Арсенов Яков. Тринити

   - А ты думаешь, самый умный здесь? - сказала Улька. - Этих товарищей можно взять только с единственной точки в городе, - спокойно сказала Улька. - И эта точка - на крыше "унитаза".
   - Что верно, то верно, - сказал Макарон. - А я так мыслю: для начала я заскочу к ним в баню, чтобы у них заклинило сигнализацию - перебью поле. Типа от имени избирателей нашего района. А ночью мы с Артамоновым бомбанем крышу бани, набросаем туда шлака и обстучим этими же битами все соседние строения. - Макарон, как стратег, сразу разбил операцию на этапы. - После чего сообщим в газете, что участившиеся полеты НЛО вызвали метеоритный дождь. Причем местами. Прослеживается четкая закономерность - наиболее кучное падение обугленных небесных тел происходит в точках с отрицательной энергетикой.
   - Баню снова застеклят, - додумалась Улька.
   - Правильно, но уже оконным стеклом, - сказал Макарон. - Мне так ка-этца. Матового стекла в этом городе за три дня они не сыщут с огнем, пояснил аксакал. - А сквозь простое мы отснимем все, что нам по такой жизни надо.
   - Неплохо придумано, сынок, - улыбнулась Улька.
   Операцию с метеоритным дождем провели грамотно, словно всю жизнь занимались звездными войнами. Все произошло именно так, как спрогнозировал Макарон. Шлак легко сошел за обугленную плоть метеоритов. Крышу элитной бани после стихийного бедствия застеклили временно простым строительным оконным стеклом.
   - Теперь они все как на ладони, - приговаривал Макарон и в полной темноте тащил Ульку за руку на крышу "унитаза". - Мы им такое жесткое порно устроим, что мало не покажется! А Ренгача, как гаерного шута, надо повесить на гайтане! - сопел он, одолевая этаж за этажом. - Устроил из лифта курилку!
   - Ты же сам ему разрешил, - сказала Улька.
   - Разрешил, а что поделаешь, - развел руками Макарон. - Если идея хорошая.
   Ульке вспоминала, как вместе с Прореховым они погорели на системе лифтовых кнопок в ДАСе, и всласть похохотала с Макароном, пока поднимались на верхотуру. Отдышавшись, папарацци приступили к работе. Улька собрала свое фотодуло, как снайперскую винтовку с инфракрасным прицелом. Фоторужье стало почти метровым. Макарон из любопытства посмотрел в него. Обзору элитной бани с живым мылом мешал только бетонный выступ, на котором висела оставленная строителями люлька для штукатурных работ.
   - Надо вывести в окно пару досок, - подсказала Улька, - чтобы можно было вытянуться и лечь. Тогда все будет видно.
   - Попробуем, - согласился Макарон и принялся городить конструкцию. Он отыскал два бруса, связал проволокой и выдвинул их далеко за фрамугу. Потом укрепил все это хозяйство двумя бетонными блоками, как противовесами. Для начала попробовал улечься сам - получилось. Если брусья не рухнули под ним значит, Ульку выдержат точно.
   Улька влезла на конструкцию, проползла вперед и велела подать фоторужье. Макарон осторожно протянул ей аппаратуру. Улька настроила оптику, навела ее на объект и приступила к съемке. Сквозь стекла было хорошо видно, как Платьев нежился в кабине в приятной близости с Додекаэдром. Девушки терли их пахучими маслами. В других комнатах занимались подобными интимными беседами еще несколько пар. В бассейне в окружении стайки пацанов плавали Мошнак и Шимингуэй. Фоминат сидел у кромки бассейна с человеком от специальных подразделений бытия. За Фаддеем, осклабясь, бегал заместитель мэра Гладков. Сам Беломырин осовело отслеживал с пива какую-то тоску по девятому каналу.
   Улька работала не покладая рук. Макарон держал ее за ноги, как тачку. Увлекаясь, она продвигалась вперед, чтобы достать точку, с которой вынимались солидные крупные планы.
   Отработав кассету, Улька перезарядила аппарат и передала Макарону заполненный электронный носитель, едва дотянувшись до его руки из неудобной позы.
   - Может, хватит? - спросил он ее. - Не фотоальбом ведь собираемся выпускать. И уж больно здесь скользко. Не ровен час, упадешь.
   - Будь спок, - сказала Улька. - Сейчас Платьев как раз вышел в бассейн к мальчикам.
   - Ну давай, доснимай его и валим, - торопил Ульку Макарон.
   - Погоди, тут такая групповуха начинается! - сказала фотоснайпер и подалась еще дальше вперед. Ее ноги, находившиеся в начале съемки по эту сторону окна, были уже на той. Она и не заметила, как оказалась снаружи почти вся.
   Приспособление качнулось, перевешиваясь наружу. Брусья имели ширину, достаточную, чтобы чувствовать себя уверенно, только немного расходились в конце.
   - Ну, все, давай обратно, - заволновался Макарон.
   - Ползу, - сказала она. - Возьми ствол.
   Макарон потянулся за аппаратом.
   - Ну, что у вас тут? - cпросил взобравшийся на площадку Прорехов.
   От резкого окрика Улька упустила лямку, и фотоаппарат заболтался в воздухе. Улька потянулась за ним, опершись всем телом на один брус, который тут же съехал вниз и развернул Ульку перпендикулярно себе.
   - Спокойней, Уля, спокойней, - контролировал ситуацию Макарон. - Я доползу до тебя и затащу сюда.
   - Сначала втащи аппарат, - посоветовала она ему.
   Прорехов не смел пошевелиться и молча наблюдал. Он онемел, потому что боялся спугнуть заведенный тут порядок. Да и чем он мог помочь? Не было ни надобности, ни возможности.
   - Конечно, Уля, сначала аппарат, - согласился Макарон, - он же ближе ко мне.
   - А потом разверни меня, - сказала она. - И я сама вползу назад.
   - Хорошо, - следовал ее советам Макарон.
   Прорехов продолжал тихо наблюдать за происходящим. Луч прожектора разрезал пополам придуманную Макароном конструкцию и углом уходил в темнеющую пустоту. Свет растворялся во тьме, не доставая дна.
   Пока Макарон тянулся за ружьем, железобетонный противовес под двойной нагрузкой ушел в сторону. Вползая назад, Макарон не заметил, как окончательно сбил его. Это увидел Прорехов и бросился удерживать корпусом поднимающийся в горизонтальное положение брус.
   Улька ойкнула. Теперь она висела на брусе, придавленном к полу Макароном, а второе пустое бревно от перевертывания удерживал Прорехов.
   - Брось его на фиг, это дурацкое бревно, и помоги мне! - скомандовал Макарон.
   - А ее оно не зацепит? - спросил Прорехов.
   - Вроде нет, - прикинул Макарон.
   Прорехов отпустил свой ненужный брус, и тот загремел, падая. Страшный грохот где-то внизу сотряс тишину.
   - Теперь забери аппарат, - попросил его Макарон.
   - Я не смогу пройти на ту сторону, - предупредил Прорехов Макарона. Разве что прямо через тебя.
   - Перелезай, - поторопил его Макарон, - только быстрее.
   Прорехов перевалился через Макарона, забрал ствол и вернулся на площадку. Все шло нормально. Теперь Макарон спокойно удерживал второй брус, а Прорехов, потянувшись к окну, готовился помочь Ульке влезть обратно. Он подошел к проему так близко, что получилось почти лицом к лицу с Улькой, только он стоял здесь, а она висела там.
   - Ну что? - неожиданно перевела тему мероприятия в другое русло Улька. - Теперь будешь увиваться за другими? - спросила она Прорехова, улыбаясь.
   "А не сбе...гать ли тебе лучше в ла...вку?" - решил произнести Прорехов, поскольку ничего нового придумать было просто не успеть.
   Может, все и получилось бы, как всегда, но никто не знал, что творится в голове у Ульки. То ли она вспомнила, как пугала Прорехова прыжками из окна ДАСа, чтобы он перестал заниматься ерундой, то ли на морозе у нее ослабли руки, но, так или иначе, она не проявила никакого интереса к приближающемуся Прорехову. "Занятно, что он по-прежнему уверен в том, что закончится по-его? - мыслила Улька. - Интересно, что он ответит сегодня? Опять скажет: "А не сбегать ли лучше в лавку?" Теперь бы это прозвучит просто глупо. Все давно перестало быть смешным. От такого бесконечного юмора, кроме усталости, ничего не осталось".
   Все эти мысли, возведенные в степень, полностью овладели Улькой. На секунду она вообще забыла, где находится. И когда Прорехов протянул ей руку, она просто разжала свою.
   Чтобы ничего не видеть, Макарон разбил булыжником прожектор и бросился в шахту лифта. Через несколько секунд полета с высоты он приземлился на многослойный батут и долгое время не мог остановить все подкидывающие и подкидывающие его вверх жесткие плетеные сетки. Батут качал его настолько долго, что Прорехов, спотыкаясь и грохоча, летевший вниз по лестнице, оказался у места падения Ульки быстрее.
   Улька родилась не в сорочке. Ее угораздило упасть не в лифтовую шахту. Прорехов нашел ее у подножия "унитаза". Она лежала, как бы стесняясь своего положения. Из-под комбинезона выпросталось белое свадебное платье. Зачем она напялила его на себя, было непонятно. Прорехов схватился за голову и стал отступать в темноту, надеясь упрятаться в ней. А жизнь во всем своем величии и трагизме осталась на месте.
   Подбежал Макарон.
   Улька с улыбкой лежала на снегу и не понимала, где находится.
   О случившемся Макарон сообщил Артамонову, Деборе и всем остальным. Вызвали реанимацию. Приехали врачи и определили, что потерпевшая скончалась еще в полете. От разрыва сердца.
   На место происшествия прибыл следователь и начал всех опрашивать.
   Ульку увезли в морг первой городской больницы.
   Дача показаний для Прорехова и Макарона была единственным способом облегчиться. Меж собой они разговаривать не могли. А рассказывать все кому-то и просто так не поворачивался язык, настолько с Улькой все получилось неожиданно.
   - Что вы делали с ней там, наверху? - спрашивал следователь Макарона.
   - У нее была мечта - снять город с высоты птичьего помета, - отвечал Макарон.
   - Неужели об этом можно мечтать? - удивился следователь.
   - А почему бы и нет?
   - А больше вы ничего не снимали?
   - Нет, - сказал Макарон.
   - А где пленка? - спросил следователь.
   - Все упало вниз, - без всякого сопротивления отвечал Макарон.
   - Внизу ничего не нашли, - сказал следователь.
   - Плохо искали, что я могу еще сказать.
   - Вы занимаетесь сокрытием, гражданин Макаров, - предупредил его следователь. - Это преследуется законом.
   - Мы знаем, чем занимаемся, - сказал Макарон. - И знаем, что все, чем мы занимаемся, у нас пока что преследуется.
   ...Участие во всей этой предвыборной суете потеряло весь смысл.
   После допроса Макарон с Артамоновым отправились к Прорехову, но в квартиру к нему было не попасть. Полет Ульки отнял у него дар речи. Прорехов заперся дома и никому не открывал. Артамонов не стал ломиться, а Макарон настоял на встрече путем угрозы выломать дверь.
   Они сели в кресла друг против друга, налили по стакану горькой.
   - Я позвонил туда, - сказал Макарон. - За ней уже выехали родители. Тело хотят забрать завтра. А нам надлежит отправиться к ней чуть позже похороны там назначены на двадцать первое. Но я постараюсь уговорить родителей, чтобы ее хоронили здесь. Мы сами должны ухаживать за ее могилой.
   Прорехов только и делал, что наливал. Другого способа залить думы на самом деле не было.
   - В этой жизни пристрелян каждый наш шаг, - сказал Макарон отвлеченно, как бы рассуждая больше сам с собою. Он впервые говорил с Прореховым серьезно. - Я понимаю, что теперь неуместным будет все. Любые слова и соображения. И, тем не менее, я скажу. Потому что потом, может, и не придется. Так вот: не ценишь деньги - отнимут, уведут, не любишь женщину уйдет. Навсегда. Пользуешься дружбой - отвечай тем же. У денег, у любви и дружбы есть одна тонкость - их надо получить и потом постоянно защищать, это тебе не диплом, скинул и забыл. Заслужить и потом защищать. Это две части одной работы. И еще мой тебе совет - бери от жизни чуть меньше, чем она позволяет взять. Надо оставлять на семена. А теперь я пошел. Меня ждет Артамонов. Нужно разобраться с отснятым материалом. Поначалу мы решили все бросить, а теперь считаем, что смысл именно в том, что надо все довести до конца.
   Прорехов остался сидеть, аксакал вышел. На улице в машине его ждал Артамонов.
   Они доехали до "унитаза", поднялись в компьютерную комнату, закрылись и достали из тайника носитель. Вставили его прямо в материнскую плату и приступили к просмотру. Потом отобрали самые удачные снимки. Кадр за кадром долго по очереди вытаскивали их на монитор. Снимки получились отчетливыми. Снятые в инфракрасном диапазоне, они придавали фактам дьявольский оттенок.
   - Теперь эти ребята в наших руках, - сказал Макарон. - Мы отомстим за Ульку. Главное - промурыжить судебных исполнителей. Нам нельзя съезжать из детинца. Вплоть до того, что мы здесь забаррикадируемся.
   - Надо призвать на помощь трезвенников, - вспомнил Артамонов, - и устроить из амбалов живое оцепление. Пойду позвоню Завязьеву. Я уверен, они нам помогут.
   - Как же мы раньше до этого не додумались? - спохватился Макарон.
   - И еще надо позвать на помощь всех студентов города, - сказал Артамонов. - Надо срочно обращаться публично за студенческой поддержкой! Ведь им здесь жить дальше. И каким будет город в будущем, сейчас зависит и от них в том числе.
   Утром с белым флагом на Озерную явился Фоминат. Платьев заслал его к "лишенцам", как бывшего у них в употреблении. На Фомината возлагались функции парламентера. Он сказал, что если в выходящей завтра газете будет снята первая полоса, то найдутся люди, которые хорошо за это заплатят. Он дал понять, что та сторона в курсе всего, что происходит в лагере противника и какие материалы готовятся к выходу в свет.
   Макарон встал навстречу Фоминату, чтобы дипломата, которого корчил из себя Фоминат, объявить частным лицом и потом по этому лицу как следует настучать. Но Артамонов тормознул его.
   - Это наш человек, - сказал он. - Мы с ним проводили лотерею.
   - Ну, извини, - сказал Макарон. - Так это и есть тот самый Фоминат натрия?!
   - Конечно, - подтвердил Артамонов.
   - Похож, - заключил аксакал.
   - Сколько платите за пленки? - cпросил Артамонов у Фомината.
   - Сто пятьдесят, - назвал цифру парламентер.
   - Всего-то?
   - А сколько вы просите? - спросил Фоминат.
   - Мы ничего не просим, - сказал Артамонов. - Нашу константу вы знаете триста. Она не меняется на протяжении уже нескольких лет. Поэтому не обсуждается.
   - Я передам вашу заявку начальнику выборного штаба, - пообещал Фоминат.
   - Но это не все, - сказал Артамонов. - Положение о лотерее до сих пор вами не подписано. Хотя вы получили за подпись гонорар. Вы должны вернуть назад видео-двойку. Мы выставим ее в галерее, как в музее. Она дорога нам как память и чтобы замкнуть круг.
   - Я принесу, - сказал Фоминат. - Завтра.
   - Сегодня, - сказал Артамонов. - В четыре мы привезем в "Старый чикен" оригинал первой полосы и цифровой носитель. Деньги и видак должны быть при вас.
   Было понятно, что Артамонов оттягивает время. Когда Фоминат ушел, Артамонов дал команду снять с номера сверстанный материал.
   - Зачем? - спросил Макарон. - Мы что, свертываемся? Откатываемся назад?
   - Да нет же, - положил ему палец на губы Артамонов. - Эти фотографии мы действительно снимем с полосы и отвезем товарищам, как обещали. Нельзя же обманывать серьезных людей. А Дебора тем временем поставит другие, поконтрастнее. Ведь товарищи думают, что мы не слили всю Улькину добычу на винт.
   Артамонов распечатал первую полосу, взял этот оригинал-макет, сложил вчетверо и опустил в боковой карман.
   - Тираж надо поднять до миллиона, - сказал Макарон Толкачеву, а потом начал расписывать ситуационный план действий всему коллективу: - Пока мы с Артамоновым будем разбираться по существу вопроса, вы должны успеть отпечатать тираж и вывезти его из цеха. Ночью придут опечатывать имущество, - обратился Макарон к Николаю Ивановичу, - и нам придется подписать акты о его передаче банку, иначе не затянуть времени. Если мы промурыжим их пять-семь часов, вам будет достаточно. При разноске газеты использовать только своих людей. Никого слева не нанимать. Лучше всего привлечь студентов и трезвенников. В каждый почтовый ящик класть по две газеты - одну поглубже, на самое дно, вторую - чтобы торчала. За почтальонами будет зачистка, люди Платьева пойдут по пятам и будут вынимать газету из ящиков. Одну вытащат, вторая останется. Им и в голову не придет искать внутри ящика вторую. Да и не вытащить ее будет без взлома ящика. А на это нужно время, да и шумно очень, привлечет внимание жильцов.
   - На три оставшиеся полосы, - сказал Артамонов, - можно поместить приветы Макарону от Леха Валенсы, Жоржа Помпиду и так далее. Внутри телепрограммы поставьте фотографию Макарона с Дастином на руках. Это придаст нашему кандидату своеобразного шарму. Отец регионов. И еще - надо расписать в газетном материале подробнее все, как было, - и про биты, и про "Chrysler", и про Прорехова. Будем взывать ко всему народу. Текст должен быть убийственным. - Артамонов посмотрел на Дебору. - Газету следует подать в квартиры к утреннему чаю. Чтобы люди проснулись и все прочитали. Дата выхода - вчерашним числом, чтобы не смогли пришить нарушения закона. Агитация, вы знаете, прекращается за сутки до выборов. За старшего остается Ренгач. - Артамонов заговорил бодрее, а то все казалось, будто он диктует завещание.
   Журавлева записывала за ним каждую букву. Коллектив стоял вокруг него и Макарона и ждал.
   Получив ценные указания, все отправились выполнять их.
   - А может, нам ни в какой "Чикен" не ходить, - спросил на всякий случай Макарон, - и послать все на фиг? Пусть крутятся сами как хотят!
   - Нет уж, сходим, - настоял Артамонов. Было понятно, что своего решения он не отменит.
   - Сделать из нас аманатов у них не получится, - сказал в конце концов Макарон и свистнул Бека.
   До встречи Макарона и Артамонова с людьми Платьева в "Старом чикене" оставалось несколько минут.
   Декабрьский день путался под ногами без всякой отчетливой идеи. Начинало быстро темнеть. Ступенек до "Chryslera" оказалось девятнадцать. "Когда бы еще пришло в голову сосчитать?- подумал Артамонов. - А ведь были времена, когда в школе обязывали помнить, сколько ступенек у Мавзолея".
   Трезвенники и студенты, стоявшие кольцом, разомкнули ряды и пропустили Артамонова с Макароном за пределы живого оцепления. Люди стояли очень плотно - вокруг здания была организована полная поперечная блокада. Артамонов немало удивился, когда в одной из единиц оцепления он увидел знакомую кондукторшу Страханкину. Это явление было на сто процентов делом рук Макарона.
   - Когда же ты успел ее обратить в свою веру? - спросил Артамонов. Ведь, кажется, все последние ночи ты был здесь, с нами? - нарушил он молчание.
   - Это секрет, - сказал Макарон. - Для доброго поступка много времени не надо.
   - Но то, что их люди переходят на нашу сторону, - хороший знак, сказал Артамонов.
   - И достаточно приятный, - улыбнулся Макарон.
   - Приветствую вас, Енина! - поздоровался с кондукторшей Артамонов.
   Она кивнула и спросила:
   - А где ваш тот, второй?
   - Не переживай, с нами! Просто у него подвывихи! - успокоил ее Артамонов.
   - А что это такое? - спросила Страханкина.
   - Усиление гонадотропных гормонов гипофиза, - пояснил Макарон и, отойдя несколько шагов, молвил Артамонову: - Главное, заметь, нас признали основные женщины региона. - И начал перечислять: - Маргарита Павловна, дива Дитяткина, сестры Изнанкина и Флегманова, Шарлотта Марковна, Ясурова, Бакарджиева, Наташа Журавлева, Бойкова и конечно же сама Енина Страханкина! А если нас признали женщины, мужики, никуда не денутся - потянутся!
   - Что верно, то верно, - согласился с выводом друга Артамонов.
   "Chrysler" вернулся на базу под утро. Он появился из-за угла соседнего здания с включенной аварийкой. Машина медленно катилась к подъезду "унитаза". Сама.
   - Странно, - сказала Журавлева, вместе со всеми не смыкавшая глаз целую ночь.
   - Может, движок не тянет? - поразмыслила Дебора и сама себе ответила: Должен тянуть, там ведь одни свои.
   Воткнувшись в бордюр, машина остановилась.
   Все побежали вниз. Салон оказался запертым изнутри. Артамонов с Макароном сидели с закрытыми глазами. Макарон - за рулем, Артамонов на заднем сиденье. Бек по очереди лизал им лица.
   Дебора с Журавлевой начали стучать по кузову, чтобы хоть что-то делать. Бек метался от окна к окну, предъявляя то одной, то другой кровавую близну на морде. Похоже, он не понимал, зачем девушки пытаются проникнуть в салон. Что еще требуется, если сделано все? В мозгу Бека продолжала висеть раскадровка всего того, что произошло в "Старом чикене".
   А произошло там следующее.
   Как только Артамонов с Макароном прибыл в подвал, принимающая сторона бросилась их угощать. Потчевали бесконечно долго, подливали и подсыпали в бокалы разные вкусности с приятным запахом, причем достаточно знакомым. Где-то Беку он уже попадался, этот запах. Очень запоминающийся и влекущий. Во всяком случае, Беку он понравился. И тогда, и сейчас. Но как раз псине никто ничего и не предлагал. Пришлось отправиться на кухню самостоятельно. Понятно, что оттуда сразу разбежались повара, и Бек учинил, как любит выражаться Макарон, тотальный бертильонаж. Все закончилось тем, что Бек зафиксировал человека, которым пахли две те самые биты, и схватил его за локоть прямо в подсобке. Беку показалось странным, что у людей при внешней дубоватости внутри такие мягкие кости: едва прикоснулся, а они хруп - и все. Когда Бек вернулся в зал, угощение подходило к концу. Все начали прощаться. Макарон позвал собаку и нетвердой походкой дошел до машины. А Бека два раза звать не надо, он прыгнул на место, Макарон завел машину и тронулся. Потом вспомнил, что забыл Артамонова. Автомобиль стал возвращаться назад и застрял в воротах. Через некоторое время притащился Артамонов. Боковые двери машины были зажаты забором, и Артамонову пришлось влезать через заднюю дверь. Кое-как выкарабкались из узкого прохода и покатили домой. Потом поехали еще медленнее. Макарона выкручивало наизнанку, но наружу ничего не выходило. Такое бывало и раньше, но тогда он исходил веществом, которое Бек тут же пытался сожрать, за что ему и попадало под ребро. А в этот раз выкручивало насухую. Макарон несколько раз останавливал машину, потом опять трогался. Бек видел, как он пытался написать что-то на бумаге, но у него выпадала из рук авторучка. Он отключался и снова приходил в себя, чего нельзя было сказать об Артамонове, который как только сел, сразу спекся. Вот так, не спеша и добрались до "унитаза". Открывайте, здесь нечем дышать! - додумал свою мысль Бек и громко завыл.
   Пока девушки догадались, что надо разбить стекла, прошло какое-то время.
   Макарон сказал, словно во сне:
   - Палас сухой, как палубы со всеми бригадирами. На трассу всех бригадиров! Как в Цюрихе. Да, мам?
   Между передними сиденьями лежал лист бумаги с нацарапанным текстом: "Не хоронить три дня. И подпись - клофелин".
   Скоро и Макарон, и Артамонов пришли в себя.
   Самих выборов и их результатов дожидаться не стали - пропади оно все пропадом!
   Все, кто был в состоянии это вынести, занимались похоронами Ульки Макарон убедил ее родителей проводить ее в последний путь здесь, в городе.
   Тем временем спаренный номер "Лишенца" произвел эффект разорвавшейся бомбы. Бризантный заряд первого выпуска перешиб все встречные информационные потоки. А вышедший за ним следом второй выпуск просто размазал и без того едва шевелящиеся остатки. В нем, в этом номере, расписывалось по пунктам все, что произошло накануне выборов.
   Область проголосовала за кандидата Макарова целиком и полностью, а вот город уклонялся до последнего. К часу ночи у Макарова набралось тридцать процентов голосов, а у Платьева со всеми остальными кандидатами - только сорок. Потом поступили уточненные данные - тридцать девять процентов у Макарова и сорок один - у Платьева вкупе с другими.
   После этого информацию по радио- и телеканалам сообщать перестали. К четырем утра не отчитались только три участковые комиссии. Как они изменят предварительный расклад, предположить было трудно.
   Окончательные результаты выборов утаивались до обеда следующего дня. И только когда тянуть было уже некуда, избирательная комиссия сообщила итоги кандидат Макаров победил с перевесом в три процента. Он собрал половину всех голосов, что означало победу в первом туре.
   Избирательная комиссия долго не вызывала губернатора Макарова для вручения ему Свидетельства о вступлении в должность. Квазисудебные органы рассматривали споры, связанные с итогами голосования. Макарову вменяли в вину то, что его фамилия была выделена синим цветом и вся информация игрою красок печатной машины WIFAG подавалась так, будто выборы уже состоялись и результаты известны. А материалы в "Лишенце" были смонтированы так, будто новый губернатор - не Платьев, а Макаров. Так что введенный в заблуждение электорат якобы ничего не понял, подошел к урнам формально и проголосовал, как бросилось в глаза. Это явилось основанием для того, чтобы в судебном порядке оспорить результаты. Проигравшая сторона подняла кипеж, но фокус не прошел. Да и не мог пройти. По той причине, что губернатор Платьев, как лежачий больной, "делал под себя". Делал все. И в том числе и Устав области, который был сделан настолько под себя, что обратного хода не могли дать даже форс-мажоры.
   После похорон Ульки "лишенцы" вернулись к теме выборов.
   В городе как раз заканчивался социализм в отдельно взятом регионе.
   Говорят, город становится родным, если у тебя здесь кто-то родился и кто-то умер, когда у друзей образовалась семья, а у близких появилась могила. Похоже, так оно и получалось.
   Четыреста тысяч избирателей, проголосовавших за кандидата Макарова, были неплохим стартовым капиталом для очередного демократического рывка.
   Вступив в должность, губернатор Макаров не пошел ни на какие широкие официальности, он устроил тихий прием на дому. Эта условная инаугурация была в какой-то степени поминками Ульки. Родители Ульки, эти милые и почтенные ровесники Макарона из Самары, очень похожие на предков тургеневского Базарова, обрели уют среди совершенно незнакомых им людей. Они знали только одно - это были друзья их дочери. По их лицам было понятно, что Улька давно ушла от них в жизнь и не собиралась возвращаться. Они задолго до этого случая смирились с тем, что их дочь человек не домашний. В какой-то момент общения им пришла идея пойти наконец на поводу у дочери и переехать на постоянное место жительства сюда, к ее могиле.