Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

сторону примитивного коммунизма, что встревожило богатую и влиятельную
чешскую знать. Сходные тенденции проявились и в среде английских уиклифитов.
Для них вполне естественным было следовать учению о равенстве и братстве
всех людей, которое непременно появляется, как только делается попытка
вернуться к основам христианства.
Развитие этих идей еще больше подтолкнуло ужасное бедствие, которое
распространилось по свету, обнажив сами основания общества,-- эпидемия чумы
невиданной прежде силы. Ее называли Черной смертью, и она более всех других
зол едва не привела к полному исчезновению человеческого рода. Она унесла
несравнимо больше жизней, чем чума эпох Перикла или Марка Аврелия, или волны
чумы времени Юстиниана и Григория Великого, что расчистило путь лангобардам
в Италию. Она зародилась где-то в южной России или Центральной Азии и через
Крым на генуэзском корабле была завезена в Геную и Западную Европу. Чума
проникла через Армению в Малую Азию, Египет и Северную Африку. Англии она
достигла в 1348 г. Две трети студентов в Оксфорде умерли. Как принято
считать, от двух третей до половины населения Англии вымерло в это время. Не
меньшее число смертей было и в остальной Европе. Эпидемия унесла около
двадцати миллионов жизней.
На Востоке чума не обошла стороной Китай, где умерло, как мы узнаем из
китайских хроник, тринадцать миллионов человек. Эта чума достигла Китая,
вероятно, через тридцать-сорок лет после того, как она была впервые отмечена
в Европе. Переносчиками чумы, смертельно опасного для человека заболевания,
являются табарганы и другие мелкие грызуны, обитающие в прикаспийских
степях. В Китае общественный разлад привел к тому, что без присмотра
оказались насыпи по берегам рек и как следствие огромные наводнения стали
опустошать густонаселенные земледельческие районы.
Никогда прежде человечество не получало такого ясного предупреждения
прекратить вражду и искать знания, объединившись против темных сил природы.
Все зверства Хулагу и Тамерлана были ничто в сравнении с Черной смертью.
Именно это бедствие дало толчок крестьянским войнам XIV в. С эпидемией
чумы значительно сократилось число работников и количество товаров. Богатые
аббатства и монастыри, владевшие огромными земельными угодьями, знать и
состоятельные купцы, понятия не имевшие о законах экономики, не понимали,
что безрассудно выжимать все соки из труженика в это время всеобщих
трудностей. У них на глазах шли прахом их богатства, зарастали травой их
поля, а в ответ они принимали жесточайшие законы, чтобы принудить людей к
работе, нисколько при этом не повышая оплату, и не дать им уйти в поисках
лучших заработков. Вполне естественно реакцией на это стал новый бунт против
системы общественного неравенства, которая до того времени оставалась
неоспоримой как созданный Богом порядок вещей.
Плач бедняка вылился в грозные слова "безумного священника из Кента",
как называет его аристократичный Фруассар*. Этим "безумцем" был проповедник
Джон Болл, который впервые на всю Англию заявил о равенстве от природы всех
людей и о правах человека. Двадцать лет (1360--1381) он находил слушателей
для своих проповедей, невзирая на отлучение и тюрьмы, среди крепких
йоменов**, которые собирались на церковных погостах по всему Кенту.
"Люди добрые,-- обращался проповедник к своим слушателям,-- не будет
спокойной жизни в Англии до тех пор, пока все имущество не станет общим и
пока будут простолюдины и знать. По какому праву те, кого мы зовем
господами, считаются благороднее, чем мы? Какими трудами стяжали они это
право? Почему же они держат нас в ярме? Если у всех у нас одни отец и мать,
Адам и Ева, как они скажут и чем докажут, что они лучше нас,-- не тем ли,
что мы в поте липа добываем для них, а они тратят в своей гордыне? Они одеты
в бархат, кутаются в меха и в горностаи, а мы прикрываем наготу лохмотьями.
У них на столе вино, кушанья и белый хлеб, а нам -- овсяная лепешка пополам
с отрубями и вода, чтобы напиться. У них праздность и красивые дома, нам --
муки и тяжкий труд, в зной и в непогоду. А ведь нами и нашим трудом эти люди
пополняют свой достаток". Фатальным для всей средневековой системы духом
дышал народный стишок, выражавший суть уравнительного учения Джона Болла:
"Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто дворянином был тогда?"
Крестьянское восстание в Англии было подавлено после того, как Уота
Тайлера, предводителя восставших, предательски убил мэр Лондона во время их
переговоров с молодым королем Ричардом III (1381).
"Коммунистическая" сторона гуситского движения была частью той же
системы народного неповиновения. Несколько ранее
ФруассарЖ. (ок. 1337--после 1404) --французский придворный поэт и
хронист. '* То есть свободных крестьян.
восстания крестьян в Англии произошла французская Жакерия (1358) --
восставшие французские крестьяне жгли замки и опустошали окрестности. Спустя
столетие такие же волнения охватили Германию, вылившись в несколько
кровопролитных Крестьянских войн. Они начались ближе к концу XV в. В случае
Германии экономические и религиозные причины этих народных волнений сплелись
еще более явно, чем в Англии.
Одним из наиболее заметных этапов общественных беспорядков в Германии
было восстание анабаптистов. В Виттенберге в 1521 г. объявилась секта
анабаптистов. Возглавляли ее три "пророка", и в 1525 г. приверженцы этой
секты взбунтовались. Между 1525 и 1532 гг. бунтари удерживали в своей власти
город Мюнстер в Вестфалии, где постарались в полной мере осуществить свои
религиозно-коммунистические идеи. Восставших осадил епископ Мюнстерский, и
тяготы осадного положения привели к тому, что настоящее безумие овладело
городом. Были, как говорят, случаи людоедства, а вождь анабаптистов Иоанн
Лейденский (1509-- 1536), прибрав к рукам власть в городе, объявил себя
наследником царя Давида и по примеру этого царя стал многоженцем. После
сдачи города епископ-победитель отдал приказ подвергнуть предводителей
анабаптистов самым ужасным пыткам, а затем казнить на рыночной площади. Их
изуродованные тела вывесили в клетях на церковной колокольне, чтобы весь мир
увидел, что в Мюнстер снова вернулись закон и порядок...
Восстания трудящихся низов западноевропейских стран в XIV и XV в.
оказались более серьезными и влиятельными, чем какие-либо из народных
волнений, прежде отмеченных в истории. Ближайшими по времени к ним были
некоторые исламские "коммунистические" движения в Персии. В Нормандии около
1000 г. было крестьянское восстание, и было движение багаудов в поздней
Римской империи, но все они не сравнимы по своим масштабам с этим новым
общественным подъемом. Эти восстания показали, что в обществе появился новый
настрой, совершенно отличный от безразличия и апатии крестьян и земледельцев
в первоначальных регионах цивилизации или от анархистской безнадежности
крепостных и рабов -- работников римских капиталистов.
Развитие свободной дискуссии в этот век духовного брожения получило
новый мощный импульс с появлением книгопечатания. Сам способ печатания,
долгое время остававшийся невостребованным, получил новую жизнь благодаря
знакомству с бумагой,
которая была заимствована с Востока. По-прежнему непросто решить, кому
принадлежит первенство в применении такого нехитрого приема, как печатание,
чтобы копировать и множить книги. Этот вопрос не стоит того, чтобы по его
поводу ломались копья. Предположительно, первой была все-таки Голландия. В
Харлеме некто Костер печатал с наборного шрифта в период до 1440 г. Примерно
в то же время в Майнце печатал книги и Гутенберг. К 1465 г. печатные станки
появились в Италии, а в 1477 г. Кэкстон* поставил свой станок в
Вестминстере. Первая венгерская печатная книга датируется 1473 г. Но задолго
до этого времени в ходу было частичное использование печатных букв.
Заглавные буквы некоторых манускриптов XIII в. уже совершенно определенно
являются оттисками с деревянных печатей.
Намного важнее то, где впервые начали делать бумагу. Едва ли будет
преувеличением сказать, что именно благодаря бумаге стало возможным
Возрождение Европы. Первыми бумагу научились делать в Китае, где ее
использовали примерно со II в. до н.э. В 751г. китайцы напали на
мусульман-арабов в Самарканде; китайцев удалось прогнать, а среди пленных
оказались несколько искусных мастеров -- изготовителей бумаги, которые и
научили этому арабов. Сохранились арабские манускрипты на бумаге, начиная с
IX в.
В Европу производство бумаги пришло либо через Грецию, либо как
результат захвата бумажных мастерских, принадлежавших маврам, во время
Реконкисты, когда христиане отвоевывали Испанию. Однако в руках испанцев это
умение постепенно вырождалось и едва не сошло на нет. Хорошую бумагу в
Европе стали делать только к концу XIII в., и первенство здесь уже
принадлежало Италии. Только к XIV в. с производством бумаги познакомились в
Германии, и лишь к концу этого века бумага стала достаточно дешевой, чтобы
печатание книг могло приносить прибыль. Тут естественно и неизбежно
подоспело книгопечатание, и с ним интеллектуальная жизнь мира вступила в
новую и куда более энергичную фазу. Из ручейка, который тек от сердца к
сердцу, она стала полноводным потоком, объединившим в себе тысячи, а затем
многие сотни тысяч свободных сердец.
Прямым результатом этого нововведения, книгопечатания, стало появление
множества экземпляров Библии. Еще одним результатом было удешевление
учебников. Быстро стала распространяться грамотность. Книг не только стало
больше -- их печатали таким образом, чтобы легче было их читать и
соответственно понимать. Вместо того чтобы разбирать порой сложный почерк
написанного текста, а затем вникать в его смысл, читатель теперь мог сразу
читать и обдумывать прочитанное. По мере того как чтение становилось все
легче, росла и читающая публика. Книга
* Кэкстон У. (1422--1491) -- английский первопечатник и издатель.
перестала быть тайной за семью печатями или игрушкой в дорогой оправе.
Книги стали писать для того, чтобы их могли читать обычные люди.
С XIV в. начинается подлинная история европейской литера туры. Мы
видим, что местные диалекты стали быстро сменяться общеупотребительными
итальянским, английским, французским, испанским языками и несколько позже --
немецким язы ком. Эти языки стали литературными языками многих стран; с ними
стали работать, шлифовать в непрерывном использовании, в них открыли силу и
точность. Им, в конечном итоге, стало вполне по силам выносить груз
философской дискуссии, как греческому языку и латыни.
Этот раздел мы посвятим некоторым общим моментам развития религиозных
представлений XV и XIV в. -- необходимому вступлению к политической истории
XVII и XVIII в., о чем вскоре пойдет речь.
Нам нужно четко различать две полностью отличные системы оппозиции
католической церкви, которые на первый взгляд не так просто отделить одну от
другой. Церковь теряла свое положение в глазах правителей, в глазах людей
богатых и влиятельных. Ей также все меньше верили и все меньше доверяли
простые люди. Падение духовной силы католичества вызвало вполне однозначный
ответ у правящего и имущего класса: он стал с негодованием сопротивляться
вмешательству церкви в свою политику, ее претензиям на верховенство над
светской властью, праву собирать налоги и освобождать от вассальной присяги.
Светская власть перестала уважать церковную власть и ее собственность.
Эта непокорность правителей и королей существовала на протяжении всего
средневековья, но только в XVI в., когда церковь открыто встала на сторону
своего давнего антагониста -- императора, когда она предложила ему поддержку
и сама приняла его помощь в кампании против ереси,-- только тогда короли и
князья всерьез задумались над тем, чтобы отделиться от церковного сношения с
Римом и дать самостоятельный статус отколовшимся от католичества
национальным церквам. Они никогда не пошли бы на это, если бы не были
уверены, что влияние церкви на народные массы ослабело.
Мятеж светских правителей в своей основе являлся нерелигиозным мятежом
против всеобъемлющего правления церкви. Его предвосхитил император Фридрих
II посланиями к собратьям-королям. Мятеж народа против церкви, напротив,
носил в своей
основе религиозный характер. Простые люди отказывались принять не силу,
но слабость церкви. Им нужна была неустрашимая в своей праведности церковь,
которая оказала бы им поддержку и сплотила их против несправедливости
сильных мира сего. Народные движения против церкви были направлены не на
избавление от церковного контроля, но за более полный и всеобъемлющий
церковный контроль -- но контроль именно религиозный, духовный и никакой
более. Простые люди отвергали Папу не потому, что он был религиозным главой
мира, но потому, что он им не был, потому что римский Папа был богатым
светским государем, когда ему следовало быть их духовным лидером.
Противоборство в Европе, начиная с XIV в., имело три составляющие.
Правители хотели использовать народные силы против Папы и при этом не дать
этим силам стать слишком могушественными в ущерб своему собственному
могуществу и славе. Долгое время церковь стучалась в двери то к одному
государю, то к другому в поисках союзника, не понимая, что потерянный
союзник, который был ей так нужен,-- это уважение народа.
Этот тройной аспект в духовных и нравственных конфликтах, которые
происходили в XIV, XV и XVI вв., привел к тому, что последовавшие перемены,
те перемены, которые принято называть Реформацией, также имели три стороны.
Была Реформация с позиции королей, которые стремились остановить поток денег
в Рим и захватить духовную и образовательную власть и имущество церкви в
своих владениях. Была Реформация с позиции народа, который стремился сделать
христианство силой в борьбе с несправедливостью и в особенности с
несправедливостью богатых и знатных. И, наконец, была Реформация в самой
церкви, предтечей которой был св. Франциск Ассизский, стремившийся возродить
праведность церкви и с этой праведностью -- ее силу.
Реформация королевская приняла форму замещения Папы королем. Теперь
король сам мог стать во главе религиозной организации и наблюдать за
духовной жизнью своих подданных. У королей не было ни намерения, ни желания
содействовать освобождению частного мнения своих подданных в вопросах
религии, особенно когда перед их глазами были наглядные примеры гуситов и
анабаптистов. Они стремились установить зависимые от престола национальные
церкви. После того как Англия, Шотландия, Швеция, Норвегия, Дания, Северная
Германия и Богемия отпали от католичества, их короли, князья и правящая
верхушка постарались направить недовольство масс в нужное им русло. Они
позволяли ровно столько реформации, сколько нужно было, чтобы порвать с
Римом. Всему же, что выходило за эти
пределы, любому опасному прорыву к изначальному учению Иисуса или
прямой интерпретации Библии, они противились. Один из наиболее типичных и
успешных результатов такого компромисса -- англиканская церковь. Она
по-прежнему отправляет церковные таинства и сохраняет освященное
духовенство, но во главе ее структуры находится королевская особа. Несмотря
на то что различные мнения могут свободно высказываться на нижнем, наименее
преуспевающем уровне ее духовенства, эти мнения никогда не станут
влиятельными и авторитетными.
Реформация народная существенно отличалась от Реформации на королевский
и княжеский манер. Мы уже говорили о том, каковы были некоторые результаты
реформационного движения в Богемии и Германии. Духовный подъем, затронувший
самые широкие массы народа, в отличие от Реформации королей, был более
искренним, более прочным и не всегда организованным и успешным. Очень
немногим религиозно настроенным людям хватало решимости признать, что они
отделились от всякого рода авторитарных учений и теперь полагаются только на
свои разум и совесть. Для этого необходима была редкая сила духа. Простой
человек в Европе этого периода стремился опереться на свое новое
приобретение -- Библию -- как контравторитет по отношению к церкви.
Так обстояло дело с признанным лидером немецкого протестантизма --
Мартином Лютером (1483--1546). По всей Германии и по всей Западной Европе
люди корпели над строчками недавно переведенных и отпечатанных Библий,
постигая смысл Левита, Песни Песней, Откровения св. Иоанна Богослова --
таких необычных и трудных для понимания книг -- и, конечно же, простых и
вдохновляющих слов Иисуса из Назарета. Естественно, что это чтение приводило
к необычным взглядам и причудливым истолкованиям. Удивительно, что они не
оказались еще необычнее и причудливее. Но человеческий разум настойчив и
избирателен. Большинство тех, кто принялся за изучение Библии, отбирали из
Библии то, что принимала их совесть, и опускали ее загадки и противоречия.
Везде в Европе, где основывались новые протестантские церкви королей,
оставался незадействованный и очень активный остаток протестантов, которые
противились тому, чтобы за них решали, как будет выглядеть их религия. Это
были нонконформисты -- самые разнообразные секты, которые объединяла разве
что решимость сопротивляться авторитарной религии, будь то религия Папы или
государства. В Германии нонконформизм был преимущественно подавлен князьями;
в Великобритании он сохранил и силу, и многообразие своих убеждений. Многие
различия в поведении немецкого и британского народов, как видится, восходят
к относительному подавлению свободомыслия в Германии.
Скажем теперь несколько слов о третьей стороне Реформации, Реформации в
самой церкви. Эти процессы начались уже в XII и XIII вв., с появлением
"черных" и "серых" братьев. В XVI в. -- тогда, когда потребность в нем была
сильнее всего,-- появился новый импульс того же рода. Это было основание
"Общества Иисуса" Иньиго Лопесом де Рекальде, более известным теперь как
святой Игнатий Лойола (14917--1556).
В начале своего пути Игнатий, неистовый молодой испанец, питал страсть
к дерзким выходкам и стремление производить впечатление на окружающих. Он
был умен и находчив и успел прославиться своими неуемными любовными
похождениями. В 1521 г. французы отобрали у Карла V город Памплону в
Испании. Среди защитников города был и Игнатий. Ему ранило ноги пушечным
ядром, и так он попал в плен. Одна нога неправильно срослась, ее пришлось
снова ломать, и эта сложная и болезненная операция едва не стоила молодому
испанцу жизни. Игнатий получил последнее причастие, но в ту же ночь ему
стало лучше, и он пошел на поправку. Однако ему предстояло смириться с
жизнью, в которой он, вероятно, навсегда останется калекой.
Приключение с религиозной подоплекой все больше овладевало его
помыслами. Он представлял себе некую знатную даму -- как он, несмотря на
свое увечье, добивается ее благосклонности удивительным поступком. Иногда он
мечтал о том, как он неким небывалым способом становится Рыцарем Христа.
Предаваясь этим фантазиям. Игнатий проводил ночи без сна, и в одну из таких
ночей, по его собственным словам, перед ним предстала новая знатная дама. В
видении ему явилась непорочная Дева Мария с младенцем Христом на руках. "В
ту же минуту им овладело отвращение ко всем прежним греховным поступкам,
которые он совершал в своей жизни". Он принял решение оставить все помыслы о
земных женщинах и вести жизнь, полную чистоты и преданности Матери Божьей.
То, как он принял этот обет, выдает в нем соотечественника Дон Кихота.
Игнатий покинул лазарет и бесцельно скитался по свету -- без гроша в
кармане, калека-солдат, у которого остались только руки и мул, на котором он
ехал. Попутчиком его оказался один мавр. Они ехали вместе и разговаривали, и
постепенно речь зашла о религии. Мавр оказался образованным, не лез за
словом в карман, наговорил оскорбительных слов о Деве Марии, на которые
Игнатий не нашелся что ответить, и, довольный собой, покинул Игнатия. Юный
Рыцарь Непорочной Девы горел от стыда и негодования. Он не знал, как ему
поступить -- догнать мавра и убить его или же продолжать паломничество,
которое он задумал. На развилке дорог он доверил выбор своему мулу; тот
повез его прочь от мавра.
Добравшись до бенедиктинского аббатства возле Манресы, он последовал
примеру бесподобного героя средневекового рыцарского романа Амадису
Галльскому, оставшись во всенощном
бдении перед алтарем Непорочной Девы. Потом он подарил своего мула
аббатству, отдал свое мирское платье нищему, оставил шпагу и кинжал на
алтаре и переоделся во власяницу и пеньковые сандалии. Затем он направился в
ближайший странноприимный дом, где предался самобичеванию и крайностям
аскезы. Неделю Игнатий постился, отказавшись от всякой еды. Затем он
отправился в паломничество в Святую Землю.
Несколько лет он провел в странствиях, поглощенный мыслями основать
некий новый орден религиозного рыцарства, однако не представлял, с чего
начать осуществление этого замысла. Ему все более очевидной становилась его
собственная неграмотность. Инквизиция, которая начала проявлять интерес к
его необычному поведению, запретила ему любые попытки учить других, пока он
сам не посвятит учебе по меньшей мере четыре года. Инквизиция породила
столько жестокости и нетерпимости, что приятно отметить: с этим импульсивным
и склонным к фанатизму молодым энтузиастом она обошлась снисходительно и
разумно. Она смогла разглядеть за его порывами возможную пользу; она увидела
и опасности его невежества.
Игнатий учился, среди прочего, в Саламанке и Париже. Его рукоположили в
священники в 1538 г., а годом позднее воплотилась в жизнь его давняя мечта
об Ордене, который получил при основании название "Общество Иисуса". Как и
Армия Спасения в современной Англии, этот орден самым непосредственным
образом перенес богатые армейские традиции организации и дисциплины в
практику религии.
Игнатию Лойоле, основателю ордена иезуитов, было сорок семь; это был
уже другой человек, мудрее и сильнее того юнца, который копировал Амадиса
Галльского и проводил бессонные ночи в аббатстве в Манресе. Миссионерская и
образовательная организация, которую он создал и поставил на службу Папе,
была одним из наиболее мощных орудий, которые когда-либо оказывались в
распоряжении церкви.
Иезуиты добровольно и целиком отдавали себя в распоряжение церкви.
Именно орден иезуитов принес христианство в Ки тай после падения династии
Мин; большинство миссионеров в Индии и Северной Америке также были
иезуитами. Их миссионерской работы с индейцами в Южной Америке мы еще
коснемся. Но главным достижением иезуитов было повышение уровня
католического образования. Их школы долгое время оставались наилучшими во
всем христианском мире. Они сделали католическую Европу более грамотной,
более уверенной в своей аргументации, заставив протестантскую Европу также
приложить образовательные усилия.
Возможно, когда-нибудь мы увидим новый орден иезуитов, призванный на
служение не Папе, а всему человечеству.
Одновременно с этими возросшими образовательными усилиями деятельность
церкви также значительно улучшилась через прояснение ее доктрины и
реформирование организации, которые были проведены Тридентским собором. Этот
собор созывался с 1545 по 1563 гг. и его работа была не менее важна, чем
усилия иезуитов в прекращении беззакония и грубых ошибок, которые заставляли
европейские государства одно за другим отпадать от церковных сношений с
Римом. Перемены, которые Реформация пробудила внутри римско-католической
церкви, столь же велики, как и перемены, осуществленные протестантскими
церквями, которые отделились от матери-церкви.
Больше мы не слышим ни о громких скандалах, ни о расколах. С другой
стороны, сильнее всего это сказалось на сужении католической доктрины.
Говоря о дальнейшей судьбе католичества, поневоле приходится перейти на
размеренный шаг. Периоды творческой энергии, связанные с именем Григория
Великого или такими Папами, как Григорий VII и Урбан II, больше не оживляют
наше дальнейшее повествование. Церковь пришла к тому состоянию, в котором
она находится и в наши дни: религиозная организация среди других религиозных
организаций. Скипетр выпал из рук Рима.
Читателю не следует полагать, что уничтожающая критика католической
церкви, печатание и изучение Библии были единственными или даже наиболее
важными среди интеллектуальных и духовных поисков XIV и XV вв. Это был
всенародный и наиболее заметный аспект интеллектуального возрождения,
которым отмечено то время. На фоне широкого участия в общественных процессах
народных масс развивались другие, не производившие немедленного переворота в
умах, но в конечном итоге более значимые интеллектуальные процессы. Мы
должны хотя бы вкратце упомянуть об их направлении и содержании. Они
начались задолго до того, как стали печатать книги, но именно книгопечатание
вывело их из неизвестности.
Мы уже говорили о первом появлении свободного разума, духа исследования
и точных утверждений в истории общества. С именем Аристотеля связаны первые
попытки систематизации знаний. Мы отмечали также краткий период научной