Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

упадка и разрухи наступил конец рабовладельческого "мирового владычества"
римских богачей и божественных цезарей.
Несмотря на то что по всей Западной Европе и Северной Африке римская
имперская система лежала в руинах, никто не давал кредитов, не производил
предметов роскоши, а деньги были припрятаны до лучших времен -- традиция
цезарей продолжа-
лась в Константинополе. У нас уже был случай упомянуть две выдающиеся
фигуры среди поздних цезарей, Диоклетиана (284-- 305) и Константина Великого
(306--337). Именно Константину мир обязан тем, что столица Империи была
перенесена в Константинополь.
Уже в ранний период Империи сказалось невыгодное положение Рима как ее
центра из-за неумения римлян использовать морские пути. Разрушение Карфагена
и Коринфа погубило и мореплаванье на основных путях Средиземноморья. Для
народа, который не умел пользоваться морем, иметь административным центром
Рим означало, что каждый легион, каждый чиновник или правительственный указ
должны проехать пол-Италии на север, прежде чем повернуть на восток или на
запад. Как следствие почти все более энергичные императоры переносили свою
столицу в какой-нибудь из меньших, но более удобно расположенных городов.
Сирмий (на реке Сава), Милан, Лион и Никомедия (в Вифинии) были среди таких
вспомогательных столиц. Равенна, расположенная на севере Адриатики, стала
столицей последних римских императоров при Аларихе и Стилихоне.
Именно Константин Великий принял решение обосноваться на Босфоре и
перенести туда центр имперской власти. Мы уже обращали внимание на
существование такого городка, как Византии,-- Константин решил сделать его
своей новой столицей. Византии сыграл свою роль в истории интригана Гистиея,
он также отбросил от своих стен Филиппа Македонского. Если читатель
внимательно взглянет на нашу карту, он увидит, что в руках нескольких
выдающихся императоров как центр народа, обладающего сплоченностью,
единодушием и еще мореходным талантом (история, увы, не наделила византийцев
хотя бы одним из этих качеств), местоположение Константинополя исключительно
выгодно. Его галеры могли бы подниматься по течению рек в глубь России и
отрезать пути нашествия варваров. Все удобные торговые пути на восток
проходили через Константинополь, и при этом он сам был на выгодном
расстоянии, чтобы влиять на Месопотамию, Египет, Грецию и все более-менее
цивилизованные регионы мира в тот период. И даже при правлении неумелых и
бездарных императоров, при дезорганизованных общественных условиях обломок
Римской империи с центром в Константинополе смог продержаться еще почти
тысячу лет.
Константин Великий совершенно очевидно намеревался сделать его центром
неразделенной Империи. Но, учитывая способы передвижения той эпохи,
географические условия Европы и Западной Азии не способствовали
существованию единого центра управления. Если Рим был обращен лицом к Западу
вместо Востока и поэтому ему не удалось пройти за Евфрат,-- Константино-
поль, в свою очередь, оказался безнадежно далеко от Галлии. Ослабленная
средиземноморская цивилизация, поборовшись какое-то время за Италию,
проглядела растущую силу Запада и сосредоточилась лишь на том, что было
остатками старой империи Александра Македонского. Греческий язык,
остававшийся языком широких народных масс этого региона, вернул себе и
прежний государственный статус -- который, впрочем, и не был никогда
серьезно подорван официальным использованием латыни. Об этой "Восточной" или
Византийской империи принято говорить, как о продолжении римской традиции.
На деле же это более походило на возобновление традиций империи Александра.
Латинский язык не имел за собой той интеллектуальной мощи, не имел той
литературы и науки, которые бы делали его незаменимым для образованного
человека, чтобы таким образом утвердиться в своем превосходстве над
греческим. Ни один официальный язык не устоит в соперничестве с языком,
который может предложить преимущества великой литературы и энциклопедической
информации. Агрессивные языки должны приносить свои плоды, а плоды
греческого были несравнимо больше, чем плоды латыни. Восточная империя была
с самого момента разделения грекоязычной и являлась продолжением, пусть и
деградировавшим, эллинистической традиции. Ее интеллектуальным центром была
теперь не Греция, а Александрия. Ее духовная жизнь больше не была жизнью
свободно мысливших и открыто выражавших свои мысли граждан: Аристотеля из
Стагир и афинянина Платона. В Восточной империи тон задавали педантичные и
политически бессильные люди. Ее философия была высокопарным и бесплодным
бегством от реальности, а ее наука оказалась мертворожденной. И все же она
была греческой, а не латинской.
Мы видим, как на значительных территориях Западной империи изменилась и
продолжала изменяться латинская речь. В Галлии франки учились галльской
разновидности латыни и постепенно привыкали говорить на этом языке. В Италии
под влиянием германских пришельцев, лангобардов и готов, латынь
видоизменилась в различные итальянские диалекты. В Испании и Португалии
народная латынь стала испанским и португальским языками. Эта латынь, лежащая
в основе языков этих регионов, еще раз напоминает нам, насколько
незначительными численно были все эти франки, вандалы, авары, готы и
подобные им германоязычные пришельцы. Можно смело утверждать: то, что
произошло с Западной империей, было не столько завоеванием и вытеснением
одних народов другими, сколько политической и социальной революцией.
Латинскую в своей основе речь сохранили также округ Вале в южной
Швейцарии и кантон Граубюнден (ретороманский язык).
Что еще более примечательно -- в Дакии и Малой Мезии, значительная
часть которых к северу от Дуная стала современной Румынией (то есть
Романией), также сохранилась латинская речь, несмотря на то, что эти области
были поздно присоединены к Империи и рано утрачены.
В Британии латынь была сметена нашествием англов и саксов, их различные
диалекты были корнями, из которых впоследствии вырос английский язык.
Но в то время, когда разгром римской общественной и политической
структуры был полностью завершен, когда на востоке она была отброшена к
более старой и сильной эллинистической традиции, а на западе ее
раздробленные фрагменты начинали жить новой, своей собственной жизнью,--
единственное, что не погибло и продолжало расти,-- это традиция мировой
Империи Рима и верховной власти цезаря. Оторвавшись от реальности, легенда
получила полную свободу распространяться по свету. Представление о
величественном, умиротворяющем римском владычестве над миром -- теперь,
когда его нельзя было проверить на практике,-- постепенно овладело
воображением людей.
Еще со времен Александра мысль человека постоянно возвращалась к идее
политического единства всего человечества. Все эти своевольные вожди,
предводители и короли варваров, совершавшие набеги на угасавшую, но все еще
обширную империю, знали, что эти пространства объединил некий царь, более
могущественный, чем они. Более того, этот великий царь дал единый подлинный
закон всем своим народам. Они также были готовы поверить, что однажды
наступит время, и такой Цезарь, царь над царями, вернется, чтобы
восстановить свое прежнее главенство. Титул цезаря они почитали и завидовали
ему куда больше, чем своим собственным титулам.
История европейских наций с той поры -- это в значительной степени
история королей и авантюристов, выдававших себя за такого цезаря или
императора. Мы расскажем о некоторых из них в свое время. Сам же "цезаризм"
стал настолько всеобщим понятием, что мировая война 1914--1918 гг. свергла с
престола ни больше ни меньше как четырех цезарей -- германского и
австрийского кайзеров (цезарей), русского царя (снова цезарь) и еще одну
совершенно фантастическую фигуру -- болгарского царя. Французского
"императора" Наполеона III свергли раньше, в 1871 году.

x x x

* Книга шестая. ХРИСТИАНСТВО И ИСЛАМ *

Глава двадцать восьмая. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА И ПАДЕНИЕ ЗАПАДНОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

1. Иудея на рубеже христианской эры.
2. Учение Иисуса из Назарета. 3. Новые универсальные религии. 4.
Распятие Иисуса. 5. Доктрины, прибавленные к учению Иисуса. 6. Преследования
христиан. 7. Константин Великий.
8. Христианство становится официальной религией.
9. Как выглядела Европа к 500 г.
10. Христианство -- хранитель знаний.
11. Византийское искусство

1

Прежде чем говорить о христианстве, которое с этого момента начинает
играть важную роль в нашей истории и которое открыло людям глаза на новые
возможности общечеловеческого единства, нам следует вернуться назад на
несколько столетий и рассказать о том, как обстояли дела в Палестине и Сирии
-- странах, где эта религия возникла и сделала первые шаги. Это поможет нам
понять характерные особенности христианства.
Мы уже обсуждали основные факты, касающиеся истоков еврейской нации и
ее традиций, еврейской диаспоры, говорили об изначально неоднородном
происхождении евреев и о том, как у них постепенно складывалось
представление о едином справедливом Боге, правящем землей, который связан с
еврейским народом особым обещанием сохранить и прославить его. Это
представление, закрепленное в иудаизме, является любопытным сочетанием
широты теологических воззрений и ревностного этнического патриотизма. Иудеи
ждали своего особенного спасителя, Мессию, который должен был спасти
человечество, восстановив легендарную славу Давида и Соломона и поставив, в
конечном итоге, весь мир -- для его же блага -- под уверенный контроль
еврейского народа.
С уменьшением политического веса семитских народов после того, как
Карфаген ушел в небытие вслед за Тиром, а Испания ста-
ла римской провинцией, эта мечта только росла и крепла. Можно не
сомневаться, что финикийцы, рассеянные по Испании, Африке и всему
Средиземноморью, говорившие на языке, близкородственном еврейскому,
лишившись своих исконных политических прав, стали прозелитами иудаизма. Во
времена Мухаммеда были арабские племена, принявшие иудейскую веру, а в IX в.
н. э. в южной России жил тюркский народ -- хазары, которые также
исповедовали преимущественно иудаизм.
Иудаизм -- это возрождение политического идеала многих рассеянных,
утративших государственность народов, преимущественно семитских. Именно к
финикийцам, а также к вавилонским арамеям, влившимся в состав еврейского
народа, восходят финансовые и торговые традиции евреев. В результате этих
слияний и ассимиляции -- повсеместно по городам Римской империи и далеко за
ее пределами на восток -- торговали и процветали еврейские общины, сохраняя
тесную связь друг с другом благодаря одной Библии и единой религиозной и
образовательной организации. Основная часть еврейского народа никогда не
была в Иудее и не из Иудеи родом.
Эта взаимосвязь между иудейскими общинами давала им огромные финансовые
и политические преимущества. Они могли накапливать ресурсы, могли
мобилизовать, если понадобится, своих соплеменников, могли их и утихомирить.
Они никогда не отличались такой многочисленностью или цивилизованностью, как
греки, расселившиеся по всему античному миру, но зато им была присуща
солидарность и сплоченность одноплеменников и единоверцев. Грек враждовал с
греком, еврей всегда был готов помочь еврею. Куда бы ни направлялся еврей,
он везде встречал людей одной с ним веры и традиции. Он мог рассчитывать на
кров, стол, денежную поддержку или защиту в суде. И правители повсюду перед
лицом этой солидарности были вынуждены считаться с этим народом, как с
источником поддержки и кредита либо как источником неприятностей. Именно
поэтому евреи сохранились как отдельный народ, в то время как эллинизм, не
делая различий, нес свет всему человечеству.
Мы не можем детально пересказывать здесь историю той небольшой части
еврейства, которая продолжала жить в Иудее. Эти иудеи вернулись к своей
прежней неспокойной жизни, пытаясь обрести мир на перекрестке больших дорог.
В древние времена они были между Сирией и Ассирией на севере и Египтом на
юге. Теперь на севере у них были Селевкиды и Птолемеи на юге. Когда же ушли
Селевкиды, вместо них пришли римские легионы. Независимость Иудеи всегда
была чем-то относительным и даже спорным.
В "Иудейских древностях" и "Иудейской войне" Иосифа Флавия (37 -- ок.
100 н. э.), писателя скучного, многословного и раздражающе патриотичного,
читатель откроет для себя в деталях последовательность смены их правителей,
первосвященников, а также узнает о Маккавеях, Иродах и так далее. Они по
большей
части были правителями восточного типа, коварными, лживыми,
запятнанными кровью. Иерусалим трижды брали за этот период и дважды --
разрушали храм. Именно благодаря поддержке несравнимо более могущественной
диаспоры это маленькое государство не оказалось полностью стерто с лица
земли. Лишь в 70 г. н.э. Тит, приемный сын и наследник императора
Веспасиана, после длительной и упорной осады взял Иерусалим и разрушил и
город, и храм. Он сделал это, пытаясь уничтожить еврейство, но в
действительности только сделал его сильнее, лишив единственного уязвимого
места.
В продолжение всех пяти столетий войн и гражданских волнений, прошедших
от возвращения евреев из Вавилонского пленения и до разрушения Иерусалима,
евреи упорно сохраняли свои уникальные черты. Еврей твердо оставался
монотеистом, не желая знать других богов, кроме одного истинного Бога. В
Риме, как и в Иерусалиме, он мужественно выступал против поклонения
кому-либо из божественных цезарей. И как только мог, продолжал беречь свой
завет со своим Богом. Никакое рукотворное изображение нельзя было вносить в
Иерусалим -- даже римские штандарты с орлами приходилось оставлять за его
стенами.
Иудейская идеология за эти пять веков породила два расходящихся
течения. Крайней религиозностью и нетерпимостью ко всему чужому отличались,
если можно так выразиться, "праворадикальные" фарисеи. Их крайняя
ортодоксальность выражалась в придирчивом соблюдении мельчайших деталей
закона, воинствующем патриотизме и национальной исключительности. Иерусалим
однажды (170 г. до н. э.) оказался в руках Селевкидского правителя Антиоха
IV потому, что евреи не стали защищать его в день субботы, когда запрещена
всякая работа. По той причине, что иудеи не предприняли попытки в субботу
разрушить осадный вал, Иерусалим смог взять Помпеи Великий.
Этим ограничительным тенденциям противопоставляло себя другое, "левое"
течение в иудаизме, открытое эллинистическому влиянию, среди которого
наиболее заметными были саддукеи, не верившие в бессмертие души. Эти иудеи с
более широкими взглядами были настроены на смешение и ассимиляцию с греками
и эллинизированными народами, жившими рядом с ними. Они были готовы
принимать прозелитов и тем самым "делиться своим Богом и его обетованием с
остальным человечеством. Но что они приобретали в своем великодушии, то они
теряли в правоверности. Мы уже отмечали, что эллинизированные иудеи Египта
утратили еврейский язык и им пришлось переводить свою Библию на греческий.
В правление императора Тиберия в Иудее появился великий учитель,
который пришел для того, чтобы освободить напряжен-
ное осознание праведности и безусловной единственности Бога и
нравственного долга человека перед Богом, которые были силой правоверного
иудаизма, от примеси алчной национальной исключительности, с которой это
осознание парадоксально смешивалось в еврейском разуме. Это был Иисус из
Назарета -- скорее посеявший зерно христианства, чем основавший христиан
скую религию.
Почти единственными источниками, из которых мы можем получить сведения
о личности Иисуса, являются четыре Евангелия, которые уже существовали
спустя несколько десятилетий после его смерти, а также ссылки на
обстоятельства его жизни в посланиях ранних христианских проповедников.
Первые три Евангелия -- от Матфея, Марка и Луки -- многие ученые считают
происходящими от более ранних документов. Евангелие св. Иоанна намного
самобытнее, оно имеет сильную теологическую окраску эллинистического типа.
Библейская критика склонна расценивать Евангелие св. Марка как самое
достоверное из свидетельств о личности и подлинных словах Иисуса. Но все
четыре Евангелия единодушно показывают нам одну и ту же определенную
личность. Убедительность их изложения может иметь в основе лишь подлинные
события; в этом они сходны с ранними повествованиями о жизни Будды. Несмотря
на все их чудеса и невероятные домыслы, приходится признать: такой человек
действительно был, эту часть истории нельзя было придумать.
Личность Гаутамы Будды теперь почти неразличима, если пытаться
разглядеть ее в позолоченных идолах позднего буддизма, в сидящем со
скрещенными ногами изваянии. Возникает чувство, что и энергичный облик
Иисуса значительно искажен теми условностями и неправдоподобием, которые
неверно понятое благочестие наложило на его образ в современном христианском
искусстве. Иисус был учителем-бессребреником, странствовавшим по пустынной,
выжженной солнцем Иудее, жившим случайным подаянием; однако его всегда
изображают спокойным, аккуратно причесанным, в одежде без единого пятнышка,
в положении стоя и с какой-то неподвижностью в нем, словно бы он не ходил, а
скользил по воздуху. Этот налет неправдоподобия отдалил Иисуса от многих,
неспособных отделить суть евангельских событий от орнаментальных и не всегда
оправданных добавлений неразумных последователей.
Вполне может быть, что начальные части Евангелий также являются
прибавлениями подобного рода. Чудесные обстоятельства, предшествовавшие
рождению Иисуса, яркая звезда, указавшая путь мудрецам с востока, которые
пришли поклониться ему в его колыбели, избиение по приказу Ирода младенцев
мужского пола в Вифлееме, как следствие этих предзнаменований, бег
ство в Египет,-- многие авторитеты относят все это к подобным домыслам.
Они ничего не дают для понимания учения, но отнимают у него значительную
часть силы и воздействия, которые оно обретает, как только мы освобождаем
его от этих добавок. Таковы и противоречивые генеалогии, приводимые Матфеем
и Лукой, в которых делается попытка вывести род Иосифа, отца Иисуса,
напрямую от царя Давида, словно это может прибавить чести Иисусу или
кому-нибудь другому -- иметь своим предком такого человека. Включение этих
генеалогий тем более странно и бессмысленно, что согласно Евангелиям Иисус
вовсе и не сын Иосифа, а был чудесным образом зачат от Святого Духа.
Если мы отбросим все эти усложняющие прибавки, перед нами предстает
личность вполне человеческая -- искренняя и страстная, склонная к порывам
гнева, пришедшая с новым, простым и глубоким учением: с вестью о любящем
Боге Отце и пришествии Царства Небесного. Это был человек, обладавший
исключительным личным обаянием. Иисус притягивал последователей и наполнял
их души любовью и смелостью. Слабые и робкие воодушевлялись и исцелялись в
его присутствии. Но сам он, вероятно, не отличался крепостью сложения --
судя по тому, как быстро принесли ему смерть крестные муки. По преданию, он
потерял сознание, когда ему пришлось, как было заведено, нести свой крест на
лобное место. Когда Иисус начал учить, ему было около тридцати лет. Три года
он ходил по стране, проповедуя свое учение, а затем пришел в Иерусалим и был
обвинен в том, что пытается установить в Иудее какое-то неслыханное царство.
По этому обвинению он был приговорен к смерти и распят вместе с двумя
разбойниками. Задолго до того, как умерли эти двое, закончились и его
страдания.
Теперь это очевидно, что Евангелия лишь с очень большой оговоркой
подтверждают основную часть богословских суждений, которые составляют
доктрину христианства. Читатель сам может убедиться в том, что в этих книгах
не содержится явного утверждения некоторых доктрин, которые христианские
проповедники всех конфессий считают отправной точкой для спасения. В
Евангелиях они могут найти только косвенную и иносказательную поддержку.
Кроме нескольких спорных мест, сложно найти в Евангелиях слова,
действительно принадлежащие Иисусу, в которых он излагал бы учение об
искуплении и требовал от своих последователей участия в каких-либо ритуалах
и жертвоприношениях или иных формах священнического служения.
Мы вскоре увидим, как спустя некоторое время христианство оказалось
раздираемо на части спорами о природе Троицы. Но нет достоверных
свидетельств, что апостолы Иисуса были знакомы с этой доктриной. Не
претендовал Иисус и на то, чтобы назы-
ваться "Христом", или не считал свою причастность божественной природе
тем, чему следует придавать первостепенное значение. Поражает его повеление
ученикам (Мф. 16:20): "Тогда (Иисус) запретил ученикам Своим, чтобы никому
не сказывали, что Он есть Иисус Христос". Сложно понять это запрещение, если
предположить, что он считал этот факт основополагающим для спасения.
Соблюдение иудейской субботы, перенесенное на воскресенье --
митраистский день Солнца,-- является важной чертой многих христианских
обрядов. Но Иисус намеренно нарушил это правило и сказал, что не человек для
субботы, а суббота для человека. Он не сказал ни слова о почитании своей
матери Марии в облике Исиды, Царицы Небесной. Многому из того, что является
непременным атрибутом христианства в поклонении и обряде, он не придавал
значения. Некоторые скептично настроенные авторы даже заявляют опрометчиво,
что Иисуса вообще нельзя назвать христианином. Чтобы пролить свет на эти
бросающиеся в глаза расхождения с его учением, читателю следует обратиться к
своим собственным религиозным ориентирам. Здесь мы просто напоминаем про эти
неувязки в связи с теми трудностями, которые из них вытекают, но нам незачем
подробно распространяться об этом.
Совершенно очевидна первостепенная значимость, которую Иисус придавал
учению о том, что он называл Царством Небесным, и его сравнительная
незначительность в обряде и доктрине большинства христианских церквей.
Это учение о Царстве Небесном, которое было основным для Иисуса и
которому отведена столь малая роль в христианских верованиях,-- безусловно,
одно из наиболее революционных учений, которые когда-либо затрагивали и
изменяли человеческое сознание. Неудивительно, что мир в то время оказался
не в состоянии раскрыть подлинное его значение и в испуге отшатнулся от
него, почувствовав в нем небывалый вызов устоявшимся обычаям и институтам
человечества. И стоит ли удивляться тому, что ученики и новообращенные,
будучи не в силах побороть этот страх перед новым, вернулись впоследствии к
знакомым представлениям о храме и алтаре, жреце и магии, свирепом божестве и
жертвоприношении и продолжили жить по старинке, ненавистью и выгодой,
соперничеством и гордыней. Ибо учение о Царстве Небесном в том виде, в каком
его преподал Иисус, было не более и не менее, как решительным и
бескомпромиссным приказом полностью изменить и очистить жизнь нашего
борющегося рода, очиститься снаружи и изнутри. Чтобы познакомиться с тем,
что сохранилось от этого мощного учения, читателю следует обратиться к
Евангелиям; здесь же мы сосредоточимся лишь на том потрясении, которое
вызвало это учение в мире устоявшихся идей.
Иудеи были убеждены, что Бог, единый Бог всего мира, был праведным, но
они видели в нем также торговца, заключившего с их праотцем Авраамом сделку
-- и очень выгодную для них сделку -- о том, что он в конечном итоге
приведет их к мировому господству. Какое разочарование и злобу вызывали,
должно быть, у них слова Иисуса, отвергающие то, что казалось им
гарантированным. Бог, учил он, не торгуется, и не будет ни избранного
народа, ни любимцев в Царстве Небесном. Бог -- это любящий отец для всех
живущих, и он так же не оказывает никому предпочтения, как не делает этого
солнце, одинаково сияющее всем. И все люди братья -- будь то грешники или
возлюбленные сыновья -- для этого божественного отца. В притче о милосердном
самарянине Иисус обличил природную склонность каждого из нас превозносить
свой народ и преуменьшать праведность другой веры и другой расы. Своей
притчей о работниках он отверг самовольные притязания евреев на обладание
неким исключительным правом на Бога. Со всеми, кого Бог принимает в свое
царство, учил Иисус, он обращается равно, потому что его щедрость не знает
границ. Но с каждого из нас, как следует из притч о зарытом таланте и о двух
лептах вдовы, он спросит сполна. В Царстве Небесном не знают привилегий, не
дают отсрочек и не принимают оправданий.
Но не только ревностный племенной патриотизм иудеев был задет словами
Иисуса. Они не менее рьяно охраняли и семейные традиции, а Иисус учил, что
все косные запреты патриархальной семьи будут сметены великим потоком
божественной любви. Все Небесное Царство должно стать единой семьей своих
последователей. Мы читаем (Мф. 12:46--50):