Арсенов Яков. Тринити

   В показательном выставочном зале на Советской улице она устраивала нешумные экспозиции, а в просмотровых коридорах художественного фонда вывешивала творческий винегрет.
   Коммерция с картинами осуществлялась прямо в мастерских. Авторы затаскивали туда заезжих иностранцев и предлагали им свои сочинения. Порой было унизительно наблюдать, как какой-нибудь залетный финн покупал шедеврального пошиба картину задаром всего лишь из-за того, что она, как он изъяснялся на ломаном карельском, в гадкой рамке и про нее ни слова не замолвлено в каталогах. То есть процесс продажи не обставлен, как положено, а он-то и составляет в цене картины больше половины.
   Обыкновенно художник мялся, но ничего поделать не мог, поскольку это святое место - мастерская - не есть торговая точка. Положение обретало подпольный оттенок, будто сбывалось не искусство, а самогон в песцовых бурдюках.
   Существовал и другой вариант изъятия у художников их творений. Для насиживания музы маэстро арендовал у города угол за небольшую плату. Это обязывало его одаривать делегации. Позже, напомнив о подарке, художник имел право тупо просить у чиновника от культуры отрез казенного холста. Или горсть кистей из беличьего хвоста. Вместо холста давали мешковину, вместо беличьих хвостов - свиные, но результата это не меняло.
   Сначала Бойкова свела "Ренталл" с графиком Фетровым. Он закончил Государственный институт зарисовок и работал исключительно в технике "сухая игла". В своем жанре он был достаточно продвинутым. Обыкновенно, сотворив металлическую форму, Фетров разрезал ее на квадраты, смешивал на столе водоворотом, как домино, и делал первый оттиск. Потом опять смешивал и опять тискал. И так до синевы. Получалась некая диверсификация бизнеса, чтобы не класть яйца в одну корзину. Фетров был настолько плодовит, что в городе не оставалось стены, на которой бы не висели его офорты.
   А потом Бойкова привела к "ренталловцам" художника с птичьей фамилией Давликан.
   - Я думаю, он впишется в затею, - сказала она. - Это как раз то, что вам надо.
   - Становится даже интересно, - вымолвил Артамонов, оглядывая маэстро.
   Давликан занимался исключительно плотью. Его безнадзорные животные были не кормлены и безводны, усохшие собаки походили на коз, увядшие рыбы летали в чуждой им воздушной среде. А люди... людей он вообще не рисовал. То ли не умел, то ли считал ниже своего достоинства. Разве что фрагменты. Свою суженую, чтобы слишком не докучала, Давликан изобразил в виде зонтика. Это был единственный случай, когда женщина на холсте не имела сходства с Бойковой.
   - Не соцреализм, и то приятно, - заключил Артамонов.
   - Что, не подходит? - испугался Давликан, когда осмотр картин закончился.
   - Маловысокохудожественно, - пояснил Артамонов, покрутив творения еще раз, - но на условиях консигнации мы готовы взяться.
   - На условиях чего? - извинился Фетров.
   - На условиях консигнации, - не поленился растолковать Артамонов. Сначала продаем третьим лицам, а потом покупаем у вас.
   - Почему третьим? - спросил Давликан, поскабливая виски лопаточкой для растирания красок.
   - Потому что вторым это без надобности, - пояснил Артамонов. - Не тот коленкор.
   - А-а... - смекнул живописец.
   - Мы выпустим плакаты, закажем стаканы с изображением всех этих ваших собак и литорд, - раскрыл смысл затеи Артамонов. - И для раскрутки вывезем ваши работы за рубеж. Если вас умело подать, вы пойдете на ура.
   - Я сейчас заплачу! - скривился Варшавский. - Прямо ренессанс!
   Художникам идея понравилась. Правда, с поправкой - Фетров засомневался, что ему с Давликаном затраты на поездку следует делить пополам с организаторами. Пусть бы организаторы все взяли на себя, подумалось ему.
   - Да вы просто не уверены в своем творчестве! - подзадорил его Артамонов. - Дело в том, что еще со времен лотереи у нас выработался принцип: все расходы - пополам с партнерами! Макарон не даст соврать.
   - Не дам, - подтвердил Макарон.
   - Ну что ж, если традиция, тогда мы согласны! - сдался график.
   Сколотили первую выставку. На складах существует такое понятие пересортица, вот оно и легло в основу экспозиции, которую характеризовало еще и то, что вся она была свежая, текущего года выпуска. Погрузили ее, болезную, на двухосный с иголочки прицеп "Тонар", примкнули его к "Волге" и стали искать на карте Амстердам. Имелось в виду подавить европейскую школу живописи непосредственно в логове. Экспедиции вменялось поверить гармонию художественных воспарений Давликана и Фетрова алгеброй продаж.
   На отхожий промысел отрядили Прорехова, Артамонова и не выездного доселе Макарона для обкатки. Варшавского назначили звеньевым и оставили на хозяйстве. Должность и. о. директора "Ренталла" ему понравилась - он исписал два листа бумаги своими пробами первой подписи.
   Для правдоподобности решили прихватить в путешествие какого-нибудь художника, которого, ежели что, можно было бы предъявить в качестве вещдока. Фетров с Давликаном бросили жребий. Дорога выпала Давликану.
   Макарон извлек из своего вещмешка плащ-палатку и изящный чемодан с инструментом, походивший на футляр от виолончели. Как в готовальне, в нем имелось все необходимое для дороги - ключи, струбцины, дрель. Откуда только у него все это имелось!?
   Галерейный вояж, как и все длительные затеи, чтобы не спеша отчалить в дорогу, принял высокий старт у парадного подъезда гостиницы "Верхняя". Проводы были нешумными, но рассказать о них на газетной полосе "Смены" планировалось.
   - Ну, ни пуха вам, ни хера! - пожелали вояжерам Артур с Галкой, Нидворай, Бек и унылый от непрухи Фетров.
   - Пекитесь о нас! - велел Макарон. - Но больше пекитесь о Беке. Голодный, он вас почикает.
   Когда выруливали на окружную дорогу, Артамонов пожурил зевак:
   - Сидят и не подозревают, что в метре от их завалинки проходит дорога на сам Амстердам.
   - Люди привыкают к великому, - обобщил переживания Макарон.
   Колеса с удовольствием подминали под себя трассу Е-30. Из бортового приемника истекала чужеземная песня, бесконечная, как академический час. Народ успел и выпить, и покурить, а она все длилась. Вслушавшись в припев, Прорехов проникся:
   - Вот не понимаю, о чем поет, но чувствую - переживает певец, отдается.
   В природе ощущалось напряжение, словно вокруг менялись авторитеты и смещались ценности. На середине дороги ветром задувало как в аэродинамической трубе. Парусность прицепа была убийственной, его мотало словно тростинку. Наконец за спиной что-то хрустнуло, и в зеркале заднего вида мелькнул прицеп, пикирующий в кювет. От взметнувшегося снопа искр чудом не вспыхнула привязанная к форкопфу канистра с бензином. Случайно уцелел и летевший навстречу "Рафик", которому искрящееся искусство неожиданно пересекло дорогу. Прежде чем затормозить, Макарон успел выкрикнуть несколько междометий. Все выскочили из "Волги" и с ужасом взглянули вниз. Прицеп, как обнюхавшееся насекомое, лежал в канаве на брюхе и дрыгал единственным уцелевшим колесом. Фанерные ящики с картинами раскололись, кругом по откосу валялись стаканы, каталоги, плакаты.
   - Приехали, - пощурился Давликан.
   Прорехов заковылял вниз ревизовать обломки, а Макарон принялся вычислять причины катастрофы. Оказалось, что ветром на форкопфе сорвало резьбу, словно она была из сливочного масла, а не из стали.
   - В домны и мартены не докладывают руды, - обвинил Макарон металлургов тоном хазановского попугая.
   - От советского Информбюро... - сообщил Прорехов, вылезая из кювета. Выжило несколько стаканов. Для презентации не годятся, зато перестанем пить из горла.
   - А картины? - с ужасом вопросил Давликан.
   - Почти все, - доложил Прорехов сухо, как музейная сиделка.
   - Что "все"?! - углубил гримасу художник.
   - Целы почти все, - сообщил он. - Продырявилось две-три, не больше.
   - Ничего страшного, - успокоил Макарон. - Такие картины я бы делал левой ногой...
   - Так уж и левой! - обиделся Давликан. - Попробуй, а потом говори!
   - Надо будет - попробую! - пообещал аксакал.
   - А заштопать их можно? - поинтересовался Артамонов.
   Давликан хихикнул.
   - Кто ж картины штопает? - сказал он, давая понять, что продавцы картин взялись явно не за свое дело.
   - Когда у Венеры отбились руки, ее ведь не выбросили на помойку, объяснил свою идею Артамонов. - И картины можно починить. Только это уже другой стиль.
   - Кто ж дырявые купит? - усомнился Давликан и опять хихикнул.
   - Да кто угодно! - сказал Артамонов. - Главное - развить поветрие, что заплатки на холсте - это новое в искусстве!
   - В жизни есть две позиции, которые ни при каких обстоятельствах нельзя штопать, - углубленно произнес Давликан и расшифровал: - Это презервативы и картины.
   - Придется разобрать подрамники и свернуть холсты, - сообразил Макарон, - тогда все поместится на багажник, и мы обойдемся без прицепа. Он достал чемоданчик, после чего приступил к перекомпоновке груза. Главное - ни в коем случае не возвращаться назад!
   - Может, сообщить Варшавскому, чтобы поднял прицеп и утащил его на базу? - предложил Прорехов. - Пригодится еще.
   - Он скажет, что получится себе дороже. Да и зачем повергать близких в уныние? Пусть думают, что у нас все хорошо, - твердо заявил Артамонов. Он помог Макарону скрутить обтянутый плащ-палаткой груз, о негабаритности которого оповещали красные трусы, одолженные у Давликана.
   Машина с картинами отправилась дальше.
   - Минск - прямо! - озвучил указатель освоившийся в салоне Давликан и вытянулся в кресле.
   В способе загрузки багажника первый попавшийся белорусский гаишник никаких деликтов не обнаружил.
   - А вот за превышение скорости придется заплатить, - сказал он вояжерам по дружбе.
   - У вас радар в чем, в рублях или в зайчиках? - спросил Макарон и сделал вид, что начал копаться в портмоне.
   - А что? - спросил дорожный смотритель.
   - А то у нас спидометр в милях, товарищ капитан, - Макарон прибавил служивому сержанту на погоны полнеба звезд. - Экспортный вариант "Волги", сами понимаете.
   - В милях? - переспросил гаишник, пытаясь сообразить, в какую сторону пересчитывать скорость, в сторону увеличения или наоборот . - Ах, в милях... Ну да, конечно...
   Заминки хватило, чтобы разговор увести в сторону.
   - За нами "Ауди-сто" идет под сто! - сказал Артамонов. - Но мы ее обошли!
   - Роверовский движок все же, - подтянулся к повести Прорехов, - не хухры-мухры...
   - "Ауди" идет? Спасибо за справку! - гаишник навел радар на пригорок. Сейчас мы возьмем ее тепленькую!
   - До покедова, товарищ сержант! - разжаловал служивого на место Макарон.
   - Брест - прямо! - доложил Давликан, успевший пропустить для согрева пять капель из неприкосновенного запаса.
   Очередь на брестскую таможню растянулась на добрые полкилометра. К разделительной полосе пришлось пробираться огородами. Легковая бежевая "Волга", плутающая среди грузовых фур, была сразу вычислена дежурным таможенником. Не успели заскочить в отстойник, как таможенник спросил:
   - Что везем? - ткнул он стеком в красные трусы на негабаритном грузе.
   - Выставку! - отважился на пафос Давликан.
   - А упаковали, как покойника, - подозрительно осматривал машину таможенник. - Саван какой-то. Что за выставка?
   - Последняя романтика лайка, - сказал Давликан.
   - Собаки, что ли? - не понял служитель таможни. - На конкурс?
   - Да нет, лайк - от слова "нравиться", - объяснился Давликан. - А не от слова "собака".
   - Едем проконсультироваться, - помог ему быть до конца откровенным Артамонов, - а то рисуют, что попало, - принизил он значение груза и пустил его по тарному тарифу. - Посмотрите, разве это полотна?! - И, откинув тент, Артамонов открыл миру холст, исполненный женских прелестей в пастельных тонах. Протащенные сквозь мешковину проводки изображали волосы. Оплавленная спичками их пластмассовая оплетка придавала объекту соответствующую кучерявость.
   - Да, действительно, - согласился служитель таможни. - Аж в дрожь бросает. Рубенсу бы и в голову не пришло. С проводами понятно - эффект многомерности, а вот прорыв да в таком месте - это уже слишком...
   - Попали в аварию, - попытался объясниться Давликан. - Часть картин пришла в негодность.
   - Да ладно вам, в аварию. Экспериментируете все... Лишь бы пошлину за свои пошлости не платить, - сказал таможенник и строго спросил: - Кто автор конкретно вот этих работ?
   Давликан кивнул на Макарона - все должно было соответствовать легенде. Практикующий таможенник осмотрел Макарона и брезгливо поморщился.
   - Подполковник в отставке Макарон! - представился аксакал. - Балуюсь немного. По выходным.
   - Н-да, - сказал таможенник, приняв доклад отставника к сведению. - А что, российские картины на западе опять пошли в рост?
   - Не знаем, - признался Макарон. - В первый раз едем.
   - Странно, - заключил дежурный.
   - Что "странно"? - не поняли вояжеры.
   - Тут проходят только постоянные клиенты, - закрыл калитку, к счастью, таможенник и вяло спросил: - Декларация на груз есть?
   - Конечно, - с готовностью показать все бумаги произнес Макарон.
   - Выкладывайте товар на траву, - дал команду таможенник.
   - Ну, все, кина не будет, - заволновался Давликан и попытался убедить таможенника не провоцировать порчу картин: - Трава мокрая! - сказал он.
   - Товарищ... - Макарон решил по привычке сыграть на повышение и чуть не обратился к лейтенанту: "Товарищ капитан!", но вовремя осекся, потому как тот был настроен не на шуточки. - Картины и впрямь могут отсыреть.
   - Сказано выкладывайте, значит, выкладывайте! - повторил таможенник и отошел в сторону по другим делам.
   Пришлось все распаковывать и располагать в списочном порядке. Полотна укрыли половину территории мытного двора, включая пограничную полосу. Нескольким картинам не досталось свободного места, и Макарон, подсунув под колючую проволоку, уложил их под углом на свежевзрыхленной земле.
   - Интересно пишут, эти художники-переростки, - дежурный лейтенант по рации передавал обстановку начальнику смены, - но очень уж подозрительные.
   - Отправляй назад, раз подозрительные! - послышалось в динамике.
   - Как "назад"? - подслушал Давликан и вмешался в разговор досмотрщиков. - У нас выставка горит!
   - У вас нет трипликатов, - спокойно ответил лейтенант и продолжил отвлеченно просматривать набор документов.
   - Каких трипликатов? - спросил Давликан.
   - У вас при себе должно быть по три фотографии каждой работы, - начал проводить разъяснительную работу таможенник. - Чтобы сличать картины при обратном ввозе. Одна фотография остается у нас, вторая - у поляков, а по третьей - производится сверка.
   - А мы и не собираемся ввозить обратно, - проговорился Давликан.
   - Тем более, друзья, - вообще перестал разговаривать таможенник. - Тем более. Тогда у вас получается торговая сделка, а в декларации не указаны цены.
   - А если фото скопировать прямо здесь на возмездной основе? - догадался Артамонов.
   - У нас нет ксерокса, - развел руками служитель. - Денег на оргтехнику почти не выделяют.
   - Нам, кстати, тоже, - сказал Артамонов. - Приходится крутиться самим.
   - Мы смотаемся в город, - предложил выход Прорехов.
   - Дело, собственно, не в ксероксе, - признался таможенник. - Просто товар у вас без оценочной ведомости, - объяснил он, продолжая разглядывать картины. - Невозможно вычислить размер пошлины.
   - Это личный груз! - выпалил Макарон.
   - Вот и ехали бы с ним на велосипедах на частный пограничный переход, сказал служитель. - А здесь - товарный.
   - Но у нас имеется грузовая декларация! - продолжал ломиться в открытую дверь Макарон.
   - Все! - гаркнул таможенник. - Прошу покинуть таможню!
   - Да у меня эти фотографии, - вспомнил Прорехов. - Совсем из головы выскочило. Вот они!
   - А что ж тогда молчите? - удивился таможенник, понимая, что его приловили. - Показывате.
   Третьи экземпляры фотографий не были предъявлены таможне сразу намеренно, по замыслу, чтобы проверяющие сконцентрировали претензии именно на этом нарушении. А когда стало понятно, что других причин не пропустить выставку нет, Прорехов вынул их как решающий документ. Деваться таможеннику было некуда. Он лихорадочно перебирал фотографии и понимал, что прокололся и что добыча уплывает из рук. Но мастерство и опыт, как говорится, за один день не пропьешь. В голове проверяющего мгновенно созрела очередная кознь.
   По таможенному кодексу художнику разрешалось провезти беспошлинно пять своих работ, а остальные облагались налогом. Поэтому часть картин Давликана по легенде экспедиции принадлежали кистям Прорехова и Артамонова. Несколько картин согласился на себя повесить и Макарон. Все контрабандные работы были подписаны вензелями новоявленных художников и документально оформлены соответствующим образом. Благородные лица Артамонова и Прорехова, судя по поведению таможенника, хоть и отдаленно, но все же напоминали физии старых мастеров, а вот внешность Макарона сразу вызвала у проверяющего целый шлейф сомнений.
   - Минуточку, - обратился он к Макарону, который тщательно свертывал холсты, как древние свитки. Взгляд таможенника был заточен, как карандаш графика. - Скажите, это ваши работы?
   - Мои, - не задумываясь, ответил Макарон.
   - Ей-богу? - пытливо вопрошал таможенник.
   - Конечно, - ни на секунду не расслаблялся Макарон. - Ей-пра.
   - Неординарные решения, согласитесь? - загонял его в клетку таможенник.
   - Как вам сказать, масло, оно... дает свой эффект, - как мог, выкручивался Макарон.
   - Вот и я говорю, - сказал таможенник и озвучил просьбу: - А вы не могли бы что-нибудь нарисовать?
   - Мог бы. Конечно. Раз надо, - почувствовал начало провала Макарон. Но у меня с собой ни масла, ни рашкуля.
   - Нарисуйте карандашом, - предложил таможенник. - Простым.
   - Если дадите, - согласился Макарон. - У меня с собой ничего нет...
   - И это тоже странно, - сказал таможенник - художник, а с собой ни красок, ни карандаша.
   Таможенник принес горсть тупых карандашей фабрики имени "Сакко и Ванцетти".
   Макарон мог выплавить золото из любого точного прибора, мог отреставрировать какой угодно дряхлости мебель, мог проспать на голой земле двое суток, но рисовать он не умел, хоть убей. Руки росли не оттуда. И не туда.
   - А что вам изобразить? - спросил Макарон, затягивая время.
   - Что придет в голову, то и нарисуйте, - дал понять таможенник, что не собирается давить на мозоль творческой мысли.
   Макарон впал в легкое художественное уныние. В его памяти всплыло, что он никогда в жизни ничего не рисовал. По просьбе начальника гарнизона ему доводилось подновлять портреты Ленина на транспаранте, а так - нет. На всю жизнь врезались тогда в память усы и лоб вождя. Но особенно Макарону запомнилось, что в Средней Азии изваянный кормчий походил на туркмена, в Казани - на татарина, в Индигирке - на чукчу. Ильичи на сносях - говорилось о таких памятниках времен разбрасывания камней.
   Макарон набросал на листе бумаги абрис вождя и скис. Собственно, это были просто усы и лоб сами по себе. Ильич в исполнении Макарона смахивал на Мао Цзэдуна, хотя по месторасположению таможенного поста должен был походить на Шушкевича.
   - Вроде, похож, - заключил таможенник. - А теперь нарисуйте сторожевую собаку.
   Макарон задумался - как раз собак он не умел рисовать еще больше, чем Ленина. Но выхода не было. Перед глазами Макарона встал во весь рост его любимый Бек, а руки.., руки непроизвольно выводили нечто вроде игуаны. Таможенник внимательно наблюдал за проявляющимся на бумаге зверем, то и дело менявшим облик, и сравнивал его с собаками, которые вповалку лежали на холстах и походили больше на тапиров, чем на себя.
   - Ну что ж, почерк угадывается, - признал таможенник и поинтересовался содержимым сумки: - Что там у вас под каталогами?
   - Это? - переспросил Макарон. - Это ксерокопии. Везем показать экспертам, задел на будущее. - И, вынув из чемодана стопку офортов Фетрова, разорвал их в клочья. - Кому они нужны, эти копии!
   - Вывозите всякую дрянь, - сказал таможенник. - Страну позорите!
   - Мы трудимся в противостоянии академическим жанрам, - пояснил Макарон.
   - Модернисты, что ли? - спросил служитель.
   - Объектная живопись, - наивно пытался квалифицировать свое искусство Давликан. - Мы рисуем объекты.
   - Типа вот этого? - ткнул таможенник ногой в генитальные творения.
   - Причуды художника, - развел руками Прорехов, косясь на Макарона.
   - Да заливают они, - перешел на сторону таможенника Артамонов. - Мы кубисты! Впрыснем под кожу по кубику - и рисуем! Без допинга в творчестве ловить нечего.
   - Придется вызывать начальника смены, - развел руками подчиненный. Если речь идет о наркотиках, положено разбирать весь автомобиль.
   - Да он же шутит! - воскликнул Даликан.
   - А меня за такие шуточки с бдительностью и уволить могут! - оправдался таможенник. - Вот пусть начальник смены с вами и разбирается. Я на себя ответственность за вас взять не могу. Искусство и наркотики - не мой профиль.
   Явился начальник смены. Каково же было удивление Артамонова, когда в подтянутом офицере он узнал Бибилова Мурата. Одногруппники кинулись навстречу друг другу.
   - Ба, какими судьбами? - успел спросить майор Бибилов, обутый в щегольские, не военного покроя сапоги. - А мне говорыли, что ты где-та на юги обретаешься!
   - Как видишь, - сказал Артамонов. - Был юг, да весь вышел.
   Непосредственно из объятий майор Бибилов правой рукой дал понять своему подчиненному, чтобы тот занялся кем-нибудь другим, а левой повелел Макарону и компании паковать назад свой груз.
   - Значит, в чэлноки ушол? - спросил Мурат, отстраняя Артамонова на расстояние вытянутых рук.
   - Что поделаешь, - согласился Артамонов. - Приходится крутиться.
   - Понятно, - сказал майор Бибилов. Были заметно, что Мурат чувствует себя на таможне человеком. - Проезжайте. А вот бензын в канистре не паложено. Это бэсхозяйная контрабанда. Поставьте емкости за сарайчик, показал он на специальную будку, из которой затем вынес канистру вина и вручил ее Артамонову.
   - А хотите, расскажу анекдот? - сказал возбужденный неожиданным поворотом дел Прорехов. - Не пожалеете.
   - Слушаю, - согласился майор Бибилов.
   - Милиционер спрашивает гостя, - быстренько заговорил Прорехов, чтобы поставить восклицательный знак в этом таможенном кошмаре: - "Вам нравится эта картина?" - "Да, ведь это подлинник Рафаэля! - воскликнул гость. Только почему подписано "Анна"?" - "Это адвокат посоветовал мне переписать имущество на себя", - сказал милиционер.
   Майор Бибилов ничего не понял, но рассмеялся. Ничего не поняли и другие слушатели. И, кажется, сам рассказчик.
   Компания тронулась в сторону Польши. Майор Бибилов, помахивая рукой, сначала перекрестил всех в спину, а потом погрозил вослед кулаком. В этот жест он вложил предупреждение, что на обратной дороге он будет строже и задержит друзей на трое суток попить вина.
   На польской таможне тьма была не столь кромешна. Польские паны всем своим видом говорили, что у них перестройка давно закончилась и все песни в сторону. Цену русским работам в Польше не знал только ленивый. Машину с картинами сразу выставили на спецконтроль.
   - Образы, образы, - шушукались меж собой поляки, кивая на "Волгу".
   - Что за "образы"? - спросил Макарон.
   - Образы по-польски - картины, - подсказал Давликан. - Или иконы, я точно не помню.
   - Они прикидывают, сколько и чем с нас взять, - высказал догадку Артамонов.
   - Надо оплачивать транзит, - сказал ему в подтверждение старший пан, полистав таможенные документы.
   - С какого переляка! - возразил ему Прорехов. - У нас частные вещи! Какой еще, к черту, транзит?!
   - Таможня грузовая, - зевнул поляк, поскольку дело было к ночи.
   - Наши пропустили, значит, все нормально - никакого транзита! - впрягся в канат спора Макарон.
   - Мы художники! Свое везем! - встал стеной Давликан.
   - Это ваши вас пропустили, - спокойно толковал пан и продолжал чистить под ногтем. - А здесь польская таможня.
   - Но ведь АКаэМы у вас по-прежнему наши! - не выдержал Макарон. - Вот когда научитесь свое оружие мастерить, тогда и будете качать права! А сейчас вы вымогаете взятку! Причем неадекватную нашему грузу. Мы согласны дать, но в разумных пределах. Скажите сколько и обоснуйте - за что!
   - Не надо так шуметь, - попятился старший пан. - Может, вы иконы везете. Откуда нам знать.
   - А вы проверьте, - предложил Макарон. - Нет у нас ни икон, ни вализ!
   - Если мы проверим, то вы уже не сможете снова собрать машину назад, решил взять на арапа поляк.
   - И проверьте! - потребовал Макарон.
   - Сейчас проверим. Только не надо так кричать, - поляк понял, что не на тех нарвался.
   - Да мы и не кричим, - взял на октаву ниже Макарон. - Просто у вас все посменно - подурачился и к панночке под юбку, а мы вторую ночь не спим!
   От крика художников поляки стихли. Стало понятно, что ни злотого, ни даже переводного рубля с творцов не поиметь. Пану стало скучно.
   - Что в сумке? - без всякого интереса спросил он.
   - Копии работ да плакаты, - ответствовал Артамонов и для пущей достоверности провернул трюк с разрыванием стопки. - Кому они нужны, эти копии!
   - Проезжайте! - скомандовал в сердцах старший пан. - Только канистру эту поставьте вон туда, за сарайчик, - добавил представитель Польши, бедной на виноградарство.
   - Нет проблем, - согласился Артамонов.
   - Убедительно, - поощрил его Макарон, когда отъехали. - Что было бы, полезь они глубже?
   - Варшава - прямо! - выпалил протрезвевший Давликан.
   Высунув в окно замлевшие руки, Артамонов приступил к написанию изустных писем главе Польского государства, по территории которого продолжился вояж. Проезжать по стране и не обратиться к ее руководителю было неприлично, считал Артамонов. И стал зачитывать письмо: