Арсенов Яков. Тринити

   - Заводчики наперебой советуют не перекармливать его свининой, объяснял он жесткость своего отношения к собаке. - А так пес очень способный.
   - Мы видим, - соглашались слушатели, - на молочного секача реагирует достаточно живо. Не хуже тебя.
   - Не только на секача, с ним можно и на тягу, и за трюфелями, обрадовано молотил Макарон. - Парень хоть куда, только свистни. Но с ним работать нужно, молодой еще. Между нами, девочками, говоря, до сих пор мне удалось натаскать его только на с-сук!
   - Где ты собираешься его держать? - перебил его Прорехов и не извинился. - Из гостиницы тебя с ним точно попрут.
   - В машине поживет - не барин, - на ходу придумал Макарон. - Ему теперь любая жизнь медом кажется. Когда я принес его в больницу, мне посоветовали сделать ему укол и усыпить.
   - А откуда он у тебя взялся? - поинтересовался народ.
   - Гулял как-то в районе Кащенко и вижу, собаку машиной сбило, - начал рассказывать историю своего знакомства с Беком Макарон. - Сбило на приличной скорости - все кишки по мостовой разметало. Я отвернулся - смотреть было невозможно. Потом набежали какие-то дворняги и стали зализывать всю эту трагедию. Я тормознулся, думаю, дай, посмотрю, что дальше будет. У меня же с собаками особый разговор...
   - Помним, помним, - сказали слушатели. - Свитер-то цел?
   - А как же, вот он, - вскрыл Макарон свой походный чемодан. - Это реликвия. Ну вот, наблюдаю я эту собачью картину и вижу: ну просто бешено кидаются эти товарищи на проезжающие мимо машины, вроде как охраняют жертву, чтобы ее совсем в асфальт не закатали, лижут кровь с дороги и расходятся все сильнее и сильнее. А этот, - Макарон погладил пса, - все лежит, поднимет голову, посмотрит вокруг и снова ниц. И я подумал, вот молодцы: звери, а все секут, все понимают, выставили защиту и не дают своего собрата в полную обиду. А потом знаете, что началось? Они, видно, крови вытекшей обожрались, и их повело. Одним словом, все эти перемазанные кровью твари принялись поедать своего подзащитного, прямо живого. Тут я не выдержал, схватил дубину и стал отбивать потерпевшего от дружбанов. С горем пополам удалось, совладал-возобладал. Потом сгреб в кучу внутренности, обвязал вокруг тельником и понес в Кащенко. Там договорился с практикантами, чтоб зашили, и вот видите, ничего, оклемался. Осложнение в виде чумки приняли уже без суеты, хотя организм был очень ослаблен. И может быть, болезнь высосала бы его дотла, потому что, когда я понес его теперь уже в лечебницу, мне опять предложили не возиться попусту и усыпить. Я вновь послал всех на фиг, выдавил в стакан водки головку чесноку и влил в глотку.
   - Себе или ветеринару? - уточнил Прорехов.
   - Какому, к черту, ветеринару?! Ему бы я влил чего-нибудь другого, сказал аксакал. - Бек дважды пережил геморрой естественного отбора, вернулся к теме Макарон и позвал отлынявшую в сторону собаку: - Бек, Бек! Ко мне! - Пес подбежал к столу и улегся у ног хозяина. Чувствовалось, что собака почитала своего шефа всецело и без раздумий. В доказательство последнего собака страшно зевнула, открыла пасть - землю видно - а-ау-ы-а, вывернув наизнанку челюсти и обнажив ряд розовых нёбных дужек инвективной занавески. Такой розовый, пахнущий белком гофр.
   - Не злой, не злой, - приласкал его Макарон. - Вижу, не злой. У злых пасть черная.
   После поросенка, остатки которого были все же сплавлены собаке, Макарон вытаращил глаза и перестал не только слушать, но и понимать окружающих, которые что-то там рассказывали, рассказывали...
   - И пошли к нам все, кому не лень, - ведал аксакалу непосредственно в "молоко" Артамонов. - Кого только к нам не наслали! Квартальные надзиратели текли нескончаемым потоком, отдел по борьбе с организованной преступностью по плотному графику, муниципалка - всем составом. Не побывал у нас разве что участковый гинеколог! И то потому...
   - И тут, Макарон, пришла она, - продолжил перечень посетителей Прорехов, - Спасительница наша...
   - Да кто пришла-то? - сквозь дрему спрашивал Макарон.
   - Инфляция! - почти обиженно выпалил Прорехов. - Цены поплыли так быстро, что рассчитаться с Фоминатом за его спонсорский взнос нам хватило одного телевизора. И в результате в нашем распоряжении оказался прямо-таки Центр управления полетами: двадцать экранов, штабель видаков, камер, несколько двухкассетников, море кухонной утвари и тачка. Как с куста. Не какие-нибудь тебе там неосязаемые активы, а самые настоящие авуры. Мы предложили государству совместный бизнес - оно отказалось, это его проблемы. Навар получился феноменальным, деньги просто космогоническими. Без всяких там менеджерских штучек. Просто повезло. И тогда наш волевой Артур, вытаращил глаза, словно страдалец запорами, и скупил весь "комок" на первом этаже. Он отправил в Якутск контейнер техники - сплошной пал-секам! Галке взял семь пар сапог и пантуфли, а себе - электробритву с вибратором.
   - C вибратором? - удивился Макарон.
   - Да, чтобы доставала до луковиц, - пояснил Варшавский.
   - Я только одного не пойму: кой черт дернул вас с насиженных мест? все не мог понять мудрости друзей Макарон. - Это и есть ваша так называемая военная служба?
   Повествование длилось, пока у Макарона не миновал период социализации. Новичок привыкал к местности в ходе поминутного таскания в ларек, куда его то и дело гонял Прорехов. Обычно этот вопрос решался в борьбе с Варшавским, а тут такая пруха - целый гость не у дел. Кроме ларька, Макарону в обязанность было вменено усваивать и обобщать последние известия. Иногда ему удавалось отлучиться в санузел, и тогда он мог видеть Прорехова, который коленопреклоненно стоял перед писсуаром, из которого, взяв двумя руками за грудки, он пытался вытрясти душу. Макарон обходил мероприятие стороной, падал рядом в ванну, и объем его тела становился равным объему вытесненной им жидкости. В отличие от Прорехова Макарон старался не нарушать законов физики, в каком бы агрегатном состоянии не находился. И тело его, впернутое в воду, перло оттуда на свободу силой выпертой воды, его впернувшей туды.
   - Ну ладно, я пойду-побегу, - говорил Прорехову Макарон, приподнимая его над писсуаром и тем самым, прерывая действо.
   На чужбине Прорехов рекомендовал Макарону для экономии употреблять "отвертку" в щадящем режиме - бутылка водки на пакет цитрусового нектара.
   - И бросай ты свою дурацкую диссертацию! Неужели она тебе не опостылела? - продолжал вербовать аксакала Прорехов из любого положения. Переезжай к нам. Золотых гор не обещаем, как Артур Галке, но подходящую работенку подыщем.
   - Надо подумать, - потянулся Макарон.
   - И думать нечего, - мытарил его Прорехов. - Без тебя мы тычемся тут, как без анализов. Рынок не можем понять.
   - А потом за плохое поведение мы поставили Фоминату двойку, - сказал Артамонов.
   - Вот вы все говорите: Фоминат, Фоминат! А кто такой Фоминат? отчаялся узнать главное Макарон.
   - Экономно это понятие обозначается как сволочь, - прибегнул Прорехов к домотканому толковому словарю. - Мы его и так, и сяк, и навскосяк - ни в какую, сука. Но в итоге нас выручил. Поэтому - никаких претензий.
   В завершение встречи в верхах Прорехов с Макароном набрались пива под селедку, напустили полную комнату бензольных колец и пролежали сутки в агрессивной среде. По истечении времени в комнате было обнаружено два обрубка. При них находились личные вещи усопших. Лежащие навзничь товарищи были настолько высказанными, что вошедшие Варшавский с Артамоновым долго не могли придумать, как приступить к реанимации.
   - Да у них тут целый газоносный бассейн! - перекрыл нос Варшавский.
   - Макарона точно не поднять - спит, как рельс, - сказал Варшавский и плюнул, развеивая бытовую завесу.
   - Этого тоже, - сказал Артамонов, перекатывая Прорехова. - Когда не пьет - человек, а напьется - туловище!
   - Их надо отправлять на горно-обогатительный комбинат, - предложил Артур. - Другого способа восстановить я не вижу.
   - Развели тут, понимаешь ли, бытие! - решила запустить скандал Галка, заглянувшая на территорию встречи.
   - Дорогие товарищи, - произнес полумертвый Прорехов, - вы, конечно, будете, смеяться, но нас снова постигла тяжелая утрата. - И он, бесполезно потормошив Макарона и отчаявшись, потянулся к шкапчику.
   - Ну, хорошо, - внезапно заговорил Макарон, тщетно усаживаясь а позу лотоса вверх ногами, - я к вам приеду. Насовсем.
   - Он приедет, - подтвердил Прорехов, пытаясь приподняться на локтях. Я его уболтал.
   - А что ему здесь делать? - спросил Варшавский и, пособив Макарону сесть на стул, начал хулить тенденцию соратников. - Юристов набрали, а чем заниматься дальше, никто не знает! - выпалил он, исследуя, будто лунную поверхность, только что вынутый из кратера палец.
   - Все очень просто, пятачок, - исторг Прорехов горючие пары. - Берем минимальную конфигурацию...
   - И выпускаем газету, - продолжил Артамонов.
   - Вы сойдете с ума, - предрек Макарон, почесав брюшную пурпуру. Затевать нынче свое издание - такая головная боль! - Он достал из-под кровати припасенную специально для пробуждения бутылку самодельного сидра смесь яблочного сока, водки и газировки из сифона. - Между тем в пустыне Кара-Кум существует крутой способ выращивать арбузы. Надрезают стебель саксаула, расщепляют его и вставляют в расселину семечко арбуза. И саксаул начинает качать своим сорокаметровым корнем-насосом влагу для паразита. Арбуз вырастает огромный, как кубометр! Артамонов не даст соврать.
   - Не дам, - подтвердил Артамонов.
   На бутылке сидра Макарон смог лишь приблизительно показать, как корень цедит жидкость сквозь толщу песка.
   - Поэтому будет сподручнее, если всеми фибрами своего чемодана присосаться к существующей газете и провернуть дело изнутри, - продолжил Макарон. - А демократия пусть пока сгущается, пусть нагуливает жир.
   Идея через арбуз была высказана настолько развернуто и метафорично, что с Макароном согласились все, и даже стоявшая в дверях Галка. Чтобы возразить ему вот так же широко и размашисто, а главное - образно, нужно было как минимум на час отложить поход в "Старый чикен", на что никто не отважился.
   - Значит, ты предлагаешь произвести обсеменение других органов печати? - переспросил на свой лад Артамонов.
   - Да, - ответил Макарон. - Именно так.
   - Правильно! - поддержал его Прорехов. - Предложим местным газетам компьютерные услуги. Может, кто и клюнет.
   - Вот это разговор! - присоединился к нему Артамонов. - Что бы мы без тебя делали, аксакал?!
   - И главное, господа, - подвел черту Макарон, - нас не должно покидать чувство локтя, - и, передернув желваками, поставил точку: - Чувство локтя в собственном горле!
   Глава 6
   ПОПЫТКИ ЗАКРЕПИТЬСЯ
   В ИНФОРМАЦИОННОМ ПРОСТРАНСТВЕ
   Исследование газетных территорий проводилось методом исчерпывания. Иными словами, методом тыка. Простое прочесывание местности ничего хорошего не дало. Пришлось делать вскрышу поверхностного информационного слоя, производя которую сразу напоролись на первого сеянного - все ту же партийную газету "Губернская правда". С ней уже пересекались, но по другому поводу.
   В разгар исторических катаклизмов, когда страна утопала в путчах и население региона жаждало хоть какой-нибудь весточки по существу, редактор "Губернской правды" Асбест Валерьянович Шимингуэй - добрый уставший человек - начинал будто ни в чем не бывало рубить высоким слогом о тереблении льна и еловых балансах. А по выходным, когда жажда правды одолевала массами полностью, Шимингуэй отправлялся за город соблюдать по науке трехпольного земледелия три своих дачных участка - один, полученный от первого секретаря обкома, под озимые культуры, второй, доставшийся от второго секретаря, - под яровые, и третий, выделенный инструктором обкома по печати товарищем Позорькиным, как водится у серьезных колхов - под пар.
   В написании текстов Асбест Валерьянович слыл не новичком. Он неустанно освещал протекание своего бесконечного романа с литературой доперестроечного периода. Ни для кого не было секретом, что его перу принадлежало объемное сочинение "У истоков гряды". На авантитуле книги было указано, что копирайт по наследству не передается. Из произведения не вытекало, кому в своих фитонабросках автор импонирует больше - себе или грядкам.
   Своим именем Шимингуэй был обязан станции Асбест Свердловской области, где был произведен на свет старшиной линейной службы и дежурной по вокзалу. Как говорится, был сыном колхозницы и двух рабочих. В какой-то момент жизни его стали одолевать мухи творчества. Прорезавшиеся сначала молочные - после школы рабочей молодежи, а потом и настоящие - после высшей партийной школы литературные наклонности Асбеста Валерьяновича Шимина спровоцировали нарост на конце first name, с которым фамилия зазвучала краше - Шимингуэй. Такой он взял себе псевдоним. Если у Мошнаковского фамилия от времени и родовых потерь укоротилась до Мошнака, то у пролетария Шимина, напротив, она доросла до мирового уровня.
   Асбест Валерьянович считал себя естествоиспытателем. Он таскался по еланям, любил поторчать по делу на кочке среди топей, пока не снимут спасатели. Ему было в жилу отыскивать укромные уголки, куда не ступала нога Фомината.
   По молодости Шимингуэй придумал неплохой ход - предложил возродить газету, выпуск которой был прерван в годы репрессий. Идея попала в точку всякого рода реабилитации были тогда в большом популяре. Возрожденная газета получилась такой же патриархальной, как и была, в ней публиковались постановления и решения партии. Почти жизнь проработал Асбест Валерианович проработал в своей газете, что было вполне похвальным.
   "Ренталловцы" долго не могли выловить Асбеста Валериановича для первичного разговора - то он был на сессии Верховного Совета СССР, то на охоте.
   Как-то раз, ожидая его, Артамонов, Прорехов и Варшавский курили на крыльце Дома печати на улице имени революционера Важнова. В компанию, под дымок - не будет ли у вас папироски? а спичек? а сколько времени? - втесался некто Неудобин, предпенсионного возраста человек в подпоясанной косоворотке навыпуск. Мученики слова разговорились: то да се, трали-вали пассатижи. Выяснилось, что Неудобин - бывший работник "Губернской правды".
   - Ха! - сказал Прорехов. - Как раз то, что надо!
   - Вот, сужусь с ними, - поведал о себе Неудобин, кивнув головой на окна редакции. - А вы что, на теорию и практику партийной печати?
   - Вроде того, - признался Прорехов. - Асбеста Валериановича не можем отсканировать. То он отпуск догуливает, то в творческой командировке.
   - Ни в какой он не в командировке! - выпалил Неудобин. - На месте он...
   - Секретарша говорит, что нет, - сообщил Артамонов.
   - А вы подойдите под окна его кабинета, - посоветовал Неудобин. - Если оттуда доносятся переливы баяна, значит, он на месте. Его любимое занятие запереться в кабинете и наяривать на баяне.
   - Просто так, без свадьбы? - удивился Прорехов.
   - Вот именно. А зачем вы его вылавливаете? - поинтересовался Неудобин. - Там есть его замша - Ужакова, - подсказал самозваный маклак, Ольга Робертовна. Переговорите с ней. Кстати, на нее я тоже в суд подал.
   - Хотелось бы потолковать с первым лицом, - сказал Артамонов. - На базе этой газеты мы намерены создать нечто современное, компьютеры поставить, объяснил он тонкости момента.
   - Вы что, с ума сошли?! - взбеленился Неудобин. - В этот гадюшник компьютеры!
   Неудобин разнервничался и, как семечки, стал закидывать в себя разные таблетки, вынимая их по очереди то из пузырька, то из упаковки. Потом Неудобин увлек компанию в скверик и, поглядывая на окна редакции, начал живо насаждать слушателям почти детективную эклогу:
   - Вот они в показаниях пишут, что вор был свой. То есть Неудобин. Представляете! Какая наглость! Я работал при пяти редакторах! Все - таланты. И только последний - выродок! Неудобин был вынужден уйти из редакции ошельмованным! - Рассказчик говорил о себе то в первом, то в третьем лице. А в редакции как до его ухода, так и после продолжались кражи-пропажи. Ужакова посеяла сапоги, у Жеребятьевой увели кошелек. Да, я занимал один с ней кабинет. Но ведь мог кто-то зайти в кабинет, кроме меня! В редакции всегда полно проходимцев - Центр занятости на одном этаже. Неудобин обеспеченный человек, работал на Колыме! Кстати, о птичках. Их не удивляет тот факт, что человек, знающий из книг, что отпечатки пальцев остаются на гладких предметах - стекле, полированной мебели, - вдруг заявляет, что отпечатки могут быть обнаружены на кошельке из шершавой кожи! Я давно заметил двойную игру Жеребятьевой и лицемерное поведение Ужаковой!
   По столь изысканным фамилиям - Ужакова, Жеребятьева - можно было подумать, что на первых попавшихся слушателях Неудобиным обкатывается крутая современная пьеса-багатель, где характеры обусловлены не только именами дегероизированных персонажей, но и псевдонимом автора.
   - И тогда мне раскрылся авантюрный характер Асбеста, - продолжал Неудобин свое сказание, чувствуя, что хорошо зацепился за свободные уши "ренталловцев". Похоже, эта повесть никому доселе не зачитывалась в один присест. - Асбест с ложным восторгом замечал в разговоре со мной: какой богатый опыт! таких людей надо беречь! А сам обратился в милицию! Будучи уверенным в бесполезности ментовской операции, я открыто заявил людям в погонах: не удивляйтесь, если на кошельке обнаружат мои отпечатки! Дело в том, что Неудобин обладает сложным характером. В силу сложности жизненного пути. До журналиста кем он только не работал: музыкантом, в театре кукол, инспектором РОНО в Сибири. Давайте будем правдивыми до мелочей - никто никогда не обращался в милицию с просьбой провести обыск на квартире Неудобина... Я сам настоял. Меня возмутила наглость, с которой Ужакова взялась руководить сыском... по телефону! Следователь, осмотрев квартиру, сказал: столько не наворовать! Я взял справку из милиции, что ни в чем не виноват, и подал в суд на Жеребятьеву и Ужакову. Кто-то купил говядину, а в холодильнике оказалась требуха... коллектив был вовлечен в интриги. Все говорили: Ужакова доведет дело до смертельной травли! Вы не знаете Ольгу Робертовну! Третьи молчали: поживем - увидим. Далее события развивались на дачных участках. Обратите внимание - Ольга Робертовна видела, как Неудобин сорвал с грядки Асбеста... морковку. И съел ее, не помыв. Вдумайтесь, сколько смысла - Неудобин ворует у самого Шимингуэя! То есть никаких приличий! А Неудобин непоколебим - с детства приучен есть овощи, исключительно помытые кипятком. Про главную битву на земельном участке скажу: никаких малолетних детей там не было. Просто Ужакова отторчала, как копорка, задом кверху излишек часов, обрела мозговое давление и набросилась на меня со словами: забери заявление!
   Неудобин тек сплошным потоком, словно сосна при подсочке. Как из надрезанного ствола, из него по наклонной зарубке выходила вязкой струей смолистая живица негодования.
   - Газету стряпают случайные в журналистике люди! - продолжал он. Жеребятьева вообще перестала ходить на работу. Я пахал один. То ей голову проломят бокалом, то обострение язвы. Лошадь такая! Разве у нее может быть язва? Она силос переварит! Я понял, что массовкой руководит Асбест. А если выгнать меня, то у всех - повышение по службе.
   Под животный эпос Неудобина быстренько сбегали за "Хванчкарой" и чуть не приняли квалифицированным большинством решение не сотрудничать с Шимингуэем - такой серпентарий эта его редакция! Но уж больно рассказ Неудобина смахивал на тайный план литературного террориста, у которого "посыпался винт". Вспотевшему декламатору пообещали помочь - сходить на очередное заседание суда и освистать ответчиков. Встреча получилась исчерпывающей. Неудобин полез в карман за визиткой, но не нашел. Визиток не оказалось и у слушателей. Мелькнула надежда, что есть возможность расстаться навсегда и бесповоротно.
   Воспользовавшись подсказкой Неудобина, команда выпасла Шимингуэя по баяну.
   Когда вошли в приемную, секретарша нырнула в кабинет Шимингуэя и долго не выходила. Наконец за двойной дверью в последний раз вздохнули меха, инструмент стих, и делегацию попросили войти.
   Шимингуэй даже и не пытался вникнуть в суть предложения. Единственное, что он спросил, как компьютерный комплекс будет стыковаться с линотипом.
   - Никак, - огорчил его Прорехов.
   - Вот видите, возникнут проблемы! - просипел Шимингуэй с придыханием, как дырявые меха.
   - Дело в том, что в случае компьютерной верстки линотип вообще не нужен, - пояснил Прорехов.
   - Вот как? Занятно... - не понял технологического юмора Шимингуэй.
   - По нашей технологии исключается вредный этап - отливка букв из металла, - раскрыл смысл технического сотрудничества Артамонов. - Бич высокой печати - злокачественные опухоли. Почти каждый работник, выходя на пенсию, заболевает раком.
   - Но ведь мы не типография, - заметил Шимингуэй. - У нас нет никакого литья букв.
   - Для вас главное - скорость верстки, - нашел другую точку соприкосновения Артамонов. - В газету будут успевать последние новости. Вы станете свежее.
   - И этот ваш казус с лотереей, - с трудом выдавил Асбест Валерьянович. Одышка доставала его, даже если он никуда не поднимался.
   - Мы могли бы с вами посотрудничать пока что на общественных началах, предложил Артамонов.
   - Эти излишне, - отказался Шимингуэй..
   - Упустите время, - предупредил Прорехов. - Наступит момент, когда будет поздно.
   - Успеем, - сказал Асбест Валерьянович, похрустывая "раковыми шейками", хорошо отбивающими запах спиртного. - Впрочем, я пришлю к вам компетентную комиссию.
   Общий смысл сказанного Шимингуэем легко укладывался в формулировку: "Будете рядом - проходите мимо!"
   Комиссия от Шимингуэя действительно через некоторое время появилась. Ее члены смотрелись однородной мазеобразной массой. Галка продемонстрировала им электронную верстку полос. Сотрудники закивали головами, как умные лошади, и, продолжая кивать, ушли.
   - Здорово! - подытожил Прорехов. - Кажется, им понравилось. Есть контакт!
   - Да, похоже, их это поразило, - согласился Артамонов. - Лица, по крайней мере, окаменели.
   - Значит, можно будет столковаться! - обрадовался Варшавский.
   На следующий день в гости к "ренталловцам" пришла одна только Ужакова.
   - Плотное сотрудничество вряд ли удастся, - передала она промежуточное решение Асбеста Валерьяновича, - но наметить швы можно. Чтобы перенять опыт.
   Одна из точек, по соображению Шимингуэя, трактовалась следующим образом: "Ренталл" выгоняет пленку со шрифтами от малого кегля до великого, а монтажница "Губернской правды" вырезает ножницами понравившиеся буквы и составляет заголовки на свой вкус.
   - Видите ли, Ольга Робертовна, - обратился к ней сам-Артур. У него по ошибке вместо Ольга Робертовна чуть не вырвалось - пятачок. Видите ли, пятачок. - Видите ли, Ольга Робертовна, в памяти компьютера сидит миллион шрифтов и кеглей. Чтобы их выгнать вам напоказ, нужно сидеть месяц. Само по себе это занятие из серии бестолковых.
   - Ну, тогда я пошла, - откланялась Ужакова..
   - Идите, Ольга Робертовна, - сказал ей на прощание Варшавский, добитый бесповоротной тоской по прошлому.
   Никакого родственного скрещивания с "Губернской правдой" не получилось. Компьютерная верстка была освистана и опущена, как поц.
   - Следует отметить, что инбридинг идет тяжело, - признался Артамонов. Реакция пациентов неадекватная. Явная клиника.
   - Я шкурой чувствовал, что не поймут, - признался Варшавский.
   - Один процент интеллигенции, - потряс словарем Прорехов. - Это тебе не хухры-мухры.
   - Н-да, налицо полное неотражение действительности, - сказал Артамонов. - Асбест Валерианович путает "раковые шейки" с раком шейки матки.
   - Бардак, как в коммандитном товариществе! - подытожил диалог Прорехов. - Придется делать над аэродромом еще один круг.
   Газета "Сестра" в "ренталловских" планах захвата не значилась. Обе ее редактрисы - идеолог издания госпожа Изнанкина и суррогатная мать госпожа Флегманова - пришли на поклон сами и незвано. Они прознали, что по городу рыщут частные издатели, скупающие на корню все СМИ, и в первую очередь те, которые дышат на ладан.
   Редактрисы пробились в офис "Ренталла", как два нарыва, объединенные одним мозолистым телом.
   - Спасите нас! - выпалили они прямо с порога и строго предупредили: Если вы не приберете "Сестру" к рукам, нас надолго не хватит!
   - Здесь вам не тут, - сбил им пыл Прорехов.
   - Здесь не хоспис, - пояснил Артамонов.
   - Неужели мы так сильно смахиваем на погост, что именно сюда, к нам, вы пришли умирать? - спросил Прорехов и уселся поудобнее выслушивать ответ.
   Обе дамы имели форму восточных полушарий и топорщились не стыкующимися частями. Как лбами, упирались они друг в друга Африками, рассеченными нулевым меридианом, а с обратной стороны кололи себя в зады иззубренными островами Фиджи. Будучи равноправными хозяйками общественной газеты, Изнанкина и Флегманова безбожно воевали меж собой на страницах. Ведомственные читатели, которым приходилось просматривать "Сестру" по нужде, советовали перед употреблением разрезать газету пополам - иначе текст не познать. Отчасти поэтому цельная "Сестра" не имела никаких перспектив. Проблемы, которые в разной мере мучили повзрослевших за работой редактрис, вообще не трогали остальных женщин региона.
   При ознакомительном контакте с Изнанкиной и Флегмой - так Флегманову звали близкие - дальше обмена мнениями на бытовую тематику у "Ренталла" дело не пошло.
   - Посулов давать не будем, - сказал в результате Артамонов. - Покупать вашу редакцию нам нет мотива. Вы не стоите ни гроша. У вас нет ни помещений, ничего.