосходящими силами римлян при
Каннах, но и здесь одержал полную победу. Пятьдесят тысяч римлян, как
говорят, были убиты и десять тысяч взято в плен. Однако развить свой успех и
захватить Рим Ганнибал не мог, потому что у него не было осадных машин.
Канны принесли другие плоды. Значительная часть южной Италии перешла на
сторону Ганнибала, включая Капую, второй по размерам город после Рима. Его
союзниками стали македоняне. Более того. Гиерон, правитель Сиракуз,
преданный союзник Рима, к тому времени уже умер, а его преемник предпочел
быть с карфагенянами.
Римляне, однако, продолжали вести войну с неизменным упорством и
решительностью. Они отказались от переговоров с Ганнибалом после Канн и
организовали медленную, но в конечном итоге успешную блокаду и осаду Капуи,
а затем римская армия приступила к взятию Сиракуз. Осада Сиракуз памятна
главным образом участием в ней знаменитого философа Архимеда, которому долго
удавалось удерживать римлян в гавани, не давая перейти к штурму города. Мы
уже упоминали Архимеда как одного из учеников и корреспондентов школы при
александрийском Мусее. Он был убит во время завершающего штурма города.
Тарент (209 г. до н. э.), основной порт для Ганнибала, откуда шло
подкрепление его войскам, постигла та же участь, что и Сиракузы, а следом за
ними и Капую (211г. до н. э.), и его связь со своими тылами стала
нерегулярной.
Испанию также удалось, шаг за шагом, вырвать из-под контроля
карфагенян. Когда подкреплению, которое направлялось к Ганнибалу под
командованием его брата Гасдрубала (не путать с его зятем, носившим то же
имя и погибшим в Испании), наконец, удалось прорваться в Италию, оно было
разбито в сражении у реки Метавр (207 г. до н. э.). Первой вестью об этой
катастрофе, которая дошла до Ганнибала, была отрубленная голова брата,
заброшенная в его лагерь.
После этого Ганнибал оказался запертым в Калабрии, каблуке Итальянского
сапога. У него уже не было сил, чтобы вести сколько-нибудь значительные
операции, и он вернулся в Карфаген -- как раз вовремя, чтобы возглавить
карфагенян в последнем сражении этой войны.
Последнее сражение, битва при Заме (202 г. до н. э.), произошла уже в
окрестностях Карфагена.
Это было первое поражение, которое испытал Ганнибал, так что следует
уделить немного внимания и личности его победителя, Сципиона Африканского
Старшего (235--183 до н. э.), который оставил след в истории и как
благородный человек, и как великий воин. Мы уже упоминали некоего Публия
Корнелия Сципиона, который атаковал тылы Ганнибала в Испании. Победителем
Ганнибала был его сын. До Замы он носил то же имя -- Публий Корнелий
'Сципион; затем ему было дано прозвище Африканский.
Сципион Африканский был воплощением всего того, что вызывало недоверие,
ненависть и неприятие у римлян старого закала, вроде Катона. Он был молод,
счастлив и талантлив, с легкостью тратил деньги, был начитан в греческой
литературе и более склонялся к фригийским новшествам в религии, чем к
строгим божествам Рима. И он не верил в ту предельную осторожность, которая
была тогда единственной римской стратегией.
После поражений, с которых началась для римлян 2-я Пуническая война, на
всех их действиях отпечаталась личность полководца Фабия Максима (ум. в 293
до н.э.), который возвел уклонение от решительного сражения с Ганнибалом до
уровня священного принципа. На протяжении десяти лет "фабиева тактика"
превалировала у римских военачальников в Италии. Они устраивали блокады,
отрезали обозы карфагенян, нападали на отставших -- и тут же отступали, как
только появлялся Ганнибал.
Нет сомнений, это было оправдано послетих первых неудач, но обязанность
сильнейшей стороны -- а Рим оставался более сильной стороной на протяжении
всей 2-й Пунической войны -- не втягиваться в бесконечную войну, но
восстановить потери, подобрать способных командиров, подготовить лучшие
войска и уничтожить силы противника. Решимость -- это одна из обязанностей
силы.
Для таких людей, как юный Сципион, уклончивое и нерешительное
бездействие Фабия Максима, которое заставляло и Карфаген, и Италию медленно
истекать кровью, было неприемлемо. Он призвал к нападению на сам Карфаген.
"Но Фабий по этому случаю забил тревогу, всполошив весь Рим, как будто
бы Республика подвергалась самой крайней угрозе со стороны безрассудного и
опрометчивого юнца. Он прилагал все усилия, стараясь словом или делом
разубедить сограждан от принятия этого предложения. В сенате он также
отстаивал свое мнение. Но, по всеобщему убеждению, причиной его нападок на
Сципиона была либо зависть его успехам, либо тайное опасение, что, если этот
молодой герой совершил какое-либо заметное деяние, положит конец войне или
даже сумеет перенести ее за пределы Италии, его собственные неспешные
предприятия на протяжении столь многих лет могут быть расценены как
бездействие или робость... Он обратился к Крассу, товарищу Сципиона по
консульству, и что было сил убеждал его не уступать эту провинцию Сципиону,
но если он считает целесообразным продолжать войну таким образом, самому
выступить против Карфагена. Он даже воспрепятствовал выделению денег на эту
экспедицию, так что Сципиону самому пришлось побеспокоиться о снаряжении
своих войск... Он пытался помешать тем молодым людям, которые хотели
отправиться вместе со Сципионом записываться к нему в войско, и во
всеуслышание заявлял и на Форуме, и в сенате, что "этот Сципион не только
сам избегает встречи с Ганнибалом, но намерен увести с собой оставшуюся силу
Италии, убеждая молодежь покинуть своих родителей, своих жен и родной город,
в то время как непокоренный и могучий враг все еще стоит у его ворот". Этими
речами он так устрашил людей, что Сципиону позволено было взять с собой
только те легионы, что были в Сицилии, и три сотни солдат из тех, что верой
и правдой служили под его началом в Испании... После того как Сципион
высадился в Африке, вскорости в Рим поступило известие о его славных и
замечательных подвигах. Эта весть была подкреплена и богатой добычей,
которая только убеждала в ее правдивости. Нумидийский царь был взят
пленником, два лагеря были сожжены и разрушены, а с ними множество людей,
оружия и лошадей, карфагеняне же послали приказ Ганнибалу оставить свои
бесплодные усилия в Сицилии и возвращаться домой, чтобы защищать теперь свою
родную страну. В то время как все восхваляли подвиги Сципиона, Фабий
предложил, чтобы тому был назначен преемник, ничем не подкрепляя своего
мнения, кроме известного изречения: "Опасно доверять дела такой важности
удаче одного человека, ибо сомнительно, чтобы счастье всегда улыбалось
одному и тому же..." И даже тогда, когда Ганнибал погрузил свою армию на
корабли и покинул Италию, Фабий не оставил своих усилий омрачить всеобщую
радость и надежды римлян, ибо он позволил себе вольность заявить, "что
теперь Республика подошла к своему последнему и худшему испытанию, что у нее
есть все основания опасаться усилий Ганнибала, когда тот прибудет в Африку и
нападет на ее сынов под стенами Карфагена, что Сципиону предстоит иметь
дело, с армией, на мечах которой еще не высохла кровь стольких римских
полководцев, диктаторов и консулов". Город был встревожен этими речами, и,
хотя война и переместилась в Африку, казалось, что опасность близка к Риму,
как никогда прежде".*
Плутарх. Сравнительные жизнеописания.
Битве у Замы предшествовали краткое перемирие и переговоры, которые
провалились по вине карфагенян. Так же, как и в случае битвы при Гавгамелах,
точная дата сражения при Заме известна нам благодаря затмению, которое
произошло на этот раз во время сражения. К римлянам присоединились
нумидийцы, жители глубинных районов Карфагена, под командованием своего царя
Масиниссы, и это дало римлянам, впервые за время их всех сражений с
Ганнибалом, значительное превосходство в коннице. Фланги конницы Ганнибала
были оттеснены, а более совершенная выучка пехоты Сципиона позволила ей
создать просветы в своих порядках перед атакой боевых слонов карфагенян, не
дав им посеять панику в своих рядах.
Ганнибал попытался растянуть строй своей пехоты, чтобы охватить с
фланга позиции римской пехоты. Но если в Каннах преимущество в выучке и,
следовательно, в маневренности было на его стороне и он смог окружить и
затем перебить беспорядочно сгрудившуюся пехоту, то в этот раз он обнаружил,
что ему противостоял порядок, лучший, чем его собственный. Строй карфагенян,
растянувшись, разорвался, римские легионы перешли в стремительную атаку, и
дело было сделано -- для римлян.
Римская кавалерия прекратила преследование бежавшего верхом Ганнибала и
обрушилась на карфагенян, превратив то, что уже было поражением, в
сокрушительный разгром.
Карфаген сдался без какого-либо дальнейшего сопротивления. Условия
сдачи были суровыми, но они все же позволяли Карфагену надеяться на какое-то
достойное будущее. Ему пришлось уступить Испанию Риму, отдать весь свой
военный флот, за исключением десяти судов, выплатить Риму 10 тысяч талантов
контрибуции и, что было самым трудным условием из всех, согласиться не вести
войн без позволения Рима. Вдобавок было поставлено условие о выдаче
Ганнибала как величайшего врага Рима. Но он избавил своих соотечественников
от этого унижения и бежал в Азию.
Таковы были совершенно непомерные условия Рима. Но есть нации,
настолько малодушные, что им недостаточно одной победы над врагом. Они не
успокоятся, пока не добьют его окончательно. То поколение римлян, которое
почитало за образец величия и добродетели людей вроде Катона Цензора,
неизбежно сделало из своей страны ненадежного союзника и трусливого
победителя.
История Рима последующих пятидесяти трех лет, которые прошли между
битвой при Заме и последним актом этой трагедии, 3-й Пунической войной,
повествует о грубой, назойливой
экспансии Рима и о медленном упадке свободного земледельческого
населения внутри страны из-за ростовщичества и жадности богатых.
Дух нации стал низменным и безжалостным: не было больше ни дальнейшего
расширения числа римских граждан, никакого следа былой щедрости, с которой
чужеземные племена включались прежде в состав римского народа. Испанией
управляли плохо, заселяли медленно и с большими трудностями. Сложные
политические интриги привели к тому, что Иллирия и Македония были низведены
до уровня провинций -- плательщиков дани. Рим, очевидно, решил перейти к
принципу "пусть налоги платит чужеземец" и освободить свое собственное
население от уплаты налогов.
После 168 г. до н. э. старый земельный налог уже больше не взимался в
Италии и единственные поступления, которые приходили из Италии, получали с
государственных земельных владений и через пошлины на иноземные товары.
Поступления из провинции, которая получила название Азия, должны были
покрывать расходы римского государства. У себя дома люди типа Катона
приобретали земельные угодья, давая ссуду, а потом не позволяя выкупить
закладные прежним владельцам,-- зачастую тем, кто оставил свое хозяйство
ради воинской службы. Они сгоняли свободных граждан с их земли и управляли
своими имениями, нещадно эксплуатируя ставших дешевыми рабов, которых по
ходу завоеваний в великом множестве свозили в Рим. Такие люди рассматривали
всех иноземцев на покоренных территориях, как еще не привезенных рабов.
Сицилия перешла в руки ненасытных откупщиков. Состоятельные люди, используя
труд рабов, могли выращивать там пшеницу и с большой выгодой продавать ее в
Рим, а свои земли в самой Италии использовать только для разведения скота.
Как следствие, начался приток неимущего населения Италии в города, и в
частности в Рим.
У нас нет возможности подробно рассказать о первых конфликтах растущей
Римской державы с Селевкидами и о том, как Рим вступил в союз с Египтом.
Греческие города, оказавшиеся в тени крепнущего Рима, стараясь не прогадать,
переходили то на одну, то на другую сторону, пока не оказались в полном
подчинении у Рима. Карта, которую мы приводим здесь, поможет представить,
как выглядели теперь его расширившиеся владения.
Но и в этом веке всеобщего упадка нравов слышны были протестующие
голоса. Мы уже говорили о том, как изнурительной болезни 2-й Пунической
войны -- болезни государства, при которой алчные богачи появлялись на его
теле, как на больном теле высыпают нарывы,-- был положен конец решительными
действиями Сципиона Африканского. Когда казалось невероятным, что сенат
может предоставить ему, как римскому полководцу
свободу действий, он пригрозил обратиться напрямую к народу.
Впоследствии он приобрел не меньшую известность своим противостоянием
сенатской шайке, которая последовательно превращала Италию из страны
свободных земледельцев в страну скотоводства и пастбищ, в страну рабского
труда. Сенаторы попытались уничтожить его еше до того, как он достигнет
Африки, когда дали, как они надеялись, недостаточно войск для победы. А
после войны сенаторы сразу же лишили Сципиона всех полномочий. Личный
интерес, как и врожденная злоба, побуждали Катона нападать на него.
Сципион Африканский Старший, по всей видимости, обладал великодушным
характером и не был склонен эксплуатировать ради собственной выгоды
общественное недовольство сложившимся положением дел и свою огромную
популярность в народе. Он пошел в подчиненные к своему брату Луцию Сципиону,
когда тот командовал первой римской армией, вступившей на землю в Азии. У
Магнесии, в Лидии, огромное и разнородное воинство под командованием Антиоха
III (242--187 до н. э.), Селевкидского правителя, постигла та же судьба (190
г. до н. э.), что и очень похожее на него персидское войско сто сорок лет
назад. Эта победа навлекла на Луция Сципиона враждебность сената, и он был
обвинен в незаконной растрате денег, полученных от Антиоха.
Это обвинение вызвало у Сципиона Африканского праведный гнев. В тот
момент, когда Луций поднялся в сенате, держа в руках счета, готовый отразить
все обвинения своих недоброжелателей, его брат выхватил у него из рук эти
документы, порвал и бросил их на землю. Его брат, сказал он, положил в
государственную казну 200 тысяч сестерциев (серебряных монет). Что же
теперь, ему держать отчет по каждой мелочи, пока недруги будут стараться
запутать его и уличить во лжи? Когда же впоследствии Луций все же был
обвинен в растрате и осужден, Сципион прибег к силе, чтобы выручить его. Но
когда и его отстраняли от должности, он напомнил народу, что этот день (так
совпало) был годовщиной битвы при Заме, и под рукоплескания и одобрительные
выкрики народа отказался повиноваться властям.
Римский народ никогда не отказывал в поддержке Сципиону Африканскому.
Такие люди и теперь, две тысячи лет спустя, вызывают симпатию. Он был
способен бросить порванные счета в лицо сенату, а когда Луций снова
подвергся нападкам, один из народных трибунов наложил свое вето и тем
прекратил дальнейшее его преследование. Но Сципиону Африканскому все же
недоставало того закала, который делает людей выдающимися демократическими
лидерами. Он не был Цезарем. У него не было тех качеств, которые позволяют
лидеру принять в силу необходимости правила грязной политической игры. После
всех этих
событий он, не желая больше оставаться в Риме, удалился в одно из своих
поместий, где и умер в 183 г. до н. э.
В том же году умер и Ганнибал. Он отравил себя, отчаявшись спастись от
непрестанного преследования римлян. Страх, который все еще испытывал перед
ним римский сенат, гнал его от двора одного владыки к другому. Несмотря на
возмущенные протесты Сципиона, Рим одним из условий мира с Карфагеном
поставил выдачу Ганнибала и продолжал требовать его выдачи у каждого из
государств, где тот находил себе прибежище. Когда был заключен мир с
Антиохом III, это снова было одним из условий. Ганнибала, наконец, выследили
в Вифинии. Царь Вифинии задержал его с целью отправить в Рим, но Ганнибал
давно уже приберег для такого случая яд, который хранил в кольце. Смерть
спасла его от последней встречи с римлянами.
Также к чести семьи Сципионов можно добавить и то, что один из них,
Сципион Назика (ум. в 132 до н. э.), передразнивая Катона, завершал все свои
речи в сенате словами "Карфаген должен стоять". У него было достаточно
здравого смысла, чтобы видеть, что партнерство с Карфагеном может стать еще
одним стимулом к процветанию Рима.
Но именно второму Сципиону Африканскому (185--129 до н. э.), приемному
внуку Сципиона Африканского Старшего, выпало взять и разрушить Карфаген.
Единственным вызовом со стороны карфагенян, который привел к 3-й и последней
Пунической войне, было то, что они продолжали торговать и богатеть. Их
торговля при этом нисколько не соперничала с римской; когда уничтожили
Карфаген, почти вся его торговля угасла вместе с ним, и Северная Африка
вступила в стадию экономического упадка. Однако его процветание будило
жгучую зависть. Богатому сословию всадников нестерпимо было любое
процветание в мире, кроме их собственного. Рим спровоцировал войну, поощряя