Арсенов Яков. Тринити

   Затянувшийся кризис Прорехова приносил окружающим все больше неудобств. Как и всякий пьяница, он концентрировал жизнь других вокруг своей проблемы, заставлял всех носиться с ним, как с младенцем. Ведь это приятно, когда тобой занимаются. Ну, и пусть бы занимались, лишь бы в душу не лезли, мыслил он.
   Первой всерьез всполошилась Ясурова - поскольку была ближе к телу. Не выдержав, она перешла от просьб к ультиматумам и стала требовать от содруга полной спиртовой завязки. Попутно выставлялось пожелание не запускать глаза за пазухи встречных кошелок. Второе шло довеском, так как пережить дамские шалости Прорехова Ясурова была горазда, а вот выносить его бессмысленность в состоянии полного вкоса уже не хватало сил. Одно здесь было причиной, другое поводом. В зависимости от ситуации эти аспекты их совместной жизни менялись местами, что было вполне объяснимо - Прорехов пил, потому что искал счастья на стороне, а искал счастья на стороне, потому что пил.
   - Что ты все дергаешься туда-сюда?! У тебя на меня-то сил нет! сказала Ясурова после очередного загула Прорехова. - Если так будет продолжаться, уйду с концами!
   - Напугали жопу дрелью! - заорал Прорехов на все кафе, прибегнув к семантике локализованного конфликта. Его слегка декорированная натура не выносила совсем уж павильонных подходов к жизни. - На фиг, на фиг мелкими шажками! - стал он выпроваживать ее из кафе домой, чтобы не мешала отдыхать и работать. - Но прежде мне хотелось бы...
   - А мне хотелось бы, чтобы тебе не только хотелось, - сказала она тоже достаточно громко, чтобы все слышали.
   Разум Прорехова закипел - было страшно снимать крышку. Он замахнулся, чтобы ударить Ясурову по месту прошлого жительства, потому что не выносил, когда его прилюдно в чем-то укоряли. Тем более, в таком недостатке, который при правильном позиционировании на людях можно было бы еще долго выдавать за достоинство - как хочу, с тем и живу.
   Она просклоняла его во всех падежах и направилась к выходу.
   В результате объяснения Ясурова действительно ушла. Но не с концами, а с головой. Ушла в бессимптомные покупки и занялась разведением кошек. У нее появился кот Насос, затем кот де Вуар и, наконец, кот Вацек, который повел себя с остальными, как Нижинский. Все животные были тут же облегчены. Так Ясурова отыгралась за неувязки в пробной жизни с человеком. Коты мирно колбасились, поглощая тяжелые мысли хозяйки. Но забота о животных не спасла Ясурову - черты лица ее стали более заостренными, а крылья носа раздулись от бесконечно затянувшегося вздоха по поводу. Вскоре она вовсе уединилась и совсем перестала принимать заваливающегося к ней по пьянке Прорехова.
   - Держите меня семеро! - комментировал Прорехов новое поведение Ясуровой и публично бежал, оставив ее, как невзятую высоту.
   Экстраверт, он жил внешними проявлениями. Внутри себя он в себе не нуждался. Ему было необходимо вызывать интерес в окружающей среде. Самодостаточность у него напрочь отсутствовала. У него не осталось собственного сленга, а обширная чужая цитатность только мешала его внутренней этике обрести статус суверенной субкультуры.
   После скандала с Ясуровой он смотался в какую-то трущобу, чтобы назло всем и в назидание себе вернуться с многоуважаемой там воспитательницей детского сада по имени Рена. Рена Владимовна. Отец ее, откровенный экзот, тонул при исполнении в южных морях. Не успел он, бессознательный, коснуться дна, как его за задницу кусанула мурена. Мариман очнулся и всплыл. Мурена спасла ему жизнь. Когда его многолетний бездетный корабль начал тонуть, родилась девочка и спасла семью от распада. Папа, не просыхая, назвал ее Мурена в память о морфлотовском инцеденте, а когда муть спала, понял, что в горячке поторопился с именем. Девочку стали шепотом кликать Рена, но какой марианский характер прятался за этим именем, оставалось только догадываться. С пробивающейся растительностью и готовностью на все Рена отважно устремилась в новую жизнь. Их брак с Прореховым вступил в силу скоропостижно, через десять дней, как решение суда, поскольку ни одна из сторон не заявила в вышестоящую инстанцию о своем несогласии. Решение суда, решение туда. Свадьбу проехали, потому что костюмы не сходились, а в пуловере неудобно как-то.
   Рена была сплтением цыганских кровей и морских корней. Цветущей и хрустящей, как новый четвертной билет, что вполне соответствовало годам. Возраст нисколько не подпирал эту прекрасную четвертинку уходящего века, но Прорехов понукал ее спешно заняться деторождением, и сам из последних сил был готов броситься в роддом. Скоро у них появился семимесячный сын с врожденным диатезом, неминуемо переходящим в астму. Причиной болезни, как пояснили врачи, было беспробудное пьянство Прорехова, на котором по молодости и по дружбе никто не заострял внимания.
   Рена свернулась в комок, но молча снесла диагноз. Она в одиночку мучалась с ребенком - Прорехов к нему не подходил из-за состояния. Сын был настолько незащищен, что гнойные корки срастались с пеленками. Прорехов заглушал тоску по больному сыну все тем же универсальным способом - квасил.
   По рождении он настоял, чтобы мальчик был назван в его честь. Когда человек понимает, что ему самому до конца не реализоваться в жизни, он скидывает недоделки на фьючерс, давая ему свое имя. Отсюда идут Вячеславы Вячеславовичи, Ильи Ильичи, Сергеи Сергеевичи, Владимиры Владимировичи. В истории зарегистрированы генеалогии, в которых дети именовались по-отцовски до тех пор, пока фамилия не приходила к задуманному результату.
   Рена была из тех дам, которые сами себе задают вопрос, сами на него отвечают, а потом полчаса объясняют, почему ответ был неправильным. В свободное время она рисовала карандашом на салфетках зубы и скелеты. По всем параметрам она устраивала Прорехова, поскольку ничего не требовала - ни любви, ни денег. Просто белки и углеводы. Такое белое безмолвие было по плечу Прорехову. А отвечать за умниц - не его профиль.
   Заходившие в гости по работе Паша Крепыш и Юра Цапа скоро оказались за бортом отношений. Рена отвадила их от визитов. Отделом безопасности холдинга были подобраны причины, по которым парни отправились каждый в свой город. Посмотрели, как живет товарищ из прошлой жизни, и достаточно. А то еще самим захочется. Но на всех здесь не хватит.
   - Хотите анекдот? - говорил им Прорехов на прощание.
   - Уже слышали, - отвечали друзья.
   - Тогда другой, - не отставал Прорехов, понимая, что ремейк в его исполнении засекли. Но толпа, уставшая присутствовать рядом без дела, замолкала.
   После семейной утряски Прорехов глубже погрузился в свою среду. Если раньше алкогольная зависимость - это протозойное заболевание - проявлялась в форме спорадических случаев, то теперь она стала возникать в виде затяжных эпидемических вспышек. Впереди маячила стадия красного опеченения, которая могла легко перейти в кому.
   Зайдя как-то в кафе "Папарацци" вместе с Бурятом и посмотрев на этот микробный пейзаж, губернатор Макаров сказал Прорехову:
   - Может, ты хоть на время тормознешься? Уже на себя не стал похож! Давай-ка, брат, немножко напряжемся.
   - Что ты все наезжаешь? - отмахнулся Прорехов. - То все один выл на эту тему, а теперь ты. Ишь, привычку взяли! Давай лучше сядем, потолкуем... Накануне Прорехов вступил в свежую партию и теперь иронично подтрунивал над старовером Макароном.
   - От твоего систематического толкования у тебя уже давно изо рта печенкой пахнет! - твердо сказал Макарон. - Шел бы домой после работы! Болтаешься здесь, как висячая строка!
   - Не до дома мне! - оправдался Прорехов. - Ты же видишь, я только немного расслаблен - в целом я на работе!
   - И что толку? - продолжал Макарон, понимая, что навлекает на себя весь оставшийся гнев Прорехова. - На работе работают, а ты квасишь без конца!
   - А вот этого не тронь! - щелкнул Прорехов пальцем себе по кадыку и включил отток желчи. - Это мое личное!
   - Никто не спорит, - удерживался Макаров от резких выражений. - То, что у тебя лицо коричневое, как у циррозника, - это твое личное, а то, что ты смертельный договор подписал с почтамтом, - уже наш общий бизнес!
   - Какой договор? - не понял Прорехов.
   - На рассылку газет, - пояснил Макарон. - Извини, что влез не в свое дело. Но знаешь, сколько бы мы платили за доставку одной газеты в день? Сорок три рубля! Да, да, ты подписал такой договор! Тебе подсунули, и ты его подписал! Оборот холдинга в два раза меньше, чем то, что ты намерен отвалить почте!
   - Не может быть! - удивился Прорехов.
   - Может! Вот он - посмотри, - Макаров вынул из папки пробитые степлером листы. - Но он уже недействительный, я успел изъять его из обращения.
   - Я вроде смотрел, - притих Прорехов.
   - Да не смотрел ты ничего! Ты передоверил все подчиненным, а им не до тонкостей!
   - А как же ты засек?
   - Не я засек, - объяснил Макаров. Свой человек на почтамте засек! Позвонил мне на днях знакомый барсучок и все доложил. При правильном подходе, имея на руках такой договор, нас можно было поиметь, как сусликов в отведенные природой сроки! Врубаешься! Ты нас чуть по миру не пустил! Поэтому с водкой давай завязывай!
   - Не могу я! - признался Прорехов. - Ее вкус у меня с губ не сходит! Для меня вечер, если без питья - смысла не имеет!
   - Тогда тебя придется снимать с директоров! - не выдержал Макаров. - Я буду говорить об этом с Артамоновым!
   - Хорошо, я попробую бросить, - согласился Прорехов. - Только не надо на меня давить и не надо меня снимать.
   - И давай без этих своих интрамуральных вплетений! - порекомендовал Макаров, - И еще, присмотри за бухгалтером. Она мимо тебя уже параллельный бизнес сотворила. Заметь, она тебе каждый день говорит: иди в кафе, не беспокойся, я здесь сама справлюсь. Она дает тебе с утра деньги, как ребенку на завтрак, - и ты свободен. И наливает с утра левый толчковый стакан. А пока тебя нет на работе, перекручивает в нужном направлении все имущество и расходные материалы. За время контакта с тобой она заметно поднялась. Я не против, чтобы люди у нас на фирме росли благосостоянием, но у нее это получается лучше всех.
   - Так что мне с ней делать?
   - Ничего, пригласи аудит.
   - Да ты что! Там двойная бухгалтерия!
   - Бухгалтерия двойная, а камера одиночная. Если не наведешь порядок пеняй на себя! Она тебя и сожрет, и подсидит, когда время придет.
   До исчезновения губернатора Макарова у Прорехова, как у директора, не было проблем. Чуть что - поддержка из специального губернаторского Фонда - и сиди не горюй. От таких льгот, пусть даже и завоеванных в честном бою, Прорехов заметно расслабился. Но вот уже полгода доступ к финансовому ресурсу отрезан, и проблемы снова начали заедать. Это не давало Прорехову покоя. Он понимал, что в одиночку ему не вытянуть. Артамонов занимается черт-те где и черт-те чем, какие-то никчемные проекты тянет, а я тут один крутись! До исчезновения губернатора Макарове Прорехов делал вид, что сбавляет питьевые обороты, а когда Макарон пропал, вовсе сошел с рельсов.
   Однажды в кафе "Папарацци" неожиданно для всех присутствующих забрел Фоминат, прямо средь бела дня.
   Прорехов об эту пору вел деловые переговоры с залетным редактором из района. Редактор жаждал перевести свою газету на цвет. Прорехов был неумолим. Не Прорехов, а этакий разхозяйствовавшийся не на шутку субъект, увешанный с головы до пят контрольными пакетами, взятыми в пользование у Артамонова и Макаровна. Редактор плакался, а Прорехов, как жучок типограф, стоял на своей цене, пока клиент не ушел восвояси. Журавлева, ведущая протокол, поставила палочку - сегодня ушел ни с чем пятый по счету человек, с которым не удалось договориться.
   Прорехов заметил Фомината, у которого на лбу бегущей строкой сообщалось, что он здесь не случайно.
   - О! Кого мы видим! Наша уважаемая оппозиция! - приободрил Прорехов давнего знакомого.
   - Да какая уж тут оппозиция!? Просто смотрю, машин у кафе много, скривился Фоминат. - Подумал, может, семинар какой.
   - Семинар, семинар! - обрадовано произнес Прорехов. - У нас всегда семинар! Потому что семинария... Давненько вас тут не стояло!
   - Да, время летит, - вздохнул для контакта Фоминат.
   Усмотрев в положении Прорехова нечто для себя полезное, Фоминат стал подкатывать к нему едва ли не ежедневно. Они играли в карты, как когда-то в природоохранном ведомстве, с той лишь разницей, что в просителях теперь был Фоминат. На спонсора сегодня больше смахивал Прорехов, что ему очень льстило.
   На пике плотного общения Фоминат дал понять, что у него есть разговор с глазу на глаз. Прорехов велел народу очистить кафе.
   - Мне позвонила ваша бухгалтер, - осмотрелся вокруг Фоминат. - Она сказала, что у вас на фирме сложилась такая ситуация, что есть смысл, ну, то есть, скоро у вас должны начаться неувязки с платежами. Поэтому будет лучше, если вы свой бизнес уступите нам за хорошую цену. Она дала нам весь финансовый расклад - и она права. Все ваше хозяйство надо банкротить и выводить на чистую экономическую площадку.
   После долгого уединения с Фоминатом Прорехов отправился к Шарлотте Марковне. Сам он с предложением Фомината согласился сразу. Предложение было и в самом деле серьезным - две трети бизнеса сбываются людям Фомината и Платьева по очень хорошей цене, а доля Артамонова остается незыблемой. При этом Прорехов продолжает работать директором. В результате несложного передела у Артамонова вместо одних партнеров появляются другие - Мошнак и Фоминат. Ничего по сути не меняется, ни у кого ничего не отбирается, лишь перераспределяется таким образом, что в прибытке остаются все стороны. Случай довольно редкий. Гениальное предложение! Как же сам Прорехов раньше до этого не додумался?
   Прорехов не бывал у Шарлотты Марковны с месяц.
   Разговор с ней он начал с повторных соболезнований по поводу исчезновения Макарона. Домашние Владимира Сергеевича выстроились по обстановке - с руками на пупках. Натренировались. Потому что всякий раз, когда являлся очередной соболезнующий с новой сногсшибательной информацией о пропавшем без вести главе семейства, домашние как дураки выстраивались по росту и вытягивались по стойке "смирно". Первой в шеренгу вставала "гуманитарная помощь" - так в семье в шутку величали внепапочного Дастина, потом шла Шарлотта Марковна, за ней тетя Паня и замыкала линию Жабель. Они молча выслушивали новую версию и давились эмоциями.
   Начальник МВД Анатолий Степанович Мотылев, заходивший строго еженедельно, уверял, что губернатора Макарова и его стяжателей найдут во что бы то ни стало и что, возможно, похищение совершено с целью выкупа. У преступления, мол, чеченский след, говорил он всем по очереди, склоняясь к лицу каждого.
   Николай Иванович Нидворай отвечал за вечерние посещения семьи Владимира Сергеевича. Он получал сведения из источника, пожелавшего оставаться неназванным, и полагал, что с юридической точки зрения дела о пропаже губернатора Макарова не разгадать, потому что на него еще на карстовых озерах положили глаз инопланетяне. Так что здесь налицо присутствие астрала.
   Уж кому-кому, а Нидвораю, этому законнику, нести про астрал было совсем ни к лицу, ни в Красную армию. Ясурова считала, что Макарон вообще никуда не исчезал, и власть имеет намерение запугать. Но кто кого собирается устрашать, Ясурова придумать не могла, потому что сама никого не пугала и соответственно - никого не боялась.
   Другие догадки были еще хлеще.
   Большие надежды в плане прояснения обстановки семейство пропавшего губернатора возлагало на Прорехова - ведь он был самым близким другом. Но как раз Прорехов ничего сказать и не мог. По крайней мере, до сегодняшнего дня.
   Когда с соболезнованиями было покончено, Прорехов быстро придумал родственникам домашнее задание, чтобы те разбежались кто куда - кого спички попросил принести, кого в сад послал за цветами, кого в магазин за углом. А Шарлотте Марковне указал на стул, дав понять, что зашел как бы с сочувствием и в то же время по делу.
   - Жизнь, как говорится, берет свое, - взял он верную цитату из классики, надеясь, что Шарлотта Марковна, как человек далеко взрослый, не станет опровергать расхожую сентенцию.
   - В "Папарацци" заходили люди Платьева, - сказал, оглядываясь Прорехов. - Предложили неплохие деньги.
   - За что? - решила на всякий случай уточнить Шарлотта Марковна.
   - За все, - сказал Прорехов и сделал глоток виски из карманной фляжки нержавеющей стали, обтянутой кожаным чехлом. Отфыркавшись от питья, он попросил о насущном: - Вы бы на стол чего-нибудь бросили, а то я третий день кровью сру!
   - Геморрой, что ли? - запросто определила причину кровоизлияний Шарлотта Марковна.
   - Да нет, геморрой я уже пережил, - отмел догадку Прорехов. - Нынче язва, похоже.
   - А не цирроз ли у тебя, часом? - спросила Шарлотта Марковна. - Больно лицо коричневое.
   - Не знаю, может и цирроз.
   - А ты к врачам сходи, - посоветовала Шарлотта Марковна.
   - Не пойду, я знаю, они меня приговорят, - сказал Прорехов и пожаловался на жизнь: - Пальцы немеют.
   - По ночам?
   - Да нет, и днем тоже, - сообщил он.
   - Так за что тебе деньги предлагали? - спросила Шарлота Марковна, нацелив Прорехова на дальнейшее повествование.
   - Не мне, а нам, - сказал Прорехов приглушенным тоном. - Короче, вышли они на меня и сказали, что замочат и остальных, по каким бы норам ни прятались.
   - Кого остальных? - вскинула брови Шарлотта Марковна, имея в виду себя и свое семейство.
   - Остается только догадываться, - размыл тему Прорехов. - Думаю, они имели в виду не вас, конечно. Хотя утверждать не берусь. Не простили они нам нашего вывиха.
   - Какого вывиха? - спросила Шарлотта Марковна, по-прежнему не въезжая в замысел Прорехова.
   - Да с победой на выборах, - пояснил каменный гость, - какого же еще?
   - Ну, и что дальше? - потребовала продолжения хозяйка дома.
   - А ничего, - сказал Прорехов. - Ничего такого. Продавать бизнес надо, пока живые. Весь холдинг. Вот что!
   - Кому продавать? - не врубалась Шарлотта Марковна.
   - Да им же и продавать, - показал Прорехов рукой на улицу, как будто там его ждали потенциальные покупатели.
   - А ты с Артамоновым связывался? - насторожилась Шарлотта Марковна.
   - Как только, так сразу! - выказал недоумение Прорехов. - А что с ним связываться? Он опять все на водку переведет! У него одна идея фикс, что во всем виновата водка! Ему кажется, что все мои идеи от водки! Хотя он знает, что я пью исключительно виски! Другого придумать не может - единственная претензия на все случаи жизни!
   - Но ведь он учредитель, - не могла понять Шарлотта Марковна причин столь откровенной смелости Прорехова.
   - У меня от него генеральная доверенность на все виды операций с его долей, - признался Прорехов. - Кроме продажи, естественно.
   - Ну, вот видишь, кроме продажи, - нащупала точку для прений Шарлота Марковна. - А ты хочешь продать.
   - Его долю никто продавать не будет, - успокоил ее Прорехов. - Мы реализуем только мою долю и долю Макарона, которая по правам наследования вот-вот перейдет к вам. А пока Артамонов приедет да выскажется по этому поводу, нас три раза похоронить успеют. Так что ждать его нет смысла. Для соблюдения законности он нам не нужен.
   - Но при чем здесь я? - воспротивилась Шарлота Марковна. - Ведь у тебя и от Владимира Сергеевича бумага была, насколько мне известно.
   - Все-то вам известно, - хихикнул Прорехов. - Верно, бумага от Макарона у меня есть, но она, опять же, только на управление долей. Прав на продажу она не дает. - Тут Прорехов наклонился вплотную к груди Шарлотты Марковны и прошептал. - Мне потихоньку сообщили, что нашелся он.
   - Кто? - приосанилась Шарлотта Марковна.
   - Как кто? Макарон, - просто и незатейливо ответил Прорехов.
   - Где? - начала озираться по сторонам Шарлотта Марковна. - Сбежал от нас, что ли?
   - Не сбежал, не волнуйтесь, - сказал Прорехов и даже показался своим хозяйке. - В этом смысле он был, как аист. Верный.
   - Ну, и где же он? - торопила с ответом Шарлотта Марковна.
   - В морге, - сказал Прорехов, наклонясь до земли. - С перепиленной шеей.
   - Не может быть! - схватилась за свое горло Шарлотта Марковна, и Прорехову пришлось дать ей пару раз затянуться из фляжки.
   - Завтра вас пригласят на опознание, - сообщил он в довершение.
   - И что? - Шарлотта Марковна была сегодня явно несдержанна.
   - Как "что"? - углубил ее в процесс Прорехов. - Надо идти и проводить опознание.
   - Может, мне пойти с тетей Паней, - начала кидаться по сторонам Шарлота Марковна. - или с детьми?
   - Не надо, - предупредил ее Прорехов. - С детьми не надо. По закону на опознание имеют право только совершеннолетние родственники. А тетя Паня для него вообще никто. Даже мне нельзя, хотя я знал его как облупленного. Завтра часам к десяти утра вам надо явиться в морг первой горбольницы. Там будут ждать.
   - Хорошо, - выказала полное послушание Шарлотта Марковна.
   - А потом, когда получите справку о смерти, - набросал план дальнейших действий Прорехов, - надо будет заняться наследственными бумагами, чтобы законно вступить во владение долей, равно как и всем остальным имуществом домом, машиной. Мы все быстро устроим. Нидворай подготовит бумаги. После того, как документы о собственности будут на руках, вернемся к разговору о продаже. Я повторяю, цена средняя. Особенно, если поделить на двоих. Но выхода нет, потому как мы можем не получить вообще ничего. Если нас обанкротят.
   - Все это верно, - не спорила Шарлотта Марковна. - Но, может, все же вызвать Артамонова для совета?
   - Зачем? - не понимал Прорехов привередливости Шарлотты Марковны. Здесь он уже ничего не решить. Его права вышли в тираж. Он все испортит. Пока ему объяснишь толком, что к чему, уйдет время. Тем более, ему дуло к пузу не подставляли. Короче, бегом в морг, и оформляем на вас пакет акций Макарона по Закона о наследстве. Доля Артамонова останется у него, на нее никто не посягает. Просто его партнерами по бизнесу станут другие люди. У них на двоих будет контрольный пакет - шестьдесят шесть процентов, у него блокирующий в прежнем объеме - тридцать четыре процента. Раньше он меня с Макароном блокировал, а теперь будет сдерживать Фомината с Мошнаком. У каждого в жизни своя доля и своя юдоль, - скаламбурил Прорехов. - А хотите анекдот?
   - Да уж какой тут анекдот? - сказала Шарлотта Марковна и хотела заикнуться о сумме, но постеснялась, ведь завтра опознание.
   - То есть, все честь по чести - никто ни у кого ничего не отбирает, продолжил Прорехов. - Я надеюсь, вы считаете себя наследницей Макарона? Здесь у вас нет вопросов?
   - Нет. Я наследница, - согласилась Шарлота Марковна. - Больше никого нет. Дастин и Жабель - несовершеннолетние. Так что, действительно, пока имею право наследовать одна только я.
   - Ну, вот и славненько, - потер руки Прорехов. - Надеюсь, вы не против, если я продам свою долю Мошнаку?
   - Это не мое дело! - сказала Шарлотта Марковна, пыталясь сыграть образчик твердости. - Кому хочешь, тому и продавай.
   - Значит, вопросов к нам не будет, - обрадованно вздохнул Прорехов, что беседа удалась и подходит к концу. - Единственное, по закону мы должны предложить свои доли сначала Артамонову как участнику общества. На его адрес мы отправим заказные письма с уведомлением - с предложением купить. Через десять дней его молчание станет законным основанием для продажи наших долей третьим лицам.
   - Честно говоря, - призналась Шарлотта Марковна, - с этим разговором ко мне уже подваливал Фоминат. Но я не стала общаться с ним на эту тему. А раз это с твоего ведома, тогда я согласна.
   - С моего ведома, но с его подачи, - выправил конструкцию отношений Прорехов. - Мне он ничего не сказал, подонок, - вспылил он неожиданно. - Ну, да ладно, дела это не меняет. Простим придурку его неучтивость.
   На следующий день с утра Шарлотта Марковна отправилась в морг. Там ей предложили на выбор семь обезглавленных трупов. Она ходила взад-вперед, не решаясь остановиться ни на одном. Все трупы походили друг на друга и лежали под одинаковыми простынями. Разными были только номерки, пристегнутые к одеяниям.
   Морг казался бесконечно просторным - народу в последнее время полегло тьма.
   - Здесь у нас VIP-отделение, - сказал сопровождающий врач. - Одни свои. Только для избранных.
   - А кто отбирает? - с опаской спросила Шарлотта Марковна.
   - Жизнь, - сказал человек в халате. - Вот это - известный певец, указал сопровождающий врач на отдельно стоящий стол. - Только вчера завезли. Пока не вскрывали. Нам сказали не спешить. Хоронить будут только через пять дней - из здания Дворянского собрания. Говорят, он с чем-то там не согласился. И его завалили.
   Шарлотта Марковна подошла к телу певца. Врач приоткрыл простыню. Тело было прошито пулями. Значит, правду писали газеты о какой-то страшной истории - что его убили из автомата средь бела дня на глазах у жены и детей. Шарлотта Марковна не слыла любительницей подобных новостей. Насколько могла, она ограждала от них и детей.
   - А вот это братья Афанасьевы, - вел экскурсию врач. - Ни заборы из колючей проволоки не спасли, ни собаки по периметру.
   Братья лежали рядом, словно посматривая друг на друга.
   - Это Каралин, знатный человек. Пришел из заключения и попытался затеять передел. Говорят, его убрали по согласованию для нашего же городского спокойствия.
   - То есть, ни за что? - спросила Шарлотта Марковна.