Арсенов Яков. Тринити

   "Товарищу Валенсе, человеку и пулемету! Уважаемый Лех! Въезжая на вверенную Вам временно территорию, вынуждены заявить, что обе таможни - и наша и Ваша - структуры ублюдочные! Но к причине нашего к вам обращения это не относится, однако..."
   В этот момент "Волга" сшибла зайца.
   - Будет прекрасное жаркое, - сглотнул слюну Давликан и, чтобы проветривался, привязал зайца шпагатом неподалеку от красных трусов.
   - "...однако, - невзыскательно продолжал Артамонов, - находясь перед Вами в полном пардоне за только что снесенного бампером косого, мы просим отвечать нам сразу в Познань. Там мы будем обязаны скинуть Вашим согражданам не идущие у нас предметы, как то: лебедку ручную автолюбительскую, два топора, четыре комплекта постельного белья, часы настенные электронные, примус, палатку туристическую на два спальных места, три пары кирзовых сапог, набор гаечных ключей, четыре кителя без погон и медвежью шкуру в виде накидки на сиденье. Вы можете по справедливости спросить, почему именно эти вещи мы намерены сбросить у Вас безналогово в целях приобретения на вырученные злотые несусветно дорогого у Вас бензина? Отвечаю со всей прямотой замудохавшегося в одной и той же позе пассажира известной Вам модели "Волга": потому, что подбирали мы их специально, чтобы на вашей таможне подумали, что это для дорожных нужд. Понимаете? Вы можете с укором вопросить: при чем здесь примус? Вопрос правильный - в дороге, по нашим временам, он действительно ни к чему. Просто у коменданта нашей гостиницы Ренгача выявилась большая задолженность перед партией, и мы решили ему помочь разобраться со взносами. Участники многих битв - за урожай, за светлое будущее, за мир во всем мире, - мы не могли поступить иначе. По Вашей территории мы проходим транзитом, дабы втюхать голландцам русскую живопись - затея на первый взгляд нереальная, но у нас нет выхода - нам нужны гульдены. Сам-Артур решил искоренить в газете "Смена" понятие "рукописи" и, как всегда, нацелил нас на деньги кураторов. Макарону все по херу, а мы с Прореховым считаем, что обращаться в центр по такому пустяку, как десяток-другой наборных компьютерных станций, не следует. Поэтому и корячимся сейчас, чтобы каждый сотрудник "Смены", прикидываете, играл в "тетрис" на персональном рабочем месте!"
   Покончив с текстом, Артамонов типа достал облатку, сымитировал запечатывание конверта и бросил его в почтовый ящик заоконного пространства. Всего этого не видел Давликан. Он спал, положив голову на запаску. Макарон строго следил, совпадают ли километровые столбы с показаниями спидометра. Он вычислил, что польские километры короче наших, и был намерен поведать об этом в P.S. артамоновского письма.
   Под утро подъехали к Познани и никак не могли пронырнуть к торговым рядам - всюду висели "кирпичи". Пришлось подсадить к себе веселого пана в качестве штурмана.
   - Ну и где ваш пресловутый регулируемый рынок? - пытал его Макарон.
   Пан указывал вперед и бубнил:
   - Просто! Просто!
   - О чем он там бормочет?! - вдумчиво вопрошал Макарон. - Что такое "просто"?
   - Не понял, что ли? Просто - это прямо, - перевел Давликан.
   И действительно, на познаньском рынке торговала вся Россия. Челноки не прямого, но обратного действия завалили товарами все прилавки. Это было что-то! Целый слой российского населения, порожденный плывучим, как пески, рынком, скупал все приличное в России и сбрасывал в странах СЭВ. Конкуренция в рядах была немыслимой. Тем не менее распродажу привезенного имущества провели удачно. Невостребованными оставались лишь часы, которые Макарон прихватил из номера в гостинице "Верхняя", примус да медвежья шкура.
   - Не идут, - крутил часы в руках пан.
   - Как "не идут"? Тикают самым форменным образом, - вел торги Макарон. Это наши бортовые часы.
   - Там нет батарейки, - и хотелось, и кололось пану купить, но сбить цену.
   - Правильно, откуда ей там взяться, - накручивал аксакал. - Батарейку вставите, и вперед - часики закрутятся.
   - Но сейчас не идут, - говорил пан.
   - Демонстрирую! - сказал Макарон и вынул батарейку из куклы с соседнего прилавка. - А теперь берете? - насел он на пана.
   - Теперь беру, - согласился пан. - Теперь видно, что работают.
   - Раз видно, платите сто тысяч злотых и забирайте, - потер руками Макарон. - Это все равно что задаром.
   - Как сто? - возмутился поляк. - Мы договаривались за восемьдесят.
   - Правильно! - объяснил Макарон. - Без батарейки. А теперь часы укомплектованы.
   - Ну, хорошо, паны, я согласен.
   Пересчитав деньги и засунув их подальше в карман, Макарон вынул из часов батарейку и вновь поместил в замлевшую куклу.
   - Как же так, паны? - не понял юмора поляк.
   - Вот вам пять тысяч назад, - рассчитал все верно Макарон. - Я спросил - батарейка здесь у вас стоит пять тысяч злотых.
   Медвежью шкуру паны тоже брать не спешили - щупали, прикладывали к уху.
   - Пан, это не раковина, - говорил Давликан. - Это шкура. Она повышает потенцию.
   - Ее надо есть?
   - Нет, ее надо спать, - рекламировал товар Давликан. - От нее такое электричество, что жена сразу бросит разъездную командировочную работу...
   Несмотря на хитрости продавцов, примус и шкуру вельможные паны все же не купили. Шкуру пришлось вновь втаскивать в салон и накидывать на переднее сиденье, что оказалось намного сложнее, чем вытащить. Площадь ее, слава богу, была больше десяти квадратных метров.
   Давликан вспомнил про горбатого зайца и, обнажив втянутый живот, потребовал примус. Пришлось отыскать безлюдную рощицу и испечь в фольге жертву дорожно-транспортного происшествия. Прежде чем съесть, Давликан занес зайца в свой дорожный блокнот эскизным наброском.
   После жаркого у Давликана случилось несварение желудка - сработал секреторный рефлекс. Частота стула у него приближалась к частоте электрического тока. Он то и дело просил остановиться и перся в дальние перелески.
   - Опять отправился в турнепс... по Европе, - высказывался Прорехов. Писает, как рисует, такой же пытливой струей. Сначала направо поведет до упора, потом налево. И смотрит вдаль испытующим взором. Потом потрясет и снова вдаль смотрит. У него сливные затмения, понимаешь ли! Но почему он не может отлить у машины? У нас и так времени нет!
   - Причуды художника, - сказал Макарон.
   - Он стесняется, понимаете ли! А мы, выходит, полные свиньи, раз согласны спешно отливать прямо на обочине, - оскорбился Прорехов и сказал. Налейте-ка тогда и мне чего-нибудь ветрогонного!
   Немецких таможенников шкура медведя повергла в оцепенение.
   - Гризли? - строго спросили они.
   - Нет, так задушили, - ответил Макарон.
   - Ввоз шкур гризли запрещен, - напомнил немец.
   - Это наша семейная реликвия, талисман, - объяснил Макарон. - Эту шкуру убил еще мой отец, я беру ее в дорогу в качестве прослойки от ревматизма.
   Вызвали специалиста по замерам шерсти. Результаты показали, что по цвету шерсти - это обыкновенный бурый медведь, а по размаху крыльев гризли. Возник нешуточный спор. Но в конце концов немецкая таможня не выдержала натиска дикой русской природы - делегацию художников, опаздывающих на международную выставку в Амстердам с участием мэтров всего мира, пропустили.
   На площадке для перекуров к машине подвалили простые русские парни.
   - Ну что ж, спасибо, что доставили нам сюда хорошие картины, - сказали они. - Мы подождем вас впереди, на дороге. Переговорить надо. - И уехали, попыхивая сигаретами.
   Художники призадумались. И тут мафия. Стоило ли обходить столько рифов, чтобы тамбовские хлопцы из-под Выдропужска переложили в свою "Тойоту" наш прошедший таможенную очистку товар!
   Варианты, как действовать, предлагались один за другим.
   - Надо сообщить в полицию, - посоветовал Давликан.
   Обратились. Офицер спросил, что именно отняли гангстеры у заявителей на территории Германии. Пришлось отрицательно покачать головой. Дохлый номер. У них, как и у нас, пока не зарежут, обращаться бессмысленно.
   - Может, предложить налетчикам часть работ похуже - продырявленные - и попытаться договориться? - соображал Прорехов.
   - Надо попросить у полиции сопровождение, - придумал Артамонов.
   - Денег не хватит расплатиться, - подсчитал расходы на безопасность Макарон.
   - Или позвонить в посольство, - предложил Давликан.
   Макарон коллекционировал предложения.
   - Поехали! - сказал он в заключение. - Чуть что - пойдем на таран. - И понесся по шоссе, превышая скорость. На дороге велся ремонт. Машину трясло. Груз едва не слетал с багажника. "Волгу" заносило то на обочину, то на встречную полосу. В узких местах дороги вояжеры ожидали разбоя.
   Справа по курсу замаячили какие-то фигуры.
   - Кажется, они! - испугался Давликан.
   - А ну-ка, парни, выпишите-ка мне порубочный билет на эту братву, рявкнул Макарон и утопил педаль газа до упора. - Сейчас будем проводить санитарную рубку! Прижмите уши, господа, возможно, будет столкновение.
   - Только не соверши безвизовый въезд в дерево! - предупредил его Артамонов.
   Стремительно приближалась точка встречи с хулиганами. По коже пробегало легкое покалывание. Все напряженно ожидали какой-нибудь преграды и знака остановиться.
   - Тормоза придумали трусы! - кричал Макарон.
   Но стоявшие на обочине люди не обратили на "Волгу" никакого внимания. Они писали. Так же проникновенно, как Давликан.
   - Это не те, - сказал Прорехов. - А те, наверное, просто пошутили.
   "Волга" миновала Берлинское кольцо и ушла на Амстердам.
   К искомой галерее на Бемольдсбеланг, 14, подъехали под вечер. Законное пространство для стоянки, прилегающее к тротуарам, было полностью занято приличными тачками. Поэтому припарковались во второй ряд на проезжей части, надеясь, что ненадолго.
   Жилье галерейщика соседствовало с галереей. Но ни дома, ни "на работе" хозяина галереи не оказалось.
   - Может, по кабакам таскается? - предположил Давликан.
   - Не возводите на человека напраслину! - вступился за галерейщика организатор выставки Артамонов. - Вы не дома! Раз договаривались - значит, прибудет!
   Ничего не оставалось, как ждать. От безделья выпили "Русской", закусили морской капустой из банки и с устатку задремали. Проснулись оттого, что кто-то, как дождь, настойчиво барабанил в окно. Продрав глаза, вояжеры увидели двух полицейских.
   - Вас ист дас? Аусвайс! - тыкали форменные люди дубинками в стекло.
   - Галерея! - Макарон, не опуская стекла, бросился показывать пальцами на светящийся зал. - Галерея! Русский картина... выставка приглашать... ангеботтен нах аустелунг. Приехали поздно, ждем морген, так сказать, когда откроется.
   - Дринк водка, пенальти, - заворковал старший наряда. - Ху из драйвер бисайдс ю? - полисмен перешел на английский. - Опен зе до!
   - Как это - кто поведет машину, поскольку я пьян?! - возмутился Макарон. - Прорехов поведет! Он в рот не брал! - и, вылезая из-под руля, добавил: - С детства!
   - В кандалы затягиваешь, пятачок, - буркнул Прорехов.
   - Прорэхоу? О'кей! - возрадовались полисмены.
   Прорехов и вправду никогда не водил машину. Не то чтобы не имел водительского удостоверения, а на самом деле ни разу в жизни не садился за руль. Не был любителем. Однако он сделал вид, что совершенно трезв, и даже успел спросить Макарона:
   - Как скорости переключать?
   - На набалдашнике нарисовано, - шепнул Макарон, покидая насиженное место.
   - Фоллоу ми, - сказал полисмен Макарону и сел в свою машину.
   Прорехов тронулся с места. Непонятно как, но поехал. На бесплатную стоянку неподалеку, как уверяли полицейские. И все было бы хорошо, и простили бы они этих русиш свиней, но Прорехов, заруливая задом и пытаясь с размаху вписаться между двумя BMW, явно не попадал куда надо.
   - Стой! - заорал Макарон и бросился наперерез "Волге". Он едва успел перевести дух, как "Волга" заглохла, встала и больше не завелась. Лист бумаги еще мог бы пролезть между задним бампером "Волги" и передним бампером BMW цвета маренго, а вот ладонь уже нет, не пролезала. Жизнь повисла на волоске.
   - О'кей! - сказали полисмены. - Но ты, - указали они на Макарона, - не должен садиться за руль до самого утра. Слишком запах. Пусть машина стоит, как встала. Заплатите двадцать гульденов за неверную парковку и будьте здоровы.
   Получив плату за нарушение, полицаи скрылись.
   - Ну вас на фиг! - бросил им вслед Макарон. - Надо поставить машину, как положено! А то зацепят еще ваши драйверы! Чини потом! - И сел за руль.
   Из-за угла с сиренами и мигалками вновь выскочила та же полицейская машина. Оказалось, полицаи следили, стоя за поворотом. Они подбежали к Макарону, кинули его лицом на капот, руки - за спину и в наручники.
   - Мы привезли картины! Нас брать нельзя! Это достояние России! Вы ответите перед нашим действующим Президентом! - кричал Макарон, но это мало помогало. Давликан со страху полез сначала под "Волгу", но быстро понял, что она может неожиданно поехать снова, и перезахоронился под BMW цвета маренго, у которой был повыше клиренс.
   Полицаи притащили трубку для дутья и, предвкушая, как Макарону пришьют два года за пьянку вблизи руля, были неторопливы и фундаментальны. Макарон дунул. Полицейские и не могли предположить, что дуть в трубку можно и на вдохе - в себя. Прибор показал, что до посадочной нормы в крови Макарона не хватает нескольких промилле. Полицаи скуксились. Как они бросились извиняться!
   - Ми, яволь, изсвиниться! - полицейские стали подныривать под ситуацию.
   - Да вы уж и так изсвинюжились, - сказал Артамонов. - Больше некуда!
   После непереводимой формулировки ответа полицаи завертелись, будто горбатый заяц на примусе! И стали предлагать ночлег в участке на удобных койках.
   - Ни в какой участок мы не пойдем! - осадил их Макарон, получив законное право. - Мы сейчас сообщим консулу!
   - Давайте так, - предложил полицаям мировую Прорехов, - вы оставляете нас в покое, а мы... мы спокойно выпиваем еще пузырь и спим в машине часиков до десяти!
   Полицаи ретировались. В воздухе запахло адреналином.
   - Ну и мастак! Как ты умудрился? - бросились расспрашивать Макарона члены экипажа.
   - Научи и меня дуть в себя! - попросил Давликан.
   - Амстердам - просто! - сказал Макарон.
   Бесплатная стоянка оказалась кстати, поскольку ни завтра, ни на следующий день галерейщик не явился. С валютой имелась напряженка, продуктов тоже оставалось на пару дней, злотые в банках не меняли.
   - Где же галерейщик? Как же так?! - негодовал Давликан. - Ведь договаривались на конкретное число! Может, это вообще не та галерея?! А приглашение-то у нас есть или нет?
   - Да не волнуйся, приедет. Куда он денется? - успокаивал его Прорехов. - Может, у него свадьба какая случилась, - предполагал он, собирая в радиусе ста метров все приличные окурки. - Зажрались голландцы, - говорил он, поднимая очередной удачный "бычок". - Выбрасывают больше целой. - За неделю Прорехов стал завсегдатаем театра повторного фильтра. - Согласитесь, вовремя поднятая сигарета не считается упавшей!
   Чертовски хотелось "Хванчкары". Артамонов с Прореховым разыгрывали в шахматы, кому спать справа. Макарон за российские медные пятаки добывал из автоматов жвачки и презервативы и дарил Давликану. Художник складывал добытое в мольберт.
   На почве затянувшейся неизвестности у Давликана начались помрачения и раздвоение личности. Он погружался в сумеречное состояние и кликал галерейщика среди ночи, чтобы затем проклинать белым днем. Двойственность переживаний на фоне алеутской депрессии выбила его из колеи. По каждому вопросу у него появлялось свое мнение, с которым он был не согласен. В этой связи к нему стали являться галлюцинации угрожающего характера и несусветных размеров. Он поминутно выкрикивал непонятное заклятье "Айнтвах магнум!", метался по тротуарам и без конца повторял:
   - Смотрите, это он. Я узнал его по профилю! - вошкался Давликан.
   - Слушай, ты, силуэтист, успокойся! - гладил его по голове жесткой щеткой Макарон. - Как ты можешь в темноте узнать человека, которого никогда не видел?!
   Завтракали, как топ-модели, - дизентерийное яблочко с ветки, панированное сухариной пылью, а на обед и ужин - кильки-классик. Голодная кома бродила метрах в десяти. Дух в салоне "Волги" сделался таким, что машину стали обходить прохожие и облетать птицы. Пытаясь сбить запах, Давликан надушился каким-то до того едким парфюмом, что рой шершней непрерывно и без роздыху обрамлял его голову. Насекомые висели, как атомы вокруг молекулы, и переходили с орбиты на орбиту.
   - Найдите мне теплой воды! - плакал Давликан, купаясь в спастических болях переживаний. - Я не могу жить с грязной головой! У меня там шершни!
   Чтобы предотвратить появление опоясывающего лишая, Давликана отвезли на вокзал в Красный Крест, помыли и выдали последние двадцать гульденов на карманные расходы.
   После санитарной обработки Давликан как в воду канул и не явился даже на вечернюю перекличку. Отыскали его в стриптиз-баре "Lulu".
   - Что это ты в рабочее время разлагаешься? - возмутился Макарон.
   - Да я вот тут... - покраснел Давликан.
   После бара он стал ручным, как выжатый лосось, зато перестал выкрикивать во сне непонятное выражение "Айнтвах магнум". Позже, вчитавшись в плакат, все увидели, что оно было во всю стену написано на щите, рекламирующем мороженое.
   На седьмое утро дверь в галерею оказалась отверзтой. Галерейщик Popov в дробноклетчатом пиджаке приехал. Вопреки ожиданиям он оказался не кодловатым мужиком, а совсем наоборот. Счастью не было конца. Давликан сидел в ванной неприлично долго. Веселились без всякого стеснения и едва не устроили коккуй. Потом были армеритры с йогуртом.
   - Вот это еда так еда! - блаженствовал Давликан. - Съел его, этот йогурт, с булкой, запил кофе с колбасой и сыром - и все. Положил поверх супу тарелку - и сыт. Вот йогурт! Продукт так продукт!
   Упрекать галерейщика в непунктуальности не было никакого смысла. Слава богу, что он вообще появился. Причин его опоздания так и не узнали.
   Вывешивая работы на стенах галереи, Давликан путался в названиях своих творений.
   - Слышь, Прорехов, у тебя вроде список был? - просил помощи Давликан. Не могу вспомнить, где тут у меня "Камера-обскура", а где "Любовь к трем апельсинам".
   - Мне кажется, я уже где-то слышал эти названия, - заметил Прорехов.
   - Это мое ноу-хау, - перешел на полушепот Давликан. - Я называю картины именами известных романов, фильмов, песен...
   - Неплохо придумано, сынок! - поощрил его Прорехов и возмутился: Неужели ты и в самом деле не помнишь?!
   - Видишь ли, все мои картины - одинакового формата.
   - Понятно. Тогда посчитай считалочкой, - нашел ему выход Прорехов. - Ни на эту, ни на ту - на какую попаду! Вот тебе камера твоя, вот апельсины... Или брось монету... У тебя такие работы, что любое название подойдет.
   - Это вы, журналисты, относитесь к заголовкам наплевательски, - сказал Давликан. - А я сначала ловлю чувство и уж потом как-нибудь называю.
   - Причуда художника! - подвел черту Прорехов.
   - Как же мне обозначить вот эту, последнюю? - продолжал переживать Давликан. - Через полчаса презентация!
   - Назови просто - "Целенаправленное движение свиней", - предложил Прорехов. - Будет очень ловко!
   - А что, есть такая песня? - всерьез спросил Давликан.
   - Нет, есть такое движение, - сказал Прорехов.
   Выставка проходила шумно. С помощью специальных уловок горстку представителей культурного Амстердама собрать удалось. Прибыли некоторые официальные лица, но больше было прохожих.
   - Самородки еще будут попадаться, - умело на русском языке комментировал работы Давликана галерейщик Popov, отрабатывая свой прокол, но драгу никто никогда не отменит. - "Самородки" и "драгу" перевести не получилось и пришлось воспользоваться ритмической походкой Владимира Ильича - арбайтен, арбайтен и еще раз - арбайтен. - Фирштейн?
   Продали почти все картины. И даже получили заказ. Один посетитель, осмотрев пластмассовые волосы, возжелал такое же произведение, но мужского рода. Чтобы настроением оно подходило к его ковру.
   - С заплаткой делать? - спросил Давликан.
   - О, конечно! Конечно! - волновался заказчик.
   - Выйдет подороже. Раза в три, - заломил цену Артамонов.
   - Нет проблем, - согласился покупатель.
   - Ну и отлично, - сказал Артамонов, - считаете, что договорились.
   - А вы не могли бы поехать ко мне домой подобрать цветовую гамму? пригласил иноземец Давликана. - Можно прекрасно провести вечер.
   - Не мог бы! - Артамонов еле успевал вырабатывать антитела за подопечного. - Никаких интимних мужских вечеров! Никаких блатхат! Рисуем прямо здесь и спешно отбываем! Нах фатерлянд.
   Давликана еле отбили от полюбившей его публики. Он был просто нарасхват.
   - На будущее следует опасаться шоп-туров в страны с очень развитой сексуальной культурой, - сказал Макарон. - Если поедем еще раз, то на восток.
   Но клиент-заказчик оказался еще тем жуликом. Он не отставал и нордически ломился напропалую. В довесок к залатанной картине он желал большего.
   - Я хочу купить вашу машину, - продолжал он прямо-таки дранг нах остен. - За двадцать тысяч гульденов. Я коллекционирую антик. Какого она года выпуска?
   - Сошла с конвейера... - чуть не испортил дело Прорехов.
   - Восстановлена на спецзаводе в прошлом году, - обрезал его Артамонов. - Мы ее выиграли в лотерею. Макарон не даст соврать.
   - Не дам, - кивнул головой Макарон.
   - Я давно подыскиваю что-нибудь из России, - продолжал иностранец.
   - Ради такого случая мы готовы уступить, - согласился Артамонов, несколько гульденов.
   - Это есть карашо, - почти не торговался клиент.
   - Но есть одно "но". Машина продается в паре с медвежьей накидкой антик требует стилевого единства. Кстати, шкура повышает потенцию. Артамонов раскинул руки как можно шире. - Тысяча гульденов.
   - О! Карашо есть.
   - И, разумеется, в комплекте с дорожным примусом, - кинул Артамонов на чашу весов последнюю непроданную вещь. - Пятьсот гульденов.
   - Я согласен, - совсем не противился злу насилием покупатель. - О'кей!
   - Ты смотри, - говорил Макарон, - все понимает.
   За несколько дней Давликан, подгоняемый вдохновенным Макароном, состряпал заказанную работу. Он писал ее по сырому, не дожидаясь подсыхания красок, и закончил за один долгий сеанс - методом "алла прима". Макарон помог приделать к работе опаленные провода и сотворил заплатку. Заказчик онемел от восторга и захотел получить картину тут же. Но ему вручили ее после оформления сделки с машиной.
   На вырученные гульдены вояжеры купили "Форд-скорпио" с прицепом, уложили в него купленную на распродаже компьютерную технику и отбыли на родину с ощущением, будто им выпал какой-то грант.
   Пока бригада рабочей гарантии проходила Польшу в обратном направлении, Артамонов дослал в адрес Валенсы короткую эпистолу:
   "Уважаемый Лех! До сих пор мы так и не получили от Вас никакого ответа. Это навело нас на мысль, что Вас, по большому счету, нет и что страна Ваша несет свою предменструальную вахту сама. Стремясь к Вашей восточной границе, мы играем в "барана" - обгоняем четырехцилиндровый "полонез" с таким расчетом, чтобы обиженному захотелось восстановить статус-кво. После этого мы наседаем сзади и загоняем товарища под знак. Его штрафуют Ваши же полицаи, а мы делаем всем ручкой.
   Уважаемый Лех! Мы вынуждены признаться, что в районе Варшавы мы в честь Артура были вынуждены наказать Ваших полицейских за рвачество. Но посудите сами, не пристегнутый ремень они оценили в двадцать марок. Представляете?! И ладно бы гульденов, а то - марок! Откуда, спрашивается, у нас марки, если мы были в Амстердаме? А на границе мы сами пообещали Вашим панам по сто условных единиц, если пройдем таможню вне очереди. Нами занимались исключительно офицеры. А когда бумаги были оформлены, мы просто взяли и поехали к русским полосатым столбикам. "А марки?" - спросили паны. Представьте, уважаемый Лех, высоту и степень нашей сдержанности! Мы ничего не сказали в ответ. Под условными единицами мы подразумевали слова вежливости - спасибо или на добро здавьице. И, как и обещали, произнесли свою часть именно сто раз! Россия - просто! - говорит ваш тезка Давликан и жмет Вашу руку..."
   Глава 8
   ЛИШЕНЕЦ
   - В этой стране, похоже, и впрямь, - произнес, успокаиваясь, Артамонов, - чтобы сказать вслух, надо заводить свой личный орган речи.
   Пришлось обратиться к следующему пункту Устава "Ренталла" - выпуску газеты.
   Всякое новое издание надлежало регистрировать в Инспекции по защите печати, которая была создана на базе отдела обкома после кончины КПСС и отмены шестой статьи Конституции о ведущей роли партии в жизни страны. Руководил ею бывший инструктор обкома по нежнейшим вопросам высокой печати Вячеслав Иванович Позорькин. По наступлении демократических перемен он смог перейти с галопа на рысь - сориентировался в обстановке и неожиданно для себя стал начальником инспекции по защите все той же печати. Он сменил на кабинете табличку - только и всего. А чтобы пристальнее всматриваться в портреты трудников на Доске почета напротив партийных чертогов, добавил к своему старому распорядку еще один не приемный день.
   Переждав этот самый дополнительный не приемный день, ходоки-новаторы отправились на дело. Вахтер на проходной был безучастен к персоналиям c улицы, а вот секретарша-привратница Вячеслава Ивановича встала навстречу всей своей натруженной грудью.
   - К нему нельзя! У него мероприятие! - кинулась она исполнять свой профессиональный долг. - И вообще, как вы сюда попали?! На прием все записываются заранее!