Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

заготовлена некая смелая речь об измене, но, когда он увидел, что места
пятерых его противников пусты, он пришел в замешательство; сбитый с толку,
он говорил короткими бессвязными предложениями. Он узнал, что противники его
покинули Вестминстер и укрылись в городе Лондоне, который обладал
муниципальной автономией. Лондон выступил против короля. Неделей позже те же
самые пять членов палаты общин с триумфом возвратились в парламент в
Вестминстере под охраной отрядов лондонского ополчения; король, во избежание
скандала и проявления враждебности, покинул Уайтхолл и отправился в Виндзор.
Обе стороны стали открыто готовиться к войне.
Традиционно главнокомандующим армии был король, и солдаты привыкли
повиноваться королю. У парламента же были более значительные ресурсы. Утром
сумрачного и ветреного августовского дня 1642 г. король поднял в Ноттингеме
свое знамя.
Последовала длительная и упорная гражданская война. Король удерживал
Оксфорд, а парламент -- Лондон. Успех сопутствовал то одной стороне, то
другой, но король никак не мог захватить Лондон, а парламент не мог
захватить Оксфорд. Каждый из противников был ослаблен умеренными
сторонниками, которые "не хотели заходить слишком далеко".
Среди парламентских командующих появился некий Оливер Кромвель
(1599--1658), который организовал небольшой отряд конницы и поднялся до
генеральской должности. Лорд Уорвик, его современник, характеризует его как
простого человека в суконном костюме, "который пошил неумелый деревенский
портной". Он был не просто боевым солдатом, он был военным организатором; он
имел представление о низких боевых качествах многих подразделений армии
парламента и решил исправить положение. На стороне роялистов была живописная
традиция рыцарства и верности; парламент представлял собой новое и трудное
предприятие -- без каких-либо подобных традиций. "Ваши войска, в большинстве
своем, это старые хилые слуги и трактирщики,-- сказал Кромвель.-- Вы что,
думаете, что боевой дух этих низменных и слабых обывателей когда-либо сможет
противостоять джентльменам, у которых есть честь, бесстрашие и решимость?"
Но в мире существует нечто посильнее живописного рыцарства. Это --
религиозный энтузиазм. Поэтому Кромвель решил организовать "религиозный"
полк. В нем должны быть серьез-
ные, ревностные и непьющие люди. И ко всему прочему, это должны быть
люди непреклонных убеждений. Он отвергал какие-либо социальные традиции и
набирал своих офицеров из всех сословий. "Пусть лучше у меня будет простой,
плохо одетый капитан, который знает, за что воюет и предан тому, что он
знает, чем то, что называется дворянином и ничем больше не является".
Вскоре Англия узнала, что на ее территории появились новые войска --
конница Кромвеля, или "железнобокие", в которых высокие командные должности
занимали бывшие лакеи, ломовые извозчики и капитаны кораблей, бок о бок с
людьми семейными. Эти войска стали моделью, по которой парламент стремился
реорганизовать всю свою армию. "Железнобокие" составляли основу "новой
модели". Эти люди гнали роялистов от Марстон-Мура до Нейзби. И наконец
король стал пленником в руках парламента.
Делались последние попытки прийти к такому соглашению, когда король мог
бы остаться номинальным правителем, но Карл был человеком, обреченным на
трагические разногласия -- он постоянно плел интриги, он был "настолько
нечестным, что ему нельзя было доверять". Англичане медленно приближались к
ситуации, прежде невиданной в мировой истории, когда монарха собирались
судить за измену собственному народу и вынести приговор.
Большинство революций, как и Английская революция, вызваны
злоупотреблениями правителя и применением силы и жесткости сверх положенного
законом; и большинство революций тяготеют в конце к еще большему насилию,
чем было проявлено при первоначальном конфликте. Английская революция не
была исключением. Англичане по своей природе -- склонные к компромиссу и
даже нерешительные люди, и, возможно, значительное большинство их все еще
хотело, чтобы король оставался королем, а народ был свободным, чтобы волки и
овцы стали братьями и жили свободно и мирно. Но армия "новой модели" не
могла дать задний ход. Если бы король возвратился, то никто не пожалел бы
этих лакеев и трактирщиков, которые победили королевское дворянство. Когда
парламент начал переговоры с этим коронованным интриганом, вмешалась армия
"новой модели". Полковник Прайд изгнал из палаты общин восемьдесят ее
членов, которые выступали в поддержку короля, а оставшаяся часть,
"охвостье", не имевшая права издавать законы, отдала короля под суд.
Король и в самом деле был уже обречен. Палата лордов отвергла
постановление о суде над королем, и тогда "охвостье" (остатки Долгого
парламента) провозгласило, что "народ есть, согласно воле Божьей, источником
всей справедливой власти" и что "палата общин Англии... обладает всей
верховной властью в нашей стране", и -- полагая, что оно является
представителем все-
го народа -- дало ход судебному разбирательству. Короля осудили как
"тирана, предателя, убийцу и врага собственной страны". Январским утром 1649
г. его вывели на эшафот, сооруженный под окнами его собственного банкетного
зала в Уайтхолле. Там ему и отрубили голову. Он умер с набожностью и
благородной жалостью к себе -- через восемь лет после казни Страффорда и
через шесть с половиной лет опустошительной гражданской войны, вспыхнувшей
почти исключительно из-за его собственного беззакония.
Парламент действительно сотворил нечто великое и ужасное. Ни о чем
подобном в мире не слыхивали. Короли довольно часто убивали друг друга;
убийство родителей, братьев и сестер, террор -- все это были
привилегированные приемы правителей; но чтобы часть народа восстала,
официально и преднамеренно судила своего короля за вероломство,
вредительство и предательство, вынесла ему приговор и казнила его... Каждый
королевский двор в Европе устрашился. "Охвостье" Долгого парламента вышло за
рамки идей и представлений своего времени. Это выглядело так, как будто
комитет оленей в джунглях захватил и казнил тигра -- преступление против
природы. Русский царь изгнал английского посланника. Франция и Голландия
проявили открытую враждебность. Англия, сконфуженная и устыдившаяся
собственного святотатства, пребывала в полной изоляции.
В течение некоторого времени личные качества Оливера Кромвеля, а также
дисциплина и мощь созданной им армии позволяли Англии поддерживать избранный
ею республиканский курс. Ирландские католики устроили резню английских
протестантов в Ирландии -- и Кромвель подавил ирландский мятеж быстро и
очень энергично. За исключением монахов, погибших при штурме Дрогеды, его
армия принесла смерть только тем, у кого в руках было оружие; но жестокости
резни протестантов все еще были свежи в его памяти -- и в бою не давали
пощады никому, поэтому память о Кромвеле все еще жива в сознании ирландцев,
которые долго помнят собственные обиды.
После Ирландии настал черед Шотландии, где Кромвель разгромил армию
роялистов в битве при Денбаре (1650). Затем он обратил свое внимание на
Голландию, которая не замедлила воспользоваться противоречиями между
англичанами, чтобы нанести ущерб своему торговому сопернику. В то время
голландцы были хозяевами на море, и английский флот вел неравную борьбу; но
после ряда упорных морских сражений голландцы были изгнаны из Британских
морей, и англичане заняли их место как восходящая морская держава.
Голландские и французские корабли вынуждены были приспускать перед ними свои
флаги. Английский флот вошел в Средиземное море -- первое английское
военно-морское соединение, появившееся в этих водах; он откликнулся на
жалобы английских судовладельцев на тосканцев и Мальту, разгромил пиратское
гнездо в Тунисе и уничтожил пиратский флот, который во время правления
ленивого Карла осмеливался подходить к самим побережьям Корнуолла и Девона,
чтобы перехватывать корабли и увозить рабов в Северную Африку.
Кроме того, сильная рука Англии пришла на защиту протестантов на юге
Франции, где их с крайней свирепостью преследовал герцог Савойский. Франция,
Швеция, Дания -- все они сочли более благоразумным преодолеть свое
первоначальное недовольство убийством короля и стали союзниками Англии. А
когда началась война с Испанией, великий английский адмирал Блейк (1599--
1657) уничтожил испанский флот в битве при о. Тенерифе, проявив при этом
невероятное бесстрашие. Он вступил в бой с береговыми батареями. Блейк был
первым, "чьи корабли не убоялись замков на берегу". (Адмирал умер в 1657 г.
и был похоронен в Вестминстерском аббатстве, однако после реставрации
монархии его останки были вырыты по приказу Карла II и перенесены на
кладбище св. Маргариты, Вестминстер.) Вот такую роль играла Англия в мире в
свои непродолжительные республиканские дни.
Третьего сентября 1658 г. Кромвель умер во время сильной бури, которая
не могла не впечатлить суеверных. Лишившись его сильной руки, Англия отошла
от своих преждевременных попыток создать справедливое содружество свободных
людей. В 1660г. Карл II, сын Карла "Мученика", был радушно принят в Англии,
что сопровождалось всеми, такими дорогими английскому сердцу проявлениями
личной преданности; страна отдыхала после своих военных и военно-морских
усилий, словно проснувшийся человек, который зевает и потягивается после
слишком крепкого сна. С пуританами было покончено. "Добрая старая Англия"
снова стала сама собой, и в 1667 г. голландцы, опять став хозяевами на море,
проплыли по Темзе до Грейвзенда и сожгли английский флот в Медвее.
Карл II, со времени своего возвращения в 1660 г., взял на себя
руководство внешней политикой государства и в 1670 г. заключил с французским
королем Людовиком XIV секретное соглашение, согласно которому вся английская
внешняя политика подчинялась Франции за годовую компенсацию в 100 тысяч
фунтов. Дюнкерк, до того захваченный Кромвелем, продали Франции. Король
очень любил спорт; у него была чисто английская страсть к скачкам, и
комплекс для скачек в Ньюмаркете, возможно, является наиболее характерным
памятником правления Карла II.
Пока он жил, его легкий характер давал ему возможность сохранять
британскую корону, но делал он это за счет осмотритель-
нести и компромиссов, и, когда в 1685 г. на смену ему пришел его брат
Яков II, ревностный католик и не слишком умный политик, чтобы разбираться в
тонких нюансах ограниченной монархии в Британии, старый спор между
парламентом и престолом обострился снова.
Яков решил навязать своей стране религиозное воссоединение с Римом. В
1688 г. ему пришлось бежать во Францию. Но на этот раз знатные лорды,
торговцы и дворяне были слишком осмотрительны, чтобы позволить этому
восстанию против короля стать уделом какого-либо нового Прайда или нового
Кромвеля. На смену Якову они заранее призвали другого короля, Вильгельма,
принца Оранского. Замена произошла быстро. Гражданской войны не было --
кроме как в Ирландии; не было и каких-либо серьезных революционных
выступлений в стране.
Мы не имеем возможности рассказывать в этой книге о притязаниях
Вильгельма, или, правильнее сказать, притязаниях его жены Марии, на трон;
это вопрос чисто технический; мы не будем также рассказывать о том, как
правил Вильгельм III и Мария, или о том, как трон перешел к сестре Марии
Анне (1702--1714). Казалось, Анна была настроена благожелательно
относительно реставрации линии Стюартов, однако лорды и палата общин,
которые теперь доминировали в английских делах, предпочли менее
компетентного короля. Решено было удовлетворить претензии курфюрста
Ганноверского, который и стал английским королем под именем Георга I
(1714--1727). Он был стопроцентным немцем, по-английски говорить не умел и
привез с собой в Виндзор целый сонм немецких женщин и немецких слуг. С его
приходом в интеллектуальной жизни страны воцарились скука и вялость, но эта
изоляция Двора от жизни Англии была очень на руку крупным землевладельцам и
торговцам, которые, собственно, и привели его к власти.
В Англии наступил период, который был охарактеризован как фаза
"Венецианской олигархии"; верховная власть принадлежала парламенту, в
котором теперь доминировали лорды, поскольку искусство подкупа и овладение
методами избирательных манипуляций, доведенное до совершенства сэром
Робертом Уолполом (1676--1745), лишило палату общин ее первоначальной
свободы и влиятельности. С помощью хитроумных уловок общее количество
голосующих на выборах в парламент было ограничено до небольшого числа
выборщиков; старые города с небольшим населением или вовсе без такового
имели право делегировать одного или двух членов (старинный город Сарум имел
одного не проживающего там избирателя, населения не имел вообще, но от этого
города в парламенте было два представителя), в то время как у новых
густонаселенных центров вообще не было своих представителей в парламенте. А
введение высокого имущественного ценза для кандидатов еще больше ограничило
возможность палаты общин согласованно решать проблемы простого народа.
На смену Георгу I пришел очень похожий на него Георг II (1727--1760), и
только после его смерти у Англии опять появился король, который родился в
этой стране и который довольно хорошо говорил по-английски,-- внук Георга I
Георг III. В одном из последующих разделов мы еще расскажем кое-что о
попытке этого монарха восстановить некоторые из основных властных функций
монархии.
Такова вкратце история борьбы в Англии в XVII и XVIII вв. между тремя
основными факторами в жизни "современного государства": между престолом,
частными собственниками и пока бесформенной, все еще слепой и невежественной
силой -- силой простых людей. Этот последний фактор проявляется пока только
в те моменты, когда страна сильно взбудоражена; после он снова уходит в
глубину. В целом же эта история заканчивается полным триумфом частного
собственника над мечтами и интригами макиавеллиевского абсолютизма. При
Ганноверской династии Англия стала "коронованной республикой". Она
выработала новый метод правления -- парламентское правление, во многих
аспектах напоминающее сенат и народное собрание в Риме, но более прочное и
эффективное в силу использования, пусть и очень ограниченного,
представительского метода. Английскому собранию в Вестминстере суждено было
стать "матерью парламентов" всего мира.
Относительно престола английский парламент занимал и занимает до сих
пор то же положение, что и мажордом королевской резиденции по отношению к
королям Меровингской династии. Король является церемониальной и не
обремененной ответственностью фигурой, живым символом королевской и
имперской системы.
Но значительная власть подспудно сохраняется в традиции и престиже
престола, к тому же Ганноверская династия четырех Георгов, Вильгельма
IV(1830) и Виктории (1837) и наследовавшая ей Виндзорская династия Эдуарда
VII (1901) и Георга V (1910) представляют собой линию, совершенно отличную
от слабых и непродолжительно правивших Меровингских монархов. В делах
церкви, армии и военно-морского флота, а также во внешней политике эти
правители, хоть и в разной степени, сыграли, бесспорно, очень важную роль.
Ни на какую другую часть Европы крах идеи объединенного христианского
мира не оказал столь катастрофического влияния, как на Германию. Вполне
естественным было бы предполо-
жить, что император, будучи по происхождению немцем, постепенно вырос
бы до национального монарха объединенного немецкоязычного государства. Но
несчастливая для Германии историческая случайность заключалась в том, что ее
императоры никогда не были чистокровными немцами. Фридрих II, последний из
Гогенштауфенов, был, как мы уже видели, сицилийцем; Габсбурги, через свои
брачные узы и по своим склонностям прониклись, в лице Карла V, сначала
бургундским, а затем испанским духом. После смерти Карла V его брат
Фердинанд правил в Австрии и Священной Римской империи, а его сын Филипп II
правил в Испании, Нидерландах и Южной Италии. Но австрийская линия, упрямо
католическая, владевшая наследственными имениями на восточных границах и
поэтому глубоко вовлеченная в венгерские дела и платившая дань туркам, как
делали Фердинанд и два его наследника, не контролировала ситуацию на севере
Германии с его настроенностью на протестантизм, балтийскими и западными
устремлениями и его незнанием или безразличием к турецкой опасности.
Полновластные принцы, герцоги, курфюрсты, магнаты-епископы и прочие,
чьи владения превратили средневековую Германию в смехотворное подобие
лоскутного одеяла, и впрямь были не ровня королям Англии и Франции. Они
находились, скорее, на уровне владеющих землей герцогов и пэров во Франции и
Англии. До 1701 г. ни у кого из них не было титула "король". Многие из их
владений были, по размерам и значению, меньше, чем крупные имения британской
знати. Германский парламент был чем-то вроде Генеральных штатов или
парламента без присутствия избранных представителей. Вспыхнувшая вскоре в
Германии большая гражданская война -- Тридцатилетняя война (1618-- 1648) --
была, по своей природе, намного более похожей на гражданскую войну в Англии
(1643--1649) и на движение Фронды (1648--1655), чем представляется на первый
взгляд.
Во всех этих случаях престол был католическим или настроенным стать
католическим, а непокорные дворяне в своем индивидуализме тяготели к
протестантской формуле. Но в то время как в Англии и Голландии протестантски
настроенные дворяне и торговцы в конечном счете одержали победу, а во
Франции успех престола был еще более полным, в Германии ни император не был
достаточно сильным, ни протестантские лидеры не имели в своей среде
достаточно единства и организованности, чтобы обеспечить решительный успех.
Более того, германская проблема была осложнена тем фактом, что в борьбу
были вовлечены различные негерманские народы -- богемцы и шведы (у которых
была новая протестантская монархия), выступившие под началом Густава Вазы
(1523--1560) как не-
посредственный результат Реформации. И наконец, французская монархия,
хотя она и была католической, одержала триумф над собственной знатью и стала
на сторону протестантов с явным намерением занять место Габсбургов в
качестве имперской линии.
Затянутость войны, а также тот факт, что она происходила не вдоль
определенной границы, а по всей лоскутной империи -- протестанты здесь,
католики там -- сделали ее одной из наиболее жестоких и разрушительных войн,
какие только знала Европа со времен набегов варваров. Основная беда
заключалась не в военных действиях как таковых, а в том, как они велись. Эта
война происходила в то время, когда военная тактика развилась до такой
степени, что сделала бесполезным применение обычных рекрутов против
обученной профессиональной пехоты.
Стрельба залпами из мушкетов с дистанции в несколько десятков ярдов
сделала ненужными индивидуалистов-рыцарей в латах, однако атака сплоченных
масс кавалерии все еще была способна рассеять любую пехоту, не
вымуштрованную заранее до механической стойкости. Пехота, со своими
заряжающимися с дула мушкетами, не могла поддерживать огонь, достаточно
плотный для того, чтобы уничтожить решительно атакующую кавалерию прежде,
чем ее атака достигнет цели. Поэтому пехотинцам приходилось встречать
атакующих, стоя или опустившись на колено за стеной ощетинившихся пик или
штыков. Для этого им требовалась большая дисциплина и опыт. Железные пушки
были пока небольших размеров и поэтому решающей роли в войске еще не играли.
Они могли "выкашивать" ряды пехоты, но были не в состоянии легко разбить и
рассеять ее, если она была стойкой и хорошо вымуштрованной.
Война в таких условиях полностью зависела от закаленных
профессиональных солдат, а проблема их жалования была для тогдашних
генералов такой же важной, как и проблема провианта и боеприпасов. По мере
того как затянувшийся конфликт тянулся от одной своей фазы к другой, а
финансовые беды страны увеличивались, командующие обеих сторон были
вынуждены прибегать к грабежу городов и сел с тем, чтобы пополнить припасы и
восполнить недоимки в выплате жалования своим солдатам. Поэтому солдаты все
больше и больше становились разбойниками, живущими за счет страны, и
Тридцатилетняя война установила традиции грабежа как законной операции в
военное время и насилия -- как солдатской привилегии. Эта традиция пятнает
доброе имя Германии вплоть до мировой войны 1914 года.
Первые главы "Мемуаров кавалера" Дефо, с их впечатляющим описанием
резни и пожаров в Магдебурге, дадут читателю куда лучшее представление о
военных действиях того времени, чем какая-либо официальная история. Страна
была настолько опустошена, что фермеры прекратили обрабатывать землю, а тот
урожай, который можно было быстро вырастить и собрать, припрятывался.
Огромные толпы голодающих женщин и детей стали спутниками армий, являясь как
бы их воровским придатком,
что еще больше усиливало грабежи. В конце войны Германия была разрушена
и опустошена. Столетие Центральная Европа не могла оправиться от этих
грабежей и опустошений.
Здесь мы можем лишь упомянуть Тилли и Валленштейна, великих
предводителей со стороны Габсбургов, и Густава Адольфа, короля Швеции,
Северного Льва, защитника протестантов, который мечтал превратить Балтийское
море в "Шведское озеро". Густав Адольф погиб во время его решающей победы
над Валленштейном при Лютцене (1632), а Валленштейна убили в 1634 году.
В 1648 г. правители и дипломаты собрались посреди причиненного ими
разрушения, чтобы быстро уладить дела в Центральной Европе с помощью
Вестфальского мира. В соответствии с этим мирным соглашением, власть
императора была сведена к своему призраку, а Франция, обретя Эльзас,
продвинулась к Рейну. Некий же германский правитель -- Гогенцоллерн,
курфюрст Бранденбургский -- получил столько территории, что образовал
германскую державу, меньшую, разве что, той, которой правил император.
Вскоре это государство стало называться королевство Пруссия.
Вестфальский мир подтвердил также два давно совершившихся факта --
отделение от империи и полную независимость как Голландии, так и Швейцарии.
Мы начали эту главу рассказом о двух странах, Нидерландах и Британии, в
которых сопротивление граждан этому новому типу макиавеллиевской монархии,
возникшей из морального крушения идеи христианского мира, имело успех. Но во
Франции, России, во многих частях Германии и Италии -- например, в Саксонии
и Тоскане -- личная монархия не была столь сильно ограничена, как и не была
она низвергнута; напротив, за XVII и XVIII вв. она упрочилась в качестве
европейской системы правления. И даже в Голландии и Британии в XVIII в.
монархия вновь набирала силу. (В Польше условия были специфическими, и о них
речь пойдет позже.)
Во Франции Хартии вольностей не было, как и не было четкой и
эффективной традиции парламентского правления. Было такое же противостояние
интересов между престолом, с одной стороны, и землевладельцами и торговцами
-- с другой. Но у последних не было установившегося места для собраний и не
было четкого метода объединения. Они организовывали сопротивление престолу,
формировали оппозиционные организации -- такой была Фронда, боровшаяся
против молодого короля Людови-
ка XIV и его великого министра Мазарини, в то время как Карл I боролся
за свою жизнь в Англии -- но в конечном счете после гражданской войны (1652)
они потерпели сокрушительное поражение. И пока в Англии, после установления
Ганноверской династии, страной правили палата лордов и послушная ей палата
общин, во Франции, наоборот, после 1652 года аристократия всецело была
подчинена двору. Кардинал Мазарини занимался государственным строительством
на фундаменте, который ранее создал для него кардинал Ришелье, современник
короля Якова в Англии.
После времен Мазарини мы не встречаем влиятельных французских дворян,
которые не были бы придворными фаворитами или чиновниками. Их покупали и
делали послушными -- но ценой было дальнейшее усиление налогового бремени
для бессловесных масс простого народа. От платы многих налогов как
духовенство, так и знать -- практически каждый, кто носил титул -- были
освобождены. С течением времени эта несправедливость стала невыносимой, но
пока французская монархия расцветала, как лавровое дерево псалмопевцев. К
началу XVIII в. английские авторы уже призывали обратить внимание на нищету
французских нижних слоев общества, указывая на тогдашнюю относительную
"зажиточность" английских бедняков.
На таких вот несправедливых началах установилось и упрочилось во
Франции то, что можно назвать великой монархией. Людовик XIV, которого
величали "великий монарх", правил в течение беспримерного по
продолжительности периода в семьдесят два года (1643--1715), дав пример
многим королям Европы. Сначала ему помогал править его министр, сторонник
взглядов Макиавелли, кардинал Мазарини; после смерти кардинала он сам, в