Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

последователями ислама. Последний же приравнивает мусульманина-негра к
халифу. Возможно, эти слова нельзя назвать настолько же проникновенными, как
слова Иисуса из Назарета, но они также помогли установить в мире традицию
достоинства и равенства в отношениях между людьми, они дышат величием, и,
самое главное, они человечны и осуществимы в повседневной жизни. Они создали
общество, более свободное от повсеместных в те времена жестокости и
социального угнетения, чем любое из прежних обществ в мире.
"О люди! Внемлите моим словам, ибо не знаю, буду ли я с вами и в
следующем году. Ваши жизни и достояние ваше да будут священны меж вами и
неприкосновенны до конца времен.
Господь уготовал каждому из людей долю в его наследии; и завет этот
неподвластен прихотям наследников.
Ребенок да принадлежит его родителю; а нарушитель брачных уз да будет
побит камнями.
Тот же, кто лжесвидетельствует против своего отца, или против своего
господина, да падет на него проклятие Бога, ангелов и всех людей.
О люди! Ваше право -- на жен ваших, и у них есть право на вас. Требуйте
от них, да не оскверняли ложе ваше и избегали непристойного. Если они не
воздержатся -- в вашей власти заточить их в отдельном помещении и бить их
плетью, но без жестокости. Но если они воздерживаются, тогда одевайте их и
питайте их, как подобает. И обращайтесь с ними хорошо, ибо они при вас, как
пленницы и невольницы; вы взяли их по закону Бога и обладаете ими по слову
Бога.
А с рабами вашими -- смотрите, чтобы вам питать их той же пищей, что
едите сами, и одевать в то же, что носите сами. И если провинятся виной,
которую вы не пожелаете простить, тогда продайте их, ибо они -- слуги
Господу, и да не будут мучимы.
О люди! Внимайте речам моим и постигайте слова мои. Знайте же, что
мусульманин -- брат мусульманину, и все мусульмане -- равны как братья".
Это настоятельное требование добросердечия и почтительности в
повседневном обиходе -- одно из главных достоинств ислама, но далеко не
единственное. Не менее важен и тот бескомпромиссный монотеизм, свободный от
какой-либо национальной ограниченности иудаизма, на котором настаивает
Коран. Ислам с самых своих истоков был неуязвим для любых теологических
нагромождений, которые разделили и запутали христианство, скрыв под собой
дух Иисуса. И третий источник силы ислама заключался в том, что в Коране
тщательно и в деталях было прописано, как следует молиться и совершать
обряды. Сюда следует отнести и ясное указание на то, что особое значение,
придаваемое Мекке,-- не более чем условность. В центре акта богослужения был
и до сего дня остается сам правоверный. Никакой лазейки не было оставлено,
чтобы освященный жрец прежнего образца мог проникнуть в эту новую веру. Это
была не просто новая вера, новая пророческая религия, подобная религии
Иисуса во времена Иисуса или же религии Гаутамы при его жизни. Она была
утверждена так, чтобы остаться таковой и по сей день. Ислам до сего дня
имеет множество богословов, учителей и проповедников, но он не имеет жрецов.
Ранний ислам переполнял дух доброты, щедрости и братства. Вдобавок это
была простая религия, в которой не было ничего недоступного пониманию. Ей
было присуще рыцарское благородство пустыни, и она прямо обращалась к самым
непосредственным чувствам, присущим каждому человеку. Против новой веры
выступили иудаизм, который воздвиг вокруг Бога непреодолимую для людей
других народов стену; христианство, которое тогда только и занималось, что
рассуждало о тонкостях доктрины и преследовало ереси, сути которых простой
человек не в силах был уразуметь. Против ислама был и маздаизм, культ
магов-зороастрийцев, добившихся распятия Мани.
Большинство людей, которые откликнулись на призыв ислама, не слишком
волновало, был Мухаммед святым или нет, совершал ли он сомнительные поступки
или был безупречен. Их привлекло то, что его Бог, Аллах, пройдя проверку в
их сердцах, действительно оказался Богом праведности. В искренности сердца
приняв веру Мухаммеда, люди увидели перед собой широкую и ясную дорогу в
мире неопределенности, предательства и нестерпимых раздоров, которая вела их
к постоянно растуще-
му братству всех достойных людей мира, к раю не бесконечных
славословий, в котором все почетные места будут заняты святыми, жрецами и
помазанниками-царями, но к раю, где все будут равны, в том числе и в
понятных для простого человека наслаждениях. Не прибегая к помощи
двусмысленного символизма, без таинственной полутьмы алтарей и речитативов
жрецов, Мухаммед смог донести эти неотразимые идеи до сердец людей.

5

Подлинным воплощением духа ислама был не Мухаммед, но его ближайший
друг и сподвижник Абу Бекр. Можно не сомневаться, что если Мухаммед был умом
и воображением первоначального ислама, Абу Бекр был его совестью и волей. На
протяжении того времени, когда они вместе утверждали новую веру, часто
выходило так, что Мухаммед лишь изрекал истину, но именно Абу Бекр верил в
эту истину. Когда Мухаммед колебался, Абу Бекр был ему опорой. Абу Бекр был
человеком, не ведавшим сомнений, его вера, словно меч, также неотвратимо
изменяла мир, как это делало слово пророка. Невероятно, чтобы Абу Бекр
поступился своей верой перед мелкими божками Мекки, и он обошелся бы без
вдохновения свыше, чтобы внести ясность в свою личную жизнь. Когда на
одиннадцатом году хиджры (632) пророк занемог от лихорадки и умер, Абу Бекр
стал его преемником -- халифом и правителем своего народа (араб, "халифа" --
заместитель, преемник). Именно нерушимая вера Абу Бекра в праведность Аллаха
не допустила раскола между Меккой и Мединой и подавила начавшийся бунт среди
бедуинов, недовольных введением налогов. Именно Абу Бекр возглавил первый
большой военный поход арабов -- на Сирию, что намеревался сделать еще
пророк, не доживший до этого времени. И затем Абу Бекр, обладавший верой,
которая движет горами, столь же простосердечно решил осуществить завоевание
всего мира для Аллаха войском из трех-четырех тысяч арабов и в полном
соответствии с теми посланиями, которые пророк отправил из Медины правителям
великих держав мира.
И ему почти удалось добиться задуманного. Если бы ислам имел в своем
распоряжении несколько способных и более молодых людей, которые могли бы
продолжить его начинание -- людей того же склада, что и Абу Бекр,-- его
замысел непременно осуществился бы. Этот замысел был близок к осуществлению,
потому что Аравия стала теперь средоточием веры и воли и потому что нигде в
мире, вплоть до рубежей Китая, разве что в степях России и Туркестана, не
было больше подобного сообщества
свободных духом людей, предводители и правители которых черпали бы силу
в подлинной, искренней вере. Лучшие годы Ираклия, победителя Хосрова II,
давно миновали, он страдал от водянки, а его империя была истощена долгой
войной с персами. Среди разноликого множества народов, которыми он правил,
мало кого волновало, жив их император или уже умер. Персия же скатилась до
низшего уровня деградации правящей династии. Отцеубийца Кавад II умер,
процарствовав всего несколько месяцев, и последовавшая затем серия
династических интриг ослабила государство.
Война между Персией и Византийской империей на момент, когда началось
правление Абу Бекра, завершена была только формально. Обе враждующие стороны
активно использовали арабских легионеров. По всей Сирии были разбросаны
города и селения крещеных арабов, которые демонстрировали лишь видимость
верности Константинополю. За перемещениями персидских войск между
Месопотамией и пустыней внимательно наблюдал арабский князек, столицей
которого была Хира. Арабское влияние было сильно в Дамаске, где знатные
арабы-христиане охотно читали и заучивали последние новинки поэзии из
пустыни. Таким образом, под рукой у ислама был значительный и готовый к
употреблению материал.
Начавшиеся военные кампании оказались среди самых замечательных в
мировой истории. Аравия внезапно открылась миру как колыбель множества
одаренных людей. Имя Халида, словно яркая звезда, выделяется в созвездии
талантливых и преданных исламу полководцев. Во всех сражениях, в которых
участвовал Халид, он всегда выходил победителем, а когда по причине зависти
второго халифа, Омара, он был несправедливо лишен прежнего положения, то не
стал поднимать шум и с прежней самоотверженностью продолжал служить Аллаху,
став подчиненным тех, кем прежде командовал.
Арабские армии нанесли одновременно два удара: по византийской Сирии и
по персидскому приграничному городу Хире. Они предлагали на выбор три
альтернативы: или платите дань, или признайте истинного Бога и
присоединяйтесь к нам, или умрите. Им навстречу выходили армии,
многочисленные и обученные, но лишенные того духа, который двигал арабами, и
мусульмане разбивали эти армии. Нигде арабам не приходилось встречаться с
сопротивлением народа. Населению многолюдных земледельческих областей
Месопотамии было безразлично, будут ли они платить налоги Византию,
Персеполю или Медине. И если сравнить эти два правления, арабское и
персидское, то арабы -- арабы своих великих лет -- были, бесспорно, лучшими
правителями, более справедливыми и более милосердными.
Арабы-христиане с готовностью переходили на сторону пришельцев, так же
поступали и многие иудеи. Как ранее на Западе, так теперь и на Востоке
иноземное вторжение превратилось в социальную революцию. Но здесь произошла
также и религиозная революция, которая принесла с собой новую и ощутимую
духовную энергию.
Именно Халид дал решающее сражение (636) армии Ираклия на берегах
Ярмука, притока Иордана. Легионы, как обычно, выступили без надлежащей
кавалерийской поддержки; тщетно призрак Красса витал над Востоком эти семь
столетий. Имперские армии всецело полагались на вспомогательную конницу,
набранную из арабов-христиан, а те сразу же переметнулись к мусульманам, как
только армии сблизились. Наступление византийской армии превратили в пышную
процессию священнослужителей, освященных знамен, икон и священных реликвий,
сопровождаемую пением монахов. Но реликвии не помогли, а пение оказалось
малоубедительным. У арабов шейхи и эмиры взывали к своим войскам, а
пронзительные голоса расположившихся сзади женщин, по древнему арабскому
обычаю, подбадривали своих мужчин. Ряды мусульман были полны истово
верующими в то, что впереди их ждет или победа, или рай. В исходе сражения
не приходилось сомневаться, особенно после измены нерегулярной конницы
византийцев. Попытка отвести войска превратилась в беспорядочное бегство,
закончившееся беспощадной резней. Византийской армии пришлось к тому же
сражаться спиной к реке, которая оказалась запружена телами убитых.
После этого Ираклий был вынужден постепенно сдать всю Сирию, которую он
еще недавно отвоевал у персов, своим новым противникам. Вскоре пал и Дамаск,
а годом позднее мусульмане вступили в Антиохию. На какое-то время им
пришлось снова оставить ее, уступив последнему усилию Константинополя, но
вскоре они легко вернули ее под предводительством Халида.
В это же время на востоке после быстрого первоначального успеха,
который арабы получили у Хиры, сопротивление персов стало более упорным.
Династическая борьба в Персии, наконец, прекратилась с появлением нового
Царя царей. Кроме того, у персов также был свой выдающийся полководец --
Рустам. В 637 г. он решил дать арабам сражение у Кадисии. Его армия
представляла собой собрание разноплеменных отрядов, подобное тому, которое
Дарий повел во Фракию или которое Александр разгромил у Исса. У Рустама так
же было тридцать три боевых слона, и он сидел на золотом троне позади
персидских порядков, наблюдая за битвой,-- как и предводитель персов тысячу
лет назад у Геллеспонта и Саламина.
Битва продолжалась три дня. Первые два дня начинались с атаки арабов,
но персидская армия удерживала свои позиции, пока не наступала ночь, а с ней
и временное перемирие. На третий день арабы получили подкрепление, а к
вечеру персы предприняли попытку завершить сражение, направив на ряды арабов
своих боевых слонов. Поначалу огромные животные сметали все на своем пути,
но затем один из них был ранен и начал в слепой ярости метаться между двумя
армиями. Его паника сказалась и на остальных слонах. На какое-то время обе
армии застыли в ошеломлении, наблюдая в красном свете заката за отчаянными
усилиями ревущих чудовищ вырваться из ощетинившегося пиками кольца людей. По
чистой случайности им удалось прорвать персидские, а не арабские порядки, и
арабы воспользовались всеобщей сумятицей и набросились на персов. Наступала
ночь, но в этот раз армии не разошлись по разные стороны. Всю ночь арабы во
имя Аллаха били и преследовали бегущих персов. Рассвет застал остатки
разгромленного войска Рустама вдалеке от поля боя. Путь бегства был отмечен
брошенным оружием, оставленными повозками, умирающими и уже мертвыми. Не
уцелел и помост с золотым троном, а сам убитый Рустам лежал в груде мертвых
тел...
В 634 г. Абу Бекр умер, и вместо него халифом стал Омар, соратник и
зять пророка. Именно ко времени Омара (634--644) относятся главные
завоевания мусульман. Византийская империя была полностью вытеснена из
Сирии, правда, у Таврских гор натиск мусульман удалось остановить. Армения
была опустошена, была завоевана вся Месопотамия, а также и Персия за
Междуречьем. Египет почти без сопротивления перешел от греков к арабам. За
несколько лет семиты, во имя Бога и его пророка, вернули себе почти все
владения, которые арии-персы отобрали у них почти тысячу лет назад. Почти
сразу же сдался Иерусалим, не доводя дело до осады и заключив соглашение с
арабами. Истинный Крест, который увозили персы с десяток лет назад и который
восстановил на прежнем месте Ираклий, снова оказался вне власти христиан. К
христианам проявили терпимость, ограничившись только подушным налогом. Им
оставили все их церкви и все реликвии.
Иерусалим поставил своеобразные условия своей сдачи. Город соглашался
признать своим победителем только халифа Омара лично. До того халиф не
покидал Медины, собирая армии и посвятив себя общему руководству
мусульманской экспансии. Он прибыл в Иерусалим (638), и обстоятельства его
прибытия как нельзя более красноречиво показывают, что энергия и простота
изначального ислама постепенно сходили на нет по мере успехов правоверных.
Омар проделал путешествие длиной в шестьсот миль только с одним спутником,
верхом на верблюде. С собой он
взял мешок ячменя, еще один с финиками, бурдюк с водой и деревянное
блюдо -- такой была вся его поклажа, с которой он отправился в это
путешествие. У городской черты халифа встретили главные его соратники,
успевшие нарядиться в роскошные шелковые одеяния, на лошадях с богато
отделанной сбруей. Старик, не ожидавший подобной встречи, пришел в ярость.
Он соскочил с седла и, выкрикивая ругательства, стал швырять в богатые
одеяния новоявленной знати комья грязи и камни. Зачем они так вырядились,
кричал он,-- чтобы унизить его? Где его воины? Где его неприхотливые
бедуины? Он не позволит этим павлинам сопровождать его в город.
Халиф Омар проследовал дальше со своим спутником, а щеголеватым эмирам
ничего не оставалось, как ехать за ним поодаль -- подальше от его гнева и
его камней. В одиночестве Омар направился на встречу с патриархом
Иерусалима, который, по всей видимости, принял управление городом после
отступления византийских правителей. С патриархом они поладили, тот провел
его по Святым местам, и Омар, несколько поостыв, лишь отпускал едкие шутки в
адрес своих не в меру великолепных последователей.
Не менее показательно в отношении тенденций того времени и письмо
Омара, в котором он приказывал одному из наместников, который построил
дворец в Куфе, сравнять его с землей.
"Мне стало известно,-- писал он,-- что ты выстроил для себя дворец в
подражание Хосрову и даже поставил там врата, которые однажды были его.
Поставишь ли ты также стражу и привратников по примеру Хосрова? Отдалишься
ли от остальных правоверных, перестанешь ли принимать нуждающихся? Не
задумал ли ты отделиться от обычаев нашего Пророка и окружить себя такой же
пышностью, как те персидские правители, чтобы отправиться вслед за ними
прямиком в ад?"
Абу Бекр и Омар I -- две самые примечательные фигуры в истории ислама.
Рамки нашего очерка не позволяют нам рассказать о тех войнах, в результате
которых за сто двадцать пять лет ислам распространился от Инда до Атлантики
и Испании и от Кашгара, на границе с Китаем, до Верхнего Египта.
Исламу удалось взять верх потому, что это был наилучший общественный и
политический порядок, который могло предложить то время. Ислам взял верх
потому, что повсюду он встречал народы, погруженные в политическую апатию,--
ограбленные, угнетенные, необразованные и неорганизованные народы, а так-
Цитируется по "Всемирной истории" Гельмольта.
же эгоистичных и невежественных правителей или наместников, которые
утратили всякую связь со своим народом. Ислам был тогда самой свободной,
чистой и еще не затертой политической идеей из всех, что знал до того мир. и
эта идея могла предложить лучшие условия широким массам людей, чем
какая-либо другая. Финансовая и рабовладельческая система Римской империи,
литературная, культурная и общественная традиция Европы пришли в полный
упадок и развалились еще до возникновения ислама. Только когда человечество
разуверилось в искренности носителей исламской идеологии, ислам стал
приходить в упадок.
Значительная часть его энергии была истрачена на завоевание и
ассимиляцию Персии и Туркестана. Его наиболее мощный напор был направлен на
север от Персии и на запад от Египта. Если бы ислам сосредоточил свою
первоначальную энергию на Византийской империи, можно не сомневаться, что к
VIII в. арабы взяли бы Константинополь и прошли через Византийскую империю в
Европу так же легко, как они достигли Памира. Халиф Муавия, правда, осаждал
столицу империи семь лет (672-- 678), и Сулейман -- в 717 и 718 гг. Однако
этот натиск не был постоянным, и на протяжении трех -- четырех столетий
Византийская империя оставалась последним бастионом на пути ислама в Европу.
Ислам, несомненно, нашел бы в недавно христианизированных или все еще
языческих аварах, болгарах, сербах, славянах и саксах таких же
новообращенных, готовых примкнуть к воинству ислама, какими оказались тюрки
Центральной Азии. Но вместо того чтобы всерьез взяться за Константинополь,
он впервые появился в Европе окольным путем, через Африку и Испанию. И лишь
во Франции, оказавшись на огромном расстоянии от Аравии, способной оказать
ему поддержку, ислам столкнулся с силой, достаточно мощной, чтобы остановить
его продвижение.
С самых первых дней новой империи в ней главенствовала бедуинская знать
Мекки. Абу Бекра провозгласили первым халифом на традиционном сходе в Мекке,
так же второго и третьего халифов, Омара I и Османа. Но все трое были
мекканцами из почтенных семей. Они не были людьми Медины. И хотя Абу Бекр и
Омар были людьми поразительного прямодушия и порядочности, Осман отличался
гораздо более низкой натурой. Это был уже вполне знакомый в истории тип
венценосца, который осуществлял завоевания не для Аллаха, а для Аравии, и в
особенности для Мекки, а если быть совсем точным, то для себя и для
мекканцев из своей семьи -- Омейядов. Этот почтенный человек был готов
стоять горой за свою страну, за свой город и за "своих людей". Он не был из
числа ранних приверженцев Мухаммеда, как первые двое халифов. Осман примкнул
к пророку из чисто политических соображений, увидев в этом прямую для себя
вы-
году. После него халиф перестал быть невиданным прежде пламенным
вождем, предводителем правоверных, но стал просто одним из восточных
монархов, которых много было до и будет после него. Он был достаточно
хорошим монархом, по восточным меркам, но не более.
Правление и смерть Османа со всей очевидностью выявили последствия
слабых сторон Мухаммеда, так же как жизни Абу Бекра и Омара стали
свидетельством божественного пламени, которое было в его учении. Мухаммед
проявлял склонность к компромиссам там, где Абу Бекр выказал бы твердость.
Ненасытность, свойственная аристократии,-- новый элемент во внутриарабских
отношениях, появившийся при Османе,-- был одним из плодов политических
методов пророка, искавшего компромисс с мекканской верхушкой. И то
наследство, которое он оставил после себя в виде беспечно подбираемого
гарема, сложностей и зависти в отношениях между аристократическими семьями,
что отражалось на делах мусульман на протяжении правления первых двух
халифов, теперь выступило на первый план. Али, который был племянником,
приемным сыном и зятем пророка -- он был мужем его дочери Фатимы,-- счел
себя вправе стать законным халифом. Его притязания были поддержаны
недовольными из Медины и теми мекканскими семьями, которые соперничали и с
ревностью следили за возвышением Омейядов. Но Айша, любимая жена пророка,
всегда ревновала к Фатиме и недолюбливала Али. Она встала на сторону
Османа... Прекрасное начало истории ислама внезапно опустилось до уровня
отвратительного соперничества и стычек вдов и наследников.
В 656г. Османа, уже восьмидесятилетнего старика, толпа забросала
камнями на улицах Медины, затем гналась за ним до самого его дома и убила, и
Али, наконец, стал халифом, чтобы самому в свою очередь пасть от рук убийцы
(661). В одном из сражений этой гражданской войны Айша, уже пожилая, но все
такая же неугомонная дама, отличилась тем, что сама, верхом на верблюде,
повела за собой воинственно настроенную толпу. В конечном итоге она
оказалась в руках у неприятеля, но с ней обошлись вполне милосердно.
Пока армии ислама триумфально продолжали свое завоевание мира,
неурядицы гражданской войны подтачивали самую его основу. Что значило
мировое правление Аллаха в глазах Айши, когда у нее была возможность взять
верх над ненавистной Фатимой? И какая выгода была Омейядам и рьяным
сторонникам Али в объединении человечества, когда они всецело были поглощены
своей враждой, где ставкой была верховная власть халифа? Исламский мир
раздирался на части этой злобой, ненасытным желанием власти и непреодолимой
глупостью кучки мужчин и женщин в Медине.
Но не менее значительная группа, сунниты, с которыми беспристрастному
читателю трудно не согласиться, отвергают это странное прибавление к
простому учению Мухаммеда. Насколько мы можем судить, Али был совершенно
заурядной личностью.
Наблюдать за тем, как этот раскол растаптывал прекрасные начала
ислама,-- все равно что листать историю болезни со случаем размягчения
мозга. В нашем распоряжении многочисленная литература на эту тему, из
которой мы узнаем, как Хасан, сын Али, был отравлен своей женой и как был
убит его брат Хусейн. Мы не можем не упомянуть о них здесь, потому что для
значительной части человечества они являются предметом страстных переживаний
и не менее горячей взаимной вражды: это два главных шиитских мученика. По
ходу этого конфликта старая Кааба в Мекке была сожжена, и это, естественно,
послужило отправной точкой бесконечным пререканиям, стоит ли ее отстраивать
в точности как прежде, или же в более величественных формах.
Какое-то время после смерти Али род Омейядов сохранял за собой
верховенство и почти столетие давал правителей исламу (661-750).
Несколько лет ислам бесспорно главенствовал в Восточном
Средиземноморье, и в 669 г., а затем в 674г., в период, когда правил первый
великий омейядский халиф Муавия (661--680), арабы предприняли две атаки на
Константинополь с моря. Это были именно морские атаки, поскольку исламу,
пока он оставался под верховенством арабов, ни разу не удавалось преодолеть
Тавре кие горы -- барьер, отделявший византийскую Малую Азию от
мусульманских владений. В этот же период арабы все дальше продвигали свои
завоевания в Центральной Азии. В то время как на своей родине ислам уже
приходил в упадок, ему удавалось приобретать огромные армии новых
последователей и пробуждать единый дух среди прежде разделенных и не имевших
общей цели тюркских народов. Медина больше не могла оставаться центром
обширных инициатив ислама в Азии, Африке и Средиземноморье, поэтому столицей
омейядских халифов стал Дамаск.
Наиболее заметными из них -- в тот период, когда разошлись тучи
династических интриг,-- были Абд аль-Малик (685--705) и Валид I (705--714),
при которых династия Омейядов достигла вершины своего успеха. Западные
рубежи халифата теперь достигали Пиренеев, в то время как восточные владения
халифа граничили с Китаем. Сын Валида Сулейман (715) повторно повел
мусульман на Константинополь. Планы захвата столицы Византийской империи
вынашивались еще его отцом. Как и при халифе Муавии за полстолетия до того,
арабы напали с моря, поскольку Малая Азия по-прежнему оставалась
недоступной. Корабли для этого похода набирались преимущественно в Египте.
Однако византийский император, узурпатор Лев III Исавр, проявил
невиданную находчивость и упорство в обороне. Он сжег большинство кораблей