Арсенов Яков. Тринити

   Со времен учебы его речь стала менее посполитой и более связной. Пунктаты текста стали более протяженными во времени.
   - Меня, мля, всегда тянуло заглянуть за собой в унитаз, - слышался его голос. - Каловые массы, как и народные, могут представлять интерес, ну, это, мля, не в состоянии экстремальной подавленности, а когда они свободны, еп-тать, когда их выперло. Тогда по ним, ну, это, можно судить обо всем, мля, - трактовал Мат.
   - А соскобы слизистой тебя не интересуют? - спросил Матвеева подошедший вместе со мной Макарон. - Или обрывки стробилы?
   - Нет. Только говно, мля. У меня узкая специализация, - просто сказал Мат. - Я, еп-тать, особенно утвердился, ну, в своем мнении после, это, прочтения книги Сальвадора Дали, мля, который изучал себя и черпал вдохновение исключительно оттуда. Ничто, еп-тать, не несет в себе столь исчерпывающей информации о человеке, как его кал, мля буду. Человек, состоит из того, что он ест и о чем думает. Полная расшифровка записи черного ящика, мля, а человек относится именно к такой категории устройств.
   Мата на его козырную тему донимали человек пять.
   - Давай, давай, признавайся! - вялили они его.
   - У меня, мля, есть друг - он разбогател на говне.
   - Как ему удалось? - спрашивало окружение.
   - Очень, мля, просто, - согласился поведать Мат. - Если понимать, что подняться и разбогатеть в нашей стране можно исключительно на говне, еп-тать.
   - А поконкретней, - выводил его на чистую воду народ.
   - Ему на день рождения преподнесли, значится, юбилейный торт с набором, в общем, геморроидальных свечей, мля буду. И он на одном дыхании засунул все их себе в задницу. Оказалось, что это рекорд. Чуть не умер. Его, мля, на носилках занесли в книгу рекордов Гиннесса. А потом выплатили сумасшедший гонорар! Во!
   - Ни фига себе живем! - воскликнула публика.
   - Я, - продолжил Мат, - не только не стесняюсь признаться, какая у меня теперь профессия, но и горжусь ею, еп-тать. И воспел бы ее в стихах, если бы мог писать так же складно, как наш Нестор, - поглядел Мат на меня, мля.
   - И какую же такую поэзию можно обнаружить в ассенизации? - спросил я на продходе.
   - Поэзия, - в результате труда, - сплел Мат. - Знаете, как бывает? Ну, это, целые многоэтажки, а то и кварталы прям, натурально на дерьме плавают, потому что центральную сточную трубу в коллекторе прорвало. Вся квартира вокруг сортира, как говорится. Бывают трагикомические случаи. Пес, например, бездомный в трубу каким-то непостижимым образом заберется и задыхается там, еп-тать, став ну, это, непробиваемой пробкой. В итоге что? Коктейль норовит выплеснуться из унитаза на пол вашего дома. И мысль, как избавиться от этого, становится для вас возвышеннее любой поэзии и даже мыслей о любви, мля буду. А реализованные, ну, хоть и чужими руками возвышенные мысли, мля, - это и есть стихи.
   - Всякий жулик свое болото хвалит, - сказал кто-то.
   - Да не хвалюсь я, но так уж получилось, что и работа моя с канализацией связана, и хобби.
   - Хобби?
   - Да, коллекционирование. Что вы на меня так бешено смотрите? Пытаетесь догадаться, какая коллекция может быть у говночиста? Объясняю. Вы, еп-тать, в унитаз ничего не роняли? Не честь и достоинство, конечно. Ценное, я имею в виду. Еп-тать. Современные, например, финские или итальянские унитазы так устроены, что там не пропадает. А в старых образцах уроненное вместе с дерьмом смывается. Прямо, если хотите, мне в руки.
   - И чем же ты разжился?
   - В основном, мля, ювелирка попадается. Да сувенирка. Кольца, серьги, запонки. Есть пара заколок для галстуков. Слетают, когда владельцы перепивают, и их травит, выворачивая наизнанку. Перстенек-печатка попался один с микроскопической гравировкой: "Ты умрешь там, где потеряешь кольцо". Может, и впрямь владелец на унитазе скончался. Любопытно, но как узнаешь?
   - Значит, в комиссионку ради приработка находк не сдаешь?
   - Сами посудите, фантастически ценных вещей у меня нет. А несколько сотен, за которые можно продать иное колечко - не те деньги, чтобы лишать себя удовольствия иметь коллекцию. Так ведь, еп-тать? Сережки вообще парами в канализацию, мля, не падают - их по одной не продашь.
   - А кроме ювелирки, что нашел интересненького?
   - Старинное пенсне. И как только проскочило, не понять? Еще мост зубной серебряный с двумя несущими зубами, как у крокодила, мля. Несколько мундштуков, один потрясный, из слоновой кости. Короче, все - мелочевка, которую люди по рассеянности в унитазе топят.
   Рудик принялся сгонять народ к подиуму на просмотр спектакля.
   Не отвертелся никто. Закончилось театральное представление под утро. На природе и в сердцах - светало.
   Заскочив в кабину биотуалета после Макарона, Мат, как всегда, ревностно относившийся к такого рода человеческим документам, заметил, что Владимир Сергеевич, как молодой, отделался таким рулетом, словно у него никогда не было зашлаковок. Мат попытался повторить содеянное, но куда там. Он вспомнил молодость и то, как когда-то в общаге не мог вычислить лидера, откладывавшего несмываемые личинки неимоверных размеров. К нему вернулись чувства, с которыми он тогда переживал увиденное. Но сегодня все было по-другому, что-то изменилось в нем с тех пор. Теперь, при виде ужаса он ощутил не зависть и не боязнь. Скорее, это было трепетьм, удивлением и гордостью за страну, что в ней представлены особи, могущие такое! Мат не в меру расчувствовался, им овладело красивое и благородное беспокойство теперь он знал, что делать. Наконец-то его призвание будет востребовано обществом! Жизнь прожита не зря! Он верил, что когда-нгибудь это произойдет! Он верил в себя, и вера давала ему силы не бросать начатое.
   Весь в клубах мыслей, Мат отозвал в сторону абсолютно трезвого Решетова и поделился своими соображениями.
   - Слушай, у него это... просто страшно делается, мля, - начал он. Интересно, у него всегда такое? Или только после суточного обжорства на природе?
   - Да что - "такое"? - не понял Реша.
   - Говно! Что же еще?! Такое толстое! - объяснил свою тревогу Мат. - Не понимаешь, что ли?! Это первый признак!
   - Признак чего?
   - Властности!
   - Почему ты так решил? - не принял идею Реша. - Может, у человека просто воспаление жопоглотки, - допустил он просто и без затей.
   - Значит, когда он здоров, оно у него еще круче? - мыслил Мат. - Так, что ли, получается?!
   - Может оно и так, но при чем здесь мы? - сказал Реша, потянувшись. Идем к людям, сейчас все разбегаться начнут.
   - Нет, я, ну, это, серьезно, - обиженно сказал Мат.
   - Круче-не круче, я не знаю. - сказал Реша, попытаясь отвлечь Мата от зацикленности. - Я обычно газетку читаю.
   - А ты в следующий раз посмотри! - набросился на него Мат. - Столько информации!
   - Пойми и забудь, у тебя это было давно и по Фрейду, - сказал Реша, пора переключаться на Брэга... Успокойся.
   - Изучал, мля, - не мог прийти в себя окончательно Мат. - Четверть века изучаю! Можно сказать, всю жизнь!
   - Ну и что? - попробовал расшить ситуацию Реша.
   - Это связано с космосом, - сказал Мат. - Но, в первую очередь, это говорит о его неимоверном здоровье и страшной внутренней силе! И особенно о возрасте! Понимаешь, такое бывает только у молодых! И у помазанников!
   -У кого-у кого? - переспросил Реша.
   - У тех, кому суждено возглавить, - смутно ответил Мат.
   Решетов махнул рукой, но Мат поймал ее на лету. Подержал ее, посмотрел прямо в глаза, помолчал и очень серьезно произнес:
   - Поверь, это правда.
   Дальше все понеслось как под гору. Улучив момент, заговорщик Матвеев с горсткой друзей, куда попали Петрунев, Артамонов, Решетов, Владимир Сергеевич и я, прихватили колбасы, хлеба, луку, водки с пивом и, свалив на минутку с общего туса, устроили на бережку свой отдельный пенек. Мат настругал крупно колбасы, накромсал кусками хлеба и заговорил:
   - Господа, я вам сообщаю, что пред нами человек, который не нажил себе геморроя! А, значит, никогда не создаст его и людям! - заволновался он, как перед урной для голосования. - Почему, мля? Я скажу. Я его вычислил. Поймал. Я жизнь положил на это! И вот он здесь!
   - Кто? - спросили близкие люди, подливая напитки, стараясь заполнить чрево Мата до кадыка, чтобы нейтрализовать. Все начиная подумывать о покое после напряженки.
   - Вот этого человека! - указал Мат на Макарона и выставил его на обозрение. - Он главный среди всех нас! И не только нас! Он вождь среди всех остальных!
   - В каком смысле? - не на шутку заинтересовался я.
   - Во всех! - резко ответил Мат. - Я, мля, хочу предложить людям выдвинуть его кандидатом на пост президента страны! Поверьте моей интуиции, я никогда не видел такого! - попытался он руками объяснить свою недавнее потрясение. - Он самый подходящий! И я, это, мля буду, докажу!
   - Конкретная идея, - заключил Петрунев, не особенно понимая, о чем речь.
   Мы вернулись в лоно уставшего от веселья народа. Уже совсем рассвело. Мат вышел к притихшему собранию и потребовал абсолютной тишины, которую и нарушить-то было некому. Встав в центр, откуда все докладывали о жизнях, он выждал, пока все соберутся, кто ползком, кто опираясь на столы, затаят дыхание и внемлют, и заворочал языком:
   - Я, ну... это...
   - Что ты все вертишься вокруг пупка, - говори! - поторопили его.
   - Мы тут посоветовались и от нечего думать решили выдвинуть Владимира Сергеевича Макарова в президенты страны! На ближайших выборах! Ура, товарищи!
   - А почему именно его? - попытал какой-то неверный.
   - Да потому, что он не нажил себе, а, значит, не создаст и общественности никакого геморроя! - Артамонов объяснил простым слогом сложную идею Мата.
   - Хороший ход! - крикнула Татьяна.
   - За это надо выпить! - предложил Софочка.
   - Тащите его сюда, на трибуну! - попросил друзей Матвеев.
   Только что отошедший в историю казус Макарона с фраком как нельзя лучше увязывался с возникшей ситуацией. Обагренное первыми утренними лучами гульбище обрело дополнительное направление и стало вкатываться, как под горку, во вторые сутки.
   - Пусть выступит! - потребовал Бибилов Мурат. - Таможня дает добро!
   - Народ желает слышать своих героев! - присоединился к нему Кравец.
   - Но как его можно выдвигать?! Он сбежит с президентского кресла? опомнилась и непомерно участливо сказала Татьяна.
   - Точно, нам такие бегуны ни к чему! - подтвердил ее сомнения Натан.
   - Да никуда он не бегал! - сказал Пересвет. - Вам же говорят, был в отпуске за свой счет!
   - Средствам массовой информации лишь бы постебаться, - сказала Дебора. - Тиражи падают, газет никто в руки не берет - желтизна сплошная, пора к реализму двигаться!
   - Наше дело, мля, выдвинуть, а решает пусть народ, еп-тать! - сказал Мат.
   - Верно!
   - Давайте за это выпьем!
   - За народ!
   - Но я перестал заниматься космополитикой, - как всегда, пытался отвертеться Макарон. - Это внесуставные проявления!
   - Не надо морочить тусовке ее семантические яйки! - погрозил пальцем Артамонов. - Сказали вперед, значит, вперед!
   - Качать его!
   Запала, возникщего в связи со смелым предложением Мата, хватило на несколько часов. Праздник продолжился, словно не было никакой бессонной ночи. Со стороны не верилось, что за совсем короткое время силами буквально одного выпуска страна решила столько вопросов, сколько было не поднять за десятки лет работы многих государственных мужей и органов.
   Глава 6
   ОМОЛОЖЕНИЕ СО СДВИГОМ ФОРМУЛЫ
   Вернувшись с чужого праздника, Владимир Сергеевич заметил, что у него не хватает ума просчитать любую на выбор ситуацию на ход вперед. К шахматам он не подходил, хотя Дастин иногда проил сгонять пару блицев. Владимир Сергеевич перестал понимать прямой смысл этой игры, хотя к черно-белым клеткам по-прежнему относился с почтением - когда усаживался за покер с Жабелью и тетей Паней, сразу отбрасывал четыре карты, чтобы их в колоде было не 36, а, как в шахматах, - 32.
   Раздумывая над новостью, Владимир Сергеевич заглянул в городской сад, где в беседке в любую погоду собирались шахматисты-пенсионеры. Владимир Сергеевич долго наблюдал за их игрой, и, что странно, в голову не приходило ни одной путевой подсказки. Он был завсегдатаем этого многоклеточного местечка, его здесь уважали и всегда приглашали сыграть под интерес. Теперь же, не присутствуя при игре, Владимир Сергеевич легко анализировал прошедшую без него партию, запросто возвращал фигуры в исходное положение, и с первой попытки угадывал ход, при котором была допущена ошибка, приведшая к поражению. Он легко вычислял, почему тот или иной игрок так глупо слил.
   - Ладья должна была оставаться на месте, - говорил он Митричу с усилением на вдохе, - а короля следовало толкать вперед, а не влево. Тогда бы пешка не успела на диагональ.
   - И верно, - вспоминал лоховую точку Митрич, ликуя лицом.
   Пенсионеры отметили хорошую аналитическую и композиционную форму Владимира Сергеевича, посочувствовали его нынешнему политическому положению, пожелали удачи и попросили денег на устройство новой террасы над шахматным пятачком. Владимир Сергеевич обещал посодействовать. Когда все уляжется.
   И направился восвояси. Его поразило в себе то, что теперь он в два счета может сочинить в голове композицию "мат в десять ходов", где каждый ход был бы единственно возможным. Шахматную задачу-композицию такой невероятной сложности никому в истории шахмат сочинять не удавалось. Такая глубина проработки доски не снилась даже специалистам по древесине - и все без обзола! Теперь Макарон мог пройти назад любую шахматную партию! Его осенило - в древности не было такой игры - шахматы! Не было! И не было того, кто придумал эту игру! Она сложилась сама. Из хаоса! Просто на доску выставляли фигуры в произвольном порядке! И эти фигуры с боем и поеданием должны были прорваться к себе в лагерь и встать на место в две шеренги на краю поляны! Вот откуда родилась игра в шахматы! Кто-то решил преобразовать хаос фигур в стройность их построения! И в ходе игры надо было не поставить мат королю противника, а втянуть на доску грамотными ходами недостающие фигуры!
   Открытие окрылило Владимира Сергеевича.
   Слова "а ты все молодеешь", брошенные Пересветом мимоходом в момент встречи на Дне грусти, поначалу никак не тронули Макарона. Они мышью проскользнули в подкорку, как и тысячи других дежурных фраз, падающих в бездну сознания каждый день. Эти ничем не знаменательные слова тихо и мирно пристроились в инграммных банках рядом с проходными выражениями, как "всего хорошего", "гиены - это к дождю", "ну, бывай", "как дела", "держите меня семеро", "напугали жопу дрелью". Они ушли в глубь серого вещества, как уходят отложения на дно океана, и легли на полку до лучших времен. И лежать бы им там вечно. Но в системе произошел сбой, словно в нее была заложена ошибка.
   Скоро Владимир Сергеевич воочию увидел, что слова были вовсе не проходными, а несли смысл, были полны семантики. Отрыгиваясь небольшими порциями в оперативную память, слова долго накладывались на матрицы, пока наконец не сформулировались в понятие, которое и привело Макарова к кухонному зеркалу.
   Он начал осматривать себя с ног до головы. Давненько он так пристально не изучал собственную персону, если не сказать больше, он вообще никогда не исследовал свою внешность посредством отражения - не было такой привычки и необходимости. Макарон всегда выказывал не просто безразличие к своему внешнему виду, но даже всячески старался подпортить его или извратить применял различные обезображивающие эффекты типа "крошки в бороде", "намеренное почавкивание", чтобы вызвать у собеседника противоположную реакцию и отрицательные эмоции, на базе которых легче распознавать истинные намерения собеседника и выводить его на чистую воду. А делать это приходилось постоянно. Таков был его стиль - стиль Макарона. Умалять себя и превозносить визави.
   Владимир Сергеевич вглядывался в свое лицо и находил его действительно несколько помолодевшим, а главное - похудевшим и осунувшимся. Извитость черепных артерий четче проявлялась на обедненном рисунке черепа. Кожа обрела прежний тургор - стала не такой сухой и морщинистой. Лицо, например, должно бы оплыть после такого количества безалкогольного пива с селедкой, но оно оставалось совсем не помятым, в то время как Владимир Сергеевич не спал ночами в связи с проблемами по работе, да и в семье никак не налаживался порядок - Шарлотта Марковна сделалась невыносимой, хотя ее никто не трогал.
   "Ху из бьютифул тудэй? Я спрашиваю в последний раз!" - пытал себя Владимир Сергеевич у зеркала.
   Покрутившись перед ограниченной гладью на кухне исключительно лицом, Макарон прошел в ванную комнату и разделся, чтобы осмотреть народное хозяйство в целом - в полный рост. Прощупывая вращающуюся манжету плеча, он заметил, что растительность на груди и под мышками стала почти черной, а была седой. Исчез бугор на хребте пониже шеи - значит, рассосалось отложение солей. А подключичные дела просто слезились от восторга - Владимир Сергеевич покрутил руками, и те легко завращались в разные стороны, как у гуттаперчевого мальчика. Живот показался Макарону не таким обвислым, как раньше, хотя мышцы брюшного пресса не подкачивались на станке около года. Заметно посветлели глаза, мешки под ними висели теперь не столь рельефно. Далее Макарон осмотрел свое навесное оборудование, опробовал его вручную и нашел вполне пригодным к пахоте и похоти. Он с трудом припоминал моменты прогрессирующей тугоподвижности, которые частенько донимали его в лесу. Сегодня тело летело и парило от легкости. Макарону хотелось вспрыгнуть на перекладину и, как в армии перед побудкой, сделать подъем переворотом или склепку. Подтянуться получится раз двадцать, не меньше, подумал Макарон. По крайней мере, по ощущениям.
   Из ванной Владимир Сергеевич прошел в кабинет. Он решил занести наблюдения в дневник - специально завел для этих целей страничку в компьютере, запаролил ее, чтобы никто не нарвался, и зафиксировал изменения во внешности. На всякий случай он описал еще и состояние погоды в регионе, при котором все начало твориться.
   Впоследствии Макарон стал замечать, что и философия его поведения, и сама логика мыслей изменились, они стали не то что бы иными, а словно получили дополнительное измерение для анализа поступающей информации. Птица летает, вспоминал он экзамены на факультете, страус - птица, значит, страус? И хотелось сказать - "летает!", но в сумбур сознания вплеталась металлическая нитка, на которой, как на вантах, повисало совсем другое: страус - птица, птиц раньше не было, значит, страуса - не было. Вот такая дивная логика зарождалась в голове у Владимира Сергеевича. Она вздымала замершие пласты времени и находила простой и точный ответ на все вопросы. Ответ всегда лежал где-то позади, непосредственно за спиной и чуть глубже обычного. Летающий страус остался в жизни какого-то другого, совсем незнакомого Макарону человека.
   Теперь мысли Владимира Сергеевича выстраивались так, что логика упрямо прослеживала не прямой, а обратный ход событий. Противовекторное понимание открылось при аналие устройства адской машины Дастина и не исчезало. Смотрит, к примеру, Владимир Сергеевич на циферблат городских часов и видит не стрелки, идущие в обратном направлении, а рабочих, подвешивающих эти огромные башенные часы к арке, манипулируя старинными грузоподъемными механизмами, потом тащат негабаритный груз по узким улицам города, ругается мастер, руководящий работами, куют стрелки в кузнице, вытачивают шестерни, закаливают пружинный маятник и подгоняют по шаблону анкерный механизм.
   Макарон просто диву давался - откуда к нему все это перло?! Да еще обратным порядком! Такая дичь, что хоть друзей созывай. Но кто поймет, о чем речь? Если самому толком ничего не понятно.
   Рассуждая о странном видении мира, он смотрел в небо - и звезды расступались, пропуская взгляд далеко вперед, в глубь Вселенной, к точке омега, в которой произошел взрыв.
   Наблюдая за подошедшим к перрону железнодорожным составом, Макарон принимался воображать, как состав минуту назад мчался по гулким рельсам, как часом раньше спешили к нему и опоздали на полустанок двое влюбленных, как кучер загнал лошадей, коляска вся растряслась на кочках, пыль лежала на вуали и на погонах офицера. Она провожала, а он уезжал. Хотя в романе было наоборот, дама уезжала, а офицер провожал. Картина в голове стояла просто киношная - кадры мелькали в цвете и с правильной частотой. Влюбленные опоздали к поезду настолько основательно, что от полустанка не только отошел поезд, но кто-то успел убрать и рельсы! Полустанок так теперь и стоит там без железной дороги. Вокзал есть, а остального нет. Макарон вспомнил, что такой вокзал без полотна имеется в районе села Миколино. Они с Бурятом доплывали до него на лодке, когда занимались землянкой. Брошенная и подтопленная окрестными плотинами местность. Там бы, на базе вокзала, музей сделать или манеж для выводки коней, подумалось ему. Или ферму. Красоты, долголетия и милосердия. Воображение рисовало картину дальше, как поезд отправляется из начального пункта и, сбивая всех с толку легким оскалом паровоза, отремонтированного наспех в депо станции Конотоп, пробуксовывает на месте от перегрузки. Ему без разгона предстоит подняться в гору. Казалось бы, пора воображению и тормознуться, думал Макарон, ничего интересного в таких упражнениях нет, но мысли устремлялись глубже и глубже. Вот уже вагоны начинают то ли собираться, то ли разбираться - похоже на Макароне начинало сказываться длительное соседство с вагонным заводом - кутерьма деталей и, наконец, сам металл, из которого были сделаны вагоны, плавился и, раскаленный, уходил назад, вглубь, через земную кору, вздымая пласты породы, чтобы опять на века застыть в руде. Н-да. После экскурсов в прошлое Макарон ощущал озноб. Чтобы согреться, он лепил из теплого парафина какие-то нелепые фигурки. Наутро в экстренном выпуске телевидения сообщалось, что в результате аварии на перегоне Владимир-Бологое из-за столкновения со встречным маневровым сошел с рельсов пассажирский поезд. Вот такие дела. Создана специальная комиссия. Ведется расследование причин катастрофы. Перед глазами Макарона вставали не погибшие в результате аварии, а те, кто опоздал на полустанок и случайно остался жив. Офицер провожал, а она уезжала и, значит - погибла. Хотя в романе все наоборот - он погиб, а она осталась живой.
   Такие бредни виделись Макарову в ходе наблюдения за совершенно простыми вещами. В быту возникала путаница иного характера. Владимир Сергеевич терялся, что бы этакое надеть на себя завтра, когда прогноз погоды сулил дождь. Надеть плащ не приходило в голову - тянуло выйти на улицу без верхней одежды и зонта.
   В районе АЭС велись работы по строительству гидроузла, в состав которого входила мощная насосная станция, расположенная в карстовых образованиях. В направлении подземных пустот велась проходка в скальном грунте для устройства наклонных водоводов, идущих под углом к поверхности. Замкнутость цикла сводилась к тому, что отработанная во втором контуре вода из охлаждающей рубашки реактора сбрасывается через водоводы и, крутанув турбины, уходит на специальную очистку. Полученный ток питает насосы забора воды из чистого накопительного водохранилища, куда подводятся потоки пяти рек. Затем вода нагнетается в систему карстовых пещер. Через последовательность идеальных природных фильтров, которые являются и естественными минеральными обогатителями, вода самотеком поступает в канал, а потом в сеть водоснабжения Москвы.
   Владимир Сергеевич частенько бывал на стройке, поскольку курировал работы. Гидроузел был его детищем, он приложил немало усилий, чтобы пробить финансирование проекта, с вводом которого поставка питьевой воды в столицу наряду с льноводством становилась основным профилем области.
   Проект был фишкой губернатора Макарова и его коньком.
   В ходе рабочих поездок на гидроузел Владимир Сергеевич ничего особенного не замечал. Он въедливо участвовал в оперативках, беседовал с главным инженером, все шло хорошо. В связи с последними событиями он не бывал там довольно долго. В ожидании, когда определится его статус, Макаров бессистемно ездил по области, чтобы провести время.
   Как-то по старой памяти - а вспомнилось ему пребывания в районе гидроузла на рыбалке вместе с Бурятом и главным инженером станции - он решил заскочить на объект просто так, без всякой цели - сработала инерция. Что-то потянуло его туда. Он обошел стройку, полюбовался новым водозабором. Золотые были времена, когда все только начиналось. Скоро вода и в столице, и в областном центре, да и в самом городке энергетиков будет почище, подумалось ему, а то пьем что попало.
   Удовлетворенный увиденным, Владимир Сергеевич засобирался уходить, но тут мысль повлекла его на монтажную площадку насосной станции. Словно наждаком продрало от ощущения, что там что-то не так. Он опустился в карстовую выработку, вошел в машинный зал, походил меж рядами огромных насосов, почти успокоился и направился на выход. Но у самой двери его опять передернуло - он бросился к одному из насосов и едва не рехнулся: так оно и оказалось - насосы были смонтированы всасом в сторону охлаждающего водохранилища атомного реактора. А по проекту, насколько он помнил, должно быть наоборот! Всасывающие патрубки смотрят в сторону накопительного водосбора! За два года никому и в голову не пришло! Как же так?! Насосы развернуты на сто восемьдесят градусов! Главный инженер Пестров ежедневно проводил планерки, давал задания, прорабы закрывали наряды, вокруг бродили стада маркшейдеров, и никто не замечал, что насосная станция развернута!