Страница:
В вечнозеленом дорожном чемодане Макарона поверх вещей всегда лежал рваный свитер.
- Французский, - пояснял Макарон. - Грубой вязки. Кладу специально, чтобы не ограбили. Воры вскроют чемодан, увидят, что в нем одна рвань, и оставят в покое. Жаль, что свитер разорвали собаки, вещь была что надо. Шел как-то ночью, а у них, видно, святки были - сплошной сучий потрах! Одна пара скрестилась и пошла на жесткой сцепке, а я сдуру решил помочь им расцепиться. И зашел... со стороны с-суки. Тут набежали какие-то псы и чуть не разорвали меня с ног до головы. Они хватали меня прямо за блокнот и в трех местах пробили ауру! А потом набросились на партитуру! Благо на мне свитер был. Спас он меня. С тех пор мечтаю завести собаку. Чтобы сбрасывать на нее подобные проблемы. Все это, может быть, оттого, что в прошлой жизни я был конкретным кобелюгой или крайне несговорчивой с-сукой. А теперь вот расплачиваюсь. Или мне предстоит побывать в собачьей шкуре в своей следующей жизни. Буду рвать и метать на четвереньках. Поскольку ощущение какой-то своры вокруг не проходит.
После того как в очередной раз кому-нибудь это рассказывал, Макарон спрашивал:
- А вы свои деньги где прячете? - И, задрав штанину, раскрывал секрет: - А я - в носках!
Макарон был внесистемной единицей. На экзаменах его ответы были самыми неожиданными. Его текущее толкование любого вопроса никогда не совпадало с окаменевшим.
- Кто написал "Майн кампф"? - спрашивал его преподаватель.
- Майн Рид! - смело отвечал Макарон и задавал встречный вопрос, повергая преподавателя в уныние: - На какое гимнастическое упражнение похожа революция семнадцатого года?
Преподаватель задумывался.
- Не мучайтесь, - успокаивал его Макарон, - все равно не догадаетесь.
- Ну, и на какое же упражнение похожа революция? - почти умолял преподаватель.
- На подъем переворотом!
Находчивости Макарона не было предела. Редкий преподаватель, исключая логика, отправлял Макарона на пересдачу. Обычно ставили тройку. Макарона спасал юмор.
- И без всякого удовольствия отправился в административную ссылку, завершил Макарон свой ответ по Овидию, сосланному из Рима к нам, дикарям, на Черный Понт, за высокую конкурентоспособность в отношении первой дамы римского императора.
- А кто это, интересно, ездил в ссылку с удовольствием? - хотел подтрунить над Макароном преподаватель.
- Как кто?! - возмутился Макарон. - А наш дорогой Ильич? Когда его в очередной раз хватали за руку, он собирал в узелок книги и с превеликим счастьем ехал самосовершенствоваться в Шушенское!
На все случаи жизни Макарон имел библиографическую справку из личного опыта или цитату из Полного собрания сочинений Ленина.
- С ними надо бороться их же оружием! - говорил он.
Никто по соседству не понимал, с кем именно надо бороться их же оружием.
На экзамене по экономике социализма принимающий возьми да и спроси Макарона:
- Какие вы знаете министерства? - задал он ему дополнительный вопрос. Перечислите, пожалуйста...
- Минфин, минюст, мин херц... - отчеканил Макарон. Ну, что поделаешь, не любил он отвечать корректно на тривиальные вопросы.
- Кем вы работаете? - интересовался у него иной неосторожный преподаватель.
- Трактористом! - отвечал Макарон и показывал трактор на спине льняной индийской рубашки.
Не торопясь, Макарон посвятил службе двадцать лет, почти как при царизме, не спеша заканчивал факультет журналистики и так же без суеты готовился поступить в заочную аспирантуру. Зачем он это проделывал, было непонятно. При такой скорости обучения смысл всех его образований полностью терялся. Наука уходила настолько вперед, что все его знания становились не специальными, а чисто человеческими.
- Ну ладно, я пойду-побегу, - говорил он нараспев на прощание, словно работал на замедленных нейтронах.
Аксакал курса - уважительно называли Макарона, относясь к нему не как к старшему товарищу, а как к селекционному достижению какого-нибудь хозяйства.
В газетном смысле Макарон был интересен потребителю анализом открытой прессы. Если требовалось обобщить или что-то из чего-то вывести - приглашали Макарона.
Обыкновенно Макарон в свободное время прыгал на кровати, корча из себя миллиметровщика: манипулируя всего двумя параметрами - втягиванием головы в плечи и силой толчка, - он старался лысиной коснуться потолка. Недолеты и перелеты терпел с одинаковым выражением лица.
Но сегодня, когда ватага обходчиков пнула дверь, Макарон спал за опрокинутым к стене диваном. Со вчерашнего дня. Он спекся, пытаясь укачать спеленатую простынями чужую собаку. Два часа пробродил он из угла в угол, приговаривая: "Спи, Агдамчик, спи, родной". А в результате сам уснул как убитый.
Разбуженный гостями, он не нашел никакой собаки и принялся на босу ногу выводить телом невероятные извивы и выгибоны. Все это проистекало под тягучую композицию "Связанные одной цепью" с теннисной ракеткой в качестве банджо. Когда ватага обступила его, Макарон от усердия чуть не выронил снаряд.
- У тебя что, крыша загибаться стала?! - спросил Прорехов скручивающегося вовнутрь Макарона и скомандовал Ульке: - Срочно дозу! Человек за бортом!
Аксакал курса приянл Улькин пакет, как спасательный круг, и потянулся.
- Ну, зачем приперлись? - спросил он гостей. - Что еще за хартия вольностей? Я тут сплю, понимаешь ли...
- Этим придуркам повестки всучили, - начал деловую часть Артур. - На службу призывают.
- Туда им и дорога! - согласился Макарон. Он налил в чашку только что вскипевшего соседского чая, струстил его с холодной водой из-под крана, чтобы не ждать, когда остынет, и залпом выпил.
- Попрощаться пришли, - сказал Артамонов. - Уезжаем.
- А я решил остаться в Москве, - признался Макарон на выдохе, словно сдулся. - Объявления развесил по Черемушкам. Вот, - и протянул бланк для ознакомления.
"В рамках конверсии меняю плащ-палатку на двухкомнатную квартиру", было написано на листочке демотическим письмом.
- Пойдем-ка мы лучше попьем одноатомных спиртов, - предложил Прорехов. - Заберем Дебору - и к нам в комнату. У нас сегодня туркменский стол.
- А почему туркменский? - повелся на затею Макарон.
- Да потому, что мексиканский мы видали в гробу! - сказал Артамонов.
- В твою честь, аксакал, - решил признаться Макарону Прорехов, как лучшему другу всех бахчевых культур, - мы купили самый мочегонный арбуз!
Между отдельными клоками компании Прорехов был связующим. Без него компании не существовало. Он ее, собственно, и сбил. А чтобы не распалась, он уравновешивал ее компоненты и наращивал новыми связями. Дебору он подтянул к костяку последней и лично занялся ее одомашниванием. По его типажной классификации, она была совестью курса. К ней липли все сумасшедшие - чувствовали спасительную силу. И еще Дебору легко угнетали хамы. Как пример, ее долго третировали промокашки, проживающие через перегородку. И ладно бы просто хабалились, так нет же - затевали многонациональные летучки и охали, как многостаночницы, на всю комнату зарабатывали деньги и одежду с обувью. Дебора попросила Прорехова развести мизансцену и унять народ с пониженной социальной ответственностью. Прорехов устроил показательный дебош и подселил к обидчицам Деборы Макарона. Как бы на квартиру.
- Ну что? - сказал Макарон промокашкам, знакомясь. - С завтрашнего дня начинаем занятия авральным сексом! - стал он сотрясать воздух разноспрягаемыми согласными.
Потные носки, чтение вслух "Капитала", разработка при свечах планов захвата Кремля - Макарон умел донимать, как вросший ноготь. Розовые двустволки скуксились. Но одна девушка посмотрела на него своими потусторонними глазами. Ее звали Света. Охмуреж состоялся - Макарон клюнул на кокетство девушки и навсегда слился с занимаемым ею пространством.
Остальные промокашки быстро поняли, как по-настоящему плохо может бывать на свете. И оставили Дебору в покое. А Света продолжала свое, потому что Макарон забыл, зачем пришел. У него возникла идея сблизиться не на шутку, а на свой страх и риск.
Света являла собой плоскую, с клинически узким тазом девушку, передержанную в горниле общежитий. Не отнять у нее было только фигуры точеной и филигранной, а вот попить с лица возможным не представлялось. Обезьяна, обезьяна без единого изъяна, - тут же охарактеризовал ее внешность Прорехов.
- Ну все, я начинаю агрессию, - объявил Макарон поход на Свету.
- Да ты что, у нее все международная флора во рту! - бросились отговаривать его друзья, но он настоял на своем.
Света была пожизненным ответсеком. Она сочинила концепцию не для одного десятка газет и ни разу не повторилась. Ее приглашали на работу в серьезные издания и замуж. Как человек податливый, она всем обещала, но никуда не шла.
...Дебора, в отличие от Светы, как журналист славилась убийственными материалами. От ее синтагматических текстов чернела газетная бумага. Она была сколком времени, остро чувствовала социал и улавливала висящие в воздухе идеи. А информацию подавала так, что читателю казалось, будто он сам до всего додумался.
Когда бы компания ни заваливалась к Деборе в гости, та вечно приводила себя в порядок: мыла голову, сушила свои иссиня черные волосы, которых имелось так густо, что из строя выходило по две-три огромных, с ножовку, расчески. Если копнуть поглубже или полазать под корой генеалогического древа Деборы, то можно было оказаться и в Кракове, и в Скандинавии. Тембр ее голоса с иногда выскакивающей горошиной, как у свистка, со степенностью, с которой она себя носила, выдавали загубленную временем породу. Ноги ее до колен всегда чем-то блестели из-под халата, который очень сильно топорщился чуть ниже лацканов. В связи с этим, по-видимому, пояс был всегда на всякий случай завязан на два узла.
- Что ты все моешься? - напрямую спросил Прорехов, преподнося ей в подарок шампунь. - Неужели такая грязная?
За шесть лет совместной учебы Дебора не произнесла ни одного лишнего слова. Она могла органично отмолчаться на любую тему и объясняла это тем, что при разговоре из нее вытекает электричество, поэтому после беседы она чувствует себя опустошенной. К ней льнут собеседники только из числа энергетических вампиров. И единственная защита от них - молчание.
Над Деборой висел специфичный женский рок - едва она надевала колготки, как тут же на них возникала затяжка. К ее ногам все тянулось и липло. Их хотелось потрогать. Это порождало разночтения. А как только Дебора надевала обнову - не проходило и дня, как она сразу уделывала ее - то ли яйцо вытекало мимо, то ли птица пролетала поблизости. Перчатки и часы Дебора теряла постоянно - не могла иметь их дольше месяца.
На Дебору в сессионные периоды стал западать Артур, производя пробные шаги различного уровня неадекватности. До известного момента Дебора мужественно терпела его рейды в тыл, а потом, чтобы грамотно и без последствий развести стороны, опять же, как разводящий, был вынужден вмешаться Прорехов.
А вот послушать умные речи Дебора была готова всегда. Для этого ее уговаривать не требовалось.
Узрев готовую гульбанить толпу, она даже не интересовалась причиной стала сразу собираться.
- Нас призывают на службу, - сообщил как бы между прочим Прорехов.
- Вот повестки, - не дожидаясь ее реакции, показал бумажки Артамонов.
- И тебя забирают, Макарон?- спросила Дебора.
- Я свое отбарабанил, - хмыкнул в бороду аксакал курса. - Пусть теперь других помылят.
- Тогда и я еду с вами! - воскликнула Дебора.
- Ты же собиралась махнуть на поиски рабочего счастья в какой-то там Оленек, - напомнил ей Прорехов совсем свежие ее мечты.- Куда-то там на край Норильского света.
- И поехала бы, - сказала Дебора, - если бы не было других вариантов.
- А ты считаешь, что поехать с нами в полную неизвестность - это вариант? - спросил Прорехов.
- Конечно, - сказала Дебора, - так даже интересней.
- Учись, Улька, - посовестил поверенную в своих делах Прорехов. - Ты согласилась всего лишь на побывку, а Дебора готова полностью разделить все тяготы нашей службы и лететь за нами сломя голову хоть куда.
- Я бы тоже могла при определенных условиях, - сказала Улька.
- Почему сразу условия? - сказал Прорехов. - Дебора же их не ставит.
Теперь компания была почти в сборе. Для окончательной комплектности штабеля оставалось вычислить Свету. Поймать ее было сложнее, чем Дебору или Ульку. Вся в делах, Света в дневное и вечернее время практически не бывала в комнате.
На посиделки в фойе пришлось отправиться без нее. С некоторым сожалением, потому что Света привносила в компанию толику разнообразия Прорехов и Макарон сливали в ее сторону все свои остроты и пошлости.
- Я ее приволоку, - додумался отправиться на поиски в одиночку Макарон.
- Идемте все вместе, - не захотела никого отпускать Улька.
И поплелись по этажам, тяготея к верхним. Допив наличность, решили выбраться наружу и вытекли на лестничную площадку. В подъехавшем лифте на корточках с бутылкой шампанского и песцовой шубой в руках сидела Света.
- А мы к тебе, - сказал Макарон. - Идешь с нами? У нас прощание с галстуком.
Внятного ответа не последовало.
- Да она никакая! - вычислил Артамонов.
Света была более чем навеселе. Глаза поднимались только до колен, длинные волосы затягивало сквозняком в лифтовую щель. Обтянутая марлевкой грудь сиротливо просвечивала сквозь кисею. Горсть настрелянных сигарет торчала меж пальцев. Света попыталась продолжить стрельбу.
- О! Кво я вжу! - выползло из нее. - У вс не найдеса сигретки, чтобы покурить?
- Найдется, - тут же вошел в положение Прорехов. - Без фильтра будешь?
- Бду.
Прорехов оторвал фильтр и подал сигарету без фильтра Свете.
- Сибо! - благодарно мотнула она головой.
- Не за что.
- Это кой корпус? - спросила она из последних сил.
- Второй.
- А мне в первый! - сообщила она и потянулась к кнопкам. Достала только до нижней. Падающую, лифт понес ее в подвальные помещения и через минуту вернул обратно. Света опять нажала, куда пришлось. Макарон сунул ногу меж дверей.
- Слышишь, Свет, - сказал он, - у меня плащ-палатка есть, с иголочки. Муха, так сказать, не сидела. Может, договоримся? Я помогу тебе снять твой симптом. А потом, как человек честный, женюсь.
- Птом, Карон, птом, - стала отшивать Макарона Света, указывая от ворот поворот.
- Ты мне уже два года мозги крутишь, - обиделся Макарон.
- Я ж сзала, птом, - повторила она и обратилась к Деборе: - Я сьбе горжетку взяла. А то мья свсем стерлась. Хошь, ди. Там пховик стался.
- Да зачем мне пуховик? - пожала плечами Дебора.
- Тгда я сма забру попзже. А то счас просто сил нет.
- Чтобы уберечь горже
тку от истирания, надо меньше кататься на велосипеде, - ляпнул Артамонов.
- Ну, так что, я зайду завтра? - не мог угомониться Макарон. - А, Свет?
- Да оставь ты ее в покое! - посоветовала Дебора. - Не видишь, у нее гормональный синдром. Она же таблетки принимает, чтобы не противно было.
- Что не противно?
- Ничего, - махнула Дебора.
Отношение Макарона к Свете было странным. Он всегда переносил на ногах любые по вирулентности чувства, включая все виды атипичных гриппов и ОРЗ, а перед Светой становился просто неузнаваемым.
- Как это "оставь в покое"?! - возмущался он бездействию друзей. Может, ей помощь требуется!
На прощанье Света пробормотала, что скоро она завяжет с мужиками настолько радикальным способом, что останется только ахнуть.
- Набралась и несет всякий вздор, - не поверила Улька.
Однако ахнуть-таки пришлось, и не одной только Ульке. Но об этом потом.
В отличие от боливийцев, нации с запущенной музыкальной культурой эфиопы, конголезцы и южноафриканцы - ничего не пели. Они сбывали последние партии привезенного с зимних каникул товара. По причине не сезона на рынке услуг царил демпинг. Цены были настолько бросовыми, что очередная дипломница заныривала к черномазым славянофилам всего на часок, а выпархивала назад уже с коробкой замшевых сапог. Бартер осуществлялся круглосуточно, поскольку спрос со стороны черного континента превышал предложение. Карибы и прибалты имели меньший оборот, но его вполне хватало, чтобы обеспечить безбедное проживание и обучение.
- И белые малые, и черные, как говорится в летописях, - говорил Макарон, резюмируя данное явление.
Компания выползла из ДАСа и устроилась на парапете в ожидании такси с питьем. Аксакал курса, испуская последний дух товарищества, надувал воздушные шары. Трагедия и совесть курса бросали в них стекляшки и внимательно вслушивались в разрывы. Аксакал безмятежно надувал все новые и новые порции и подавал их в массы.
- Артур курса! - построил Варшавского Прорехов. - Видишь, тачка сворачивает? Держу пари: бутылку водки нам везет тот самый таксист!
- Сам Артур! - огрызнулся Варшавский.
- Ну и ладно, - не стал наседать Прорехов. - Придется самому.
На просторе, взалкав алкоголя, Прорехов мог на спор догнать любого лося, даже если от погони тот уходил бы в гору. Прорехов знал сто способов взять любое количество спиртного без очередей, которые своим вето развел действующий президент. Перед Прореховым всегда немедленно расступалась толпа, когда он устремлялся к облепленному страждущими винному отделу, и очередной способ находился сам собой - то трояк терялся под ногами у самого прилавка, и его нужно было срочно найти, то надо было проверить санитарную книжку продавщицы. А порой и перегибали - нас, шепотом говорил Прорехов, Сам послал. Кто САМ - было неизвестно, но звучало неотразимо. А когда хотелось пива не бутылочного, а от источника, от соска, брали выварку и, не разрывая толпы, передавали емкость над головами. Если посуда пролезала в окно пивного павильона, день считался прожитым не зря.
Независимо оттого, что компания часто собиралась вместе за пузырем, каждый принимал на грудь свой отдельный напиток и по своей особой причине. Прорехов пил генетически, как взрослое животное, Улька пила, чтобы контачить с ним, в этом смысле она выступала как бы его оруженосцем. Света принимала на свою плоскую грудь, чтобы притупить неприятные ощущения от случайных связей. Артамонов пил за компанию, а Макарон - чтобы чаще попадать в нештатные ситуации, в которых он, будучи экстравертом, мог проявить себя наиболее двояковыпукло. Дебора вообще не пила, ее организм не умел вырабатывать ферменты, разлагающие алкоголь на кетоны и ацетоны. Точно так же, как ее психика не могла вырабатывать сыворотку против наглости.
- А хотите анекдот? - сказал Прорехов.
- Валяй! - дали ему добро.
- Идет бухарик по пустыне, а навстречу ему бедуин на верблюде. "Эй, мужик, у вас что, гололед?" - спрашивает бухарик. "Нет", - отвечает тот. "А чего вы, в натуре, столько песка насыпали?"
- Смешно, - сказал Макарон. - Ха-ха-ха.
Наконец-то наружу вынесло и Свету. Теперь компания была в полном сборе. Все вместе поперлись купаться на пруд близ больницы им. Кащенко, где и выяснилось то общее, что объединяло подруг Дебору, Ульку и Свету одинаковые, красивые, цвета морской волны купальники. Июньская ночь была почти белой. Девушки так и вошли все вместе в это болото, мерцая спинами... и поплыли... Артамонов, Прорехов и Макарон смотрели им вслед и раздевались догола, поскольку запасных трусов не прихватили. Артамонов разбежался и прыгнул "ножками" с небольшого пригорка. Как ему так удалось - зависнуть в воде по шею, поджав ноги для имитации глубины. Варшавский разбежался и нырнул рядом "головкой". Артамонов ничего не успел сделать - Артур воткнулся в близкое дно, стер себе всю спину и полбедра.
- Вот козел! - сказал он Артамонову.
- А ты что, подумал, что здесь глубоко?
- Ну, ты же стоишь по шею!
- Я на корточках.
Артур предпочитал купаться на Азове и правил поведения на воде городских водоемов с шинами и бочками по всему илистому дну - не проходил. Его передернуло, что обозначало конец веселью.
Когда вернулись с процедур, в холлах ДАСа закончился просмотр матча чемпионата мира по футболу. Наша сборная выиграла у венгров 6:0. Бурные аплодисменты поначалу держались внутри здания, а потом перешли в овации и стали просачиваться на улицу. Наконец заскандировало и завибрировало телом все, что могло шевелиться. Обитатели ДАСа высовывались из окон, выползали на балконы и лоджии. Да здравствует Советский Союз! "Спартак" - чемпион только на заборах!!! Долой царя! Долой самодержавие! Бей мадьяр, спасай Россию! Да здравствует Сталин! Да здравствует Беланов! Свободу товарищу Протасову! Потом, как в тюрьме, забарабанили ложками по посуде и настолько вошли в раж, что в течение двух часов не могли остановиться. Лозунги взяли крен в сторону социалистического реализма. Ректора к ногтю! Коменданта на мыло!
Вахтерам пришлось вызвать коменданта, благо жившего неподалеку. Тот прибыл и, проходя к подъезду, едва успел уклониться от пролетавшей мимо тумбочки. Наметанным глазом он засек нужную комнату - и сразу туда. Пятеро венгерских болельщиков с двумя сочувствующими кампучийцами мужественно раздирали на части трехстворчатый шкаф.
- Вы зачем это делаете?! - заорал на них комендант.
- В окно не пролезает.
Позже комендант объяснил, что, ответь они честно, их бы просто сдали в вытрезвитель. А поскольку они соврали, пришлось завести уголовные дела и отправить на родину вербальные ноты.
Сумасшествие не стихло ни к утру, ни к вечеру следующего дня. Коменданту, блюдя дружбу народов, пришлось выйти на силовые структуры. В результате заграноперации в следующем туре наши слили бельгийцам 3:4. Лишь после этого ДАС стих, и бал выпускников стал постепенно сходить на нет.
Глава 3
ИНСТРУКТАЖ В ЗАВИДОВЕ
На сессиях Варшавский умолял подельников не заниматься дзен-буддизмом не будить его по московскому времени. Особенно он умолял Макарона, который мог припереться в комнату в пять утра, усесться у стены в позе лотоса вниз головой и в течение часа есть батон навстречу ускорению свободного падения.
В этот раз Варшавскому с Макароном повезло - тот после вчерашнего лежал у себя в комнате тихо и смирно, как деловая древесина. А вот Прорехову с Артамоновым внять полярным мольбам Варшавского сегодня было очень кстати на двоих последняя бутылка пива "Жигулевского" делилась гораздо проще. В протоколе ее распития друзья зафиксировали, что присутствовавшие при этом товарищи поручают спящему по уважительной причине Артуру сдать бутылки, вновь сервировать мебель и ждать их возвращения. В случае если новобранцы не вернутся и безвестное отсутствие протянется дольше недели, остающемуся на стремени Артуру следует сообщить родственникам, что мобилизованные пропали без вести уже дипломированными. А в случае если соня Варшавский не дождется призывников и улетит домой, пусть оставит в тумбочке хоть немного денег, свинья!
Подперев глаза спичками, Артур прочитал записку и решил не умничать: выполнил поручения сообразно протоколу - запасся на вечер провиантом и, скромно неся свои мирские повинности, расставил шахматы.
Воротясь вечером, рабочая спайка Прорехова - Артамонов бросилась наперебой текстовать-рассказывать Варшавскому о ландшафтах резиденции в Завидово. Ужин, организованный Варшавским, грозился разрастись в авторский вечер писателей-почвенников. На первых порах цивильный Артур не мог ничего понять - настолько навороченным получался сводный рассказ.
- Вы не могли бы короче и по делу? - высказал пожелание Варшавский. - Я же не бойскаут какой-нибудь, чтобы выслушивать ваши пейзажные воздыхания!
Спайка в целом вняла просьбе, но Прорехов то и дело пробуксовывал.
- Здесь уже печатали, - говорил Варшавский, когда тот повторялся.
К ночи текст более-менее упорядочился, и Варшавский начал по глоточку въезжать в повествование. Рефлекторно он даже пытался согласно кивать головой, но ему не давал упертый в ноздрю мизинец.
Наконец картина призыва журналистов для выполнения специального задания властей обрела очертания и во весь рост встала перед глазами Варшавского.
Выводя на бумаге в порядке очередности все, что было набросано рассказчиками как попало, мы можем получить полную распечатку произошедшего на сборах в Завидове. Вот она:
До станции назначения Прорехов с Артамоновым добрались на электричке и пешком тронулись через деревню в секретную войсковую часть, расположение которой по первой же просьбе выдали местные жители.
- Вон там, слева за лесом, у зенитной батареи, будет арка, - объясняли они дорогу Прорехову и Артамонову, - потом направо мимо танкового полигона. Перед вертолетной площадкой и стрельбищем дорога пойдет как бы вниз. Минуете собачий питомник и увидите КПП.
- А что значит "пойдет как бы вниз"? - переспросил Прорехов. - Не означает ли это, часом, что дорога пойдет как раз вверх?
- Ну, не то чтобы совсем вверх, - пояснили местные. - Будет такой крутой взлобок, а дальше пологость и загиб в уклон.
- Но, по крайней мере, не как с обрыва? - Прорехов уточнял маршрут до последней запятой. Если за время в компании отвечал Артамонов, то за пространство вся ответственность лежала на Прорехове.
- Ну, нет, нет! - чуть не обиделись местные. - Не как с обрыва!
Подсказчики работали в секретной части кто дворником, кто егерем и всем своим видом давали понять, что никаких тайн из должностей и места работы они не делают. А че тут скрывать? Все свои!
Призывники тронулись в указанном направлении. Асфальт потихоньку иссякал. Когда кончилась и грунтовка, из кустов резко выехал "уазик".
- Французский, - пояснял Макарон. - Грубой вязки. Кладу специально, чтобы не ограбили. Воры вскроют чемодан, увидят, что в нем одна рвань, и оставят в покое. Жаль, что свитер разорвали собаки, вещь была что надо. Шел как-то ночью, а у них, видно, святки были - сплошной сучий потрах! Одна пара скрестилась и пошла на жесткой сцепке, а я сдуру решил помочь им расцепиться. И зашел... со стороны с-суки. Тут набежали какие-то псы и чуть не разорвали меня с ног до головы. Они хватали меня прямо за блокнот и в трех местах пробили ауру! А потом набросились на партитуру! Благо на мне свитер был. Спас он меня. С тех пор мечтаю завести собаку. Чтобы сбрасывать на нее подобные проблемы. Все это, может быть, оттого, что в прошлой жизни я был конкретным кобелюгой или крайне несговорчивой с-сукой. А теперь вот расплачиваюсь. Или мне предстоит побывать в собачьей шкуре в своей следующей жизни. Буду рвать и метать на четвереньках. Поскольку ощущение какой-то своры вокруг не проходит.
После того как в очередной раз кому-нибудь это рассказывал, Макарон спрашивал:
- А вы свои деньги где прячете? - И, задрав штанину, раскрывал секрет: - А я - в носках!
Макарон был внесистемной единицей. На экзаменах его ответы были самыми неожиданными. Его текущее толкование любого вопроса никогда не совпадало с окаменевшим.
- Кто написал "Майн кампф"? - спрашивал его преподаватель.
- Майн Рид! - смело отвечал Макарон и задавал встречный вопрос, повергая преподавателя в уныние: - На какое гимнастическое упражнение похожа революция семнадцатого года?
Преподаватель задумывался.
- Не мучайтесь, - успокаивал его Макарон, - все равно не догадаетесь.
- Ну, и на какое же упражнение похожа революция? - почти умолял преподаватель.
- На подъем переворотом!
Находчивости Макарона не было предела. Редкий преподаватель, исключая логика, отправлял Макарона на пересдачу. Обычно ставили тройку. Макарона спасал юмор.
- И без всякого удовольствия отправился в административную ссылку, завершил Макарон свой ответ по Овидию, сосланному из Рима к нам, дикарям, на Черный Понт, за высокую конкурентоспособность в отношении первой дамы римского императора.
- А кто это, интересно, ездил в ссылку с удовольствием? - хотел подтрунить над Макароном преподаватель.
- Как кто?! - возмутился Макарон. - А наш дорогой Ильич? Когда его в очередной раз хватали за руку, он собирал в узелок книги и с превеликим счастьем ехал самосовершенствоваться в Шушенское!
На все случаи жизни Макарон имел библиографическую справку из личного опыта или цитату из Полного собрания сочинений Ленина.
- С ними надо бороться их же оружием! - говорил он.
Никто по соседству не понимал, с кем именно надо бороться их же оружием.
На экзамене по экономике социализма принимающий возьми да и спроси Макарона:
- Какие вы знаете министерства? - задал он ему дополнительный вопрос. Перечислите, пожалуйста...
- Минфин, минюст, мин херц... - отчеканил Макарон. Ну, что поделаешь, не любил он отвечать корректно на тривиальные вопросы.
- Кем вы работаете? - интересовался у него иной неосторожный преподаватель.
- Трактористом! - отвечал Макарон и показывал трактор на спине льняной индийской рубашки.
Не торопясь, Макарон посвятил службе двадцать лет, почти как при царизме, не спеша заканчивал факультет журналистики и так же без суеты готовился поступить в заочную аспирантуру. Зачем он это проделывал, было непонятно. При такой скорости обучения смысл всех его образований полностью терялся. Наука уходила настолько вперед, что все его знания становились не специальными, а чисто человеческими.
- Ну ладно, я пойду-побегу, - говорил он нараспев на прощание, словно работал на замедленных нейтронах.
Аксакал курса - уважительно называли Макарона, относясь к нему не как к старшему товарищу, а как к селекционному достижению какого-нибудь хозяйства.
В газетном смысле Макарон был интересен потребителю анализом открытой прессы. Если требовалось обобщить или что-то из чего-то вывести - приглашали Макарона.
Обыкновенно Макарон в свободное время прыгал на кровати, корча из себя миллиметровщика: манипулируя всего двумя параметрами - втягиванием головы в плечи и силой толчка, - он старался лысиной коснуться потолка. Недолеты и перелеты терпел с одинаковым выражением лица.
Но сегодня, когда ватага обходчиков пнула дверь, Макарон спал за опрокинутым к стене диваном. Со вчерашнего дня. Он спекся, пытаясь укачать спеленатую простынями чужую собаку. Два часа пробродил он из угла в угол, приговаривая: "Спи, Агдамчик, спи, родной". А в результате сам уснул как убитый.
Разбуженный гостями, он не нашел никакой собаки и принялся на босу ногу выводить телом невероятные извивы и выгибоны. Все это проистекало под тягучую композицию "Связанные одной цепью" с теннисной ракеткой в качестве банджо. Когда ватага обступила его, Макарон от усердия чуть не выронил снаряд.
- У тебя что, крыша загибаться стала?! - спросил Прорехов скручивающегося вовнутрь Макарона и скомандовал Ульке: - Срочно дозу! Человек за бортом!
Аксакал курса приянл Улькин пакет, как спасательный круг, и потянулся.
- Ну, зачем приперлись? - спросил он гостей. - Что еще за хартия вольностей? Я тут сплю, понимаешь ли...
- Этим придуркам повестки всучили, - начал деловую часть Артур. - На службу призывают.
- Туда им и дорога! - согласился Макарон. Он налил в чашку только что вскипевшего соседского чая, струстил его с холодной водой из-под крана, чтобы не ждать, когда остынет, и залпом выпил.
- Попрощаться пришли, - сказал Артамонов. - Уезжаем.
- А я решил остаться в Москве, - признался Макарон на выдохе, словно сдулся. - Объявления развесил по Черемушкам. Вот, - и протянул бланк для ознакомления.
"В рамках конверсии меняю плащ-палатку на двухкомнатную квартиру", было написано на листочке демотическим письмом.
- Пойдем-ка мы лучше попьем одноатомных спиртов, - предложил Прорехов. - Заберем Дебору - и к нам в комнату. У нас сегодня туркменский стол.
- А почему туркменский? - повелся на затею Макарон.
- Да потому, что мексиканский мы видали в гробу! - сказал Артамонов.
- В твою честь, аксакал, - решил признаться Макарону Прорехов, как лучшему другу всех бахчевых культур, - мы купили самый мочегонный арбуз!
Между отдельными клоками компании Прорехов был связующим. Без него компании не существовало. Он ее, собственно, и сбил. А чтобы не распалась, он уравновешивал ее компоненты и наращивал новыми связями. Дебору он подтянул к костяку последней и лично занялся ее одомашниванием. По его типажной классификации, она была совестью курса. К ней липли все сумасшедшие - чувствовали спасительную силу. И еще Дебору легко угнетали хамы. Как пример, ее долго третировали промокашки, проживающие через перегородку. И ладно бы просто хабалились, так нет же - затевали многонациональные летучки и охали, как многостаночницы, на всю комнату зарабатывали деньги и одежду с обувью. Дебора попросила Прорехова развести мизансцену и унять народ с пониженной социальной ответственностью. Прорехов устроил показательный дебош и подселил к обидчицам Деборы Макарона. Как бы на квартиру.
- Ну что? - сказал Макарон промокашкам, знакомясь. - С завтрашнего дня начинаем занятия авральным сексом! - стал он сотрясать воздух разноспрягаемыми согласными.
Потные носки, чтение вслух "Капитала", разработка при свечах планов захвата Кремля - Макарон умел донимать, как вросший ноготь. Розовые двустволки скуксились. Но одна девушка посмотрела на него своими потусторонними глазами. Ее звали Света. Охмуреж состоялся - Макарон клюнул на кокетство девушки и навсегда слился с занимаемым ею пространством.
Остальные промокашки быстро поняли, как по-настоящему плохо может бывать на свете. И оставили Дебору в покое. А Света продолжала свое, потому что Макарон забыл, зачем пришел. У него возникла идея сблизиться не на шутку, а на свой страх и риск.
Света являла собой плоскую, с клинически узким тазом девушку, передержанную в горниле общежитий. Не отнять у нее было только фигуры точеной и филигранной, а вот попить с лица возможным не представлялось. Обезьяна, обезьяна без единого изъяна, - тут же охарактеризовал ее внешность Прорехов.
- Ну все, я начинаю агрессию, - объявил Макарон поход на Свету.
- Да ты что, у нее все международная флора во рту! - бросились отговаривать его друзья, но он настоял на своем.
Света была пожизненным ответсеком. Она сочинила концепцию не для одного десятка газет и ни разу не повторилась. Ее приглашали на работу в серьезные издания и замуж. Как человек податливый, она всем обещала, но никуда не шла.
...Дебора, в отличие от Светы, как журналист славилась убийственными материалами. От ее синтагматических текстов чернела газетная бумага. Она была сколком времени, остро чувствовала социал и улавливала висящие в воздухе идеи. А информацию подавала так, что читателю казалось, будто он сам до всего додумался.
Когда бы компания ни заваливалась к Деборе в гости, та вечно приводила себя в порядок: мыла голову, сушила свои иссиня черные волосы, которых имелось так густо, что из строя выходило по две-три огромных, с ножовку, расчески. Если копнуть поглубже или полазать под корой генеалогического древа Деборы, то можно было оказаться и в Кракове, и в Скандинавии. Тембр ее голоса с иногда выскакивающей горошиной, как у свистка, со степенностью, с которой она себя носила, выдавали загубленную временем породу. Ноги ее до колен всегда чем-то блестели из-под халата, который очень сильно топорщился чуть ниже лацканов. В связи с этим, по-видимому, пояс был всегда на всякий случай завязан на два узла.
- Что ты все моешься? - напрямую спросил Прорехов, преподнося ей в подарок шампунь. - Неужели такая грязная?
За шесть лет совместной учебы Дебора не произнесла ни одного лишнего слова. Она могла органично отмолчаться на любую тему и объясняла это тем, что при разговоре из нее вытекает электричество, поэтому после беседы она чувствует себя опустошенной. К ней льнут собеседники только из числа энергетических вампиров. И единственная защита от них - молчание.
Над Деборой висел специфичный женский рок - едва она надевала колготки, как тут же на них возникала затяжка. К ее ногам все тянулось и липло. Их хотелось потрогать. Это порождало разночтения. А как только Дебора надевала обнову - не проходило и дня, как она сразу уделывала ее - то ли яйцо вытекало мимо, то ли птица пролетала поблизости. Перчатки и часы Дебора теряла постоянно - не могла иметь их дольше месяца.
На Дебору в сессионные периоды стал западать Артур, производя пробные шаги различного уровня неадекватности. До известного момента Дебора мужественно терпела его рейды в тыл, а потом, чтобы грамотно и без последствий развести стороны, опять же, как разводящий, был вынужден вмешаться Прорехов.
А вот послушать умные речи Дебора была готова всегда. Для этого ее уговаривать не требовалось.
Узрев готовую гульбанить толпу, она даже не интересовалась причиной стала сразу собираться.
- Нас призывают на службу, - сообщил как бы между прочим Прорехов.
- Вот повестки, - не дожидаясь ее реакции, показал бумажки Артамонов.
- И тебя забирают, Макарон?- спросила Дебора.
- Я свое отбарабанил, - хмыкнул в бороду аксакал курса. - Пусть теперь других помылят.
- Тогда и я еду с вами! - воскликнула Дебора.
- Ты же собиралась махнуть на поиски рабочего счастья в какой-то там Оленек, - напомнил ей Прорехов совсем свежие ее мечты.- Куда-то там на край Норильского света.
- И поехала бы, - сказала Дебора, - если бы не было других вариантов.
- А ты считаешь, что поехать с нами в полную неизвестность - это вариант? - спросил Прорехов.
- Конечно, - сказала Дебора, - так даже интересней.
- Учись, Улька, - посовестил поверенную в своих делах Прорехов. - Ты согласилась всего лишь на побывку, а Дебора готова полностью разделить все тяготы нашей службы и лететь за нами сломя голову хоть куда.
- Я бы тоже могла при определенных условиях, - сказала Улька.
- Почему сразу условия? - сказал Прорехов. - Дебора же их не ставит.
Теперь компания была почти в сборе. Для окончательной комплектности штабеля оставалось вычислить Свету. Поймать ее было сложнее, чем Дебору или Ульку. Вся в делах, Света в дневное и вечернее время практически не бывала в комнате.
На посиделки в фойе пришлось отправиться без нее. С некоторым сожалением, потому что Света привносила в компанию толику разнообразия Прорехов и Макарон сливали в ее сторону все свои остроты и пошлости.
- Я ее приволоку, - додумался отправиться на поиски в одиночку Макарон.
- Идемте все вместе, - не захотела никого отпускать Улька.
И поплелись по этажам, тяготея к верхним. Допив наличность, решили выбраться наружу и вытекли на лестничную площадку. В подъехавшем лифте на корточках с бутылкой шампанского и песцовой шубой в руках сидела Света.
- А мы к тебе, - сказал Макарон. - Идешь с нами? У нас прощание с галстуком.
Внятного ответа не последовало.
- Да она никакая! - вычислил Артамонов.
Света была более чем навеселе. Глаза поднимались только до колен, длинные волосы затягивало сквозняком в лифтовую щель. Обтянутая марлевкой грудь сиротливо просвечивала сквозь кисею. Горсть настрелянных сигарет торчала меж пальцев. Света попыталась продолжить стрельбу.
- О! Кво я вжу! - выползло из нее. - У вс не найдеса сигретки, чтобы покурить?
- Найдется, - тут же вошел в положение Прорехов. - Без фильтра будешь?
- Бду.
Прорехов оторвал фильтр и подал сигарету без фильтра Свете.
- Сибо! - благодарно мотнула она головой.
- Не за что.
- Это кой корпус? - спросила она из последних сил.
- Второй.
- А мне в первый! - сообщила она и потянулась к кнопкам. Достала только до нижней. Падающую, лифт понес ее в подвальные помещения и через минуту вернул обратно. Света опять нажала, куда пришлось. Макарон сунул ногу меж дверей.
- Слышишь, Свет, - сказал он, - у меня плащ-палатка есть, с иголочки. Муха, так сказать, не сидела. Может, договоримся? Я помогу тебе снять твой симптом. А потом, как человек честный, женюсь.
- Птом, Карон, птом, - стала отшивать Макарона Света, указывая от ворот поворот.
- Ты мне уже два года мозги крутишь, - обиделся Макарон.
- Я ж сзала, птом, - повторила она и обратилась к Деборе: - Я сьбе горжетку взяла. А то мья свсем стерлась. Хошь, ди. Там пховик стался.
- Да зачем мне пуховик? - пожала плечами Дебора.
- Тгда я сма забру попзже. А то счас просто сил нет.
- Чтобы уберечь горже
тку от истирания, надо меньше кататься на велосипеде, - ляпнул Артамонов.
- Ну, так что, я зайду завтра? - не мог угомониться Макарон. - А, Свет?
- Да оставь ты ее в покое! - посоветовала Дебора. - Не видишь, у нее гормональный синдром. Она же таблетки принимает, чтобы не противно было.
- Что не противно?
- Ничего, - махнула Дебора.
Отношение Макарона к Свете было странным. Он всегда переносил на ногах любые по вирулентности чувства, включая все виды атипичных гриппов и ОРЗ, а перед Светой становился просто неузнаваемым.
- Как это "оставь в покое"?! - возмущался он бездействию друзей. Может, ей помощь требуется!
На прощанье Света пробормотала, что скоро она завяжет с мужиками настолько радикальным способом, что останется только ахнуть.
- Набралась и несет всякий вздор, - не поверила Улька.
Однако ахнуть-таки пришлось, и не одной только Ульке. Но об этом потом.
В отличие от боливийцев, нации с запущенной музыкальной культурой эфиопы, конголезцы и южноафриканцы - ничего не пели. Они сбывали последние партии привезенного с зимних каникул товара. По причине не сезона на рынке услуг царил демпинг. Цены были настолько бросовыми, что очередная дипломница заныривала к черномазым славянофилам всего на часок, а выпархивала назад уже с коробкой замшевых сапог. Бартер осуществлялся круглосуточно, поскольку спрос со стороны черного континента превышал предложение. Карибы и прибалты имели меньший оборот, но его вполне хватало, чтобы обеспечить безбедное проживание и обучение.
- И белые малые, и черные, как говорится в летописях, - говорил Макарон, резюмируя данное явление.
Компания выползла из ДАСа и устроилась на парапете в ожидании такси с питьем. Аксакал курса, испуская последний дух товарищества, надувал воздушные шары. Трагедия и совесть курса бросали в них стекляшки и внимательно вслушивались в разрывы. Аксакал безмятежно надувал все новые и новые порции и подавал их в массы.
- Артур курса! - построил Варшавского Прорехов. - Видишь, тачка сворачивает? Держу пари: бутылку водки нам везет тот самый таксист!
- Сам Артур! - огрызнулся Варшавский.
- Ну и ладно, - не стал наседать Прорехов. - Придется самому.
На просторе, взалкав алкоголя, Прорехов мог на спор догнать любого лося, даже если от погони тот уходил бы в гору. Прорехов знал сто способов взять любое количество спиртного без очередей, которые своим вето развел действующий президент. Перед Прореховым всегда немедленно расступалась толпа, когда он устремлялся к облепленному страждущими винному отделу, и очередной способ находился сам собой - то трояк терялся под ногами у самого прилавка, и его нужно было срочно найти, то надо было проверить санитарную книжку продавщицы. А порой и перегибали - нас, шепотом говорил Прорехов, Сам послал. Кто САМ - было неизвестно, но звучало неотразимо. А когда хотелось пива не бутылочного, а от источника, от соска, брали выварку и, не разрывая толпы, передавали емкость над головами. Если посуда пролезала в окно пивного павильона, день считался прожитым не зря.
Независимо оттого, что компания часто собиралась вместе за пузырем, каждый принимал на грудь свой отдельный напиток и по своей особой причине. Прорехов пил генетически, как взрослое животное, Улька пила, чтобы контачить с ним, в этом смысле она выступала как бы его оруженосцем. Света принимала на свою плоскую грудь, чтобы притупить неприятные ощущения от случайных связей. Артамонов пил за компанию, а Макарон - чтобы чаще попадать в нештатные ситуации, в которых он, будучи экстравертом, мог проявить себя наиболее двояковыпукло. Дебора вообще не пила, ее организм не умел вырабатывать ферменты, разлагающие алкоголь на кетоны и ацетоны. Точно так же, как ее психика не могла вырабатывать сыворотку против наглости.
- А хотите анекдот? - сказал Прорехов.
- Валяй! - дали ему добро.
- Идет бухарик по пустыне, а навстречу ему бедуин на верблюде. "Эй, мужик, у вас что, гололед?" - спрашивает бухарик. "Нет", - отвечает тот. "А чего вы, в натуре, столько песка насыпали?"
- Смешно, - сказал Макарон. - Ха-ха-ха.
Наконец-то наружу вынесло и Свету. Теперь компания была в полном сборе. Все вместе поперлись купаться на пруд близ больницы им. Кащенко, где и выяснилось то общее, что объединяло подруг Дебору, Ульку и Свету одинаковые, красивые, цвета морской волны купальники. Июньская ночь была почти белой. Девушки так и вошли все вместе в это болото, мерцая спинами... и поплыли... Артамонов, Прорехов и Макарон смотрели им вслед и раздевались догола, поскольку запасных трусов не прихватили. Артамонов разбежался и прыгнул "ножками" с небольшого пригорка. Как ему так удалось - зависнуть в воде по шею, поджав ноги для имитации глубины. Варшавский разбежался и нырнул рядом "головкой". Артамонов ничего не успел сделать - Артур воткнулся в близкое дно, стер себе всю спину и полбедра.
- Вот козел! - сказал он Артамонову.
- А ты что, подумал, что здесь глубоко?
- Ну, ты же стоишь по шею!
- Я на корточках.
Артур предпочитал купаться на Азове и правил поведения на воде городских водоемов с шинами и бочками по всему илистому дну - не проходил. Его передернуло, что обозначало конец веселью.
Когда вернулись с процедур, в холлах ДАСа закончился просмотр матча чемпионата мира по футболу. Наша сборная выиграла у венгров 6:0. Бурные аплодисменты поначалу держались внутри здания, а потом перешли в овации и стали просачиваться на улицу. Наконец заскандировало и завибрировало телом все, что могло шевелиться. Обитатели ДАСа высовывались из окон, выползали на балконы и лоджии. Да здравствует Советский Союз! "Спартак" - чемпион только на заборах!!! Долой царя! Долой самодержавие! Бей мадьяр, спасай Россию! Да здравствует Сталин! Да здравствует Беланов! Свободу товарищу Протасову! Потом, как в тюрьме, забарабанили ложками по посуде и настолько вошли в раж, что в течение двух часов не могли остановиться. Лозунги взяли крен в сторону социалистического реализма. Ректора к ногтю! Коменданта на мыло!
Вахтерам пришлось вызвать коменданта, благо жившего неподалеку. Тот прибыл и, проходя к подъезду, едва успел уклониться от пролетавшей мимо тумбочки. Наметанным глазом он засек нужную комнату - и сразу туда. Пятеро венгерских болельщиков с двумя сочувствующими кампучийцами мужественно раздирали на части трехстворчатый шкаф.
- Вы зачем это делаете?! - заорал на них комендант.
- В окно не пролезает.
Позже комендант объяснил, что, ответь они честно, их бы просто сдали в вытрезвитель. А поскольку они соврали, пришлось завести уголовные дела и отправить на родину вербальные ноты.
Сумасшествие не стихло ни к утру, ни к вечеру следующего дня. Коменданту, блюдя дружбу народов, пришлось выйти на силовые структуры. В результате заграноперации в следующем туре наши слили бельгийцам 3:4. Лишь после этого ДАС стих, и бал выпускников стал постепенно сходить на нет.
Глава 3
ИНСТРУКТАЖ В ЗАВИДОВЕ
На сессиях Варшавский умолял подельников не заниматься дзен-буддизмом не будить его по московскому времени. Особенно он умолял Макарона, который мог припереться в комнату в пять утра, усесться у стены в позе лотоса вниз головой и в течение часа есть батон навстречу ускорению свободного падения.
В этот раз Варшавскому с Макароном повезло - тот после вчерашнего лежал у себя в комнате тихо и смирно, как деловая древесина. А вот Прорехову с Артамоновым внять полярным мольбам Варшавского сегодня было очень кстати на двоих последняя бутылка пива "Жигулевского" делилась гораздо проще. В протоколе ее распития друзья зафиксировали, что присутствовавшие при этом товарищи поручают спящему по уважительной причине Артуру сдать бутылки, вновь сервировать мебель и ждать их возвращения. В случае если новобранцы не вернутся и безвестное отсутствие протянется дольше недели, остающемуся на стремени Артуру следует сообщить родственникам, что мобилизованные пропали без вести уже дипломированными. А в случае если соня Варшавский не дождется призывников и улетит домой, пусть оставит в тумбочке хоть немного денег, свинья!
Подперев глаза спичками, Артур прочитал записку и решил не умничать: выполнил поручения сообразно протоколу - запасся на вечер провиантом и, скромно неся свои мирские повинности, расставил шахматы.
Воротясь вечером, рабочая спайка Прорехова - Артамонов бросилась наперебой текстовать-рассказывать Варшавскому о ландшафтах резиденции в Завидово. Ужин, организованный Варшавским, грозился разрастись в авторский вечер писателей-почвенников. На первых порах цивильный Артур не мог ничего понять - настолько навороченным получался сводный рассказ.
- Вы не могли бы короче и по делу? - высказал пожелание Варшавский. - Я же не бойскаут какой-нибудь, чтобы выслушивать ваши пейзажные воздыхания!
Спайка в целом вняла просьбе, но Прорехов то и дело пробуксовывал.
- Здесь уже печатали, - говорил Варшавский, когда тот повторялся.
К ночи текст более-менее упорядочился, и Варшавский начал по глоточку въезжать в повествование. Рефлекторно он даже пытался согласно кивать головой, но ему не давал упертый в ноздрю мизинец.
Наконец картина призыва журналистов для выполнения специального задания властей обрела очертания и во весь рост встала перед глазами Варшавского.
Выводя на бумаге в порядке очередности все, что было набросано рассказчиками как попало, мы можем получить полную распечатку произошедшего на сборах в Завидове. Вот она:
До станции назначения Прорехов с Артамоновым добрались на электричке и пешком тронулись через деревню в секретную войсковую часть, расположение которой по первой же просьбе выдали местные жители.
- Вон там, слева за лесом, у зенитной батареи, будет арка, - объясняли они дорогу Прорехову и Артамонову, - потом направо мимо танкового полигона. Перед вертолетной площадкой и стрельбищем дорога пойдет как бы вниз. Минуете собачий питомник и увидите КПП.
- А что значит "пойдет как бы вниз"? - переспросил Прорехов. - Не означает ли это, часом, что дорога пойдет как раз вверх?
- Ну, не то чтобы совсем вверх, - пояснили местные. - Будет такой крутой взлобок, а дальше пологость и загиб в уклон.
- Но, по крайней мере, не как с обрыва? - Прорехов уточнял маршрут до последней запятой. Если за время в компании отвечал Артамонов, то за пространство вся ответственность лежала на Прорехове.
- Ну, нет, нет! - чуть не обиделись местные. - Не как с обрыва!
Подсказчики работали в секретной части кто дворником, кто егерем и всем своим видом давали понять, что никаких тайн из должностей и места работы они не делают. А че тут скрывать? Все свои!
Призывники тронулись в указанном направлении. Асфальт потихоньку иссякал. Когда кончилась и грунтовка, из кустов резко выехал "уазик".