Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

удивительные последствия в целой серии подобных наследований в других
регионах. В 96 г. до н. э. Птолемей Апион завещал римскому народу Киренаику
в Северной Африке. В 80 г. до н. э. Птолемей Александр II, царь Египта, так
же поступил с Египтом. Этот подарок оказался слишком большим, если не для
аппетитов, то для смелости римских сенаторов, и они отклонили его. В 74 г.
до н. э. Никомед IV, царь Вифинии, отрекся от престола в пользу Рима... У
нас нет необходимости подробно рас-
сматривать эти причудливые изъявления последней воли. Скажем лишь, что
завещание Аттала предоставило огромные возможности Тиберию Гракху, чтобы
обвинить богатых в алчности. Он предложил передать сокровища Аттала простому
народу и использовать эти новые средства для закупки семян, скота и
сельскохозяйственных инструментов для повторного заселения земли свободными
крестьянами.
Начатое им движение вскоре оказалось опутано всеми сложностями римской
избирательной системы. Без простой и открытой избирательной системы все
народные движения во все века неизбежно оказываются в ловушке
законодательных уловок и почти так же неизбежно приводят к кровопролитию.
Чтобы продолжить начатое им дело, Тиберию Гракху было необходимо оставаться
трибуном. Однако занимать должность трибуна два срока подряд было незаконно.
Гракх переступил закон и выдвинул свою кандидатуру в трибуны на второй срок.
Крестьяне из окрестностей, поддерживавшие его, пришли с оружием. В
сенате поднялся крик, что Тиберий стремится к тирании. "Друзья закона и
порядка", подбадривая друг друга, бросились к Капитолию в сопровождении
слуг, вооруженных кольями и дубинками. Произошло столкновение, вернее,
избиение сторонников реформы, в результате чего было убито около трех сотен
человек. Самого же Тиберия Гракха, упавшего в толчее, забили до смерти
обломками скамьи двое сенаторов.
За этим последовало нечто вроде контрреволюции, инспирированной
сенатом. Многие последователи Тиберия Гракха оказались внесенными в списки
проскрипций, то есть объявлены вне закона. Однако положение в обществе
оставалось настолько напряженным и взрывоопасным, что до реального
преследования дело не дошло. Сципиону Назике, на которого указывали как на
убийцу Тиберия Гракха, пришлось покинуть Италию, чтобы избежать
неприятностей, хотя он и занимал должность верховного жреца -- понтифика и
по роду своих обязанностей должен был оставаться в Риме.
Волнения, прокатившиеся по всей Италии, побудили Сципиона Африканского
Младшего выступить с предложением наделить правом римского гражданства все
население Италии. Однако он внезапно умер до того, как успел осуществить это
предложение.
Далее Рим стал свидетелем неоднозначной карьеры Гая Гракха (153--121 до
н.э.), брата Тиберия. Относительно целей, которые преследовала его
уклончивая "политика", и по сей день у историков нет общего мнения. Гай
Гракх увеличил бремя налогов, которыми были обложены провинции. В основном,
как принято считать, его реформы были направлены на то, чтобы настроить
класс дельцов (всадников) против сенаторов-землевладельцев.
Он отдал на откуп всадникам только что полученные поступления от
пергамского наследства и, более того, позволил им контролировать специальные
суды, установленные для того, чтобы предотвратить злоупотребления в
провинциях.
По инициативе Гая Гракха начались огромные общественные работы, в
частности сооружение новых дорог, причем его обвиняли в политическом
использовании этих мероприятий. Он возобновил предложение предоставить
римское гражданство всей Италии. Увеличилось также распределение дешевой
пшеницы для римских граждан на государственной субсидии... Мы не станем
здесь пытаться разгадать его планы, тем более -- судить его. Но что его
политика была враждебна тем группам, которые контролировали сенат, можно не
сомневаться. Он был убит поборниками "закона и порядка" вместе с
приблизительно тремя тысячами своих последователей в схватке на улицах Рима
в 121 г. до н. э. Его отсеченную голову принесли в сенат на острие копья. (В
награду за этот трофей, как пишет Плутарх, обещали золото, равное ее весу, и
тот, кому она досталась, показал себя настоящим "бизнесменом", успев до
своего прихода в сенат наполнить черепную коробку свинцом.)
Несмотря на эти скорые и жестокие меры, сенату не пришлось долго
наслаждаться покоем и преимуществами контроля над государственными
ресурсами. Через десять лет народ снова восстал.
В 118 г. до н. э. в Нумидии, полуварварском царстве, которое возникло
на развалинах цивилизованной карфагенской державы, трон захватил
предприимчивый внук царя Масиниссы Югурта (ок. 160--104 до н. э.). Он служил
в римской армии в Испании и хорошо знал, что представляет собой римский
характер. Своими действиями, в том числе в отношении римских граждан,
посещавших по торговым делам североафриканское побережье, он спровоцировал
военное вмешательство Рима. Но римлянам вскоре довелось узнать, что их
военная мощь под началом сената финансистов и землевладельцев уже совсем не
та, что была хотя бы в дни Младшего Сципиона Африканского. Югурта подкупил
членов комиссии, присланных наблюдать за ним, сенаторов, которые должны были
наказать их, и полководцев, посланных с войсками против него. Есть поговорка
еще с римских времен -- "деньги не пахнут" (pecunia поп olet), но запах
денег Югурты дошел даже до Рима.
Всеобщее негодование захлестнуло Рим. Широкие массы римского населения
увидели в этой истории с Югуртой яркий пример неспособности сенатской
верхушки защитить интересы государства и его граждан. На волне массового
недовольства выдвинулся одаренный полководец Гай Марий (156--86 до н. э.).
Незнатного происхождения, выбившийся из простых солдат, он был избран
консулом в 107 г. до н. э.
Марий не стал предпринимать попыток по примеру Гракхов восстановить
костяк римской армии, укрепив положение мелких земледельцев. Он был
профессиональным солдатом, требова-
тельным к дисциплине и действенности своих войск, и был склонен
добиваться намеченной цели простейшим способом. Марий попросту набрал свое
войско из неимущих римлян, не делая различий между городской или сельской
беднотой, хорошо платил им, усиленно муштровал и в 105 г. до н. э. закончил
войну с Югуртой. Африканского вождя, закованного в цепи, провели по Риму во
время триумфа Мария. При этом никто не обратил внимания, что попутно Марий
создал профессиональную армию, сплоченную лишь одним общим интересом --
платой за войну.
Марий далее сохранял за собой консульство, более или менее нарушая при
этом закон, на протяжении нескольких лет, а в 105 и 102 гг. до н. э. отбил
угрожавшее Италии нашествие германцев (впервые мы упоминаем о них в нашей
истории), несметными ордами двигавшихся через Галлию на Италию. Он одержал
две победы, одну из них на земле Италии. Его чествовали как спасителя своей
страны, второго Камилла (100 г. до н. э.).
Однако сравнение с Камиллом не могло восприниматься иначе, как
насмешка, на фоне того общественного напряжения, что царило в то время.
Реформа Мария, укрепившая боеспособность армии, пошла только на пользу
сенату, и сенат с удвоенной энергией взялся за международные дела. Но
зловещее, пока еще не оформившееся недовольство народных масс по-прежнему
искало действенного выхода. Богатые в это время становились богаче, а бедные
-- беднее. И подавить последствия этого процесса политическими махинациями
было невозможно.
Население Италии до сих пор не получило гражданских прав. Два крайних
политических лидера, Сатурнин и Главций, были убиты; но это, уже испытанное
сенаторами средство в данном случае не принесло ожидаемого результата --
умиротворить римскую толпу не получилось. В 92 г. до н. э.
чиновник-аристократ Рутилий Руф, который попытался устранить незаконные
поборы римских дельцов в Малой Азии, был осужден по обвинению во
взяточничестве, при этом настолько очевидно сфабрикованном, что причина
этого обвинения была ясна всем. В 91 г. до н.э. был убит Ливии Друз,
новоизбранный народный трибун, который нажил политический капитал на
обвинении Рутилия Руфа. Он снова предложил включить в число римских граждан
всех жителей Италии, а также предрекал в своих публичных выступлениях не
только еще один земельный закон, но и всеобщую отмену долгов.
Но, несмотря на все эти усилия со стороны сенаторов-откупщиков,
погрязших в ростовщичестве и захвате земель разорившихся крестьян, в рядах
голодных и недовольных в Риме росли мятежные настроения. Убийство Друза
стало последней каплей, переполнившей чашу народного терпения. По всей
Италии прокатилась волна народного негодования.
За этим последовало два года непримиримой гражданской войны, которую
принято называть Союзнической войной (bel-lum sociale). Это была война идей,
идеи единой Италии и идеи правления римского сената. Это не была
"социальная" война в современном смысле, но война между Римом и
союзниками-италиками (лат. socius -- союзник, товарищ), стремящимися к
равноправию с Римом.
"Римские военачальники, привычные к ведению боевых действий на
территории противника и к захвату новых колоний, не зная пощады, прошли по
всей Италии, сжигая селения, захватывая города, уводя мужчин, женщин и детей
для того, чтобы продать их на рынке рабов или заставить работать в своих
поместьях".
Марий и еще один военачальник-аристократ, Корнелий Сулла (138--78 до н.
э.), который был с ним в Африке и впоследствии стал его непримиримым врагом,
командовали войсками на стороне Рима. Но, несмотря на то, что восставшие
терпели поражение и подвергались безжалостному истреблению, никому из
римских полководцев не удалось довести войну до конца. Она была окончена (89
г. до н. э.) фактической капитуляцией сената перед необходимостью реформы.
Сенат, правда, ограничился лишь видимостью уступок, согласившись принять
требование восставших "в принципе", но когда их силы рассеялись,
возобновился обычный обман избирателей теми способами, которые мы описывали
в первом разделе этой главы.
На следующий год (88 г. до н. э.) тлевший конфликт вспыхнул с новой
силой. Теперь к прежним трениям оказались примешаны и личные интриги Мария и
Суллы друг против друга. Эта борьба осложнялась еще и тем, что в результате
военной реформы Мария появился новый тип римского легионера -- безземельный
профессиональный солдат, которого интересовали лишь плата и военная добыча и
который был верен только удачливому командиру. Народный трибун Сульпиций
выдвинул проект законов, снова обещавших отмену долгов, и консулам ничего не
оставалось, как попытаться переждать собиравшуюся грозу, объявив о временной
приостановке заседаний. Но в результате им удалось вызвать лишь привычный
взрыв насилия: сторонники Сульпиция изгнали консулов из Форума.
Именно в этот момент в игру вступили новые силы, появившиеся с реформой
армии. Царь Митридат Евпатор (132--63 до н. э.), эллинистический правитель
Понта -- государства на южном побережье Черного моря, на восток от Вифинии,
вынудил Рим начать с ним войну. Один из законов, внесенных Сульпици-
Ферреро Г. Величие и упадок Рима.
ем, давал Марию возможность возглавить армии, которые направлялись на
войну против Митридата. В ответ на это Сулла повел армию, которой он
командовал во время Союзнической войны, на Рим. Марию и Сульпицию пришлось
бежать.
Так началась новая эпоха, эпоха военных переворотов и правителей,
приведенных к вершине власти силой преданных легионов.
Мы не будем детально описывать, как Сулла сделал сам себя
главнокомандующим в походе против Митридата и отбыл из Италии; как верные
Марию легионы вернули ему власть и как Марий отметил свое возвращение в
Италию уничтожением своих поли тических противников и, удовлетворив свой
гнев, умер от лихорадки. Однако одна из тех мер, что были приняты в эпоху
марианского террора,-- отмена на три четверти всех просроченных долгов,--
все же значительно уменьшила общественную напряженность в Риме. Также мы не
можем детально рассказать, как Сулла заключил позорный мир с Митридатом
(который вырезал тысячи римских граждан в Малой Азии) лишь для того, чтобы
поскорее вернуться со своими легионами в Рим; как он разгромил марианцев в
сражении у Коллинских ворот Рима в 82 г. до н.э. и отменил решения, принятые
Марием. Сулла восстановил в Риме мир и поря док, занеся в списки проскрипций
и казнив пять тысяч человек. После его диктатуры целые области Италии
обезлюдели. Сулла вернул власть сенату, отменил многие из принятых ранее
законов, хоть и оказался бессилен восстановить отмененное долговое бремя.
Утомившись от политики, накопив огромные богатства, он с достоинством
удалился от дел и стал жить как частное лицо, предаваясь неслыханным
порокам, и так умер, буквально съеденный заживо какой-то отвратительной
болезнью, вызванной этими излишествами.
Кровопролития и переделы собственности Мария и Суллы не столько
успокоили, сколько ошеломили политическую жизнь Италии. Рамки, которых мы
вынуждены придерживаться в нашем Очерке, не позволяют нам рассказать о
многих незаурядных авантюристах, которые, все более и более полагаясь на
поддержку легионов, некоторое время спустя начали строить планы и заговоры,
стремясь к диктаторской власти в Риме. В 73 г. до н. э. вся Италия была
напугана восстанием гладиаторов под предводительством гладиатора из Фракии,
Спартака. Он и восемьдесят других гладиаторов бежали из школы гладиаторов в
Капуе. Подобные восстания рабов уже происходили до этого в Сицилии.
Силы повстанцев, которыми командовал Спартак, неизбежно превращались в
разнородный сброд, стекавшийся к нему со всех концов Италии рабов и
бедняков. Сами же гладиаторы-беглецы не имели никаких далеко идущих планов,
кроме намерения поскорей рассеяться по Италии и добраться до своих домов.
Тем не менее Спартаку удалось продержаться в южной Италии около двух лет,
используя в частности и кратер Везувия, тогда еще спящего вулкана, как
природную крепость.
Жителям Италии, несмотря на всю их любовь к гладиаторским играм, не
понравилось, что их страна могла превратиться в одну большую гладиаторскую
арену. И когда Спартак, наконец, был разбит, их страх обернулся безумной
жестокостью. Шесть тысяч его сторонников, захваченных живыми, были распяты
на крестах. На многие мили вдоль Аппиевой дороги тянулись эти кресты с
пригвожденными к ним жертвами.
Мы не можем подробно рассказать и о Лукулле (ок. 117--56 до н.э.),
который вторгся в Понт и разгромил Митридата, и привез в Европу, кроме всего
прочего, вишневые деревья. Также мы не можем рассказать о том, как
изобретательно Помпеи Великий (106--48 до н. э.) украл у него этот триумф и
большую часть тех побед, которые Лукулл одержал в Армении, за пределами
Понта. Лукулл, как и Сулла, удалился к роскошной частной жизни, но более
утонченной, сравнительно с Сулой, и с более счастливым концом. Мы не можем
также детально описать, как Юлий Цезарь (о котором пойдет речь ниже) сделал
себе имя своими победами на западе, завоевав Галлию, нанеся поражение
племенам германцев и осуществив карательный поход на племена бриттов, первым
из римлян преодолев пролив, отделяющий Британские острова от Галлии. Все
более и более значимыми в Риме становились легионы, все менее и менее
значимыми -- сенат и собрания. Но вот в истории Красса (115--53 до н. э.)
есть свой мрачный юмор, которым просто невозможно пренебречь.
Красе был крупным землевладельцем и откупщиком. Это был типичный
представитель нового типа сословия всадников, социальный эквивалент
современного военного промышленника. Он сколотил свое состояние, скупая
имущество тех, кто пострадал во время проскрипций Суллы. На поле брани он
впервые отличился в кампании против Спартака, которого Крассу в конце концов
удалось разбить в результате огромных затрат после длительной и
дорогостоящей кампании. Затем он после долгого и сложного торга в сенате
обеспечил себе командование восточными легионами, намереваясь превзойти
славой Лукулла, которому удалось пройти на востоке от Пергама через Вифинию
и Понт до Армении, и Помпея, который завершил разграбление последней.
Пример Красса очень показателен в том, насколько возросло невежество
римлян, с которым они начинали свои предприятия в это время. Красс
переправился через Евфрат, рассчитывая обнаружить в Персии еще одно
эллинистическое царство наподобие Понта. Но, как нам уже известно, огромное
скопление коче-
вых народов, протянувшееся дугой от Дуная через северное Причерноморье
до Средней Азии, постоянно обрушивало новые волны кочевников на земли между
Каспием и Индом, которые Александр в свое время открыл для эллинизации.
Крассу снова противостояли "скифы", и снова это были неуловимые племена,
возглавляемые вождем в мидийском одеянии.
Те "скифы", с которыми пришлось столкнуться Крассу, назывались
парфянами. Возможно, что в парфянах монголоидный элемент сочетался с
арийским. Поход Красса за Евфрат необыкновенно похож на поход Дария за Дунай
-- то же грузное продвижение пехоты следом за подвижными легкими всадниками.
Правда, Красе не так быстро, как Дарий, понял необходимость
отступления, а парфяне оказались более меткими лучниками, чем скифы, с
которыми пришлось иметь дело Дарию. По всей видимости, их стрелы обладали
необыкновенной силой и скоростью, совсем не такой, как обычная стрела. Как
считают ученые, в арсенале у парфян был так называемый составной лук,
который получил такое название потому, что состоял из нескольких (около
пяти) роговых пластин, наложенных одна на другую, наподобие автомобильной
рессоры. Этот лук выпускал стрелу с неповторимым тонким звоном. Такой лук
был и у монгольских кочевников. Подобным составным луком (это был короткий
лук) на протяжении веков неоднократно пользовались самые различные народы.
Это был лук Одиссея; из таких луков, в несколько видоизмененной форме,
стреляли ассирийцы. Постепенно он исчез в Греции и сохранился именно как
монгольский лук. Он был совсем короткий, очень жесткий в натяжении, с
плоской траекторией полета стрелы, стрелявший на огромное расстояние и на
редкость громко. В Средиземноморье им перестали пользоваться, так как климат
не совсем подходил для него и было мало животных, рог которых годился для
изготовления составного лука.
Итогом этой кампании стало длившееся два дня избиение голодных,
измотанных, страдающих от страшного зноя и жажды римских легионеров, память
о котором история сохранила под названием битвы при Каррах (53 г. до н. э.).
Легионы Красса пробивались сквозь раскаленный песок и нападали на врага,
который неизменно уклонялся от их атак и, мгновенно зайдя им в тыл,
расстреливал римлян из своих дальнобойных луков. Двадцать тысяч из них
погибло, еще десять тысяч, оставшихся в живых, захватили в плен и погнали на
восток, в рабство.
Что сталось с самим Крассом -- неясно. По преданию, которое придумали
скорее всего для нашего назидания, намекая на ростовщичество Красса, он
попал живым в руки парфян, и его казнили, заливая в глотку расплавленное
золото.
Но сама эта катастрофа очень многое значит для нашей общей истории
человечества. Она еще раз напоминает нам, что от Рейна до Евфрата, вдоль
альпийских склонов, вдоль Дуная и Черного моря простиралось непрерывное
облако кочевых и полукочевых народов. Их не смогла умиротворить и
цивилизовать державная мощь Рима, не смогла подчинить и его военная мощь. Мы
уже обращались к карте, которая показывает, как Ново-Вавилонское царство
(Халдейское царство), словно ягненок, лежало в объятиях Мидийской державы.
Таким же точно образом и Римское государство оказалось окружено этой великой
дугой варварских племен, которая растянулась вдоль всех его северных и
восточных границ.
И Риму не только не удалось отбросить или же ассимилировать нависавшие
над его границами народы. Он оказался неспособен наладить хотя бы в
Средиземноморском регионе безопасную и упорядоченную систему сообщения между
разными частями его владений. Монголоидные племена Северо-Восточной Азии,
пока что совершенно неизвестные Риму гунны и родственные им народы,
остановленные Великой китайской стеной и выгнанные из Китая императорами
династий Цинь и Хань (III в. до н. э.), теперь двинулись на восток,
смешиваясь по пути с парфянами, скифами, тевтонами или же гоня их перед
собой.
Никогда за все время существования Римской державы римлянам не
удавалось продвинуть свои владения за пределы Месопотамии, и даже над
Месопотамией их контроль всегда был ненадежен. Еще до завершения периода
Республики сила ассимиляции, которая была секретом их успеха, начала слабеть
под натиском "патриотической" исключительности и "патриотической" алчности.
Рим разграбил и опустошил Малую Азию и Вавилонию, которые могли бы стать
плацдармом для дальнейшего продвижения к Индии, таким же точно образом, как
он разграбил и опустошил Карфаген, лишившись оплота для продвижения в
Африке. Разрушив Коринф, Рим точно так же отрезал себе простой путь к сердцу
греков. Западноевропейские авторы остаются под неизменным впечатлением того,
что римляне романизировали и цивилизовали Галлию и Южную Британию и,
поначалу опустошив, сделали Испанию снова процветающей. При этом они склонны
игнорировать тот факт, что римское вмешательство ослабило обширные регионы
на юге и востоке и тем самым способствовало возвращению к варварству гораздо
более внушительные завоевания греческой цивилизации.
Но у политиков Италии I в. н. э. не было карт Германии, России, Африки
и Центральной Азии, и даже если бы такие карты и существовали, вряд ли
появилось бы желание изучить их. В Риме так и не прижились любознательность,
стремление стать первопроходцами наподобие тех, что двигали финикийцем
Ганно-
ном и мореплавателями фараона Нехо, отправившихся в плавание вдоль
побережья Африки. Когда в I столетии до н. э. посланники китайской династии
Хань добрались до восточных берегов Каспийского моря, они обнаружили там
лишь воспоминания о цивилизации, к тому времени уже отхлынувшей от этих
берегов. Память об Александре Македонском все еще жила в этих краях, но о
Риме люди знали только то, что Помпей подошел к западным берегам Каспия и
отступил и что римлянина Красса разбили со всем его войском.
Рим больше волновало то, что происходило внутри его стен. Та энергия
мысли, которую римский гражданин еще не успел израсходовать в попытках
обогатиться и обеспечить личную безопасность, уходила на отражение замыслов,
ударов и контрударов многочисленных проходимцев, которые теперь открыто
боролись за верховную власть.
По обыкновению эта борьба за власть пользуется неизменным вниманием и
почтением со стороны наших историков. В частности, фигуре Юлия Цезаря
(100--44 дон.э.) всегда отводят особое место, словно светилу непревзойденной
яркости и непреходящего значения в истории человечества. Однако
беспристрастное изучение всем известных фактов полностью развенчивает теорию
о Цезаре-полубоге. Даже Александр Великий, безрассудно загубивший
открывшиеся перед ним блестящие возможности, и тот не был так возвеличен и
специально приукрашен, чтобы вызвать восхищение у несведущего и некритичного
читателя. Есть такой тип ученого, который, опираясь на самые двусмысленные
факты или ни на что не опираясь вовсе, просто сидит и выдумывает задним
числом самые невероятные замыслы переустройства мира для личностей, сумевших
так или иначе выделиться на фоне истории.
Нам говорят, что Александр планировал покорение Карфагена и Рима и
полное покорение Индии и что только его преждевременная смерть стала на пути
этих замыслов. Что нам доподлинно известно, так это то, что он завоевал
Персидскую империю и не смог продвинуться дальше ее пределов, а также что он
успел допиться до смерти за то время, пока якобы составлялись эти обширные и
величественные планы. Так и Юлию Цезарю приписывают планы последовательного
завоевания и цивилизации всей Европы, вплоть до берегов Балтики и Днепра. Он
хотел пройти в Германию, пишет Плутарх, через Парфию и Скифию, вдоль
северных берегов Каспийского и Черного морей. Как говорят, если бы этот
замысел осуществился, это спасло бы Римскую империю от постигшей ее в конце
концов гибели.
Однако как совместить с этим мудрым и величественным замыслом тот факт,
что, находясь в зените славы и власти, Цезарь -- лысеющий, уже немолодой
человек, давно оставивший позади
горячие порывы юности, проводил лучшую часть года в Египте, в пирах и
любовных утехах с египетской царицей Клеопатрой (69--30 до н. э.)?! А
впоследствии он привез ее с собой в Рим, где ее влияние на Цезаря стало
причиной острого недовольства народа. Подобная связь выдает в нем скорее
стареющего сластолюбца и чувственника -- к моменту начала их отношений ему
было сорок пять,-- чем вдохновителя великих свершений.
В пользу представлений о Цезаре как о сверхчеловеке говорит бюст из
Неаполитанского музея. Это лицо, с тонкими и интеллектуальными чертами,
отличается своим благородством, и мы можем прибавить к этому рассказы о том,