Арсенов Яков. Тринити

   Кителя, шинели, матрешки с лицом кандидата Макарова и личиком Насти уплывали эшелонами, шли влет портреты и скульптуры с изображением ставшей гиперпопулярной политпары. Торговые ряды на Арбате выперло в переулки и на Смоленскую площадь, в районе которой пришлось перекрыть движение по Садовому кольцу. С патрульного вертолета, контролирующего трафик, все это торжище походило на многолапого крокодила с пастью в районе ресторана "Прага".
   В связи с нарастающим ажиотажем было принято поспешное решение о принятии России в ВТО.
   Старый Арбат, как средоточие и центр мировой торговли, кишел поделками и подделками в стиле под Макарона. Здесь сегодня формировалась мода на ближайшие четыре года.
   После съемок настала пора посетить строящуюся ферму красоты, затеянную Пересветом. Шарлотта Марковна, поначалу воспринявшая в штыки предложение стать старшим фермером на социально значимом объекте, со временем согласилась и теперь не могла себя и представить вне новой заботы. Артамонов был прав - своих надо тащить до конца.
   Кандидат Макаров, Решетов, Матвеев, Артамонов и ваш покорный слуга, прогуливаясь по окрестностям фермы, напоролись сначала на вокзал без железной дороги, который Владимиру Сергеевичу привиделся когда-то в его первых озарениях, а потом подошли вплотную к психиатрической больнице. Они посетили некоторые палаты, поговорили с главным врачом.
   - Не совсем удачное место для агитации, - заметил главный врач. - Наши пациенты абсолютно аполитичны.
   - Мы здесь по вопросу оказания негласной шефской помощи, - сказал Владимир Сергеевич. - Строим по соседству ферму милосердия.
   - Ах, так это вы! А то мне говорили, какой-то с того света все это затеял. Тогда милости просим, - сказал главный врач. - От помощи не откажемся.
   - У вас тут, насколько мне известно, должна находиться одна пациентка, - сказал главврачу Решетов. - Ирина Рязанова. Мы не могли посетить ее.
   - А кто вы ей будете? - спросил врач.
   - Мы учились вместе, - ответил Решетов.
   Врач вызвался сопровождать. Мы переместились из кабинета в корпус, выходящий окнами в поле, и зашли в просторную палату. В центре пространства сидели молодые красивые женщины и распутывали клубки шерстяных ниток. Решетов сразу узнал Ирину. Она совсем не изменилась - была такой же молодой, одинокой и красивой. Время не тронуло ее. Она смотрелась такой же двадцатилетней студенткой-дипломницей. В ее руках не хватало лишь кленового листка. Решетов едва совладал с собою.
   - Ну, здравствуй, Иришка! - сказал он и продвинулся к ней, чтобы взяться за руки.
   Ирина заметно заволновалась и посмотрела на Решетова, как на клубок ниток, который уже не распутать. Будто в ее памяти уже давно не существовало такого пункта и не было даже зарубок на эту тему. Незнакомые образы вошедших смутили больных.
   - Не волнуйтесь, это свои, - успокоил их главный врач.
   - Артамонов, - подвел его Ирине Решетов. - Помнишь, он передавал тебе сборник анекдотов. А это Владимир Сергеевич Макаров - он баллотируется в президенты. А это писатель, - на ходу представил он меня, - а это Мат...
   Ирина напряглась, и всем показалось, что она что-то вспомнила. Она встала от работы и рассказала несколько анекдотов. Потом к ней со своими короткими историями присоединились подруги. Анекдотам не было конца. Их поток прервало приглашение обитателей больницы на обед - звякнул колокол на храме. Все работницы без откланивания отправились в столовую.
   Уходя, Ирина передала Решетову тетрадь со стихами. Он пробежал глазами несколько строф.
   Ты приедешь потом в этот город. Негаданно.
   Ровно двадцать пройдет не подвластных забвению лет.
   Вздрогнешь ты под моими глазами-нагайками.
   И едва устоишь на земле.
   Нас опять приютит тот же домик, похожий на улей.
   Восстановится все - от свечи до отрывков стихов.
   Мы доступнее будем на двадцать сгоревших июлей.
   Холоднее и дальше - на двадцать снегов.
   Вновь свеча догорит, и нас выманит из дому полночь.
   Безутешно под мост будет рваться шальная вода.
   Нас бедою обдаст та же самая "скорая помощь".
   Ты уйдешь до утра...
   А сейчас ты уйдешь навсегда.
   И приедешь потом в этот город. Негаданно.
   Выходит, она знала, что с годами я смирюсь и явлюсь, подумал Решетов. Он отошел в сторону, обхватил руками березу и прижался к ее непродавливаемой многолетней коре своей блестящей головой. Он мозжил дерево и лбом, и костистыми кулаками, подыскивая точку на противоположной стороне ствола, куда бы направить удар, но безутешно понимал, что даже его натренированные руки не достанут до сердцевины. К любви неприменимы принципы карате. Оно помогает, когда надо выжить без любви, пережить любовь.
   Решетов прочитал второй стих.
   Как мы горели, милый мой, январь
   Вовек такого пламени не видел.
   Любой бы позавидовал янтарь
   Моим глазам, горящим и невинным.
   А, собственно, что было сожжено?
   Скрипел мороз и снег вокруг не таял.
   Мы просто были мужем и женой,
   Скрывали нашу маленькую тайну.
   Мы жили, не ссылаясь на весну,
   Которая придет и все расставит.
   Но вышел срок, и ключ пришлось вернуть,
   И мы с тобой встречаться перестали.
   Уверив я тебя, а ты меня,
   Что все пройдет и новое нагрянет.
   Но истина в обличии огня
   Теперь лишь обозначилась наглядно.
   Мы ночью просыпаемся, крича,
   И бьемся над одной и той же мыслью:
   Как вынесли тогда слова "прощай!"
   Всю огненность вмещаемого смысла?
   Как мы могли додуматься, что мы,
   Влекомы были жаждою слепою?!
   Нет, тот огонь, что грел нас средь зимы,
   Стоит, пожалуй, наравне с любовью.
   Как мы горели, милый мой! Январь
   Уже давно отпепелил снегами.
   А дни текут, проходят, как слова,
   Которым никогда не стать стихами.
   - Мне нравится здесь, - сказал Владимир Сергеевич, - отрешенность и спокойствие. - Но, покинув территорию больницы, признался: - Анекдоты про сумасшедших, рассказанные ими самими, внушают беспокойство, поскольку вполне разумны.
   - Если бы ситуация позволяла, - отрешенно произнес Решетов, - я бы забрал ее к себе на всю оставшуюся жизнь. Я испробовал все варианты, все модели - бесполезно. Дальше предсердия не прошла ни одна!
   - А ты наплюй на ситуацию, - посоветовал ему Владимир Сергеевич. Своих любимых надо забирать и вытаскивать, где бы и в каких условностях они ни находились!
   - Так и сделаю, - сказал Решетов. - Я верну ее. Мы с ней будем жить. Вот послушайте, как она обо мне пишет: - И он передал мне тетрадь, чтобы я озвучил очередное стихотворение, потому что сам уже просто не мог. Я начал читать.
   Ранним утром, когда еще
   лунный свет не погас,
   я ищу тебя памятью
   своих стонущих глаз,
   а когда завершается
   утром начатый круг,
   я леплю тебя памятью
   своих стонущих рук.
   И лишь только когда уже
   я почти не могу,
   я зову тебя памятью
   своих стонущих губ.
   - Она до сих пор любит тебя, - сказал Владимир Сергеевич.
   - Однозначно, мля, - подтвердил Мат. - Ее надо забрать отсюда, еп-тать. Она нормальная!
   - Она не впускает к себе никакой новой информации, - сказал Артамонов. - И правильно делает.
   - Я потрясен, господа, - признался я, будучи внутри всей этой истории, и передал тетрадь назад Решетову.
   Вскоре группа отбыла в Москву.
   ...Находясь подле Макарона в течение последних шести месяцев, Настя не успевала удивляться одному событию, как тут же не успевала удивляться другому - такая плотность жизни! Столько всего нужно было успеть! А Владимир Сергеевич успевал. Ему хватало времени и на кампанию, и на нее, на Настю. Он не отмахивался от своей любимой, ссылаясь на политзанятость, всюду брал ее с собой. Она вытянулась, постройнела. Новый подход к питанию сделал свое дело - как ни крути, а пайка в детском доме не могла обеспечить вызревания той красоты Насти, которая была заложена в нее природой. Теперь, когда ни в чем себе не отказывала, она физически расцвела. Они с Владимиром Сергеевичем как бы тянулись навстречу друг другу. Она росла вперед, а он - назад, навстречу ей, молодея с каждым днем. Его улучшающееся состояние стало для них обыденным. Другим женам, вынужденным следить за мужьями и делать закупки рубашек, с каждым годом приходится подыскивать все большие и большие размеры. Обычно, когда женятся, начинают с сорочек сорок первого размера, а потом и не замечают, как переходят на сорок четвертый и круче. У Насти было все наоборот - первую рубашку Владимиру Сергеевичу она вместе с тетей Паней купила именно сорок шестого размера, а теперь он носил уже сорок второй и был близок к сорок первому. Костюм тоже раньше брался пятьдесят шестого размера и третьего роста, а теперь требовался сорок восьмой четвертый рост. Если раньше брюки приходилось подшивать, то теперь Владимир Сергеевич надевал их на себя прямо в магазине и продолжал прогулку.
   Их отношения стали более романтичными и сплелись теснее виноградных лоз. Владимир Сергеевич и Настя обожали друг друга и не старались удерживаться от этого, давали волю чувствам, где бы эти порывы их ни заставали.
   Как-то они отправились посидеть в один из ресторанов Татьяны - "Огниво Москвы".
   - Пойдем сходим, пока гостиницу не разобрали до культурного слоя, предложил Владимир Сергеевич.
   Они поднялись на лифте и уселись за памятным для Макарона столиком. Макарон рассказал Насте, как во время учебы они со Светой тоже вот так же отдыхали здесь, а рядом шушукалась парочка, похоже, журналисты, встретившиеся после долгих лет разлуки.
   - Вот так когда-нибудь и мы пересечемся здесь с тобой, будем старыми, отпетыми, крашеными и будем так же без умолку болтать о своем несостоявшемся величии, - сказал я тогда Свете. - И видишь, почти так и случилось.
   - Да какой же ты старый! - взмолилась Настя. - Ты помоложе иного молодого. Я рада, что ты ради меня так серьезно занимаешься здоровьем! Ведь нам с тобой рожать детей. Ты должен очиститься, это верно, но мне не хотелось бы беременеть именно сейчас. У тебя перманентный стресс от политики. Давай так, пусть закончатся выборы, мы с тобой куда-нибудь уедем и там зачнем.
   - Идет, - согласился Владимир Сергеевич. - Праведная мысль.
   - Я не хочу, чтобы на ребенке сказались нынешние переживания, неустойчивость момента и так далее. Мы любим друг друга, но нужно еще создать среду для зачатия, - вещала Настя, как опытная мать. - Оно должно произойти при полном штиле. Тогда я смогу быть уверенной в том, что ребенок будет здоров.
   Владимир Сергеевич обнял ее и похвалил за трезвость мысли и хладнокровие в окружении сладострастия. Ведь что касается его, то он безудержен в этом плане, как пацан, его несет, и он готов завершать свои движения целыми днями, не задумываясь о последствиях.
   - Ты знаешь, меня не тянет ни курить, ни к алкоголю, - говорил о своем состоянии Владимир Сергеевич, - такое впечатление, что я никогда и не пользовался этими навыками.
   - Значит, я являюсь стимулом для тебя, - веселилась Настя. - Это радует.
   - Но ты знаешь, меня влечет в толпу, на дискотеки, в тусовку, жаловался на свое состояние Владимир Сергеевич, - я так хочу потанцевать, покуражиться, а ты холодна ко всему этому.
   - Я становлюсь женщиной, - откровенничала Настя, - пойми, меня тянет к очагу. А вот почему тебя тянет налево, я никак не могу сообразить.
   - Да не налево, - оправдывался Владимир Сергеевич, - мне никто, кроме тебя, не нужен, просто хочется всемирного общения! Чтобы были рядом все друзья и враги! Я всем хочу все простить, хочу забыть обиды! Я не помню ничего плохого, только хорошее! Для меня весь мир, как сказка! Я хочу обнять всех настолько плотно, что во мне сейчас все открыто нараспашку и доступно!
   Пылкость, с которой говорил Владимир Сергеевич, удивляла Настю.
   - Это потому, что в юности ты был занят другим, ты был скрытен, детство наложило отпечаток, но это пройдет, - пыталась она объяснить состояние Владимира Сергеевича больше самой себе, чем ему. - Может быть, ты не реализовался в этом направлении, и вот теперь рядом со мной тебя потянуло на веселье. Но это пройдет. У меня же прошло, и у тебя пройдет.
   - Вот взять Прорехова, - рассуждал Макарон. - Он меня практически пустил по миру, а я ему простил и отвел его в клуб трезвенников. Водка сгубила его фактически до конца. Общаясь с ним в последние десять лет, я боролся не с ним, а с водкой. Ему понадобится десять лет, чтобы память генов забыла спиртное. Только через десять лет мы с ним сможем поговорить, как друзья.
   - Да зачем тебе друзья, если у тебя есть я? - не понимала момента Настя.
   - Действительно, - одумывался Владимир Сергеевич.
   ...Романтика все больше овладевала этой парой. Макарон стал порой подзабывать, что баллотируется. Артамонов ему тут же напоминал и с охраной по сторонам увлекал на очередную встречу с выборщиками или на интервью на телевидении.
   Владимира Сергеевича затаскали по передачам, всюду исследовался рецепт его прекрасной формы.
   - Говорят, вы полгода пробыли на Тибете, - терзали его прилюдно в студии. - Это правда?
   - Можно сказать и так, - не сопротивлялся Владимир Сергеевич, защищаясь от глупых вопросов развесистыми ответами. - Тибет, Селигер, какая разница?
   - Это верно, - неседал на него Махалов в шоу "Большая стирка".
   - Говорят, вы взяли за основу подход тибетских монахов и в питании, и в одежде, и в философии? - пытал его среди ночи руководитель "Ночных полетов".
   - Меж тем вы женились во второй раз, - тянула его на свет журналистка Муля в программе "Я сама". - С чем это связано?
   - Я как раз занимался собой, - нес околесицу Владимир Сергеевич, - а тем временем все и произошло.
   - Но вы остаетесь сенатором? - спрашивал его Карамулов.
   - Уже нет. Срок моих полномочий истек, от региона в Верхней палате теперь другой представитель.
   - Думается, что вы немного потеряли. У вас такая перспектива! старался быть с ним более приземленнее Гордон.
   - Да, пока все идет хорошо, - отвечал Владимир Сергеевич.
   - На вас было совершено полтора покушения, - выискивали в нем причастного к уголовке в передаче "Криминальная Россия". - Вы не боитесь?
   - Я не успеваю бояться, - говорил Владимир Сергеевич. - Все как-то очень быстро случается. Такое впечатление, что команды конкурентов работают на наш блок. Чем больше они терзают наши ряды, тем спешнее растет наш рейтинг, популярность.
   - Скажите, а что вы сделаете в первую очередь, случись вам избраться? вопрошал Дибров в программе "Атриум".
   - Возьму отпуск, - отвечал Владимир Сергеевич и просил сдуть мельтешащие перед глазами надувные фигуры клоунов интерьерного оформления.
   Вперемешку с телевыскакиваниями Владимир Сергеевич Макаров доводил до завершения запланированную серию поездок по стране, которую на манер Бурята называл "День объезда мест".
   Глава 11
   ДЕНЬ ОБЪЕЗДА МЕСТ
   Заместитель министра топлива Пунктус и заместитель министра энергетики Нинкин, как два непарных тутовых шелкопера, по линии своих ведомств готовили встречи кандидата Макарова с избирателями на ряде предприятий их профиля и не только. Они подняли себе планку и старались отличиться, поскольку расчитывали стать министрами не на пустом месте. Им помогали Пересвет, Натан и Татьяна. Я подстраховывал всех по очереди - если кто-то не мог, я выезжал вместо.
   По обыкновению, а никак не по странному стечению обстоятельств, поездки были организованы таким образом, что агитационный путь Владимира Сергеевича начинался с Камчатки, потом следовал Сахалин, Владивосток, Чукотка, Якутия, затем Урал, Поволжье, Центр и так далее. Движение кампании предполагалось по солнцу - с востока на запад страны.
   - Не надо из меня делать светила, - предупредил Владимир Сергеевич, ознакомившись с графиком. - Я хочу начать с Калининграда, - поставил он условия и попросил развернуть маршрут следования, - а закончить Анадырем и Петропавловск-Камчатским, где всегда полночь. Мне хочется работать на заведомо понятную перспективу!
   - Хорошо, мы переделаем, - согласились доверенные лица. - Просто мы планировали встречи так, чтобы в ходе кампании о кандидате не забыли, подвернулось под руку оправдание. - А то, пока мы будем таскаться по востоку, в центральных районах о нас и не вспомнят. Опора нынче именно на красный пояс, хотя он уже и не такой раскаленный, как раньше.
   - Да я ведь не коммунист! - как будто опомнился Владимир Сергеевич.
   - Это только с виду, а копни глубже... - сказал Артамонов. - Все мы где-то немного партейцы...
   - Согласен, - признал кусок своей сущности Макарон.
   - А чтобы нас не поминали лихом, - сообразил я, - надо выстроить поездки уж если не в обычном направлении, то хотя бы зигзагообразно.
   - Да не волнуйтесь, никто нас не забудет, - уверил всех Макарон. - Чуть что, я напомню.
   - И все-таки, - настояли коллеги-организаторы, - давайте найдем золотую середину. Начнем с - запада, потом восток, а завершим центром.
   - Хорошо, пусть будет так, - согласился Макарон, но в остальных вопросах остался непреклонным и пояснил: - Каждый регион я хотел бы воспринимать под таким углом: сначала встречи с ветеранскими организациями, далее дома престарелых и уж потом беседы с работным людом и молодежью. А вы мне какие графики составили?! Никуда не годится! Возьмем хотя бы Смоленск тусовка во Дворце бракосочетаний, потом обед на монастырской площади с братией и вечером - в больницу к ветеранам. Ну, что это такое?! Ветераны к вечеру уснут! Все переделать: сначала старики - потом молодежь! Ясно?!
   - Ясно, - приняли помощники замечания Владимира Сергеевича.
   Потому что имелся в них какой-то скрытый смысл. А может, и не было никакого смысла, просто Владимир Сергеевич подчинялся противоположному вектору постижения территорий и, благодаря своей всегдашней упертости, подтягивал к этому все свое окружение.
   Бригады агитаторов принялись винтажно осваивать страну. Начали, как и просил Владимир Сергеевич, с янтарного края. Первая встреча с избирателями проходила в музее оккультики. Горожане тепло приняли кандидата Макарова, он ощутил полную поддержку. Мероприятие получилось на редкость живым и закончилось бурным братанием. По завершении оратории кандидатской делегации предложили осмотреть сам музей, в котором во время войны была размещена лаборатория рейха по изучению обратного течения времени. Исследовательские работы курировал лично Гитлер. В лаборатории трудились лучшие умы. Гитлер, когда ситуация стала поджимать, вплотную занялся вопросами, на которых погорел Бурят, и даже подумывал о практике, которую поимел Макарон. Музей, судя по испещренной книге отзывов, был самым посещаемым местом в городе. Из всех экспонатов наиболее выразительно смотрелись часы, стрелки которых шли вспять. Владимир Сергеевич был поражен и экспозицией, и самим фактом существования музея. Он обошел его по кругу несколько раз, то и дело возвращаясь к началу осмотра. Нарушая заведенный порядок, он трогал руками все, что занимало его взгляд.
   Наблюдая за Владимром Сергеевичем, я понимал, почему он настоял, чтобы предвыборное турне стартовало в Кенигсберге.
   А потом где нас только не носило! Эта крестовина, эта квадрига Пунктус, Нинкин, Татьяна и Натан - настолько увлеклась предвыборной работой, что красными флажками, отмечающими на карте места, где побывал Макарон, была утыкана вся карта, висевшая на стене предвыборного штаба. Доверенные лица мурлыкали что-то себе под нос и, не стесняясь окружающих, таскали Владимира Сергеевича по всему постсовковому пространству. Для страховки, чтобы уж наверняка, кандидат Макаров встречался с руководителями и населением бывших республик СССР, поскольку процент своих там по-прежнему оставался высоким. Попутно он денно и нощно посещал военные части, расположенные вблизи границ, крупные медицинские учреждения и промышленные предприятия, учебные заведения. Больше месяца ушло только на ознакомительный, поверхностный объезд самой России. Кандидат Макаров рвался и туда, и сюда - в самую гущу жизни, но времени не хватало, и его буквально за руки оттаскивали от народной среды, как наемную плакальщицу от чужой могилы.
   После порции поездок по регионам намечался непродолжительный отдых вблизи родных мест, а потом поездка в Сочи на съемки фильма "Калаш" вперемешку с кратковременным отдыхом на Красной поляне.
   Графики посещений были настолько плотными, что кандидату Макарову приходилось спать и работать в самолетах и поездах, а иногда даже в автомобилях и на нартах.
   - Хорошо, что не на нарах, - успокаивал его я, едва успевая готовить материалы для прессы и телевидения.
   Наряду с крупными городами посещали и захолустные местечки. От мысли, что кому-то довелось там родиться и жить, бросало в дрожь. А Владимир Сергеевич просто ликовал при посещении таких точек.
   - Вот это да! - вырывалось и него.
   - Подумать только, - противоречил я, выглядывая из иллюминатора опускающегося на площадку вертолета, - вот здесь провести жизнь! С ума можно повеситься! Когда летишь над любой точкой Шотландии, - вел я аналогию - даже над самой крайней, над Абердином, например, все равно хочется там остаться. Человек в силах представить свою жизнь там, потому что - уютно все, обжито. А здесь, как глянешь вдаль, жилы стынут! Представишь, что в этой точке, в этом краю, ты бы вылупился и всю жизнь корячился, сразу мерзнут ноги! Как этот край может быть родиной!?
   - А мне нравится, - говорил Владимир Сергеевич, словно здесь когда-то произошло самое памятное для него событие.
   - Ну, а что тебя связывает с этим местом? - спрашивал я. - Дыра дырой. Тебе что, доводилось бывать тут по прошлой жизни?
   - Да нет, - говорил Макарон. - Я здесь вообще никогда и близко не был. Но ощущение такое, что бегал здесь пацаном.
   - У нас все деревни и райцентры на одно лицо, - пытался я объяснить ему его спонтанно возникающую привязанность. - Такая стилистика.
   - Ну, что ты! - возражал Владимир Сергеевич. - Они все разные - у каждого поселка свой взор!
   Чем глуше и непроходимее встречалась местность, чем меньше была вероятность, что Владимир Сергеевич мог здесь когда-то бывать, тем роднее и ближе он ее воспринимал. От какого-то затерявшегося хутора или городка его сердце просто щемило, словно он возвращался сюда, в детство или юность, где на каждом углу и перкрестке вместе с дворовыми собаками торчат, застыв, его одноклассники и соседи. Это свойство российской глубинки - сразу становиться родной любому заезжему человеку - всецело поглощало Владимира Сергеевича, ему хотелось, но не хватало эмоций облобызать и обнять эти совсем чужие края.
   - Просто дух захватывает, сердце так и переполняется волнами воспоминаний, которых не было! - говорил Макарон. - День объезда мест. Как и Бурят, я начинаю обходить любимые точки. Неужели и меня жизнь поймает на противоходе?
   Каждая встреча с избирателями мыслилась как деловая, но заканчивалась на ностальгической нотке, а не ноте надежды, как на всяком новом месте. Возникало странное ощущение, что видения, связанные с посещаемой местностью, совершенно неотвязно следуют за вертолетом.
   Владимир Сергеевич быстро входил в контакт со встречавшими его людьми. И уже через совсем небольшое время общался с ними, как с родными.
   Впервые в жизни он ощутил, как велика и бесконечна Россия. Просторы повергали его в состояние крайней эйфории. Он посетил сотни рыбацких поселков, пролетом, правда, наблюдая за жизнью с высоты, и тем не менее. Тоска и грусть охватывала его. От мысли, что не удалось провести здесь хоть сколько-то минут, его скручивало в рулет. Покидая впервые посещенные края, он словно рвал вьющуюся за ним пуповину. Да, необъятна страна Россия! Осмыслить ее нельзя, а разворовать можно. Дальневосточная тайга - насколько ее уже проредили китайцы. Границы практически открыты. Что-то надо будет делать, случись избраться. Но выгонять их уже бесполезно - прижились, пустили корни. И чтобы не разворовывали и не тащили все к себе, надо будет дать им правильное и законное существование на нашей земле. Ассимилируются, никуда не денутся - и лет эдак через двести не поймешь, куда глаза узкие подевались. А нам самим не обжить - не хватит заключенных. Тут один только путь - через "ГУЛАГ". Эту часть страны уже пробовали оживить некоторые умники - не получилось. Придется впускать соседей. Надо все срочно заселить. Любыми людьми. Только живыми, а не трупами.
   К каждому из забытых Богом мест Владимир Сергеевич быстро привыкал. Они казались ему родными, словно он отродясь жил там в уюте и тепле. И так в каждом селении, в каждом городке, поселке и областном центре - сначала отчужденческие настроения, потом волной наплывала теплота - и вот уже ближе места нет на земле. День объезда мест. Ему казалось, что он и впрямь объезжает и облетает края, в которых прошли его детство, его юность, его жизнь, где осталась частица сердца. Бурят неотвязно стоял перед глазами.