Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

порывы. Те темные мысли и агрессивные импульсы, которые подспудно живут в
каждом из нас, в их случае немедля осуществлялись. Прежде чем кто-то станет
обвинять Нерона, как отличное от себя существо, пусть получше присмотрится к
потаенным уголкам своей души.
Транквилл Гай Светоний (ок. 70 -- ок. 140) -- автор хроник "Жизнь
двенадцати цезарей", от Юлия Цезаря до Домициана.
Нерон в итоге стал крайне непопулярен в Риме. Интересно отметить, что
эта непопулярность была вызвана не тем, что он убил или отравил своих
ближайших родственников, но поражениями римских войск в Британии, при
подавлении восстания царицы Боудикки (61 г. н. э.)- Немалую роль сыграло
также и страшное землетрясение в Южной Италии. Римляне никогда не были
особенно религиозны, но зато всегда были крайне суеверны -- в этом сказалась
этрусская сторона их характера. Они были не против порочного цезаря, но
очень недоброжелательны к тому, на кого указывали дурные предзнаменования.
В конце концов, взбунтовались испанские легионы под предводительством
семидесятиоднолетнего полководца Гальбы, которого они провозгласили
императором. Гальба пошел на Рим, причем самого будущего императора пришлось
нести в паланкине. Нерон, утратив надежду на поддержку, совершил
самоубийство (68 г. н. э.).
Гальба, однако, был лишь один из числа возможных претендентов на
императорскую власть. У других полководцев под началом бьши еще германские
легионы, преторианские войска и восточные армии, и каждый старался прибрать
власть к своим рукам. В один год Рим увидел четверых императоров -- Гальбу,
Отона, Вителлия и Веспасиана. Четвертый из них, Веспасиан (69--79 н.э.),
командовавший войсками на востоке, оказался наиболее решительным. Он и стал
следующим римским императором.
С Нероном прервалась и линия Цезарей, носивших это имя или по рождению,
или приемных. С этих пор "цезарь" -- уже не фамильное имя римских
императоров, но титул, divus caesar, божественный цезарь. Монархия сделала
еще один шаг к ориентализму, с каждым разом все более настойчиво требуя
божественных почестей верховному правителю. Так завершилась первая фамильная
линия цезарей, которые в целом были у власти восемьдесят пять лет.
Веспасиан (69--79), его сыновья Тит (79) и Домициан (81) составляют
вторую династию римских императоров, династию Флавиев. Затем, после убийства
Домициана, их -сменила линия императоров, связанных друг с другом не узами
кровного родства, а преемственными (усыновленные императоры-преемники).
Нерва (96) был в ней первым, а Траян (98) -- вторым. За ними следовали
Антонины: неутомимый Адриан (117), Антонин Пий (138) и Марк Аврелий
(161--180).
При Флавиях и Антонинах границы Империи еще более раздались вширь. В 84
г. была захвачена северная Британия, заполнен треугольник между Рейном и
Дунаем, а земли нынешней Румынии превратились в новую провинцию Дакию. Траян
также вторгся в Парфию и захватил Армению, Ассирию и Месопотамию. В период
его правления Римская империя достигла своих наибольших размеров.
Адриан, преемник Траяна, был человеком по характеру осторожным и
склонным скорее сокращать, чем расширять территории. Он оставил новые
завоевания Траяна на востоке, не стал также удерживать и север Британии. На
западе Адриану принадлежит первенство в изобретении нового способа ограждать
свои владения от варваров (уже давно известного китайцам) -- с помощью
стены. Но, как оказалось, эта идея хороша, пока давление населения на эту
стену с имперской стороны больше, чем снаружи, и совершенно бесполезна в
обратном случае. С его именем связана постройка Адрианова вала поперек всей
Британии, а также линии укреплений между Дунаем и Рейном. Девятый вал
римской экспансии уже миновал, и преемнику Адриана пришлось побеспокоиться о
защите западных границ Империи перед угрозой нашествия тевтонских и
славянских племен.
Марк Аврелий Антонин (121--180) -- одна из тех фигур в истории, о
которых высказывают самые разные, часто противоречивые суждения. Некоторые
критики воспринимают его как дотошного педанта, склонного вникать во все
мелочи и детали. Он был не прочь исследовать всякие религиозные тонкости, и
сам, в одеянии жреца, охотно совершал религиозные обряды, что было
совершенно нестерпимо для простонародья. Они также негодуют по поводу того,
что Марк Аврелий якобы оказался не в состоянии сдерживать порочные
наклонности своей жены Фаустины.
Его семейные неурядицы, правда, не подтверждены ничем достаточно
основательным, но несомненно, что в приличном доме не появилась бы на свет
такая слишком "необычная" личность, как его сын Коммод (161--192). С другой
стороны, Марк Аврелий, бесспорно, был императором, преданным своему долгу
правителя. Он прилагал все силы, чтобы поддерживать в обществе порядок в
следовавшие один за другим годы неурожая, наводнений и голода, восстаний,
набегов варваров и в конце его правления -- ужасной эпидемии чумы, которая
опустошила всю Империю.
В соответствующей статье "Британской энциклопедии" так говорится о
Марке Аврелии: "По его собственному мнению, он был слугой всех. Судебные
тяжбы граждан, возрождение нравственности общества, забота о подростках,
сокращение бюрократических издержек, ограничение гладиаторских игр и зрелищ,
забота о состоянии дорог, восстановление сенаторских привилегий, контроль за
тем, чтобы в магистраты избирались только достойные, даже регулирование
уличного движения -- все эти и бессчетное множество других обязанностей
настолько поглощали его внимание, что император, несмотря на слабое
здоровье, проводил в трудах весь свой день, с утра до поздней ночи. Его
положение, несомненно, требовало присутствия на играх и зрелищах, но и в
этих случаях он был занят чтением или читали ему, или же он делал заметки.
Марк Аврелий был одним из тех людей, которые убеждены, что ничего нельзя
делать поспешно и что мало какие преступления хуже бесполезной траты
времени".
Но не его труды на благо Империи сохранили память о нем. Марк Аврелий
был одним из величайших представителей стоической философии. Его
"Размышления", которые он продолжал писать и в суде, и в походном лагере,
вкладывая в свои слова столько человечности, приносят ему с каждым
поколением новых почитателей и друзей.
Со смертью Марка Аврелия эта стадия единства и качественного управления
подошла к концу. Приход к власти его сына Ком-мода ознаменовал собой начало
эпохи волнений. Римская империя внутри своих владений жила в относительном
мире уже два столетия. Но с этого момента начинается период правления
бездарных императоров, затянувшийся на целое столетие. В это время границы
Империи трещали по швам под натиском варваров.
Только нескольких из них можно считать умелыми правителями -- такими
были Септимий Север (193--211), Аврелиан (270--275) и Проб (276-- 282).
Септимий Север был карфагенянин, и его сестра так и не смогла овладеть
латынью. Она и в Риме в домашнем кругу говорила на пуническом языке, отчего
Катон Старший, должно быть, переворачивался в гробу.
Остальные императоры были по большей части авантюристами, слишком
незначительными, чтобы выделять кого-то особо. Временами было даже по
нескольку императоров, правивших в отдельных частях разрываемой внутренними
противоречиями Империи. Отметим лишь тот факт, что во время великого
нашествия готов в 251г. потерпел со своим войском поражение и был убит во
Фракии император Деций (правил с 249 г.). Император Валериан (правил с
253г.), а вместе с ним и целый город -- Антиохия оказались в руках
Сасанидского царя Персии в 260г. Эти примеры очень показательны в том,
насколько небезопасным стало внутреннее состояние всей римской системы и
насколько сильно было внешнее давление на нее. Обратим внимание и на то, что
император Клавдий (268--270), "победитель готов", одержал значительную
победу над этим народом возле Ниша в современной Сербии (269) и умер, как
Перикл, во время эпидемии чумы.
На протяжении этих веков разные эпидемии то и дело прокатывались по
ослабевшей Империи. Их роль в ослаблении народов и изменении общественных
условий еще предстоит как следует изучить нашим историкам. К примеру,
Великая чума, продолжавшаяся со 164 по 180 г., охватила всю империю во время
правления императора Марка Аврелия. Она, вероятно, не в последнюю очередь
сказалась на дезорганизации жизни общества и подготовила почву для
беспорядков, последовавших за приходом к власти Коммода. I и II вв. н.э.
также были отмечены существенными переменами климата, которые стали причиной
значительных миграций народов.
Но прежде чем мы перейдем к нашествиям варваров и попыткам некоторых
императоров более поздней эпохи, Диоклетиана (284) и Константина Великого
(306--337), выровнять кренившийся корабль Империи, нам следует сказать
несколько слов о том, как жилось людям в Римской империи в два века ее
процветания.
Читателю, нетерпеливо листающему страницы истории, эти два столетия
порядка между 27 г. до н.э. и 180 г. н.э. могут показаться временем
утраченных возможностей. Это была скорее эпоха величия, чем эпоха созидания,
эпоха архитектуры и торговли, когда богатые богатели, а бедные становились
беднее. Упадок все сильнее проявлялся и в мыслях, и в настроениях людей.
Тысячи городов были обустроены многокилометровыми акведуками (их
величественные руины и по сей день поражают нас), соединялись друг с другом
прекрасными дорогами. Возделанные поля раскидывались повсюду (ежедневно на
эти поля сгоняли огромные армии рабов).
Многое за эти века изменилось в лучшую сторону. Со времен Юлия Цезаря
нравы заметно смягчились, общество стало утонченнее и изысканнее. Можно даже
сказать, что общество стало более терпимым и человечным. Это означало, что
Рим поднялся на высокий уровень цивилизации, который задолго до него прошли
Греция, Вавилон и Египет.
За время правления Антонинов были приняты законы о защите рабов от
крайних проявлений жестокости, их запретили продавать в гладиаторские школы.
И не только города строились значительно лучше, заметно шагнуло вперед
декоративное искусство -- правда, увидеть это можно было только в домах
богатых. Грубые и непристойные празднества, травля людей животными на
аренах, вульгарные зрелища на потеху городских низов -- то, чем отмечены дни
подъема римского общества,-- уступили место более сдержанным и утонченным.
Стала богаче, красивее и дороже одежда -- с далеким Китаем велась
обширная торговля шелком. Тутовое дерево и шелкопряд еще не были в те
времена завезены на Запад. Шелк под конец своего долгого путешествия по
самым разным странам стоил на вес золота, однако торговцы шелком не знали
отбоя от покупателей. На Восток в обмен на шелк постоянным потоком текли
драгоценные металлы.
Гастрономия и искусство развлечения также не стояли на месте. Петроний
(ум. в 66 н. э.) описывает в своем "Сатириконе" один такой пир, устроенный
богатым вольноотпущенником, во времена ранних цезарей. Изысканные блюда, из
которых одни отличались вкусом, другие же -- способом приготовления или тем,
из чего они приготовлены, превосходят все, на что способно даже смелое
воображение наших дней. Гостей развлекают танцоры-канатоходцы, жонглеры и
музыканты, яства перемежаются декламацией отрывков из Гомера и так далее.
По всей Империи обращала на себя внимание, как мы бы сказали теперь,
"культура достатка". Книг было великое множество,
значительно больше, чем во времена Юлия Цезаря. Библиотеки стали
предметом гордости. Состоятельные люди охотно хвалились своими библиотеками,
даже если им было недосуг в заботах и трудах, которые приходят с богатством,
удостоить свои книжные сокровища чего-то большего, чем беглый просмотр.
Греческий язык распространялся на запад, а латынь -- на восток. Если кто-то
из знати, даже в самом отдаленном городке, где-нибудь в Галлии или Британии,
чувствовал, что ему не хватает глубокой греческой культуры, на выручку ему
спешил ученый раб, высшая степень учености которого была гарантирована
работорговцем.
Совершенно невозможно говорить о латинском искусстве и латинской
литературе, как об отдельном явлении. Они во многом являются продолжением
более значительной и протяженной во времени греческой культуры. От греческой
культуры отпочковалась латинская ветвь. Ствол существовал, прежде чем
выросла эта ветвь; продолжал он расти и лишившись этой ветви.
Изначальный импульс латинского ума в литературе, еще до подражания
греческим образцам, выразился в форме "сатуры" -- сатиры. Сатура походила на
современное варьете: грубая брань вперемешку с пантомимой и музыкой. Некое
подобие бардов, "ваты", развлекали латинских поселян непритязательными,
зачастую непристойными частушками, разыгрывали сатирические диалоги. Римляне
знали также торжественные речитативы, погребальные песни и религиозные
литании.
Сатура в письменном виде развивалась в виде сборников рассказов
прозаической и стихотворной формы, и далее -- как более пространные
прозаические произведения. Значительная часть латинской литературы утрачена,
многое в ней, вероятно, не показалось средневековым монахам-переписчикам
достойным сохранения. Но ширилось копирование книг, и читателей становилось
все больше, а следом шло и повсеместное распространение прозаической
литературы, из которой до наших дней дошло лишь несколько фрагментов.
Римлянам времен поздней республики и начала Империи, несомненно, была
хорошо знакома художественная проза. "Сатирикон" Петрония, датируемый
временем Нерона,-- прекрасный тому пример. Каждый, кто когда-либо писал
прозу, не может не отметить той высокой техники, которая отличает это
произведение. Сотни подобных книг, вероятно, продавались и переходили из рук
в руки в те дни. И прежде чем сочинение, подобное "Сатирикону", стало
возможным, не одно поколение авторов должно было проторить для этого дорогу.
Духу сатуры многим обязаны поэтические сатиры Горация (65--8 до н. э.)
и Ювенала (ок. 60--127), развивавшиеся в другом направлении. Подобные
сочинения также были хорошо знако-
мы римским читателям и во множестве представлены в их библиотеках.
Начиная с III в. до н. э. и далее, греческое влияние несло с собой в
качестве образца греческую комедию, и латинскую комедию можно назвать скорее
латинизацией греческого прообраза, чем оригинальным жанром. Читатель,
который захочет сравнить их, может обратиться к произведениям Плавта (ок.
250--184 до н. э.) и Теренция (ок. 195--159 до н. э.), римских авторов
комедий.
Латинская литературная традиция в особенности замечательна своим
неповторимым прозаическим стилем -- выразительным и в то же время простым и
ясным. В его становлении не последнюю роль сыграли сочинения Катана Цензора.
Сравнивая "Записки о галльской войне" Юлия Цезаря с Фукидидом, нельзя не
отметить отличающей их широты и доступности изложения.
Престиж греческой образованности классического типа был так же высок в
Риме Антонина Пия, как и в Оксфорде и Кембридже викторианской Англии.
Греческого ученого встречали с тем же невежественным почтением, сочетавшимся
с деловитым пренебрежением.
Греки писали очень много научных исследований, а также критических
работ и комментариев. Правда, все так восхищались греческим слогом, что от
греческого духа этих научных работ почти не осталось и следа. Научные
наблюдения Аристотеля ценились так высоко, что никто не пытался возродить
метод его наблюдений для продолжения дальнейших исследований!
С греческим оратором Демосфеном своими речами состязался в красноречии
Цицерон. Катулл (87--54 до н. э.) в своих сердечных излияниях также учился
на лучших греческих образцах и следовал им. И раз у греков были свои
эпические поэмы, римляне чувствовали, что им нельзя отставать. К тому же сам
век Августа был веком величественных подражаний. Превосходно справившись с
этой задачей, Вергилий (70--19 до н. э.) скромно, но решительно поставил
свою "Энеиду" в один ряд с "Одиссеей" и "Илиадой". С лучшими элегическими и
лирическими поэтами Греции вполне выдерживают сравнение Овидий (43 до н.
э.-- ок. 18 н. э.) и Гораций.
Одновременно с Золотым веком латинской литературы не прекращался
свободный и полноводный поток греческой литературы. И много после того, как
импульс латинской литературы исчерпал себя, греческий мир продолжал обильно
плодоносить. Без каких-либо значительных перерывов греческая литература
влилась в раннехристианскую. Мы уже рассказывали о блистательных
интеллектуальных начинаниях Александрии и упадке сравнительно с прежним
величием Афин. Если наука в Александрии впоследствии угасла, ее литература
ничуть не уступала рим-
ской. В Александрии продолжали усердно переписывать книги, без них был
немыслим дом любого состоятельного человека.
Продолжали трудиться историки и биографы. Полибий (ок. 200--120 до н.
э.) рассказал о завоевании Римом Греции. Свои неподражаемые "Сравнительные
жизнеописания" великих людей составил Плутарх. Множество переводов делалось
в это время с латыни на греческий, и наоборот.
Сравнивая два столетия пика возможностей Рима, I и II вв. н. э., с
двумя столетиями греческой и эллинистической жизни, начиная с 460 г. до н.
э. (со времени Перикла в Афинах), что более всего поражает, так это полное
отсутствие науки в Риме. Нелюбознательность богатых римлян и римских
правителей была еще более монументальной, чем их архитектура.
Можно было ожидать, что хотя бы в одной области знаний -- в географии
-- римляне окажутся энергичными и предприимчивыми. Их политические интересы
диктовали необходимость постоянно изучать, как обстоят дела за пределами их
владений. Но подобных исследований так никогда и не предпринималось.
Практически нет литературы, из которой мы бы узнали о
римлянах-путешественниках, как нет и наблюдательных, интересных очерков,
подобных тем, что оставил Геродот о скифах, африканцах и так далее. В
латинской литературе нет ничего, что можно было бы сравнить с описаниями
Индии и Сибири, которые мы встречаем в ранней китайской литературе. Римские
легионы одно время были в Шотландии, но мы не находим никакого более-менее
обстоятельного повествования о пиктах или бриттах, тем более -- попыток
узнать, а что же лежит за морями, которые омывают эти земли. Исследования,
подобные тем, что предпринимались Ганноном или моряками фараона Нехо, по
всей видимости, выходили за пределы римского воображения.
Возможно, это было результатом того, что после разрушения Карфагена
почти прекратилось судоходство из Средиземного моря в Атлантику через
Гибралтарский пролив. Римлян, по-видимому, не интересовало, что за люди ткут
шелковые ткани, готовят специи или собирают янтарь и жемчуг, которыми
изобилуют их рынки. А ведь все пути для такого исследования были открыты,
проторенные тропы вели хоть на край света, лишь бы кто-то из искателей
потрудился туда забраться.
"Самые отдаленные страны Древнего мира посылали все, что было у них
ценного, искушенному в роскоши Риму. Леса Скифии поставляли ценные меха,
янтарь везли с берегов Балтики к Дунаю, и варвары только диву давались,
сколь велика та цена, которую римляне были готовы платить за такой
бесполезный товар. Неиссякаемым спросом пользовались вавилонские ковры и
другие произведения ремесленников Востока. Но самый важный маршрут заморской
торговли шел из Аравии и Индии. Каждый год, примерно ко времени летнего
солнцестояния, флотилия из ста
двадцати кораблей отплывала из Миосформоса, египетского порта на
Красном море. Подгадывая ко времени сезонных муссонов, она пересекала океан
примерно за сорок дней. Целью плавания, как правило, был Ма-лабарский берег
Индии или остров Цейлон. Там прибытия этих кораблей уже ожидали торговцы из
самых отдаленных стран Азии. Возвращение торговой флотилии в Египет обычно
приурочивали к декабрьским или январским месяцам. И как только их богатый
груз перевозили на верблюдах от Красного моря к Нилу, а затем спускали по
реке до Александрии, он без промедления отправлялся в столицу Империи" .
Римские торговые склады постоянно находились в Южной Индии, две когорты
были расположены в Кранганоре, на Малабарском берегу, также там был и храм
Августа.
Однако Рим удовлетворялся лишь тем, что пировал, взимал дань, богател и
развлекался гладиаторскими боями, не предпринимая ни малейших попыток узнать
что-либо об Индии, Китае, Персии или Скифии, о Будде или Зороастре, о
гуннах, неграх, обитателях Скандинавии, либо разведать секреты западных
морей.
Когда мы осознали, насколько сама атмосфера в обществе не располагала к
подобным поискам, становится понятным, почему Риму во времена своего
процветания не удалось развить подобие физической или химической науки, то
есть добиться практических знаний о природе. Еще сложнее представить, чтобы
в этом мире вульгарного богатства, порабощенного знания и бюрократического
правления могла дальше развиваться астрономия или философия Александрии.
Большинство врачей в Риме были греками, значительное их число было рабами.
Богатые римляне не понимали того, что купленный разум -- это испорченный
разум. И причина этого безразличия к науке не в том, что у римлян
отсутствовала склонность к изучению природы; оно было обусловлено
исключительно общественными и экономическими условиями.
Начиная со средних веков и до настоящего времени, Италия дала великое
множество выдающихся научных умов. И одним из наиболее замечательных ученых
-- уроженцев Италии, был Лукреций (ок. 96--55 до н. э.), писавший
вдохновенно и проницательно. Он жил во времена Мария и Юлия Цезаря.
Это был удивительный человек, из той же породы, что и Леонардо да Винчи
(тоже итальянец) или Ньютон. Он написал объемистую латинскую поэму "О
природе вещей", в которой с поразительной интуицией предугадал строение
материи, а также раннюю историю человечества. Осборн** в своем
"Древнекаменном веке" охотно цитирует длинные отрывки из Лукреция о перво-
См.: Гиббон Э. Истории упадка и крушения Римской империи.
Осборн Г. (1857--1935) -- американский палеонтолог.
бытном человеке, настолько они хороши и, что интересно, вполне
современны. Но это был единичный талант, зерно, которое не дало плода.
Римская наука с самого начала была мертворожденной в удушающей атмосфере
богатства и военной агрессии. Подлинное отношение Рима к науке олицетворяет
не Лукреций, но тот римский солдат, который во время штурма Сиракуз пронзил
мечом Архимеда.
И если физическая и биологическая науки поникли и увяли на каменистой
почве римского процветания, политическая и социальная науки вообще не смогли
зародиться. Политическая дискуссия представляла собой угрозу для императора,
социальные или экономические исследования угрожали интересам богатых.
Поэтому Рим, пока катастрофа не обрушилась на него, так и не удосужился
заняться проверкой своего общественного здоровья, не поинтересовался ценой,
которую он платит за свой неуступчивый официоз. Как следствие, никто не
осознавал, чем грозит Империи отсутствие духовного единства, способного
удержать ее от развала. Никто тем более не потрудился в эти два века
воспитать общие представления, которые заставили бы людей работать и
сражаться за Империю,-- тогда люди отстаивали бы то, что им по-настоящему
дорого.
Но правители Римской империи не желали, чтобы их граждане с
воодушевлением отстаивали что бы то ни было. Богатые приложили все силы,
чтобы обитатели Империи превратились в покорных и безвольных рабов, и были
довольны полученным результатом. Римские легионы сплошь состояли из
германцев, бриттов, нумидийцев и так далее. До самого конца богатые римляне
продолжали оплачивать наемников-варваров, пребывая в уверенности, что те
защитят их от врагов извне и ненадежной бедноты внутри державы.
Как мало было сделано римлянами в образовании, видно из того, что они
все же смогли сделать. По словам Г. Стюарта Джонса, "Юлий Цезарь даровал
римское гражданство учителям "свободных наук". Веспасиан обеспечил
постоянным доходом греческих и латинских учителей ораторского искусства в
Риме. И в дальнейшем императоры, особенно Антонин Пий, расширили эти
благотворительные начинания на провинции. Образование не осталось без
внимания и местных властей. Из писем Плиния Младшего мы узнаем, что их
стараниями и на их пожертвования общественные школы были открыты в городах
Северной Италии. Но хотя образованность была широко распространена в эпоху
Империи, подлинного интеллектуального процесса на самом деле не было.
Август, правда, собрал вокруг себя самых заметных литераторов своего
времени, и дебют новой монархии совпал с Золотым веком римской литературы.
Но ему недолго суждено было продлиться. Начало христианской эры увидело
триумф классической строгости и первые приметы упадка, которые неотвратимо
ожидают те литературные начинания, которые обращены скорее в прошлое, чем в
будущее".
Диагноз этого интеллектуального упадка мы находим в "Трактате о
возвышенном" одного феческого автора, писавшего, возможно, во II--IV вв. н.
э. Вполне возможно, что это был Лонгин Филолог (III в. н. э.), как считает
Гиббон. Одна очевидная примета духовной слабости римского мира указана у