Арсенов Яков. Тринити

   - Не волнуйся, выгонят и тебя, - успокаивал его Артамонов, который сам в Московском университете был почти проездом и полагал, что все приличные люди оказались здесь тоже случайно. Тем более на заочном отделении, заочнее которого не было ни в одном вузе страны.
   Получив техническую "вышку" и поработав механиком, Артамонов прибыл в Москву, чтобы поступить в Литературный институт и получить второе верхнее образование. Но как назло, в приемном покое Литинститута оказался выходной. За неимением времени Артамонов не стал рисковать и на следующее лето избрал заведение поближе к Киевскому вокзалу, чтобы было удобней добираться.
   На сессиях Прорехов и Артамонов держались парой. Артура они выписали в друзья позже, на втором курсе. Увидели, что нормальный с виду телевизионщик - сами они одолевали газетное отделение - мается дурью в полном одиночестве, и пригласили в портерную лавку "Фазан" за Киевским вокзалом попить пива за его счет. Дружба завязалась и пошла как по маслу.
   Наконец в дверях санузла во влажной тунике из простыни показался Варшавский. Он устроил друзьям очную ставку и перекрестный допрос.
   - А ну, показывайте повестки! - потребовал он.
   - Вот, смотри, - друзья сунули ему под нос фиговые листки повесток.
   - Ты же все собирался в Афган добровольцем, - сказал Варшавский Артамонову. - Вот и докаркался.
   - Одно дело добровольцем, - отделил котлет от мух Артамонов, - а когда напрягают, я не люблю.
   - Да вы не переживайте, - утешил новобранцев Артур, - это "партизан" набирают в лагеря. Меня как-то самого чуть не забрили из якутского универа. Благо успели отчислить с физмата.
   - Вот и мы об этом. А ты, случаем, не получил какой-нибудь бумажки? спросил Артамонов.
   - На фиг мне все это сперлось! - повторил Артур свое любимое высказывание. - А если бы и получил, то выбросил бы на помойку. Ну, плесните же, наконец, и в мой стакан! - топнул он ножкой. - Но почему вы об этих повестках до сих пор молчали?
   - Думали, прикол какой, - пожал плечами Прорехов.
   - Или рассосется, - сделал серьезное лицо Артамонов.
   - Такие повестки обычно приходят по месту жительства, - здраво помыслил Артур. - Странно, что вам притащили их сюда, в общагу. Ведь вы же здесь не прописаны.
   - Может, это как-то связано с завершением учебы? - как вариант предложил Прорехов.
   - Да, по-другому не объяснить, - согласился Варшавский. - Выходит, завтра вы ни по каким домам не разлетаетесь, а добираетесь к месту призвания? - сделал он несложное заключение.
   - Выходит, - не стали с ним спорить Прорехов и Артамонов.
   - То есть вы умные, а я дурак? - наседал Артур.
   - Похоже, - предоставили друзья оперативный простор для рассуждений Варшавскому.
   - Ну-ну, - потянулся Артур. - Тогда и я никуда пока не полечу, дождусь вас. - И спросил: - А куда приказано прибыть?
   - В Завидово, - сказал Артамонов. - Прямо в резиденцию.
   - Недалеко, - прикинул Артур. - Может, это просто начинается дележ заповедников? И вас командируют освещать?
   - Разбазаривание - это правильно, - поддержал курс реформ Прорехов. Каждому члену общества по лосю и по сосне!
   - И по рогам! - добавил Артамонов.
   - Каждой жо... по "пежо"! - поставил точку в прениях Прорехов.
   - А вдруг вас зашлют в какой-нибудь очаг! - обеспокоился Варшавский. Сделают корреспондентами "Красной звезды" - и на передовую! - поразмыслил он вслух. - На вашем месте я бы на повестки вообще не реагировал. Выбросил бы в урну - и все!
   - За рубеж не зашлют, мы не международники, - спозиционировал себя Артамонов.
   - Интересно, Артур, а почему тебе не прислали никаких повесток? спросил Прорехов.
   - А он из седьмого батальона, - помог с ответом Артамонов. - У него приобретенный по сходной цене порок сердца и взятый напрокат энурез! перечислил он вероятные мотивы годности к нестроевой Варшавского и, загасив окурок в бутерброде, наехал на спарринг-партнера: - Мне уже полчаса как мат, а ты все ходишь своими нечестными пешками!
   - Дезертир запаса ты, Артур! - пожурил Прорехов Варшавского. - Ты пытаешься закосить от службы в армаде как самый дешевый представитель поколения икс! Получишь пять лет за неотказ от преступления!
   - Боже мой, как хорошо, что меня никуда не призвали! - обрадованно, как кот, гнул спину Варшавский. - Сейчас с Галкой закажем билетики и - дикарями на черноморское побережье Баренцева моря! - взвизгнул он и, повязав салфетку из скатерти на уровне пупочной впадины, подсел к пучку сельдерея.
   - Надолго не устраивайся, - зашел слева Артамонов. - У нас тут кризис пойла.
   - Почему? - возмутился Артур. - Имею право после трудов земных.
   - Мы тут, пока ты мылся, все укрепленное одолели, - сделал намек Прорехов.
   - Я и насухую обойдусь, - отгородился Варшавский.
   - Сухое, кстати говоря, мы тоже потребили, - сообщил Прорехов.
   - Знаете, что я вам на это скажу? - разошелся Варшавский. - Козлы вы винторогие! Конец цитаты.
   - Правильно, никто и не спорит. - Артамонов дипломатично подвигал Артура к исполнению роли гонца.
   - Ты-то обойдешься, а мы? - развешивал красные флажки Прорехову. - Ты о людях подумай!
   - Знаешь, Артур, - решил удивить Варшавского Артамонов, - когда ты сидел в ванной, Прорехову прямо так и сказал: "А не слетает ли за пузырем сам-Артур?"
   - Но почему и плати - я, и беги - я?! - попытался по-настоящему вознегодовать Варшавский.
   В напряженные жизненные моменты друзья давили на самолюбие Варшавского и величали его не просто Артур, а сам-Артур. Эта приставка "сам" вроде французской "де" образовалась на имени сама собой, как чага на березе. Как-то, готовясь к экзаменам по литературе, Варшавский выучил все, кроме поэзии Кольцова. В то время по ФАКу гулял анекдот, из числа абстрактных, приблизительно такого содержания:
   "Шел студент. Навстречу дурак.
   - Привет, дурак! - сказал студент.
   - Сам привет! - ответил дурак".
   На экзамене Артур вытащил билет и почернел. Такое случается раз в сто лет, как нормальная теща. В билете было то, чего он меньше всего ожидал. По науке, прежде чем сесть готовиться, билет следовало показать преподавателю, чтобы тот зафиксировал тему.
   - Усаживайтесь и готовьтесь, - сказал Варшавскому ничего не подозревающий преподаватель. - У вас - Кольцов.
   - Сам Кольцов! - вырвался у Артура неожиданный сочняк.
   С тех пор Варшавского стали величать сам-Артур.
   - Так кто же мне растолкует, почему я должен и платить, и лететь? спросил Артур. - Не слышу умных речей.
   - Я объяснял это уже сто раз, но напрягусь и объясню в последний, решил дожать его до конца Артамонов. - Записывай. Кому быть гонцом, если ты помнишь, мы должны разыграть. Как это делалось все последние годы. Не бросить жребий, как в дешевых слесарских компаниях, где правят грубая мужская сила и беспредел, а именно разыграть. Почему в шахматы, ты спрашиваешь? Да потому, что в карты ты проиграешь любому из нас еще быстрее. Мы просто зря теряем время. А если проиграю я или Прорехов, что маловероятно, и мы будем вынуждены пойти в свой последний мирный гражданский вечер искать пузырь теплой водки, то все равно деньгами ссужать нас придется тебе, Артур. Таким образом, мы останемся должны тебе энную сумму на неопределенное время, поскольку встретимся неизвестно когда. А если пойдешь ты и купишь за свои, то никто никому должен не будет. Как в любой приличной компании джентльменов. Мыслишь?
   - Кстати, Артур, по версии ФИДЕ ты сможешь стать чемпионом ДАСа! подлизался Прорехов. - Я специально узнал, из ДАСа в этой федерации никто не состоит. Так что давай, дерзай! Мы будем самыми умными по линии Карпова, а ты - по версии Каспарова! Круто?
   - Да идите вы! - играно обиделся Варшавский.
   - Тем более что завтра нас вообще могут взять в плен! - выдавил слезу Прорехов. - А ты остаешься в обозе и мелочишься! Сука ты тыловая, Артур! Вот ты кто!
   - На кого шуршишь, кулек? - поднял на него руку Варшавский.
   - Ну-ну, без примочек! - тормознул его Артамонов.
   - Поклонники садомазохистского русла! - вялил мяту Артур.
   - Я себя под Булдаковым чищу! - признался Прорехов. - Мне идти не в мазу. Все!
   - Песня знакомая, складная, - сделал Варшавский последнюю попытку отвертеться. - Но уже все магазины, наверное, позакрывались, - придумал он причину никуда не ходит.
   - Такси работает круглосуточно! - поставил точку Артамонов. В компании он отвечал за время - взводил будильник по вечерам и гасил по утрам. Каждые пять минут он мог угадать, который час. Со временем он был излишне церемонен: если объявляли, что весеннее на летнее будет меняться в два ночи, то именно в два он вставал и переводил стрелки.
   Располовинив принесенный Артуром питьевой набор от "Кристалла" и прихватив остатки, друзья отправились совершать прощальный обход общежития. Ведь главным было вписаться всеми своими углами в окружность кайфа, очерченного количеством выпитого, чтобы своим порывистым дыханием озвучить несколько фрагментов из жизни товарища Шверника.
   ДАС гудел, сотрясая Черемушки. Студенты палили из ракетниц, ниспадающая с этажей музыка заглушала трамвайные звонки. Группами и в одиночку выпускники толпились под сенью насаждений вокруг маломерной посуды, вспоминали годы совместной учебы и беспредметно спорили, аргументируя громкостью высказываний. Загулявший всеобуч сметал с теплых скамеек улегшихся на ночь бомжей. На подступах к ДАСу следовало бы выставить плакаты "Опасная зона!". Случайным прохожим, занесенным судьбой на территорию бала, происходящее вокруг могло травмировать психику. Пространство в радиусе километра плотно кишело выпускной братией, которая вытесняла любые другие общественные явления, протекающие в скрытой от милиции форме. Но основное коловращение, завершающее инкубационный период четвертой власти, происходило непосредственно в покоях ДАСа. Там студенческий студень принимал нужную форму.
   Прощальные посещения друзья начали с Ульки. Белокурая Мальвина с голубыми искрящимися глазами. Хрупкие руки, открытое, почти прозрачное лицо. Никогда не носила брюк. Обтекаемая конструкция тела, созданного как бы для полета. Когда она шествовала по коридорам ДАСа, казалось, что у нее за спиной что-то трепещет, слюдяное и с прожилками.
   Будучи профессиональным фотографом, Улька занималась визуальным компроматом. Мисс Компромат - величали ее или, сокращенно, компромисс. Сделанные ею снимки выкупались потерпевшими немедленно и по хорошей цене. Знакомство с Улькой, собственно, и возникло на этой почве - она предложила Прорехову посмотреть, чем он занимался прошлой ночью. С тех пор она и стала временной поверенной в его делах.
   Чтобы добыть Ульку для нужд компании, требовалось снизойти на второй этаж.
   В обычное время при ней находился неизменный пластиковый пакет, внутри которого легко угадывалась початая бутылка коньяка для Прорехова. Ходила Улька исключительно в белых, похожих на свадебные, платьях. Для того чтобы в любой момент быть готовой выйти замуж за Прорехова.
   Не до конца осведомленная в правилах языка, Улька часто обращалась к своему товарищу по учебе с просьбой помочь разобраться то с парадигмами, то с переходными глаголами.
   - А не сбегать ли тебе лучше в лавку! - всегда уклончиво отвечал Прорехов. А когда Улька уходила, рассуждал вслух: - Переходные глаголы - это когда подлежащее сочетается со сказуемым без предлога. Например, завалиться к кому-нибудь в койку. Без предлога.
   И еще они занимались политикой. Проходили глухие согласные - изучали народонаселение доперестроечного периода.
   Прорехов пособлял ей не только по профилю - он научил ее пользоваться гелем, а в торговый центр за питьем она ходила так часто, что дворник стал припасать для нее товар на случай, если магазин закрыт.
   Как-то раз, желая уединиться, Прорехов с Улькой заехали на крышу ДАСа и отпустили лифт. Рассказывая эту историю, Прорехов обыкновенно предварял ее оценочной категорией:
   - Попал, как кур, ващще! Ну, уединились, то-се, пятое-десятое, пора, так сказать, и честь знать - чай не лето. Температура в тени - минус двадцать, в глазах - северное сияние. Не май месяц. Стали вызывать лифт, а он не едет. Оказалось, что попасть на крышу лифтом - можно, а уехать - нет. Пока сдуру туда не занесет кого-либо еще. Потому что на крыше нет кнопки вызова. Администрация ДАСа сделала это специально в пылу борьбы с чердачными привязанностями молодежи. Вместо того чтобы устроить на крыше номера. То есть вся огромность ДАСовского чердака была отдана на откуп котам. В ссылке на то, что в марте у них якобы какой-то свой социализм... Ну вот, учащенное дыхание, на улице поскрипывает крещенский дубнячок, лифт шмурыгает где-то внизу, чертовски хочется "Хванчкары"... Часа через четыре совершенно случайно другой сладкой парочке наконец-то приходит в голову повторить трюк. И кому бы вы думали? Ну, с трех попыток! Слабо? Выплывает она из лифта эдак налегке в сопровождении конголезского парубка. "Дай вам бог здоровьица!" битый час отпускали мы поклоны своим спасителям. Но о том, что лифт работает в одну калитку, мы, естественно, умолчали.
   - Изверг, - заключил Артамонов, выслушав илиаду. - Не любишь ты человечество. Но самое непростительное то, что ты не ознакомил с этой историей нас! Ладно, эти, но ведь на кнопках мог погореть и кто-нибудь из нас!
   - Научиться чему-то можно только на своем опыте, господа! - объявил Прорехов. - И заметьте, - ткнул он пальцем в табличку с требованиями к пассажирам лифта. - Третий абзац снизу. Запрещается пользоваться во время землетрясения. Это вам не хухры-мухры.
   - А кто приехал-то на крышу? - не упустил спросить кто-то по соседству.
   - Света! - ответил Прорехов.
   В какой-то момент отношения между Улькой и Прореховым дошли до того, что девушка решила навести в них фотографическую резкость и выброситься из окна ДАСа. Она встала на подоконник, сделала "ласточку" и, балансируя фотоаппаратом, спросила Прорехова, будет ли он продолжать увиваться за другими.
   - Только не надо устраивать тут жутких пучин с пропиливанием веняков! предупредил ее Прорехов. - А то уже завтра эти черные пиарщики, которые без конца таскаются по этажам, начнут собирать деньги на венок, на оркестр, потом еще год будут ходить просить на оградку, на обелиск! Не надо давать им пищу для размышлений. Они же в первую очередь к тебе и припрутся!
   - В последний раз спрашиваю, да или нет? - настоятельно потребовала ответа Улька.
   - Нет, нет и еще раз - да! - ответил Прорехов, как уклоняющийся пион, и тут же предложил проверенную альтернативу. - А не сбегать ли тебе лучше в лавку? - отсоветовал он ей. - Это не Улька, а трагедия курса! - бросил он апарт в сторону публики, чтобы партнерша по сцене ничего не услышала.
   Выходка Ульки забылась быстро. Может быть, потому, что по счастливой случайности ничего трагического не произошло.
   На поверку Улька оказалась в своей комнате. Забыв соорудить прическу, она сидела среди вороха фоток, классифицируя и складывая их в стопки по одной ей ведомым признакам. Стараясь не утонуть в глянцевом море снимков, Прорехов, как по кочкам, подкрался к Ульке сзади и закрыл ей ладонями глаза.
   - Привет, алкалоиды! - угадала она и развернула в сторону гостей свои безоткатные глаза.
   - Вот, - заявил Артамонов, - пришли проститься.
   - Нас на службу призывают, - пояснил Прорехов.
   - Хватит изгаляться! - не поверила Улька. - Какая, к черту, служба!
   - Они повестки получили, - сказал Варшавский и сунул ей бумажки в подтверждение.
   - Тогда я приеду на побывку, - придумала вариант Улька. - На денек-другой.
   - С побывкой решим, - сказал Прорехов. - а сейчас мы совершаем прощальный обход. Идешь с нами?
   - Конечно, иду, - засобиралась Улька. - Пакет брать?
   - Разумеется, - сказал Прорехов.
   Зацепив Ульку, компания отправилась шататься по коридорам ДАСа.
   С отдаленной перспективой и единственным окном в торце, похожие на шахтные стволы, коридоры ДАСа были запружены когортами боливийских двоечников, обвешанных бамбуковыми свистульками. Так и не поддавшиеся высшей советской дрессуре латиносы водили хороводы, расставаясь с общежитием как с родным домом. Они в полной отвязке свободного поведения вплетали в косы всякую сентиментальную мишуру: цветы из клумбы во дворе, березовые ветки, добытые с балкона, полоски материи, отодранные от портьер, и прочее сырье, которое при обычных обстоятельствах заменяется лентой. Таким незатейливым образом медноголовые выпускники расставались с высшим советским образованием, которое им отрыгнул Карибский кризис, как кондор, приволокший в зобу мясо своим птенцам. Боливийцы, набив рты народным инструментом, висели на лестничных перилах и занимались художественным дутьем в многоствольные дудки, похожие на гвардейские минометы в миниатюре. Их концерты собирали толпы сочувствующих. Многим и впрямь было жаль, что в Центральной Америке закончились революции и призрение краснокожих студентов на правительственном уровне приостановлено до лучших времен.
   Администраторы этажей пытались разогнать понесшееся вразнос выпускное студенчество.
   - Я знаю, ваша фамилия Полынин! - кричала иная "сиделка" на вьетнамского человека. - Это вы жарили селедку на утюге! Вы испортили казенное имущество! Расходитесь сейчас же! А то сообщу куда следует!
   После словесного выкидыша дежурная иссякала, усаживалась в сторонке и заслушивалась игрой на дудках. А музыка и впрямь завораживала.
   - Ну что, заскочим к аксакалу? - наметил очередную площадку Прорехов. Пока он сам нас не нашел.
   - От судьбы не уйдешь, - согласился Артамонов.
   - Только, чур, сегодня без шахмат, - выкатила условия Улька. - Иначе я с вами от скуки сдохну!
   Нужда заставляет нас остановиться на аксакале курса подробнее. Так уж получилось, что он перевернул весь ход событий в повести.
   Знакомство с аксакалом произошло следующим образом. В начале зимней сессии на третьем курсе Прорехов бросил клич:
   - Эй, граждане, кто со мной курить?
   На зов откликнулся один аксакал, надеясь на дурочку пососать не своих сигарет. Каково же было его возмущение, когда выяснилось, что клич Прореховым как раз потому и был брошен, чтобы самому разжиться куревом.
   Помявшись в туалете несолоно куривши, граждане были вынуждены представить себя друг другу.
   - Прорехов, - протянул руку Прорехов.
   - Проректор? - переспросил Макарон.
   - Ты что, глухой? - решил на всякий случай уточнить Прорехов, продолжая держать руку вытянутой.
   - Да нет, просто в песках пересидел, - пояснил Макарон и запрыгал на одной ноге, вытряхивая из уха вековую пыль. - Мустафа рахман рахим.
   - Что-что? - напрягся Прорехов.
   - Маленький Мустафин большому на ухо наступил, - продолжил скороговоркой Макарон и на мусульманский манер пригладил виртуальную бороду сложенными ладонями.
   - А-а, - оставалось сказать Прорехову и по новой протянуть руку.
   - А меня Макарон, - пожал ее с хрустом аксакал.
   - Нет, я серьезно, - сказал Прорехов.
   - Что "серьезно"?
   - Прямо так и зовут? - не понял юмора Прорехов.
   - Нет, - признался немолодой товарищ. - Зовут по-другому. А кличка Макарон.
   - А фамилия в таком случае какая же? - не унимался Прорехов.
   - Фамилия? - призадумался человек. - Фамилия Макаров.
   - Надо же, - успокоился Прорехов. - Как все просто!
   Макарон был еле живой легендой. Из ДАСа на ФАК он, как бродильная флора, ходил пешком в любое время года и в любую погоду - в плащ-палатке и огромных кирзовых ботильонах. Это у него считалось официальной одеждой, в быту он был проще и не пренебрегал футболками из искусственного меха. Любил с кем-нибудь в обнимку попрыгать на общежитском батуте, если случалось застать открытым спортзал, или просто на кровати в комнате. А иногда, для разнообразия, при наличии спарринг-парнера, мог выдержать пару-тройку сетов в лаун-теннис.
   Он поступил на факультет, пройдя кадровую офицерскую службу в известных своей целомудренностью ветеринарно-медицинских войсках, где ценурозную овцу, прежде чем сжечь в передвижной форсуночной топке, могли пустить и на шашлык, и провести, как живую.
   Сначала Макарон служил где-то в Средней Азии, а затем где попало и черт знает где еще. Одним словом, это был не человек, а кусок военной прозы. Он немного не дослужил, его комиссовали по ранению - зацепило в локальном конфликте. В мирной жизни Макарон продолжал питаться по-армейски распиливал вдоль горчичный нарезной батон, делал два огромных лаптя-бутерброда с салом или смальцем и съедал, громко чавкая. Крошки покрывали не только бороду, но и окрестности. Однажды Макарон уронил кусок батона, к которому тут же прилип сплющенный кусок белого мыла. Макарон поднял батон, на мыло подумал, что это сало, и принялся есть. Пенное число, которое имелось у полезшего изо рта композитного продукта, было только немного ниже того, который употребил Крамаров в фильме "Джентльмены удачи". А если Макарон резал колбасу колесами, то такими толстыми, что они торчали как маленькие башни. Как истый лесопромышленник он употреблял только первый и второй рез.
   Макарону, когда он поступил на ФАК, стукнуло за сорок. Благо, на заочное принимались до сорока пяти. Чтобы не бросалась в глаза преклонность возраста и не смеялись над переростком юноши, он легко, как художник, создал себе имидж расслабленного и постоянно прикидывался серым пиджачком. Внешность его играла роль предупредительной маркировки, а внутренне он был очень собранным, подтянутым, отзывчивым и ответственным товарищем, если не сказать больше - гражданином и офицером. Просто учиться в такие лета не каждый сможет.
   Ходили слухи, что во время службы у Макарона при невыясненных обстоятельствах погибли жена и сын. Но сам он об этом никогда не рассказывал. С этой точки зрения его поведенческие проявления были объяснимы - они были обратной реакцией на случившееся.
   По Макарону сверялись все шаги и деяния молодежи. Прежде чем как-то поступить, всегда хотелось сообразить, повел бы себя так в этом случае Макарон или нет. Он помогал найти решение вопреки ситуации, нелогичное. Кстати, о логике. О логике как науке. Даже у Ленина и то четверка была по этому мерзкому предмету, говорил Макарон. Сам он смог сдать логику с девятой попытки - при ответах его тектоническая расплывчатость по предмету поражала масштабами. В момент восьмой попытки покончить с формальностями Макарону выпал вопрос о страусе. Чтобы как-то сдвинуть ситуацию с места, профессор полчаса нацеливал Макарона на правильный ответ.
   - Страус - птица, - производил наводящее логическое построение профессор, - птицы - летают, - навешивал он аккуратно на штрафную площадку, чтобы посмотреть, как Макарон работает головой. - Значит, страус..? - уже почти раскалывался экзаменатор.
   - Летает! - делал радостный вывод Макарон.
   - Не летает! - переходил на крик начинавший сходить с ума логик. - В том-то и дело, что не летает! Но почему не летает? В чем неверность этого силлогизма? В чем нелогичность довода? Почему он все же не летает?
   - Потому что у него вот такие яйца! - распростер руки Макарон и отправился готовиться к очередной попытке. Ну не любил он отвечать корректно на тривиальные вопросы.
   - Ну что, как профессор? - спросили Макарона друзья по выходе с экзамена. - Сильно гонял?
   - По всей аудитории! - признался Макарон и распостер руки.
   Макарон умудрился купить на своем фокусе с кубиком Рубика большую часть проживающих в ДАСе, особенно задумчивых иностранцев.
   - Хочешь, - говорил он первому встречному, - за восемь секунд соберу и снова разберу кубик? Мировой рекорд!
   - Давай! - соглашался наивный форин.
   - Буквально за сто рублей, - уточнял Макарон.
   - Рублей нет, - пробовал свалить товарищ.
   - Тогда за сто ваших, - не упускал шанса аксакал.
   - Давай, - шел форин из Каира на манок Макарона, как ерш на крючок-заглотыш.
   - Деньги отдаем гаранту, - указывал Макарон на Прорехова. - И я свои, и ты свои. Идет?
   - Идет, - соглашался форин.
   - Если я проигрываю, ты забираешь все, - повторял условия пари Макарон, - если ты проигрываешь, забираю я. Понял?
   - Понял, - подтверждал иноземец.
   Макарон быстро прокручивал разобранный кубик во всех направлениях и показывал форину результат.
   - Все, как договорились, гони монету, гарант!
   - Подожди, - притормаживал Макарона форин. - Я не видел, чтобы у тебя все стороны были по цветам!
   - Это твои проблемы, надо было внимательнее смотреть, - объяснял Макарон. - Я же сказал - соберу кубик и разберу снова, понятно? Не разберу и соберу снова, а наоборот, фирштейн? Соберу и разберу. Просто я заявил другой порядок, обратный. Понимаешь?
   - Не понимаю, - задумывался иностранный человек, но было поздно.
   - Ну, так вот, - терпеливо объяснял ему Макарон, - я начал крутить кубик, когда он был в разобранном состоянии, так?
   - Так, - пытался уследить за логикой Макарона спорщик.
   - Я быстро выровнял по цвету его грани и снова смешал, ясно?
   - Ясно, - соглашался человек и несмело возражал, - только я не видел, когда грани были по цветам собраны.
   - На такой скорости, - пояснял Макарон, - восемь секунд на обе операции, я, любезный, и сам не успеваю зафиксировать момент, когда грани по цвету выравниваются, - крутил он плоскостями кубика с неимоверной скоростью, - слишком быстро идет процесс. Понятно?
   - Нет, - отвечал иностранный человек.
   - Но главное не процесс, а результат, - говорил Макарон. - Я обещал за восемь секунд собрать и разобрать кубик?
   - Обещал, - соглашался с промежуточными данными человек.
   - Я выполнил? - вопрошал далее Макарон.
   - Да, - не имел другого ответа арабский человек.
   - Тогда гони монету, гарант! - И Прорехов передавал деньги Макарону, поясняя, что они обязательно пойдут в зачет выплат по внешнему долгу Египта Советскому Союзу.