Арсенов Яков. Тринити

   - Ни себе хера мера! - выдохнул Прорехов, когда вышли из кабинета. Расстрел за измену Родине.
   - Этому радоваться надо и принимать с гордостью, - объяснил Артамонов. - Расстрел - это высшая мера социальной защиты!
   - Да уж, влипли так влипли! - переживал Прорехов.
   - Купили, как щенков! - согласился с ним Артамонов. - Да как дешево за то, что никто не тронет!
   - Остается надеяться, что и новая идея окажется такой же дурью, как все предыдущие - тоталитаризмы, оттепели, перестройки, ускорения, развитые и окончательно победившие социализмы! - сказал Прорехов.
   - А меж тем не выполнишь задание и - посодют! - сообразил Артамонов. Не в шутку, а на самом деле. У нас во дворе случай был. Пописали двое пацанов под окнами, а соседка милицию вызвала. Их взяли, составили протокол и отпустили. Ребята уехали на Север. Через девять месяцев их арестовали и под конвоем доставили на материк. Оказалось, все это время они были в федеральном розыске. Потому что дважды не явились на административную комиссию, и на основании протоколов само собой возбудилось уголовное дело! Суд, чтобы закрыть дело, был вынужден выписать им по сроку, который они оттянули на БАМе.
   - Идиотизм, - признал ситуацию сходной Прорехов. - Недавно я купил на развале Сборник кодексов, выпущенный издательством "Учпедгиз" в серии "Мои первые книжки". Полистал. Оказывается, мне можно пришить любую статью. Прямо сейчас бери и сажай - все подходит! Единственное, что мне не грозит, - так это быть привлеченным за самовольное покидание военного корабля во время боевых действий. А все остальное - как по мне шито. Даже по статье за нелицензионный отстрел бобров и то легко прохожу. Причем не за то, что нет лицензии, а поскольку в законе не дано точной трактовки понятия "бобер"!
   На КПП новобранцев усаживали обратно в "уазики" и отвозили до трассы Ленинград - Москва. На Т-образном перекрестке рота военных автоинспекторов тормозила попутки и обязывала водителей взять в сторону Москвы или Питера одного-двух участников собрания.
   - Хорошо, хоть так, - сказал Прорехов, - а то ведь могли отправить не в Москву, а в Александровский централ.
   - Не говори.
   Очередную партию призывников дежурные офицеры выпускали из "уазика" только тогда, когда инспектора подгоняли для них какой-нибудь попутный транспорт. Межгрупповое общение по-прежнему пресекалось настолько грамотно, что никто не смог перекинуться ни словом, ни взглядом.
   Прорехову с Артамоновым подсунули фуру с желто-черными треугольниками радиационных меток на бортах.
   - Товарищ капитан, - попытался забраковать транспорт Прорехов, - вам не кажется, что на нем мы излишне засветимся. А в нашем положении...
   - Вы что, на губу захотели?! - взбеленился офицер. - Забыли, что на службе?! Быстро садитесь, и вперед!
   Водитель фуры взвизгнул от радости, получая в распоряжение четыре свободных уха, - подфартило. Он пожаловался на жизнь в том плане, что "плечевые" тетки, одна другой краше, голосуют по всей трассе, а ему по положению брать пассажиров запрещено.
   - Мы надеемся, к нам вы без претензий? - спросил Прорехов. - Мы же не по своей воле.
   Водитель не понял юмора и сделал вид, что не расслышал. Он предложил попутчикам есть и пить от своих запасов. Прорехов с Артамоновым по инерции расставили шахматы. Водитель от неожиданности исполнил частушку:
   У работников ГАИ
   Очень длинные... жезлы!
   Разбираются с движеньем,
   Как с капустою... козлы!
   Прорехов с Артамоновым зааплодировали.
   - Частушка и в самом деле свежая, - признали они.
   - Крутая? - обрадовался контакту водитель. - Напарник слова дал.
   - Это наша серия гуляет, - сообщил Прорехов.
   - Какая серия? - спросил водитель настороженно.
   - Мы сочиняем частушки и запускаем в народ на обкатку, - разъяснил Прорехов. - Работа такая. Не верите? Могу продолжить серию:
   У работников продторга
   Нету собственного морга,
   Потому что формалин
   Стоит очень дорого.
   - Так это вы все сами? - вылупил глаза водитель.
   - Конечно, - подтвердил Прорехов. - Серия называется "Клинские напряги".
   - Ну, мне сегодня и повезло! - воскликнул водитель. - Вот так встреча!
   - И все "утки", которые гуляют по стране, тоже запускаем мы, признался Артамонов. - В нашей системе есть специальный подкомитет "уток".
   - Да ну?! - опять изумился водитель.
   - Вот те крест! - поклялся Артамонов. - И все анекдоты тоже сочинили мы.
   - Какие анекдоты? - насторожился водитель.
   - Которые гуляют по стране.
   - Да ну?! - продолжал изумляться водитель, он решил, что сразу за этим последует конкурс на лучший анекдот, но получилась заминка. Тогда водитель сам запел о том, как удачно он устроился в жизни, зацепившись за спецперевозки. И это было сущей правдой - весу в нем имелось центнера полтора, не меньше. Он сидел за рулем, широко расставив ноги и пропустив между ними брюшину, слегка прикрытую малиновой майкой. Всю эту конструкцию колыхало и заносило на поворотах. Кабина была сплошь уставлена пакетами с едой и бутылками. Водитель машинально сметал видимое и доставал из бардачков скрытые порции. Поглощая запасы, он рассказывал, как сложно стало бороться за зарубежные рейсы, тариф на ходку вырос вдвое. Потому что транспорт с радиоактивными отходами пересекает границу без досмотра. Забивай шмотьем хоть весь салон. Спихнуть добро через "комок" нет проблем, товар отрывают с руками. А вот рейсы на наши атомные станции совершенно невыгодные - счетчик Гейгера щелкает, а навара никакого. Водитель посоветовал попутчикам за любые деньги устроиться в "Спецавто" и больше не знать горя. Естественно, сначала нужно сдать на категорию С...
   - Конечно, это правильно, - не стал возражать Прорехов, - когда в стране полный развал-схождение, без балансировки не обойтись.
   Водитель почесал репу. Прежде к нему не применяли подобных сентенций.
   - А я слышал, что вдоль всех дорог, по которым возят радиоактивные отходы, вырастает неимоверно высокий и породистый борщевик Сосновского, признался Артамонов.
   - Никогда бы не подумал, - сообщил о себе водитель.
   - Местные на отрезке Завидово - Клин называют это растение по-своему большевик Чайковского, - сказал Артамонов.
   - Это почему же? - продолжал изумляться водитель.
   - Наверное, потому, - предположил Артамонов, - что в Клину проживал вышеозначенный великий композитор.
   Транспорт миновал конаковский пост ГАИ и, не снижая скорости, зашуршал по деревне Шорново. Слева нарисовался памятник Ленину. Ильич с присущей ему хитрецой выглядывал из засады на дорогу. В его глазах стыл извечный вопрос: "Как нам реорганизовать Рабкрин?"
   - Да вы не стесняйтесь, - сказал водитель и подвинул пассажирам угощенье. Судя по набору импортных коробок, радиационные отходы, тикающие за спиной, следовали на Урал из-за бугра.
   - Смотри-ка! - указал Артамонов на обочину, сплошь уставленную свиными головами на табуретках.
   - Где-то я такое уже видел, - припомнил Прорехов. - По-моему, на Красной площади.
   - Я всегда беру здесь свежанину, - признался водитель. - Дешевле, потому что без эпидемконтроля.
   - И свинья, павшая от ложного бешенства под Бородино, легко сходит за здорового кабана, только что зарубленного в Дурыкине, - помог ему с продолжением Прорехов.
   - Рассказик у меня зреет в голове, - поделился муками творчества Артамонов. - "Сто лет одиночества, или Свинья на обочине" называется. Главная героиня - молодая хавронья. Действие происходит на откормочном комплексе. Подслушав свинарок, хавронья, помещенная на откорм, завидующая и свиноматкам и хряку-делопроизводителю, узнает, что убойный вес - сто сорок килограмм. Она садится на мощнейшую диету и держится на комплексе не один десяток лет. Ее проверяют на предмет ящуров, поносов и прочих вазомоторных насморков, чтобы раскрыть тайну худосочности, но она здорова и живет себе припеваючи.
   - Хороший сюжет, - проникся Прорехов. - Вот бы и людям установить убойный вес.
   Водитель вздрогнул и спросил:
   - А при чем здесь обочина?
   - Обочина? Обочина ни при чем, - ответствовал Артамонов.
   - Но она введена в название рассказа, - не отставал водитель.
   - А чем свинья хуже пикника?! - вступился за друга Прорехов.
   В Клину выкрашенный серпянкой Ленин был не в духе и с неосознанным подозрением щупал пустоту в полых карманах. Ему в глаза смотрел другой каменный Ильич - Чайковский. Площадь двух Ильичей - именовалась проплывающая за окном фуры местность.
   В Солнечногорске Ленин скрывался, как в Финляндии, за шумоотбойной стеной, а в Зеленограде вообще не был виден с трассы. А вот в Химках...
   - Смотри, сколько хичей, - сказал Артамонов. - Я слышал, они даже соревнования меж собой устраивают, кто дальше без денег автостопом доберется.
   - Да никакие это не хичи, - выправил ошибочную мысль водитель и продолжил, как у себя дома. - Хичи голосуют, руки тянут, а эти глаза опускают. Это плечевые, дорожные проститутки, так сказать. С усиленной подвеской. Специально для российских дорог. Я иногда пользуюсь, очень удобно и, главное, недорого.
   После Химок попутный транспорт уходил на МКАД в сторону Рязанского шоссе.
   - Хороший ты мужик, - сказал Артамонов водителю на прощание. - Просто у нас очень другие дела.
   - Ты уж извини, если что не так, - добавил Прорехов. - Мы дерзкие, но хорошие.
   - Да ничего, бывает, - понятливо высказался водитель. - Я не в обиде.
   - Ну, бывай, - пожали они ему руку и покинули кабину.
   Вычислив, что автобусами долго, призывники изловили такси, чтобы достичь ДАСа засветло.
   - Родись у меня сегодня дочка, я бы назвал ее Фурой! - сказал в сердцах Артамонов, стряхивая с себя радиоактивную пыль.
   - Я а - Фугой, - признался Прорехов. - В честь большевика Чайковского.
   Прорехов с Артамоновым долго совещались: посвящать Артура в завидовское дело или нет - все-таки государственная тайна и немалая мера ответственности. В конце концов решили открыться, поскольку государство, пусть даже и устремившееся в новое будущее, все равно ничто по сравнению с желанием потрепаться.
   Артуру было рассказано все как есть. Накатив косуху коньяку, он принялся давить на сознание неверных.
   - Значит, вы получили путевки в жизнь? - пытал он уставших друзей.
   - Да, - отвечали те как завороженные.
   - То есть вы учились не зря, а я - зря?! - бичевал он себя.
   - Где-то так, - давали ему полную волю друзья.
   - То есть вы умные, а я дурак?! - сделал ложный вывод Варшавский.
   - Выходит, - согласился Прорехов. - А теперь про Дебору. Артур, я тебе это сообщаю только потому, что если начнет сообщать Артамонов, то получится драка. Итак, с Деборой тебя познакомил я, и поэтому отвечаю за последствия. Только ты не воспринимай все это текстуально. Пока ты раздумывал, Артамонов успел сводить ее в тапках на Академическую попить газировки. Сечешь? Потом они среди ночи смотались за котлетами на Аэровокзал. Разумеешь? Сам понимаешь, свет не ближний. Выслушали до конца соловья в зарослях на Кащенко. Врубаешься? Конечно, это не значит, что они тут же побегут в церковь, но маршруты их прогулок показательны, согласись. И мы пришли к выводу, что ситуация требует рокировки. То есть Артамонов берет Дебору себе в разработку, а ты, Артур, идешь на фиг, на фиг мелкими шажками. Я и сам по первости был не прочь приударить за ней, но я в этом плане безответствен как никто другой. И уж если Деборе выбирать из двух оставшихся зол, то свалить в сторону лучше тебе, Артур.
   - Да я никогда на нее серьезно и не претендовал, - согласился с судьбой Артур. - Так, променад.
   - Вот и я о том же, - сказал Прорехов. - Просто сам ты никаких точек в вопросе не ставил. И поскольку ты ей до сих пор ничего серьезного не предложил, предлагаю развести стороны документарно, - подвел он итог. Чтобы потом не было вопросов.
   Результатом разговора стал передаточный акт в виде объективки: имя Дебора, возраст - 21, рост - 173, вес 63, основные типоразмеры 90-60-90, обувь - 36, волосы - каштановые, цвет глаз - зеленый, кожи - телесный, вредная привычка - совесть. Особые приметы - жатая юбка и красный батник. Через плечо - дамская сумка для товаров двойного назначения. И внизу подписи: сдал - принял. Варшавский - Артамонов.
   - Нас забрасывают в информационное пространство, - сказал Прорехов в заключение, складывая бумагу вчетверо. - Это все равно что посылают на три веселых. Мы с Артамоновым, насколько ты помнишь, этот предмет особенно не учили. Лично я без подсказки не то что газету, листовку выпустить не смогу. А у Деборы - набор конспектов. Поэтому мы забираем ее в помощь. Это вынужденная мера.
   - А Улька? - уколол Прорехова Варшавский. - Улька поедет с вами?
   - Звать не буду, - признался Прорехов, - но если приедет, назад не погоню.
   - Тогда я тоже с вами! - напросился Варшавский. - С вами хоть какая-то перспектива просматривается. А то в Якутске такая скука!
   - Никто не против энтузиазма, - предупредил его Артамонов, - но ты понимаешь, с чем это будет сопряжено?
   - Понимаю, - сказал Варшавский. - Ни с чем. Вы когда выезжаете на место?
   - Завтра, - ответил Прорехов.
   - Тогда я смотаюсь домой, - засуетился Артур, - быстренько заберу Галку - и к вам! Уходя от прошлого, я решил, что налево будет удобнее.
   - Ты считаешь, что изобрел новое средство по уходу...
   - Но вы же знаете всю эту историю! - сказал Варшавский. - С ней невозможно!
   - По поводу своих судеб ты можешь не отчитываться, - предложил Прорехов.
   - Но кого-то я должен взять с собой или нет? - кинулся оправдываться Артур. - Жилья вам, случаем, не обещали? Молодым специалистам полагается...
   - Какие мы к черту специалисты?! - очень самокритично произнес Прорехов.
   - Тем более, молодые... - добавил Артамонов.
   Глава 4
   НАЗНАЧЕНЦЫ ВСТУПАЮТ
   НА ВВЕРЕННУЮ ТЕРРИТОРИЮ
   Шахматы, строкомер, толковый словарь, сборник кодексов - с таким набором средств Прорехов и Артамонов вступали во вверенный им регион. Кое-что из одежды, немного утвари: кофемолка, мини-кипятильник - вот и все хозяйство. Жизнь вынуждала подмять местность с минимальным боекомплектом. Подбор инвентаря был не случаен. Каждая единица имела свое значение, назначение и предназначение. Шахматы держали в тонусе мозговой ресурс, сборник кодексов напоминал о двойственности природы света, бьющего в камеру через маленькое окошечко, а словарь был необходим для толкования неоднозначных текстов людей при исполнении. Обе книги считались настольными.
   Прорехов и Артамонов не глядя передвигали фигурки на магнитных подушечках и занимались каждый своим делом. Прорехов дочитывал сборник кодексов, все более укореняясь в мысли, что прямо сейчас его можно привлечь по любой статье. Хобби Артамонова было толще - "Советский энциклопедический словарь" под редакцией академика Прохорова. В качестве закладки Прорехов использовал свой трофейный металлический строкомер - в прошлом учебное пособие, которым при случае можно было и огурцы нарезать, и колбасу покромсать. А у Артамонова роль ляссе - чтобы не потерялась читаемая страница - играл двусмысленный галстук в виде килы, которая время от времени пружинисто вскидывала голову и угрожающе шипела.
   Артамонов неспешно вглядывался в страницы и читал вслух колонку, относящуюся к месту назначения:
   - До тридцать первого года - пристань на Волге, железнодорожная станция, население - четыреста одна тысяча жителей по переписи семьдесят седьмого года. Машиностроение - вагоны, экскаваторы. Текстильная, полиграфическая промышленность. Четыре вуза, в том числе университет, три театра. Трамваи. Возник в двенадцатом веке нашей эры, хотя ни одного живого свидетеля, который бы мог это достоверно подтвердить, до сих пор не найдено. С тысяча двести сорок шестого года - центр княжества. Отсюда в середине пятнадцатого века стартовал в Индию один знаменитый эсквайр.
   - Давай без отсебятины, - сказал Прорехов. - Словом можно обидеть.
   - Словом можно обидеть, а словарем ушибить! - не остался в долгу Артамонов.
   - И помедленнее, я записываю, - призвал друга к степенности Прорехов.
   - Нет проблем. В ты-ся-ча че-ты-ре-ста во-семь-де-сят пя-том го-ду, зачитал Артамонов по слогам, - город был присоединен к Московскому княжеству. Награжден орденом Трудового Красного Знамени...
   - За что? - отвлекся от своего сборника Прорехов.
   - За то, что отсоединился, естественно! Темнота! - было указано профану его место в историческом процессе.
   - Раз так, то об этом факте надо срочно донести Макарону, - сообразил Прорехов. - Находка может стать хребтом его диссертации. Это ему как раз в тему.
   Необходимо пояснить, что Макарон сверстал диссертацию задолго до поступления в аспирантуру. Единственным больным местом в его научном труде была тема - Макарон никак не мог с ней определиться. Конечно, доведись ему поприсутствовать на защите своей собственной диссертации, он бы придумал. Но время шло, материалы и библиографические изыскания пухли и получались настолько обширными, что придать им какой-то единый вектор становилось все невозможнее. В муках Макарон съедал батон за батоном. Выручил его случай. Как-то Макарон пошел сдавать древнерусскую литературу, и попалось ему "Хождение за три моря". Накануне Макарон вызубрил древние записки на старославянском, и, когда на экзамене стал выдавать текст наизусть, как тарабарское заклинание, преподаватель с поплывшими по лбу глазами предложил ему для простоты понимания как-нибудь осовременить текст, приблизить его к новейшей истории, рассмотреть в контексте развития словесности.
   - Ну, а на чем же знаменитый путешественник вернулся из-за трех морей? - cпросил преподаватель Макарона.
   - На подводной лодке! - осовременил текст аксакал. - На тростниковой! Взял там, в Индии, напрокат! - приблизил он историю вплотную к нашим дням.
   У преподавателя отпала челюсть, и поставить ее на место смогли только в ветеринарной клинике.
   ...Электричка равномерно постукивала на стыках. За окном плескалось водохранилище. Местные жители пытались продать каждому пассажиру по вяленой вобле и всовывали рыбу в окна на полном ходу. Забирать товар было удобно, а расплачиваться - не очень. Да и что тут говорить, взимание денег за свой товар всегда связано с определенным риском, а тем более в переходный исторический период. Необратимый шок.
   Началась проверка билетов. Обыкновенно это приводило к урежению случаев безбилетных проездов. Молодая билетерша, явно выходя за рамки обязательной программы, спросила о произвольном:
   - Что это вы тут делаете, пьете, что ли? - Как будто иная локализация вообще не могла и предполагаться.
   - Ну вот, пошла ревизионная корректура, - недовольно вздохнул Артамонов и отвернулся к окну.
   - Поддерживаем отечественных производителей, - объяснил Прорехов, пытаясь наладить контакт. - Слыхали, указ вышел. О поддержке всего российского. И мы, как законопослушные граждане... сидим, поддерживаем...
   - Не дурите мне голову! - засомневалась в истине высказываний кондукторша. - Быстро все убирайте!
   - Мы и не дурим, - сказал Прорехов. - Просто играем в поддавки, пьем русского рецепта питье и захрустываем огурцом от старушки - все отечественное. Вы слышали, сейчас лозунг такой - покупайте российское! Вот мы и покупаем!
   - Пить здесь запрещено! Разложились тут, видите ли! - подняла тревогу служащая. - Сейчас линейный наряд!
   - Вызывайте! - не выдержал Прорехов. - С ними нам будет проще договориться!
   - Не кипятись, пятачок, милиция здесь ни при чем! - приосанил его Артамонов. - Ты встань да повернись. Небритый, пиджак мятый, брюки без стрелок, туфли не блестят. Теперь понял?
   - Что "понял"? - спросил Прорехов, не въезжая в затею.
   - Просто девушка не видит в тебе никакой племенной ценности! Отсюда все проблемы, - объяснил Артамонов и включил спецэффект своего галстука.
   - Не умничайте! - шарахнулась в сторону проверяющая.
   - А вы хоть представляете, кто мы такие и куда едем? - теперь уже невзыскательно спросил Прорехов. - Если б знали, вы бы наверняка так не гоношились.
   - Знаю я, куда вы едете, - выпалила ревизорша. - Есть у нас одно местечко! Туда всякий сброд ездит!
   - А вот и не угадали, - смилостивился Артамонов, оторвавшись от окна. Мы едем выполнять триединую задачу. Знаете, что такое триединая задача? принялся он рисовать пальцем по потному стеклу. - Это когда трое не могут сделать то, с чем запросто справляется один. Так в словаре написано.
   - Вас высадить надо! - сверкнула проверяющая строгими глазами.
   - А вы сами, девушка, откуда? - попробовал прогнуться Прорехов.
   - Какая разница?! - отмела происк казенная девушка, выказав стойкий клинический эффект.
   Наступила менопауза.
   - Разницы никакой, просто смазываете первое впечатление, - вздохнул Прорехов, потому что все его помыслы противились ситуации. - А может, нам жить вместе!
   - Если сейчас же не уберете, я иду за нарядом милиции! - все больше воодушевлялась кондукторша.
   - Вы бы лучше присели к нам да поговорили за жизнь, чем вот так принародно шуметь, - пригласил Прорехов к столу служивую даму. - Вы же видите, что это не карты, а шахматы.
   - А вот это - тоже шахматы?! - ткнула она в бутылку. - Если вы сейчас же не прекратите, я доложу о вас начальнику поезда!
   - И этим окажете ему большую честь! - сказал Артамонов, поправив нагрудные ромбы на лацкане, и вернулся к брошенному разговору с Прореховым. - И, что самое интересное, он лично подписал указ об этом!
   - Кто? - спросила девушка, наделив ответчиков суперответственностью. Какой указ?
   - А как вас зовут? - поймал ее на интересе Прорехов. - Если признаетесь, и я скажу, какой указ! И даже открою, каким он был набран шрифтом.
   - Енька, - ответила девушка.
   - Коринна, - сказал Прорехов. - Звучит, как песня.
   - Коринна? - переспросила контролерша.
   - Шрифт так называется. А указ - о присвоении городу своего имени, пояснил он девушке в форме акцессорного правоотношения и далее обратился к Артамонову: - Давай сыграем нормальную партию, - отвернулся он от судьбы, и начал заново расставлять шахматы. - Население, видишь ли, не признает поддавки.
   - А кто против? - не стал перечить Артамонов.
   Получив ответы на поставленные вопросы, девушка проследовала дальше по вагону.
   - Только ты успокойся, - сказал Артамонов Прорехову. - Ну не получилось снять девушку прямо на марше, что поделаешь. Не совладал, не возобладал, такое бывает
   - Действительно, - безропотно принял вес кручины Прорехов, как безмен. - Хотя жаль, на первый взгляд очень даже ничего... Енька, значит...
   - А я никак не пойму, зачем переименовывать? - заговорил параллельно Артамонов, окунувшись в прерванный проверкой разговор. - Это мошенничество! Сделай что-нибудь свое и называй в свою честь!
   - Все правильно, - встал с ним бок о бок Прорехов. - Каганович так и сделал. Он не поленился и, как только начали строить московский метрополитен, тут же присвоил ему свое имя. На всякий пожарный. Представляешь, был бы сейчас - Московский ордена Ленина, ордена Трудового Красного Знамени и ордена Великой Октябрьской Социалистической Революции метрополитен имени Кагановича...
   - Неплохо звучит. Шах! - объявил Артамонов.
   - Ослеп, что ли! - тормознул его Прорехов. - Открываешь своего короля! Настолько мы развлекли кондукторшу, что про билеты забыла.
   - Население, - продолжал Артамонов чтение словаря, - полтора миллиона человек. Из них треть - пенсионеры. Регион находится на водоразделе, испокон веков оттуда уходила молодежь, а в обмен получала отправляемых в ссылку за 101-й километр персональных пенсионеров. Один процент от общего числа жителей - интеллигенция. Негусто, прямо скажем. И ревизорша нам это только что продемонстрировала. Работать придется без поддержки интеллекта, без всякого расчета на понимание. Причем в крайне стесненных условиях - площадь региона всего 85 тысяч квадратных километров. Это всего две-три Швейцарии примерно. В последний раз высшее лицо государства посещало местность в 1963 году. Забытый богом край. Депрессивный регион, один из самых отсталых в России. Но для Водолеев - чем хуже, тем лучше. Двадцать две тюрьмы, восемь СИЗО, семь детских приемников, пять приютов, три публичных дома. Поверхность, в основном, равнинная, на западе - возвышенность. Одна-одинешенька. Средняя температура января - минус одиннадцать, июля плюс семнадцать, доминирующая культура - лен. Осадки - семьсот пятьдесят миллиметров в год.
   - Не маловато ли будет? - по-деловому, как на планерке, спросил Прорехов.
   - Чего? Осадков? - попробовал уточнить Артамонов.
   - Нет, публичных домов.
   - Сколько есть, - развел руками докладчик.
   - Сто сорок два памятника Ленину в полный рост, сто сидячих, восемьдесят бюстов, - продолжил заочное знакомство с регионом Артамонов, шесть лепнин Крупской, сто сорок семь постаментов Калинину, шестьдесят три Марксу, скульптурная композиция Маркс, целующий Энгельса по случаю завершения первого тома капитала, - одна, десять памятников Пушкину, пять Салтыкову-Щедрину, Крылову и Жукову - по одному экземпляру, девушек с веслом - сто десять, без весла - десять, без весла и без головы - девять, девушки без ничего вообще учету не поддаются, лепнин северного оленя - сто тридцать две...