Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

поисках пищи. Но когда олени собирались для сезонной миграции, собирались и
охотники. Для них это было время торговли, празднеств. Несомненно, был и
обмен новостями. Что же касается обмена идеями -- в этом можно сомневаться.
В жизни, сравнимой с жизнью первобытного охотника, едва ли будет
присутствовать философия или теология, склонность к предрассудкам или к
рассуждениям. Страхи -- да, но индивидуальные страхи (фантазия и игра
воображения), которые пока еще не переросли в мировоззрение и обычай.
Возможно, подобные празднества служили и средством эмоциональной
разрядки. Чтобы выразить свой страх, не нужно много слов. Напряжение,
вызванное каким-либо событием, легко разрядить в эмоциональной обстановке.
В том, что касается первобытного мышления и религии, важно помнить:
пример современных примитивных племен едва ли поможет нам понять образ
мышления человека, жившего до появления полностью сформировавшейся речи
(первобытный человек не имел или имел лишь в зачаточной форме обряды и
племенные традиции). Современные дикари и отсталые народы по рукам и ногам
опутаны самыми разнообразными традициями и обычаями тысяч и тысяч поколений.
И дело не только в том, что их оружие или их хозяйство похоже на то, которое
было у отдаленных предков. То, что было искренним переживанием, то, что
впервые запомнилось их предшественникам, столетие за столетием, поколение за
поколением врезалось в сознание, оставляя глубокий отпечаток в коллективном
и индивидуальном мышлении и поведении.
Со всей определенностью можно сказать, что фундаментальные основы
мышления человека закладывались задолго до возникновения речи. Умственная
деятельность людей позднего палеолита была близка нашей. Она строилась на
основе мышления нашего обезьяноподобного предка. В поисках фундаментальной
составляющей мышления этого примитивного существа наука психоанализа
исследует материал наших снов, наших детских представлений, наших оговорок,
непреднамеренных реакций и всего того, что еще сохранилось в нас от
первобытного дикаря, который подспудно продолжает существовать в нашем
сознании.
Человекообразные обезьяны спариваются со своим потомством. Молодые
самцы живут в страхе перед самым старым самцом. Если молодые самцы случайно
вызывают его ревность, их убивают или изгоняют из стада. Самки -- охраняемая
собственность старого самца. Так обстоят дела у всех животных, едва только у
них появляются признаки стадного образа жизни.
Страх перед Старейшиной был основой понимания того, как нужно вести
себя в обществе. Молодняк человека на первобытных стоянках вырастал в этом
страхе. Все предметы, хоть как-то связанные со Старейшиной, были под
запретом. Никому не разрешалось трогать его копье или сидеть на его месте.
Все женщины в племени, вероятно, также были в его власти. И молодежь
небольшой семейной общины должна была помнить об этом. Матери прививали
детям чувство боязни и уважения к Старейшине, учили постоянно помнить, что
он где-то поблизости.
Представление о чем-то запретном, понятие о том, что некоторые вещи --
это то, что называется табу (их нельзя было трогать, нельзя было смотреть на
них и т. п.), могло очень глубоко укорениться в первобытном сознании еще на
самых ранних стадиях развития человека.
Склонность к задабриванию Старейшины даже после его смерти тоже вполне
объяснима. Он все еще оставался главным лицом если не в жизни, то в
кошмарных снах первобытного дикаря. Как знать, может, он и не умер вовсе?
Возможно, он только заснул или притворился мертвым. И раз уж он продолжал
держать в страхе свое маленькое племя, так легко было проникнуться надеждой,
что Старейшине под силу победить и чужих, враждебных людей. При жизни ведь
он боролся за свое племя, пусть даже и правил в нем при помощи грубой силы.
Тогда почему после его смерти все должно быть иначе? Как видим, образ
Старейшины, его качества вполне естественно укладываются в категории
первобытного ума. К тому же, различные характеристики, переносимые на образ
Старейшины первобытным сознанием, могли развиваться и усложняться
соответственно тому, как усложнялись и развивались отношения в племени, а
затем и в общине. Так страх перед отцом постепенно превратился в страх перед
племенным божеством.
В противовес Старейшине, добрее и человечнее была Мать, которая
помогала, советовала, спасала своих детей от гнева Старейшины. Именно она
учила их бояться его и подчиняться ему. В укромном уголке она шепотом
рассказывала детям истории о силе
и непобедимости Старейшины. Психоанализ Фрейда и Юнга многое сделал для
того, чтобы понять, какую огромную роль страх перед Отцом и любовь к Матери
по-прежнему играют в адаптации сознания человека к социальной необходимости.
Один шаг отделял Старейшину, это первоначальное божество, от воплощения
в определенную форму. Женские божества были мягче и добрее. Они помогали,
защищали, они утешали и награждали. В то же время их образ был более
загадочен, менее понятен, чем открытая грубость Старейшины. Поэтому
священный покров страха отделял и Женщину от потомства. Богинь тоже боялись.
Они приходили из мира непостижимого и ужасного.

3

Еще одно фундаментальное представление достаточно рано успело
сформироваться в сознании человека. Необъяснимое возникновение инфекционных
болезней, должно быть, послужило основой для представления о нечистоте и
проклятии. Как следствие возникло стремление избегать определенных мест и
людей с определенными отклонениями в здоровье.
Общаясь друг с другом, люди могли обозначить область общих страхов и
определить коллективное табу на запретные и нечистые вещи. Вслед за понятием
нечистоты возникали понятия об очищении и снятии проклятия. Обряд очищения
проводился под руководством и с помощью знающих стариков или старых женщин.
В ритуале подобного очищения кроются истоки более поздних обрядов и женской
магии. Чтобы снять проклятие, изгнать зло, чтобы стать неуязвимым,
необходимо было совершить действо, равное по значимости и эмоциональному
воздействию. А что может быть более волнующим, чем ритуальное убийство,
пролитие живой крови?
Речь поначалу была мощным дополнением к простому подражательному
обучению, к урокам пинка и подзатыльника, проводимым бессловесным родителем.
Матери могли словесно поощрять своих послушных чад или распекать нерадивых.
По мере развития речи люди получили возможность подметить, что некоторые
словесные формулы могли быть, или казались им, особенно действенными. Тогда
они старались запомнить эти слова и держать их в секрете.
В человеческом разуме уживаются две наклонности: одна -- стремление к
скрытности и подозрительности, и другая, вероятно, более поздняя, --
стремление удивлять, поражать и вообще стараться произвести впечатление друг
на друга. Секреты, как говорят, придумывают для того, чтобы можно было ими
поделить-
ся. Своими секретами ранние люди делились с молодыми, более
впечатлительными людьми, и делали это более или менее открыто, с большим или
меньшим эмоциональным результатом, в определенном ритуале посвящения. Более
того, человечество во все времена переполняла тяга к учительству.
Большинство людей жить не может без того, чтобы не "учить жить" других. Все
многочисленные и разнообразные принудительные запреты для мальчиков и
девочек, для женщин, вероятно, также очень рано появились в нашей истории и,
очевидно, имеют одну и ту же природу. У жертвоприношений, в свою очередь,
двойственный источник. Во-первых, это стремление задобрить Старейшину и,
кроме того, стремление действием повлиять на природу и положение вещей. В
жертвоприношении, вероятно, всегда было больше магии, чем поклонения.
Жертвоприношение разрушало чары, утверждало порядок, а если так, тогда это
не могло, по мнению первобытного человека, не понравиться духу Старейшины,
превратившегося в Племенное Божество. Впрочем, жертвы приносились и потому,
что сам ритуал жертвоприношения быстро стал частью существования и
завораживающе действовал на умы первобытных людей.
Из множества подобных представлений выросли первые квазирелигиозные
традиции в жизни человека. Речь, становившаяся все более емкой и
выразительной, дала возможность усилить и объединить табу, запреты и
церемонии. Нет ни одного дикого или отсталого племени в наши дни, которое не
было бы опутано сетью подобных традиций.
С возникновением примитивного скотоводства еще более усилились подобные
аналогии, о которых мы говорили: одушевление непонятных предметов и явлений,
перенос на них характеристик живого существа. Многое из того, на что человек
ранее не обращал внимания, теперь приобретало первостепенную важность.
Жизнь человека эпохи неолита постепенно приобретала кочевой характер. И
для охотника, и для пастуха исключительно важным было умение ориентироваться
на местности. Пастух был рядом со своим стадом как днем, так и в ночное
время. Солнце и звезды помогали ему не сбиться с пути.
После многих веков наблюдений человек заметил, что звезды -- более
надежный ориентир, чем солнце. Он начал выделять отдельные звезды и
скопления звезд. А для первобытного человека выделить один какой-либо
признак предмета или явления означало придать ему индивидуальность,
одушевить то, что бросилось в глаза. Самые приметные звезды стали казаться
человеку живы-
ми существами, надежными, постоянными. Каждый раз после захода солнца
они появлялись на ночном небосклоне. Вероятно, они казались человеку
сияющими глазами и помогали так же, как помогало племенное божество.
Начало периода возделывания земли усилило чувство смены времен года,
дня и ночи. Когда наступало время сева, на небе царили всегда одни и те же
звезды. Некая яркая звезда каждую ночь поднималась над какой-нибудь
приметной возвышенностью (скажем, над вершиной горы), а затем медленно
каждую ночь опускалась. Конечно же, как казалось человеку, это был знак,
молчаливое, но исполненное сокровенного смысла предостережение для знающих,
для посвященных. Не будем забывать, что земледелие началось в субтропической
зоне или даже ближе к экватору, где сияние звезд первой величины несравнимо
по силе и красоте с более умеренными широтами. Смена времен года не
сопровождалась снегом и холодными ветрами, как на севере. Сложно было
предсказать, когда начнется сезон дождей или случится наводнение. Но звездам
можно было верить, они никогда не обманывали.
Человек эпохи неолита научился считать и постепенно все больше попадал
под влияние магии чисел. Существуют примитивные языки, в которых нет слова
для обозначения числа больше пяти. Некоторые племена могут считать только до
двух, и не более. А человек эпохи неолита на своей прародине в Азии и Африке
уже подсчитывал свое все возрастающее имущество. Он начал с использования
счетных бирок и палочек с надрезами. Затем научился складывать их в десятки
и дюжины. Его завораживали углы в треугольнике и квадраты из четырех
сложенных концами друг к другу палочек; и еще то, что некоторое количество,
вроде двенадцати, легко делилось на равные части различным манером, а другое
(например, тринадцать) так поделить было невозможно. Двенадцать стало
знакомым и любимым числом, щедрым и благородным, а тринадцать, наоборот,
приобрело дурную славу.
Видимо, тогда же появился первый календарь, и человек начал отмечать
время по новолуниям и полнолуниям. Лунный свет был очень важен для пастухов,
которые больше уже не преследовали стада, а наблюдали за ними и стерегли их.
От фаз луны с развитием и улучшением земледелия внимание человека
переключилось на более длинный сезонный цикл. С наступлением зимы
первобытный человек, вероятно, просто уходил в более теплые края. Он уже
наверняка знал, что теплое время года чередуется с холодным, и успевал
сделать запасы корма для скота, а впоследствии -- запасы зерна для хлеба.
Человек уже должен был точно знать самое выгодное время для сева, иначе все
могло обернуться неурожаем.
Наиболее ранний метод летоисчисления -- по фазам луны. С началом эпохи
земледелия возникла задача привести лунный
календарь в соответствие с солнечным. До сих пор эту задачу до конца не
решили. Пасха год за годом приходится на разное время. Она приходит то
слишком рано, то слишком поздно по отношению к весне. А причина -- все в той
же привязанности к лунному календарю, сохранившейся с древних времен.
Когда человек со своим имуществом и вместе со своими стадами стал
обживать новые места, он стал задумываться над тем, что же может быть в
краях, где он еще не бывал. Стало складываться представление о том, что за
пределами его стоянки, его поселения существует большой, незнакомый мир.
Задерживаясь во время кочевий в какой-либо местности, привыкая к ней, люди
задавались вопросом: "Как это или то оказалось здесь? Откуда оно взялось?"
Люди стали интересоваться тем, что скрывается за горами, где прячется солнце
после заката и что находится над облаками.
Накапливая новые впечатления, придумывая им названия, человек учился
рассказывать. Простые личностные переживания, отдельные магические приемы и
табу в поведении человека эпохи палеолита стали складываться во
взаимосвязанную мировоззренческую систему. Люди стали придумывать истории и
легенды о себе, о своем племени, о своих табу и о том, зачем эти табу нужны;
об окружающем мире и о том, как и зачем сам человек появился в этом мире.
Таким образом, зарождалось общественное сознание. Человек эпохи палеолита,
несомненно, был более свободной личностью, в нем было гораздо больше от
художника и от дикаря, чем в человеке эпохи неолита. Жизнь людей эпохи
неолита уже подчинялась в буквальном смысле "неписаным", но от этого не
менее жестким законам. С детства человека учили, что можно и чего нельзя. У
него уже не было прежней свободы самостоятельно искать объяснения
окружающему миру и своему месту в этом мире. За него уже все было придумано,
и человеку оставалось только покориться новому диктату, который появился в
его жизни -- диктату идеологии.
Новые слова и новый смысл не только способны усилить и осложнить
процесс мышления. Сами по себе слова обладают силой и могут воздействовать.
Слова человека эпохи палеолита большей частью были названиями предметов.
Человек эпохи неолита уже стал задумываться над тем, что означают сами
слова. Когда мы говорим об эпохе неолита, сразу же бросается в глаза полное
отсутствие художественного импульса, который отличал людей эпохи позднего
палеолита. Перед нами множество примеров совместных усилий в самых разных
сферах, и при этом -- никаких при-
знаков личного творчества. Самоподавление постепенно начинает
становиться составляющей жизни этих людей. Человек вступил на
продолжительный, сложный и мучительный путь достижения всеобщего блага,
принеся в жертву свое собственное самовыражение (отчего продолжает страдать
и по сей день).
В мифологии начинали складываться определенные общие черты, которые
время от времени повторялись. Почти повсеместно, где мы находим остатки
неолитической культуры, мы обнаруживаем тенденцию к объединению образов змеи
и солнца в орнаментах и в культовых обрядах. Это первобытное обожествление
змеи распространилось значительно дальше тех регионов, где змеи
действительно составляли неотъемлемую часть жизни человека. И если однажды
удастся установить, из какого именно центра началось распространение
неолитического образа жизни, несомненно, окажется, что на этих землях змеи и
солнечный свет имели первостепенное значение.
С появлением земледелия жизнь человека пополнилась новыми образами и
представлениями.
Из комплекса представлений, связанных со Старейшиной, из эмоционального
переживания, с которым был связан образ Мужчины для женщин и Женщины для
мужчин, из желания избежать нечистоты и заразы, из стремления добиться с
помощью магии власти и благополучия, из сезонных жертвенных традиций и из
целого множества умозаключений стало складываться некое единое целое.
Постепенно оно превращалось в объединяющее начало, сознательное и
эмоциональное. Это нечто мы можем назвать религией. В самой своей основе
религия не является однородной или логичной, а скорее представляет собой
переплетение верований об управлении духами, представлений о богах, о
всевозможных "можно" и "нельзя".
Религия сложилась не сразу. Из того, что мы уже сказали, следует, что
примитивный человек, не говоря уже о его обезьяноподобном предке или
мезозойских млекопитающих, не мог иметь никакой идеи Бога или религии.
Только с течением времени его , сознание смогло вместить такие общие
представления. Можно с полным основанием сказать, что религия росла и
развивалась вместе с человеческим обществом. Человек сам открыл и продолжает
открывать для себя Бога.
Человек уже осознавал, что ему лично необходима защита и руководство,
очищение от нечистоты. Он нуждался в силе и воле, превосходящих его
собственные. Те из племени, кто был смелее и мудрее, хитрее и расчетливее
других, выделялись из общей
массы и становились шаманами, жрецами, вождями и правителями. И не
стоит воспринимать этих людей как мошенников, стремившихся одурачить своих
ближних, сыграть на их слепой вере, захватив власть над ними. Человеком
движет множество самых разных мотивов; искать преимущества над другим
человеком его заставляют десятки причин, и не все они плохие и низкие.
Чародеи, как правило, верили в действенность своих чар, жрецы -- в
необходимость обрядов, вожди -- в свое право руководить племенем.
Вожди, жрецы и колдуны в самых разных обличьях возникают повсюду в мире
на том этапе истории, когда поздний палеолит сменяется неолитом. Повсеместно
человечество занято поисками -- где, в чем может заключаться источник
власти, знаний и магической силы? И повсюду люди стремились с благими, или
не совсем благими, намерениями управлять, направлять или же с помощью
магического воздействия сглаживать конфликты и недоразумения, которые стали
возникать между человеком, с одной стороны, и обществом -- с другой.
Нельзя не упомянуть еще об одном, причудливом новшестве, возникшем в
позднем палеолите и неолите,-- об уродовании своего тела в ритуальных и
прочих целях. Люди стали делать надрезы, прокалывать носы и уши, выбивать
передние зубы и т.п., руководствуясь в этих действиях самыми немыслимыми
предрассудками. Многие дети в наше время продолжают проходить через сходную
стадию умственного развития. К примеру, нельзя оставлять ножницы на виду у
девочек определенного возраста, чтобы они сами не постригли себя на свой
вкус. Ни одно животное так не делает. Те же истоки и у обряда обрезания,
который характерен для иудаизма и ислама.
Человеческие жертвоприношения случались не только перед началом сева.
Есть все основания предполагать, что на могилах вождей убивали их рабов и
жен, что мужчин, женщин и детей убивали, чтобы отвести несчастья или утолить
голод богов. Все это кровопролитие перешло и в бронзовый век. Общественное
самосознание словно бы уснуло тяжелым удушливым сном. И пока не настала пора
проснуться, этот сон разума продолжал порождать кошмары.

Глава одиннадцатая. РАСЫ И НАРОДЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

1. Появляются ли новые народы?
2. Основные расы человечества.
3. Темноволосые смуглокожие народы.
4. Распространение "гелиолитической" культуры.
5. Американские индейцы

1

Настало время подробно обсудить, что же понимается под часто и не
всегда точно употребляемым выражением "расы и народы человечества". Вполне
очевидно, что люди, обитающие на обширных пространствах, не могут не
изменяться и не приспосабливаться к разным условиям среды. Человек, как и
все другие виды живых существ, постоянно испытывает тенденцию к разделению
на несколько видов.
Но, с другой стороны, человек -- животное странствующее, животное
предприимчивое, и очень немногие из преград остаются для него по-настоящему
непреодолимыми. Поэтому многие тысячи лет две силы и две тенденции оказывали
влияние на человека. Одна из них стремилась разделить человечество на
множество местных разновидностей, а другая -- перемешать, слить воедино эти
разновидности до того, как произойдет настоящее видовое разделение.
Эти две тенденции, вероятно, изменялись на протяжении истории
человечества. Человек эпохи палеолита, к примеру, проводил свою жизнь в
странствиях, преодолевая намного большие расстояния, чем человек эпохи
неолита. Он был менее привязан к своему дому или временному пристанищу, его
передвижениям не мешало то немногочисленное имущество, что у него было.
Племенам охотников поневоле приходилось следовать за мигрирующими животными,
которые были их добычей. Несколько неудачных для охоты лет -- и племя могло
откочевать еще на пару сотен километров. Люди в ту эпоху активно
смешивались.
С появлением земледелия новые земледельческие общины стремились
закрепиться на местности, где условия в наибольшей степени способствовали
земледелию. Таким образом, усиливалась тенденция к появлению большего числа
различий у человеческих типов.
Напрашивается вывод о том, что палеолитическое население,; пусть и
немногочисленное, но разбросанное на огромных пространствах, было в основной
своей массе однотипным.
В истории человечества периоды расселения и межплеменного смешения
чередовались с периодами оседлости и обособления. Но, как минимум, с конца
палеолита и вплоть до последних нескольких сотен лет человечество
обособлялось. В этот период возникло значительное число разновидностей
человеческих типов, многие из которых или вновь смешивались с другими, или
вымирали. Там, где существовали четко выраженные климатические или
географические отличия или преграды на пути к смешению, там можно было
ожидать и появление новых разновидностей.
В одном из отдаленных уголков планеты, в Тасмании, немногочисленная
народность, отрезанная от всего остального мира, продолжала существовать на
стадии развития, соответствовавшей раннему палеолиту, вплоть до открытия
острова голландцами в 1642 году (последний Тасманией умер в 1876 г).
Тасманийцы оставались в изоляции от остального человечества около пятнадцати
или двадцати пяти тысяч лет.
Среди многочисленных препятствий и преград на пути к смешению
человеческих типов было несколько значительных барьеров, таких, как
Атлантический океан, высокогорья и исчезнувшие ныне моря Центральной Азии. У
изолированных разновидностей очень рано появились определенные сходные и
различительные признаки.
Большинство разновидностей людей в Восточной Азии и Америке (правда, не
все) имеют следующие общие черты: желтоватую кожу, прямые черные волосы и
очень часто широкие скулы. У большинства африканских племен на юг от Сахары
черная или темная кожа, приплюснутый нос, толстые губы и вьющиеся волосы. На
севере и западе Европы многие люди имеют светлые, иногда рыжие, волосы и
синие глаза. В регионах вокруг Средиземного моря преобладают белокожие люди
с темными глазами и черным цветом волос. Эти южные белокожие племена, по
всей видимости, и составляли ту основную массу людей, которая постепенно
распространялась на север, восток и юг, вторгаясь в области обитания
северных белых, желтокожих и чернокожих народов. Черные волосы южных белых
людей тоже прямые, но никогда не бывают такими жесткими, без единого
признака извива, как у желтокожих народов. В Южной Индии мы встречаем смуг-
локожих людей с прямыми черными волосами, но по мере продвижения на
восток им на смену приходят народы с отличительно желтым цветом лица.
На островах, разбросанных в Тихом океане, и на островах Папуа и Новая
Гвинея встречается еще одна группа людей -- низкорослых и чернокожих, с
вьющимися волосами.
Но не следует забывать, что все это достаточно вольные обобщения. К
примеру, у некоторых африканских народностей преобладают азиатские, а не
африканские черты. На Андаманских островах в Индийском океане, на
значительном расстоянии и от Австралии, и от Африки, обитает чернокожее
племя. На юге Персии и в некоторых районах Индии в облике жителей
прослеживается примесь негроидной крови. Это так называемые "азиатские"
негроиды.
Пока что нет достаточно убедительных причин считать, что все чернокожие
люди (австралоиды, азиатские негроиды и собственно негры) имеют общее
происхождение. Точно известно лишь одно: определенное время они жили в
сходных условиях. Не исключено, что более древние типы в истории
человечества все были темно- или чернокожими, а светлая кожа у некоторых
типов людей появилась сравнительно недавно. Когда в Европе только начинался
неолитический период (возможно, около десяти -- двенадцати тысяч лет назад)
"homo sapiens" уже находился в стадии активного видоизменения по всему миру.
Но, разделившись на несколько разновидностей, он никогда не видоизменялся.
Единственный отличный вид "homo", неандерталец, вымер еще до наступления
неолита. Понятие "вид" с биологической точки зрения отличается от