Страница:
- << Первая
- « Предыдущая
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- 10
- 11
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- 40
- 41
- 42
- 43
- 44
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- 50
- 51
- 52
- 53
- 54
- 55
- 56
- 57
- 58
- 59
- 60
- 61
- 62
- 63
- 64
- 65
- 66
- 67
- 68
- 69
- 70
- 71
- 72
- 73
- 74
- 75
- 76
- 77
- 78
- 79
- 80
- 81
- 82
- 83
- 84
- 85
- 86
- 87
- 88
- 89
- 90
- 91
- 92
- 93
- 94
- 95
- 96
- Следующая »
- Последняя >>
совершенно необходимых в условиях деревянных
строений пожарных бригад. Городской совет, внимательно относившийся к
своим социальным обязанностям, также следил за наполнением муниципальных
житниц, чтобы не остаться без хлеба в годы неурожая. Подобные хранилища
возводились в XV в. почти в каждом городе. Уровень цен, который
поддерживался на все изделия, предлагавшиеся на продажу городскими
мастерами, был достаточно высок для того, чтобы обеспечить им пристойное
существование и чтобы покупатель мог приобретать свой товар с гарангией.
Город был также главным капигалистом, а поскольку он получал доходы от ренты
-- он был банкиром и пользовался благами неограниченного кредига. Взамен он
приобретал средства для возведения городских укреплений или принятия
суверенных прав от обнищавшего феодала".
По большей части европейские города были независимыми или почти
независимыми аристократическими республиками. Большинство из них признавало
над собой некоторое, не слишком точно обозначенное владычество церкви,
императора или короля. Другие входили в состав королевств или даже были
столицами князей и королей. В таких случаях их внутреннее самоуправление
поддерживалось королевской или императорской хартией. В Англии королевский
город Вестминстер на Темзе стоял бок о бок с обнесенным стеной городом
Лондоном, куда король мог вступать только получив разрешение и с
соответствующей церемонией.
Полностью независимая Венецианская республика правила империей
зависимых островов и торговых портов во многом на манер Афинской республики.
Независимой была также Генуя.
Германские города Балтийского и Северного морей, от Риги до Мидделбурга
в Голландии, Дортмунда и Кельна, были объединены в конфедерацию городов
Ганзы под предводительством Гамбурга, Бремена и Любека, и отношения этой
конфедерации с империей были еще более свободными. Ганзейский союз, в
который входило около семидесяти городов, имевший свои торговые
представительства и склады в Новгороде, Бергене, Лондоне и Брюгге, многое
сделал для того, чтобы очистить северные моря от пиратов, этого проклятия
Средиземноморья и восточных морей.
Византийская империя в свой последний период, от османского завоевания
ее европейских окраин в XIV и начале XV вв. вплоть до своего падения в 1453
г., представляла собой почти только торговый город Константинополь. Этот
город-государство был подобен Генуе или Венеции, за исключением разве того,
что на его долю выпадало еще и дорогостоящее содержание императорского
двора.
Наиболее завершенными и великолепными образцами городской жизни
позднего средневековья отмечена Италия. После того, как в XIII в. прервалась
династия Гогенштауфенов, присутствие Священной Римской империи в Северной и
Центральной Италии стало не столь ощутимо, хотя германские императоры, о чем
нам
еще предстоит говорить, по-прежнему короновались как короли и
императоры в Италии вплоть до времени Карла V (ок. 1530 г.). К северу от
папской столицы Рима возникло несколько полунезависимых городов-государств.
Юг Италии и Сицилия, однако, все еще оставались под иностранным правлением.
Генуя и ее соперница Венеция пользовались огромным влиянием как
крупнейшие торговые порты того времени. Их благородные дворцы, их
величественные фрески по-прежнему покоряют наше воображение. Милан,
расположенный у подножия Альп, также возродился, обретая богатство и
влияние. Но, вероятно, самой яркой звездой в итальянском созвездии городов
была Флоренция. Этот торговый и финансовый центр в XV в., в эпоху правления
семьи Медичи, близкого монархическому, переживал второй "Периклов век".
Но еще до времени утонченных "патронов" Медичи во Флоренции создавались
во множестве прекрасные произведения искусства. Уже был возведен
флорентийский собор с колокольней, спроектированной Джотто (1266--1337), и
куполом, созданным Брунеллески (1377--1446). К концу XIV в. Флоренция стала
центром повторного открытия, восстановления и подражания античному
искусству. Но о Возрождении искусства, в котором Флоренция сыграла такую
важную роль, удобнее будет рассказать в следующем разделе.
Значительный творческий всплеск в художественной литературе связан с
общим духовным пробуждением Западной Европы. Мы уже обращали внимание на
появление литературы на итальянском языке при покровительстве императора
Фридриха II. Одновременно с этим, вслед за трубадурами, в северной Франции и
Провансе стали сочинять поэзию на северном и южном диалектах -- любовные
песни, песни-сказания и тому подобное. Это стремление творить на
национальных языках вырвалось на поверхность в эпоху, предрасположенную в
целом читать и писать на латыни. Оно исходило из разума независимого и
близкого к народу.
В 1265 г. во Флоренции родился Данте Алигьери, который, после бурной
политической деятельности оказался в изгнании и написал среди прочего
"Божественную Комедию" -- пространную поэму на итальянском языке с
изощренной системой рифмовки. Это аллегорическое полотно воплотило в себе
религиозные взгляды и искания Данте. Она описывает посещение Ада, Чистилища
и Рая. Ее преемственность в отношении к латинской литературе обозначена тем,
что проводником Данте на нижних
уровнях служит Вергилий. В своих разнообразных английских переводах эта
поэма представляет собой на редкость скучное чтение, но те, чье мнение более
весомо в этом предмете, с трудом находят слова, чтобы выразить всю
неповторимую красоту, увлекательность и мудрость оригинала. Данте писал на
латыни на политические темы, а также о праве итальянского языка считаться
литературным языком. Данте жестоко критиковали за то, что он обратился к
итальянскому, и обвиняли в неспособности писать стихи на латинском.
Несколько позже сонеты и оды на итальянском писал Петрарка
(1304--1374), его поэзия была с восторгом принята всеми, кто был достаточно
культурен, чтобы откликнуться на нее. Прочитав эту поэму, однако, невольно
начинаешь сомневаться, существовала ли мадонна Лаура в действительности.
Петрарка был одним из тех итальянцев, которые ревностно стремились к
возрождению былой славы латинской литературы.
Стремление писать на итальянском на какое-то время даже пошло на спад
перед возобновившимся сочинением латинских произведений. Петрарка написал на
латыни эпическую поэму "Африка". В это время во множестве пишутся
псевдоклассические сочинения, подражающие эпике, трагедии и комедии на
латинском языке. И лишь позже в таких именах, как Боярдо (1441-- 1494) и
Ариосто (1474--1533), итальянская поэзия возвращает себе прежнее почитание.
"Неистовый Роланд" Ариосто был лишь вершиной в великом множестве
романтических повествовательных поэм, которыми наслаждались менее
эрудированные читатели ренессансной эпохи. Эти повествовательные поэмы
всегда платили дань, иносказательно и подражательно, вергилиевой эпике,
самой по себе вторичной и вычурно-искусственной. Литературные жанры той поры
по большей части были представлены комедией и повествовательными поэмами,
короткими поэмами в различных формах. Проза не была еще настолько искусна и
изысканна, чтобы снискать одобрение критических взглядов.
Пробуждение литературной жизни во франкоязычном обществе также было
отмечено обращением к наследию латинской литературы. Во Франции давно
существовала литература на средневековой латыни -- народные песни, песни
таверны и дороги (поэзия голиардов, или вагантов*, XII--XIII вв.), и дух
этих оригинальных произведений сохранился в стихах таких подлинных поэтов,
писавших уже на французском, как Франсуа Вийон (1431 -- 1463). Однако
возобновившееся увлечение латинскими штудиями, передавшееся от итальянцев,
делало подража-
От латинского vagantes -- "бродячие люди"
тельным все, к чему прикасалось перо, и это поветрие не затронуло разве
что самые неподатливые умы. Установился вычурный стиль, как монументальная
кладка, возводились "на века" великолепные поэмы и псевдоклассические пьесы,
скорее для восхищения, чем для наслаждения последующих поколений. Однако
гений французской жизни не сводился лишь к этим благородным упражнениям,
появилась и оригинальная французская проза со своим изящным и гибким стилем.
Монтень (1533--1592), первый из эссеистов, находил любезные слова о жизни и
нелюбезные -- об ученых, а Рабле (1494--1553), словно поток пылающей,
ревущей, смеющейся лавы, обрушился на святош-церковников и благопристойных
педантов.
В Германии и Голландии новые интеллектуальные импульсы оказались близки
по времени и созвучны мощным политическим и религиозным потрясениям
Реформации и создали менее рафинированные и артистичные формы. Эразм, пишет
Дж. Аддингтон Симондс, был величайшим представителем Ренессанса в Голландии,
как и Лютер в Германии, но писал он не на голландском, а на латыни.
В Англии всплеск литературной активности начался в XIV в. Джефри Чосер
(1340--1400) сочинял прекрасную повествовательную поэзию, которая явно
черпала вдохновение в итальянских образцах, и еще до него существовало много
романтической повествовательной поэзии. Но гражданская война, Война Роз,
эпидемия чумы и религиозные неурядицы заглушили эти первые ростки, и лишь в
XVI в., после правления Генриха VIII (1509--1547), английская литература
обрела новую энергию. Этому предшествовало стремительное распространение
классической учености, и бурный поток переводов с латыни, греческого и
итальянского подготовил почву для англоязычных авторов. И самый обильный
урожай английских произведений не заставил себя долго ждать. Английский язык
стали испытывать, усложнять, играть с ним. Спенсер (ок. 1552--1599) написал
"Королеву фей", в целом скучноватое аллегорическое произведение, но
обладавшее значительной декоративной красотой.
Но свое наиболее полное проявление английский литературный гений обрел
в драматургии в дни царствования королевы Елизаветы I (1558--1603). Теперь
он был свободен от слепого подражания классической традиции; елизаветинская
драма была новой, более живой и свободной литературной формой, более
энергичной и несравненно более естественной. Ее наиболее выдающимся
представителем стал Шекспир (1564--1616), который, к счастью, "латынь знал
мало, греческий -- чуть меньше" и черпал свои точные и богатые детали из
повседневной, подчас простонародной жизни. Шекспир обладал тонким юмором и
непо-
вторимой живостью ума, превращая каждое предложение, которое выходило
из-под его пера, в мелодию.
За восемь лет до смерти Шекспира родился Мильтон (1608-- 1674). Он с
молодости изучал классику, и это придало и его прозе, и его поэзии
горделивую и важную поступь, от которой им так и не удалось полностью
освободиться. Он бывал в Италии и своими глазами видел прославленные образцы
ренессансной живописи. Живопись Рафаэля и Микеланджело он переложил в
превосходную английскую поэзию в своих величественных эпических поэмах
"Потерянный рай" и "Возвращенный рай". Английской литературе повезло в том.
что в противовес Мильтону у нее был Шекспир, который уберег только ей
присущий дух от одержимости классикой.
Португалия, в ответ на веяния литературного Ренессанса, создала свою
эпическую поэзию -- "Лузиады" Камоэнса (1524-- 1580). Но Испании, как и
Англии, посчастливилось обрести человека уникального дарования, не
отягощенного избытком учености, который смог выразить самый дух этой страны.
Сервантес (1547--1616) ярко изобразил комичные и абсурдные ситуации,
порожденные конфликтом средневековой традиции рыцарства, которая завладела
воображением худощавого, бедного, полубезумного дворянина с потребностями и
порывами обыденной жизни. Его Дон Кихот и Санчо Панса, как и шекспировский
сэр Джон Фальстаф, горожанка из Бата Чосера и порождение Рабле -- Гаргантюа,
совершили прорыв через высокопарную героику псевдоклассики и впустили в
литературу свободу и смех. Они осуществили прорыв, подобный тому, который
осуществили Роджер Бэкон и первые европейские ученые, пробившиеся через
книжную ученость схоластов, а также художники и скульпторы, о которых нам
предстоит сейчас говорить, освободившиеся от декоративной скованности и
религиозного диктата, характерных для средневекового искусства.
Сущностью Ренессанса было не возвращение к античной классике, но
освобождение. Возрождение латинской и греческой учености лишь дополнило
позитивные качества Ренессанса своим разлагающим влиянием на католическую,
готическую и имперскую традиции.
За пределами возможностей нашего "Очерка" остается возрождение
разнообразных форм декоративного искусства в этот великий период пробуждения
человечества, коснувшееся в том числе и предметов домашнего обихода. Нам
также придется ос-
тавить рассказ о том, как северная готика изменилась и приспособилась к
потребностям муниципальных строений и жилищ, как ее значительно потеснили
архитектурные формы, берущие свое начало в романском стиле Италии, и как
классические традиции постепенно оживали в Италии. Италия никогда не
проявляла симпатий к готике, вторгшейся в ее пределы с севера, или к
сарацинскому стилю, который проникал с юга. В XV в. в Италии были обнаружены
труды римского архитектора Витрувия (I в. до н. э.), и они еще сильнее
подтолкнули те процессы, которые набирали силу в то время. Классическое
влияние, которое сильно сказывалось на развитии литературы, распространилось
и на пробуждающийся мир художественного творчества.
Но как литературное возрождение предшествовало возрождению классической
учености, так и художественное пробуждение уже шло полным ходом прежде, чем
классическое изобразительное искусство привлекло внимание художников.
Стремление к подражанию природе, в противовес отвлеченной декоративности,
исподволь, но все же утверждалось в своих правах в Европе еще со времен
Карла Великого. В Германии XII и XIII вв. бурными темпами развивалась
живопись по дереву, изображавшая реальные предметы. В Италии, где
архитектурные формы оставляли больше свободного пространства, чем готика,
настенная живопись становилась все более распространенной. Первая собственно
немецкая в своих истоках школа живописи сложилась в Кельне (начиная с 1360
г.). Несколько позднее в Голландии появились Хуберт и Ян ван Эйк (ок.
1390--1441), их работы полны света, новизны и очарования.
В Италии XIII в. уже творил Чимабуэ (ок. 1240--ок. 1302) -- он был
учителем Джотто (1266---1337), которого, в свою очередь, можно считать
наиболее выдающейся фигурой первой стадии возрождения живописи. Этот период
достиг своей кульминации и завершился в творчестве фра Анджелико да Фьезоле
(ок. 1400-- 1455).
А затем в Италии, и особенно во Флоренции, началось строго научное
изучение элементов реалистического изображения. Ничто с таким постоянством
не игнорируется в книгах по искусству, как то, что сущностью перемен в
живописи и скульптуре, которые происходили в Европе в период Ренессанса, был
отказ от эстетических соображений в пользу научных. Вместо орнамента и
стилизации, формальных, абстрактных и изящных, пришло исследование
действительности, в лучших образцах смелой и великолепной, а зачастую резкой
и грубой. Красота открытого человеческого тела, изображение которого
подавлялось в сарацинском искусстве и застыло в византийском, снова
предстало в красках и камне. Жизнь вернулась в живопись, жестикулируя,
обращаясь непосредственно к зрителю. Были изучены и решены проблемы
перспективы, и впервые художники стали с уверенностью изображать
пространство и глубину на своих картинах. Пристально и в мельчайших деталях
изучалась анатомия. Живопись на какое-то время словно заразилась повторением
действительности, с предельной точностью и правдоподобием передавая детали
-- цветы и драгоценности, складки ткани, отражения в прозрачных предметах.
Живопись достигла и миновала стадию наивысшей декоративной красоты.
Мы не сможем проследить здесь ни как протекали эти пробужденные
импульсы через различные школы живописи итальянских и нижнегер-манских
городов, ни взаимное влияние фламандских, флорентийских, умбрийских и других
художников. Мы можем лишь упомянуть среди мастеров XV столетия флорентинцев
фра Филиппе Липпи, Боттичелли, Гирландайо и умбрийцев Синьорелли, Перуджино
и Мантенью. Мантенья (1431--1506) выделяется в первую очередь тем, что в его
работах более, чем у кого-либо из его современников, можно проследить
воскресшую закваску старого классического искусства. Его лучшие работы
отличаются аскетизмом и непревзойденной простотой.
В XVI столетии творил Леонардо да Винчи (1452-- 1519), о научных
исканиях которого мы уже говорили. Близким ему по духу был житель Нюрнберга
Альбрехт Дюрер (1471--1528). Венецианское искусство достигло своей вершины в
работах Тициана (ок. 1476/77-1576), Тинторетто (1518-1594) и Паоло Веронезе
(1528--1588). Но читателю мало что скажет простое перечисление имен. В наших
описаниях мы можем лишь отдаленно указать на отличительные особенности этих
мастеров и школ. Следует отметить, что их общее восприятие жизни и искусства
стало одной из причин нового отношения человека к телу и материальному миру.
Читателю следует непосредственно обратиться к их картинам, чтобы понять,
каковы они на самом деле. Обратим его внимание на картину Тициана, известную
под неточным названием "Любовь земная и небесная", и на "Сотворение Адама",
нарисованную Микеланджело (1475--1564) на потолке Сикстинской капеллы, как
на одни из самых прекрасных образцов искусства Возрождения.
В Англию живопись пришла вместе с немцем Хансом Хольбейном Младшим
(1497/98--1543), поскольку Англия, раздираемая гражданской войной, не могла
создать собственной школы живописи. Это был не более чем просто визит. Даже
елизаветинские времена, столь богатые на литературу, благоприятные для
музыки, не смогли породить английской живописи или скульптуры, сравнимых с
итальянскими или французскими. Война и политические неурядицы задержали
впоследствии развитие живописи в Германии, но фламандский импульс
продолжился в Рубенсе (1577--1640), Рембрандте (1606--1669), а также во
множестве чу-
лесных жанровых и пейзажных картин маслом менее известных художников.
Без всякой видимой связи или заимствования, их работы по своему духу и
предмету демонстрируют любопытное сходство с некоторыми из наиболее
интересных китайских работ. Это сходство могло быть вызвано каким-то скрытым
подобием социальных условий.
С конца XVI столетия художники Италии постепенно начинают мельчать.
Пропала новизна и пикантность в изображении ярко освещенного человеческого
тела в любом возможном положении и перспективе, на живом природном фоне.
Оправдания классической скульптурой и классической мифологией для подобных
упражнений были по большей части исчерпаны; изображение добродетелей,
пороков, искусств, наук, городов, народов и так далее в виде свободно
разоблаченных и приятно выставленных женских фигур перестало провоцировать
неискушенные умы. Европейская скульптура, которая неспешно и естественно
развивалась в Германии, Франции и Северной Италии, начиная с XI столетия, и
которой принадлежат такие прекрасные работы, как ангелы Сен-Шапель (капеллы
дворца Людовика IX) в Париже и конный памятник Коллеони в Венеции работы
Верроккьо (1436--1488), впоследствии увлеклась попытками воскресить античную
скульптуру, которую начали открывать в раскопках и которой восхищались.
Микеланджело, вдохновленный ею, создавал работы недостижимой силы и величия
и несравненной анатомической выразительности. Его потрясенные последователи
в своем подражании привели скульптуру к упадку. По ходу XVII столетия
европейская живопись и скульптура все более напоминали атлета, который
перетренировался и в итоге надорвался; розу, которая отцвела.
Но архитектура поддерживается материальными потребностями, в то время
как другие менее необходимые для жизни искусства могут переживать упадок, и
на протяжении XVI и XVII вв. возведение величественных и прекрасных зданий
продолжалось по всей Европе. Мы можем назвать разве что имя архитектора
Палладио (1508--1580), работами которого изобилует его родной город Виченца;
его книги и наставления принесли возрожденный к новой жизни классический
стиль почти в каждую европейскую страну. Он был неиссякаемым фонтаном
архитектурных новшеств. Мы не сможем проследить здесь замысловатые
ответвления и вариации ренессансной архитектуры, которая путем естественного
и непрерывного развития перешла в наше время.
Живопись в Испании не произвела самостоятельных школ, как в Нижней
Германии и Италии. Испанские художники ездили учиться в Италию и привозили
свое искусство оттуда. Но в пер-
вой половине XVII столетия, при потускневшем, но все еще пышном
испанском королевском дворе, испанская живопись расцвела в работах великого
и самобытного художника Веласкеса (1599-- 1660). Он обладал уже почти
современным художественным видением, небывалой прежде силой кисти. Вместе с
голландцем Рембрандтом он выделяется на фоне остальных ренессансных
художников по духу и манере и является непосредственным предшественником
наиболее мощных работ XIX в.
В 1453 г., как мы уже рассказывали, пал Константинополь. Все
последующее столетие турецкое давление на Европу было непрерывным и тяжелым.
Пограничная черта между монгольскими и арийскими народами, которая пролегала
в дни Перикла где-то к востоку от Памира, теперь подступила к Венгрии.
Константинополь долгое время оставался не более чем островком христианства
на Балканах, где господствовали турки. Его падение прервало на время
торговлю с Востоком.
Из двух соперничающих торговых республик Средиземноморья Венеция в
целом была в гораздо лучших отношениях с турками, чем Генуя. Каждому
моряку-генуэзцу, обеспокоенному перспективами своего города, не давала покоя
торговая монополия Венеции, и генуэзцы старались изобрести какой-либо способ
прорваться через нее или обойти ее. Кроме того, теперь и новые народы
взялись за морскую торговлю и были настроены искать новые пути к старым
рынкам, так как древние торговые пути были для них закрыты.
Португальцы, например, развивали каботажную торговлю в Атлантике.
Атлантика снова пробуждалась после обширного периода забытья, который
тянулся с тех пор, как римляне уничтожили Карфаген. Непросто однозначно
решить, то ли европейцы вышли в Атлантику или же их вытеснили туда турки,
которые вплоть до битвы при Лепанто (1571) оставались бесспорными хозяевами
средиземноморских вод. Венецианские и генуэзские корабли осторожно
пробирались вдоль средиземноморских берегов к Антверпену, а моряки
ганзейских городов шли на юг, расширяя свои торговые горизонты. И все это
время продолжалось непрерывное и очень успешное развитие мореходного дела и
кораблестроения. Средиземноморье больше подходит для галер и прибрежного
плавания. Но в Атлантическом океане и Северном море преобладают постоянные
ветры, волнение сильнее, берег зачастую представляет собой скорее угрозу,
чем спасительное пристанище. Открытые моря требуют парусных
кораблей, и они появились в XIV и XV столетиях, держа свой путь по
компасу и звездам.
В XIII в. ганзейские купцы уже совершали регулярные рейсы из Бергена
через неприветливые северные моря к норманнам в Исландию. В Исландии люди
знали о существовании Гренландии, а более отчаянные и неугомонные из морских
странников уже давно открыли новую отдаленную землю, Винланд, где был мягкий
климат и где можно было поселиться, если бы люди решились отрезать себя от
остального человечества. Винланд, как считается, мог быть или полуостровом
Новая Шотландия, или, что более вероятно, Новой Англией.
По всей Европе XV столетия купцы и мореплаватели упорно искали новые
пути на Восток. Португальцы, которым невдомек было, что фараон Нехо решил
эту проблему много веков назад, задались вопросом, возможно ли пройти в
Индию, обойдя вокруг африканского континента. Их корабли (1445) проследовали
курсом Ганнона до Кабо-Верде. Они обследовали Атлантику также и в западном
направлении и открыли Канарские и Азорские острова и остров Мадейра. Это уже
само по себе было достаточно внушительным броском через Атлантику. В этих
морских странствиях в восточной Атлантике и вдоль западно-африканского
побережья предшественниками португальцев, в XIII, XIV и начале XV вв., были
норманны, каталонцы и генуэзцы.
Но уже к XIV и XV вв. первенство в морских географических открытиях
перешло к португальцам, во всяком случае, именно они нанесли на карту
новооткрытые земли и укрепились на них. Португальцы были и пионерами
навигационной астрономии. В 1487 г. португалец Бартоломеу Диас сообщил, что
он обогнул южную оконечность Африки. Так был открыт путь для великого
путешествия Васко да Гамы десять лет спустя. Португальцы начали прокладывать
свой путь на восток еще до того, как испанцы отправились на запад.
Некий генуэзец, которого звали Христофор Колумб (1451-- 1506), все
более и более задумывался о том, что мы воспринимаем как очевидное и
естественное, но что казалось предельно отчаянным и рискованным предприятием
строений пожарных бригад. Городской совет, внимательно относившийся к
своим социальным обязанностям, также следил за наполнением муниципальных
житниц, чтобы не остаться без хлеба в годы неурожая. Подобные хранилища
возводились в XV в. почти в каждом городе. Уровень цен, который
поддерживался на все изделия, предлагавшиеся на продажу городскими
мастерами, был достаточно высок для того, чтобы обеспечить им пристойное
существование и чтобы покупатель мог приобретать свой товар с гарангией.
Город был также главным капигалистом, а поскольку он получал доходы от ренты
-- он был банкиром и пользовался благами неограниченного кредига. Взамен он
приобретал средства для возведения городских укреплений или принятия
суверенных прав от обнищавшего феодала".
По большей части европейские города были независимыми или почти
независимыми аристократическими республиками. Большинство из них признавало
над собой некоторое, не слишком точно обозначенное владычество церкви,
императора или короля. Другие входили в состав королевств или даже были
столицами князей и королей. В таких случаях их внутреннее самоуправление
поддерживалось королевской или императорской хартией. В Англии королевский
город Вестминстер на Темзе стоял бок о бок с обнесенным стеной городом
Лондоном, куда король мог вступать только получив разрешение и с
соответствующей церемонией.
Полностью независимая Венецианская республика правила империей
зависимых островов и торговых портов во многом на манер Афинской республики.
Независимой была также Генуя.
Германские города Балтийского и Северного морей, от Риги до Мидделбурга
в Голландии, Дортмунда и Кельна, были объединены в конфедерацию городов
Ганзы под предводительством Гамбурга, Бремена и Любека, и отношения этой
конфедерации с империей были еще более свободными. Ганзейский союз, в
который входило около семидесяти городов, имевший свои торговые
представительства и склады в Новгороде, Бергене, Лондоне и Брюгге, многое
сделал для того, чтобы очистить северные моря от пиратов, этого проклятия
Средиземноморья и восточных морей.
Византийская империя в свой последний период, от османского завоевания
ее европейских окраин в XIV и начале XV вв. вплоть до своего падения в 1453
г., представляла собой почти только торговый город Константинополь. Этот
город-государство был подобен Генуе или Венеции, за исключением разве того,
что на его долю выпадало еще и дорогостоящее содержание императорского
двора.
Наиболее завершенными и великолепными образцами городской жизни
позднего средневековья отмечена Италия. После того, как в XIII в. прервалась
династия Гогенштауфенов, присутствие Священной Римской империи в Северной и
Центральной Италии стало не столь ощутимо, хотя германские императоры, о чем
нам
еще предстоит говорить, по-прежнему короновались как короли и
императоры в Италии вплоть до времени Карла V (ок. 1530 г.). К северу от
папской столицы Рима возникло несколько полунезависимых городов-государств.
Юг Италии и Сицилия, однако, все еще оставались под иностранным правлением.
Генуя и ее соперница Венеция пользовались огромным влиянием как
крупнейшие торговые порты того времени. Их благородные дворцы, их
величественные фрески по-прежнему покоряют наше воображение. Милан,
расположенный у подножия Альп, также возродился, обретая богатство и
влияние. Но, вероятно, самой яркой звездой в итальянском созвездии городов
была Флоренция. Этот торговый и финансовый центр в XV в., в эпоху правления
семьи Медичи, близкого монархическому, переживал второй "Периклов век".
Но еще до времени утонченных "патронов" Медичи во Флоренции создавались
во множестве прекрасные произведения искусства. Уже был возведен
флорентийский собор с колокольней, спроектированной Джотто (1266--1337), и
куполом, созданным Брунеллески (1377--1446). К концу XIV в. Флоренция стала
центром повторного открытия, восстановления и подражания античному
искусству. Но о Возрождении искусства, в котором Флоренция сыграла такую
важную роль, удобнее будет рассказать в следующем разделе.
Значительный творческий всплеск в художественной литературе связан с
общим духовным пробуждением Западной Европы. Мы уже обращали внимание на
появление литературы на итальянском языке при покровительстве императора
Фридриха II. Одновременно с этим, вслед за трубадурами, в северной Франции и
Провансе стали сочинять поэзию на северном и южном диалектах -- любовные
песни, песни-сказания и тому подобное. Это стремление творить на
национальных языках вырвалось на поверхность в эпоху, предрасположенную в
целом читать и писать на латыни. Оно исходило из разума независимого и
близкого к народу.
В 1265 г. во Флоренции родился Данте Алигьери, который, после бурной
политической деятельности оказался в изгнании и написал среди прочего
"Божественную Комедию" -- пространную поэму на итальянском языке с
изощренной системой рифмовки. Это аллегорическое полотно воплотило в себе
религиозные взгляды и искания Данте. Она описывает посещение Ада, Чистилища
и Рая. Ее преемственность в отношении к латинской литературе обозначена тем,
что проводником Данте на нижних
уровнях служит Вергилий. В своих разнообразных английских переводах эта
поэма представляет собой на редкость скучное чтение, но те, чье мнение более
весомо в этом предмете, с трудом находят слова, чтобы выразить всю
неповторимую красоту, увлекательность и мудрость оригинала. Данте писал на
латыни на политические темы, а также о праве итальянского языка считаться
литературным языком. Данте жестоко критиковали за то, что он обратился к
итальянскому, и обвиняли в неспособности писать стихи на латинском.
Несколько позже сонеты и оды на итальянском писал Петрарка
(1304--1374), его поэзия была с восторгом принята всеми, кто был достаточно
культурен, чтобы откликнуться на нее. Прочитав эту поэму, однако, невольно
начинаешь сомневаться, существовала ли мадонна Лаура в действительности.
Петрарка был одним из тех итальянцев, которые ревностно стремились к
возрождению былой славы латинской литературы.
Стремление писать на итальянском на какое-то время даже пошло на спад
перед возобновившимся сочинением латинских произведений. Петрарка написал на
латыни эпическую поэму "Африка". В это время во множестве пишутся
псевдоклассические сочинения, подражающие эпике, трагедии и комедии на
латинском языке. И лишь позже в таких именах, как Боярдо (1441-- 1494) и
Ариосто (1474--1533), итальянская поэзия возвращает себе прежнее почитание.
"Неистовый Роланд" Ариосто был лишь вершиной в великом множестве
романтических повествовательных поэм, которыми наслаждались менее
эрудированные читатели ренессансной эпохи. Эти повествовательные поэмы
всегда платили дань, иносказательно и подражательно, вергилиевой эпике,
самой по себе вторичной и вычурно-искусственной. Литературные жанры той поры
по большей части были представлены комедией и повествовательными поэмами,
короткими поэмами в различных формах. Проза не была еще настолько искусна и
изысканна, чтобы снискать одобрение критических взглядов.
Пробуждение литературной жизни во франкоязычном обществе также было
отмечено обращением к наследию латинской литературы. Во Франции давно
существовала литература на средневековой латыни -- народные песни, песни
таверны и дороги (поэзия голиардов, или вагантов*, XII--XIII вв.), и дух
этих оригинальных произведений сохранился в стихах таких подлинных поэтов,
писавших уже на французском, как Франсуа Вийон (1431 -- 1463). Однако
возобновившееся увлечение латинскими штудиями, передавшееся от итальянцев,
делало подража-
От латинского vagantes -- "бродячие люди"
тельным все, к чему прикасалось перо, и это поветрие не затронуло разве
что самые неподатливые умы. Установился вычурный стиль, как монументальная
кладка, возводились "на века" великолепные поэмы и псевдоклассические пьесы,
скорее для восхищения, чем для наслаждения последующих поколений. Однако
гений французской жизни не сводился лишь к этим благородным упражнениям,
появилась и оригинальная французская проза со своим изящным и гибким стилем.
Монтень (1533--1592), первый из эссеистов, находил любезные слова о жизни и
нелюбезные -- об ученых, а Рабле (1494--1553), словно поток пылающей,
ревущей, смеющейся лавы, обрушился на святош-церковников и благопристойных
педантов.
В Германии и Голландии новые интеллектуальные импульсы оказались близки
по времени и созвучны мощным политическим и религиозным потрясениям
Реформации и создали менее рафинированные и артистичные формы. Эразм, пишет
Дж. Аддингтон Симондс, был величайшим представителем Ренессанса в Голландии,
как и Лютер в Германии, но писал он не на голландском, а на латыни.
В Англии всплеск литературной активности начался в XIV в. Джефри Чосер
(1340--1400) сочинял прекрасную повествовательную поэзию, которая явно
черпала вдохновение в итальянских образцах, и еще до него существовало много
романтической повествовательной поэзии. Но гражданская война, Война Роз,
эпидемия чумы и религиозные неурядицы заглушили эти первые ростки, и лишь в
XVI в., после правления Генриха VIII (1509--1547), английская литература
обрела новую энергию. Этому предшествовало стремительное распространение
классической учености, и бурный поток переводов с латыни, греческого и
итальянского подготовил почву для англоязычных авторов. И самый обильный
урожай английских произведений не заставил себя долго ждать. Английский язык
стали испытывать, усложнять, играть с ним. Спенсер (ок. 1552--1599) написал
"Королеву фей", в целом скучноватое аллегорическое произведение, но
обладавшее значительной декоративной красотой.
Но свое наиболее полное проявление английский литературный гений обрел
в драматургии в дни царствования королевы Елизаветы I (1558--1603). Теперь
он был свободен от слепого подражания классической традиции; елизаветинская
драма была новой, более живой и свободной литературной формой, более
энергичной и несравненно более естественной. Ее наиболее выдающимся
представителем стал Шекспир (1564--1616), который, к счастью, "латынь знал
мало, греческий -- чуть меньше" и черпал свои точные и богатые детали из
повседневной, подчас простонародной жизни. Шекспир обладал тонким юмором и
непо-
вторимой живостью ума, превращая каждое предложение, которое выходило
из-под его пера, в мелодию.
За восемь лет до смерти Шекспира родился Мильтон (1608-- 1674). Он с
молодости изучал классику, и это придало и его прозе, и его поэзии
горделивую и важную поступь, от которой им так и не удалось полностью
освободиться. Он бывал в Италии и своими глазами видел прославленные образцы
ренессансной живописи. Живопись Рафаэля и Микеланджело он переложил в
превосходную английскую поэзию в своих величественных эпических поэмах
"Потерянный рай" и "Возвращенный рай". Английской литературе повезло в том.
что в противовес Мильтону у нее был Шекспир, который уберег только ей
присущий дух от одержимости классикой.
Португалия, в ответ на веяния литературного Ренессанса, создала свою
эпическую поэзию -- "Лузиады" Камоэнса (1524-- 1580). Но Испании, как и
Англии, посчастливилось обрести человека уникального дарования, не
отягощенного избытком учености, который смог выразить самый дух этой страны.
Сервантес (1547--1616) ярко изобразил комичные и абсурдные ситуации,
порожденные конфликтом средневековой традиции рыцарства, которая завладела
воображением худощавого, бедного, полубезумного дворянина с потребностями и
порывами обыденной жизни. Его Дон Кихот и Санчо Панса, как и шекспировский
сэр Джон Фальстаф, горожанка из Бата Чосера и порождение Рабле -- Гаргантюа,
совершили прорыв через высокопарную героику псевдоклассики и впустили в
литературу свободу и смех. Они осуществили прорыв, подобный тому, который
осуществили Роджер Бэкон и первые европейские ученые, пробившиеся через
книжную ученость схоластов, а также художники и скульпторы, о которых нам
предстоит сейчас говорить, освободившиеся от декоративной скованности и
религиозного диктата, характерных для средневекового искусства.
Сущностью Ренессанса было не возвращение к античной классике, но
освобождение. Возрождение латинской и греческой учености лишь дополнило
позитивные качества Ренессанса своим разлагающим влиянием на католическую,
готическую и имперскую традиции.
За пределами возможностей нашего "Очерка" остается возрождение
разнообразных форм декоративного искусства в этот великий период пробуждения
человечества, коснувшееся в том числе и предметов домашнего обихода. Нам
также придется ос-
тавить рассказ о том, как северная готика изменилась и приспособилась к
потребностям муниципальных строений и жилищ, как ее значительно потеснили
архитектурные формы, берущие свое начало в романском стиле Италии, и как
классические традиции постепенно оживали в Италии. Италия никогда не
проявляла симпатий к готике, вторгшейся в ее пределы с севера, или к
сарацинскому стилю, который проникал с юга. В XV в. в Италии были обнаружены
труды римского архитектора Витрувия (I в. до н. э.), и они еще сильнее
подтолкнули те процессы, которые набирали силу в то время. Классическое
влияние, которое сильно сказывалось на развитии литературы, распространилось
и на пробуждающийся мир художественного творчества.
Но как литературное возрождение предшествовало возрождению классической
учености, так и художественное пробуждение уже шло полным ходом прежде, чем
классическое изобразительное искусство привлекло внимание художников.
Стремление к подражанию природе, в противовес отвлеченной декоративности,
исподволь, но все же утверждалось в своих правах в Европе еще со времен
Карла Великого. В Германии XII и XIII вв. бурными темпами развивалась
живопись по дереву, изображавшая реальные предметы. В Италии, где
архитектурные формы оставляли больше свободного пространства, чем готика,
настенная живопись становилась все более распространенной. Первая собственно
немецкая в своих истоках школа живописи сложилась в Кельне (начиная с 1360
г.). Несколько позднее в Голландии появились Хуберт и Ян ван Эйк (ок.
1390--1441), их работы полны света, новизны и очарования.
В Италии XIII в. уже творил Чимабуэ (ок. 1240--ок. 1302) -- он был
учителем Джотто (1266---1337), которого, в свою очередь, можно считать
наиболее выдающейся фигурой первой стадии возрождения живописи. Этот период
достиг своей кульминации и завершился в творчестве фра Анджелико да Фьезоле
(ок. 1400-- 1455).
А затем в Италии, и особенно во Флоренции, началось строго научное
изучение элементов реалистического изображения. Ничто с таким постоянством
не игнорируется в книгах по искусству, как то, что сущностью перемен в
живописи и скульптуре, которые происходили в Европе в период Ренессанса, был
отказ от эстетических соображений в пользу научных. Вместо орнамента и
стилизации, формальных, абстрактных и изящных, пришло исследование
действительности, в лучших образцах смелой и великолепной, а зачастую резкой
и грубой. Красота открытого человеческого тела, изображение которого
подавлялось в сарацинском искусстве и застыло в византийском, снова
предстало в красках и камне. Жизнь вернулась в живопись, жестикулируя,
обращаясь непосредственно к зрителю. Были изучены и решены проблемы
перспективы, и впервые художники стали с уверенностью изображать
пространство и глубину на своих картинах. Пристально и в мельчайших деталях
изучалась анатомия. Живопись на какое-то время словно заразилась повторением
действительности, с предельной точностью и правдоподобием передавая детали
-- цветы и драгоценности, складки ткани, отражения в прозрачных предметах.
Живопись достигла и миновала стадию наивысшей декоративной красоты.
Мы не сможем проследить здесь ни как протекали эти пробужденные
импульсы через различные школы живописи итальянских и нижнегер-манских
городов, ни взаимное влияние фламандских, флорентийских, умбрийских и других
художников. Мы можем лишь упомянуть среди мастеров XV столетия флорентинцев
фра Филиппе Липпи, Боттичелли, Гирландайо и умбрийцев Синьорелли, Перуджино
и Мантенью. Мантенья (1431--1506) выделяется в первую очередь тем, что в его
работах более, чем у кого-либо из его современников, можно проследить
воскресшую закваску старого классического искусства. Его лучшие работы
отличаются аскетизмом и непревзойденной простотой.
В XVI столетии творил Леонардо да Винчи (1452-- 1519), о научных
исканиях которого мы уже говорили. Близким ему по духу был житель Нюрнберга
Альбрехт Дюрер (1471--1528). Венецианское искусство достигло своей вершины в
работах Тициана (ок. 1476/77-1576), Тинторетто (1518-1594) и Паоло Веронезе
(1528--1588). Но читателю мало что скажет простое перечисление имен. В наших
описаниях мы можем лишь отдаленно указать на отличительные особенности этих
мастеров и школ. Следует отметить, что их общее восприятие жизни и искусства
стало одной из причин нового отношения человека к телу и материальному миру.
Читателю следует непосредственно обратиться к их картинам, чтобы понять,
каковы они на самом деле. Обратим его внимание на картину Тициана, известную
под неточным названием "Любовь земная и небесная", и на "Сотворение Адама",
нарисованную Микеланджело (1475--1564) на потолке Сикстинской капеллы, как
на одни из самых прекрасных образцов искусства Возрождения.
В Англию живопись пришла вместе с немцем Хансом Хольбейном Младшим
(1497/98--1543), поскольку Англия, раздираемая гражданской войной, не могла
создать собственной школы живописи. Это был не более чем просто визит. Даже
елизаветинские времена, столь богатые на литературу, благоприятные для
музыки, не смогли породить английской живописи или скульптуры, сравнимых с
итальянскими или французскими. Война и политические неурядицы задержали
впоследствии развитие живописи в Германии, но фламандский импульс
продолжился в Рубенсе (1577--1640), Рембрандте (1606--1669), а также во
множестве чу-
лесных жанровых и пейзажных картин маслом менее известных художников.
Без всякой видимой связи или заимствования, их работы по своему духу и
предмету демонстрируют любопытное сходство с некоторыми из наиболее
интересных китайских работ. Это сходство могло быть вызвано каким-то скрытым
подобием социальных условий.
С конца XVI столетия художники Италии постепенно начинают мельчать.
Пропала новизна и пикантность в изображении ярко освещенного человеческого
тела в любом возможном положении и перспективе, на живом природном фоне.
Оправдания классической скульптурой и классической мифологией для подобных
упражнений были по большей части исчерпаны; изображение добродетелей,
пороков, искусств, наук, городов, народов и так далее в виде свободно
разоблаченных и приятно выставленных женских фигур перестало провоцировать
неискушенные умы. Европейская скульптура, которая неспешно и естественно
развивалась в Германии, Франции и Северной Италии, начиная с XI столетия, и
которой принадлежат такие прекрасные работы, как ангелы Сен-Шапель (капеллы
дворца Людовика IX) в Париже и конный памятник Коллеони в Венеции работы
Верроккьо (1436--1488), впоследствии увлеклась попытками воскресить античную
скульптуру, которую начали открывать в раскопках и которой восхищались.
Микеланджело, вдохновленный ею, создавал работы недостижимой силы и величия
и несравненной анатомической выразительности. Его потрясенные последователи
в своем подражании привели скульптуру к упадку. По ходу XVII столетия
европейская живопись и скульптура все более напоминали атлета, который
перетренировался и в итоге надорвался; розу, которая отцвела.
Но архитектура поддерживается материальными потребностями, в то время
как другие менее необходимые для жизни искусства могут переживать упадок, и
на протяжении XVI и XVII вв. возведение величественных и прекрасных зданий
продолжалось по всей Европе. Мы можем назвать разве что имя архитектора
Палладио (1508--1580), работами которого изобилует его родной город Виченца;
его книги и наставления принесли возрожденный к новой жизни классический
стиль почти в каждую европейскую страну. Он был неиссякаемым фонтаном
архитектурных новшеств. Мы не сможем проследить здесь замысловатые
ответвления и вариации ренессансной архитектуры, которая путем естественного
и непрерывного развития перешла в наше время.
Живопись в Испании не произвела самостоятельных школ, как в Нижней
Германии и Италии. Испанские художники ездили учиться в Италию и привозили
свое искусство оттуда. Но в пер-
вой половине XVII столетия, при потускневшем, но все еще пышном
испанском королевском дворе, испанская живопись расцвела в работах великого
и самобытного художника Веласкеса (1599-- 1660). Он обладал уже почти
современным художественным видением, небывалой прежде силой кисти. Вместе с
голландцем Рембрандтом он выделяется на фоне остальных ренессансных
художников по духу и манере и является непосредственным предшественником
наиболее мощных работ XIX в.
В 1453 г., как мы уже рассказывали, пал Константинополь. Все
последующее столетие турецкое давление на Европу было непрерывным и тяжелым.
Пограничная черта между монгольскими и арийскими народами, которая пролегала
в дни Перикла где-то к востоку от Памира, теперь подступила к Венгрии.
Константинополь долгое время оставался не более чем островком христианства
на Балканах, где господствовали турки. Его падение прервало на время
торговлю с Востоком.
Из двух соперничающих торговых республик Средиземноморья Венеция в
целом была в гораздо лучших отношениях с турками, чем Генуя. Каждому
моряку-генуэзцу, обеспокоенному перспективами своего города, не давала покоя
торговая монополия Венеции, и генуэзцы старались изобрести какой-либо способ
прорваться через нее или обойти ее. Кроме того, теперь и новые народы
взялись за морскую торговлю и были настроены искать новые пути к старым
рынкам, так как древние торговые пути были для них закрыты.
Португальцы, например, развивали каботажную торговлю в Атлантике.
Атлантика снова пробуждалась после обширного периода забытья, который
тянулся с тех пор, как римляне уничтожили Карфаген. Непросто однозначно
решить, то ли европейцы вышли в Атлантику или же их вытеснили туда турки,
которые вплоть до битвы при Лепанто (1571) оставались бесспорными хозяевами
средиземноморских вод. Венецианские и генуэзские корабли осторожно
пробирались вдоль средиземноморских берегов к Антверпену, а моряки
ганзейских городов шли на юг, расширяя свои торговые горизонты. И все это
время продолжалось непрерывное и очень успешное развитие мореходного дела и
кораблестроения. Средиземноморье больше подходит для галер и прибрежного
плавания. Но в Атлантическом океане и Северном море преобладают постоянные
ветры, волнение сильнее, берег зачастую представляет собой скорее угрозу,
чем спасительное пристанище. Открытые моря требуют парусных
кораблей, и они появились в XIV и XV столетиях, держа свой путь по
компасу и звездам.
В XIII в. ганзейские купцы уже совершали регулярные рейсы из Бергена
через неприветливые северные моря к норманнам в Исландию. В Исландии люди
знали о существовании Гренландии, а более отчаянные и неугомонные из морских
странников уже давно открыли новую отдаленную землю, Винланд, где был мягкий
климат и где можно было поселиться, если бы люди решились отрезать себя от
остального человечества. Винланд, как считается, мог быть или полуостровом
Новая Шотландия, или, что более вероятно, Новой Англией.
По всей Европе XV столетия купцы и мореплаватели упорно искали новые
пути на Восток. Португальцы, которым невдомек было, что фараон Нехо решил
эту проблему много веков назад, задались вопросом, возможно ли пройти в
Индию, обойдя вокруг африканского континента. Их корабли (1445) проследовали
курсом Ганнона до Кабо-Верде. Они обследовали Атлантику также и в западном
направлении и открыли Канарские и Азорские острова и остров Мадейра. Это уже
само по себе было достаточно внушительным броском через Атлантику. В этих
морских странствиях в восточной Атлантике и вдоль западно-африканского
побережья предшественниками португальцев, в XIII, XIV и начале XV вв., были
норманны, каталонцы и генуэзцы.
Но уже к XIV и XV вв. первенство в морских географических открытиях
перешло к португальцам, во всяком случае, именно они нанесли на карту
новооткрытые земли и укрепились на них. Португальцы были и пионерами
навигационной астрономии. В 1487 г. португалец Бартоломеу Диас сообщил, что
он обогнул южную оконечность Африки. Так был открыт путь для великого
путешествия Васко да Гамы десять лет спустя. Португальцы начали прокладывать
свой путь на восток еще до того, как испанцы отправились на запад.
Некий генуэзец, которого звали Христофор Колумб (1451-- 1506), все
более и более задумывался о том, что мы воспринимаем как очевидное и
естественное, но что казалось предельно отчаянным и рискованным предприятием