Арсенов Яков. Тринити

   - Голова долго болела, а потом прошла, - сказал он в заключение.
   - Соколов, - встал белобрысый дядя, махнул рукой и больше ничего говорить не стал. Он отошел в сторону, чтобы промакнуть неожиданно выползшую слезу.
   - Усов. Рост усох. Дочь - самое главное приобретение на этом свете. Мы научились справлять юбилеи, - прочитал он по бумажке, спохватившись, и сразу попер в свою обычную сторону - подводить итоги. - Когда-то мы легко представляли все пороки и добродетели молодежной части общества в координатах черноикорного периода нашего отечества. Теперь мы так же легко представляем все пороки среднего возраста текущего момента. Я посматриваю на нас со стороны и вижу, что фактически мы проникли во все сферы общественной жизни. Все более-менее командные высоты в газовой промышленности и нефтяной отрасли - наши, "Газпром" - наш, "Лукойл" - наш, "РАО ЕЭС" - наше, таможня наша. Огромные куски науки и культуры - наши! Даже часть военно-промышленного комплекса - наша! Братва - наша! Восточные и прочие единоборства - наши! Духовенство - наше! Все меньшинства - наши! Мы были сутью общества тех лет, а теперь стали сутью нынешнего времени! Нами пронизана жизнь! Из этого может получится крутой замес!
   В старину Усов пророчествовал, что однокурсники завалят всю энергетику страны. На поверку выяснилось, что единая энергетическая система социализма настолько сильна, что завалить ее оказалось не по зубам даже серьезным товарищам. И культуру не смогли уничтожить! И вообще, все молодцы, потому что обошлись вполне корректно с остальными сферами жизни!
   - Мы обзавелись тонкой духовной конституцией, - проговорил обязаловку по слогам следующий за Усовым Фельдман. - После Чернобыля уехал из Киева на родину в Шостку, сейчас добиваю последние вопросы по акционированию завода "Свема". - Фельдман так и остался человеком, который меняет цвет лица в зависимости от курса доллара. Говоря текст, он прикидывал, насколько выгодно будет втюхать кому-то по дружбе акции Шосткинского завода "Свема".
   - То есть, по пленке договоримся, - пометил для себя Забелин, очень внимательно его заслушивающий.
   - Нема делов, - обрадовался Фельдман единственному покупателю своего товара. - Продам любую партию с личными скидками.
   - Мы обзавелись накладными ногтями, - заговорила Татьяна, дождавшись своей очереди, и заблагоухала, как апельсиновая кучка с непроставленным ценником. Она по-прежнему оставалась красавицей: глазищи - во! губищи - во! Остальное - сервелат, упакованный в комбез от Готье. К празднику она сотворила себе прическу - этакую лонговую челку, напоминающую макет канализационной системы Лондона с видом на океан и обратно. Ведь причесон это диалектика, которую мы носим на голове! Диалектика меняется с погодой и со взмахом наших ресниц.
   Теперь от Татьяны не пахло карболкой, как в старину, - она разносила самые последние стили запахов. Желание быть неразрезанной страницей в книге любви совка сделало ее нержавейкой, представляющей собой образчик бизнес-леди. Прибыла она на встречу на серьезной тачке с водителем. Черемис, она же Кострова, она же Жемчужникова, она же Самохина. Мужья ей доставались все больше секонд-хенд, и она уже стала посматривать за кордон, подумывая о человека без пробега по российским дорогам. Таков был ее жизненный цикл с зависаловом на каждой остановке. Она успела поработать в бойлерной, а сейчас владела сетью кафе и ресторанов в Москве.
   - Кто у меня уже побывал, знают, что это такое, - зазвала она всех к себе в гости и на работу. - Кто еще не удосужился, милости прошу. Детей нет.
   Кстати сказать, Татьяна была и вправду не замужем, особенно в данный момент. Недавно она получила на телевизионном конкурсе "Мисс SIS" приз в номинации "SIS SOS!" или, иными словами, - "Грудь выживаемость!" У нее был загиб матки, и никто из ее поклонников по жизни так и не смог достать ее. Первые ее мужья-черновички, в которых она долгое время находила попеременно то понарошковость, то всеравношность, то вверх-тормашность, не оставили на ней отпечатков - ни моральных, ни физических. А вот последний - умудрился. При нем в ее задачу, как жены, входило только одно - успевать подставлять под окурки, которые муж гасил, не задумываясь, где придется - о подушки, о ковры, - какую-нибудь пепельницу. И однажды она не успела. Он загасил окурок на ее лице. Так их пути разошлись. Она навсегда запомнила, как в глазах шипят бычки.
   - Уж лучше заворот кишок, как у Мата, чем загиб матки, - пожаловалась Татьяна людям, но было понятно, что упорно исследовать жизнь она еще будет долго.
   Татьяна заговорила о бесправном положении женщины в постсовке, которое вынуждает ее всем менталитетом идти одновременно в трех направлениях: в первом - становиться матерью-одиночкой, но время, как назло, грозит не оставить пламенную большевичку на семена, во втором - идти на контакты с депутатами высших чинов или в третьем - самой баллотироваться.
   - В наше бисексуальное время, время взаимной кастрации, когда мужики перевелись как класс... - вознамерилась она покритиковать текущий момент жизни, но ее перебил Нинкин.
   - Все мы мужчины до первого мужчины, - сказал он.
   - И тем не менее, - сказала перебитая Нинкиным, как крыло, Татьяна, мне нравится, что на нашем очередном Дне грусти опять много му-му...
   - Чего-чего? - забликовал народ.
   - Как это "чего"? - не поняла Татьяна недалекости ополчения. - Мужиков и му-зыки!
   И действительно - музыки хватало. Одна лилась сверху, а вторая, словно из-под земли, как на Пескаревском кладбище. Пунктус и Нинкин, прислушиваясь к нотам, гадали, как в старину:
   - Бритни Спирс? Нет? Значит, Спайс герлс! - корчил из себя знатока Пунктус.
   - Стинг? Нет? Значит, Брайан Адамс! - присоединялся к нему через полчаса Нинкин. - Селин Дион? Нет? Значит, Якида!
   - Яшенин, - сказал последний товарищ и замкнул цепь. - Работаю в "Газпроме".
   После переклички начался теннисный турнир. Играть вызвались немногие. Первым запуском шли Владимир Сергеевич и Клинцов. Все сгрудились вокруг корта поболеть. Пока соперники разминались, в корзину из-под мячей падали деньги с пристегнутым прогнозом. Фельдман, как букмекер, фиксировал ставки.
   - Да я его порву на фрагменты на одних подачах! - говорил своим Клинцов, разминаясь. - Я его просто размажу по задней линии! - делился он планами на исход поединка, затягивая шнурки на свежих кроссовках. - Он у меня весь коридор вспашет! - бил он себя ракеткой по пятке, проверяя натяжку струн.
   Судил Рудик. Подача выпала Клинцову. Началась игра.
   Давненько Владимир Сергеевич не выходил на корт. Неожиданно для себя он заметил, что ему одинаково удобно играть обеими руками. Справа - правой, а слева - левой. Не двумя, как раньше, а именно одной левой. Удары ею получались настолько хлесткими, что вихрился воздух. Владимир Сергеевич чувствовал себя амбидекстером - легко вращался вокруг своей оси как по часовой, так и против. А пятиться назад, чтобы убить свечу, ему было даже удобнее, чем рваться вперед, чтобы поднять почти с земли грамотно укороченный мяч. Все удары проходили на уровне ощущений, без напрягов. Раньше он за собой этого не замечал. Ему казалось, что он рассечен пополам огромным зеркалом. И все обводки соперника, все его выходы к сетке ничего не меняли - Владимир Сергеевич отражал любые мячи.
   Клинцов пытался построить игру на резаных ударах и двойных ошибках. Рудик явно подсуживал ему, но счет складывался в пользу Владимира Сергеевича, который в результате и выиграл мини-турнир.
   Победителю подарили старинную деревянную ракетку и стилизованный под набоковский костюм для лаун-тенниса. Остальным участникам вручили то же самое.
   Погода удалась на славу и позволяла расслабиться. Народ поснимал шляпы, разделся и полез в речку - кто через баню, кто прямиком с откоса. Стало заметно, что вместо шевелюр у многих появились полянки и скверы, а кое-где даже и третьи интернационалы. Дети постарше кидались в воду с батута, помоложе - с тарзанок - с привязанных к деревьям канатов с поперечной палкой на конце. Скоро к ним в отсутствие водных горок присоединились и взрослые.
   Банное зрелище выходило еще забавнее. Сквозь целлофан, как в рисованном по стеклу мультике, просматривались благообразные розовые тушки людей, красиво растворялись в тумане и плавали там, внутри, гребя березовыми вениками. Потом тушки выползали наружу и становились противными и оплывшими. Никуда не деться - у половины присутствующих от возраста появились жопьи ушки - отвислые складки на пояснице. Приметы времени. Знал бы Миша Гриншпон о понятии "жопьи ушки" во время учебы, вот бы потешился! Такой навороченной грудины не было, пожалуй, ни у кого на курсе!
   День грусти со стороны походил на волчью свадьбу, на которой присутствовали хищники бизнеса, политики, культуры и ширпотреба, словно в этом куске общества обозначилась течка и все присутствующие подались на нее и запали.
   Напитки разносились бесперебойно. Алкоголь в крови набирал критическую массу. К вечерочку течение схода стало принимать подострый характер. Танцы начались спонтанно, без вмешательства старосты Рудика. Он только успел дать команду надеть вечерние костюмы и платья.
   Владимир Сергеевич взял свой саквояж и отправился в раздевалку. Он вытащил из любимого чемодана белую рубашку и фрак, купленный тетей Паней, и надел гардероб на себя. Фрак оказался впору. Владимир Сергеевич с удовольствием взглянул на себя в зеркало. Все было нормально. И вышел к людям. К нему продолжали подходить, заговаривать, задавать вопросы. Через некоторое время на территории праздника образовалась гробовая тишина. Макарон заметил, что на него все стали как-то косо посматривать. Он ничего не понимал. Еще раз осмотрел себя с головы до ног - ничего такого, все в порядке. Разве что несколько пушинок висят на одежде, но их можно снять, сдуть, стряхнуть - пожалуйста.
   Озабоченный Владимир Сергеевич вернулся в палатку, взял щетку и, смочив ее, почистил одеяние. И вновь вышел в гущу толпы. На площадке раздался дикий гогот, и Макарон понял, что это реакция на его выход.
   По-прежнему ничего не понимая, Владимир Сергеевич стал оглядываться.
   Тут к нему подошел Артамонов и спросил:
   - Слышь, Макарон, а где тетя Паня покупала фрак?
   - В магазине. Где ж еще? - невозмутимо ответил Макарон.
   - В каком? В ритуальном?
   - А что? - спросил аксакал и попытался вывернуть голову набок, словно стараясь поймать зубами свой хвост.
   - Похоже, она тебе действительно выбрала фрак подешевле, - сказал Артамонов.
   - Так разовый же, - объяснил Макарон.
   - Знаешь, в таких фраках покойников в гроб кладут.
   - Ну, это ты уж слишком! - выказал обиду Владимир Сергеевич.
   - У твоего фрака спины нет - одна подкладка, - сообщил Артамонов и подтянул поближе к лицу Макарона белую нижнюю материю фрака. - В таких экономных по материалу и раскрою одеяниях кладут зажиточных покойников из числа творческих работников.
   - Какой отвязанный пиджак! - восторгался народ.
   Конфуз разросся до неимоверных размеров. Все нашли Макарова приколистом и отнесли его фокус к продолжению истории с его ложной пропажей и слишком поспешными похоронами.
   Макарон еще больше влился в компанию, стал как бы своим среди своих. Все бросились благодарить его за удачно исполненный прикол.
   Без тени улыбки, на полном серьезе Владимир Сергеевич отнекивался.
   - Да я не в курсе, о чем вы, - говорил он. - Просто тетя Паня мою просьбу взять подешевле восприняла буквально.
   - Да ладно тебе - тетя Паня! Сам придумал, а на тетю Паню валишь! восторгался народ.
   Владимир Сергеевич перестал оправдываться и согласился, что придумал все от тишины жизни.
   Заминка была исчерпана, и вечер продолжился.
   Воспользовавшись казусным случаем, я, как нанятый самописец, объявил, что до меня дошли слухи, будто по моей первой книге у героев есть замечания и претензии, поскольку не все смешные случаи, имевшие место в действительности, вошли в книгу "76-Т3". Поэтому я готов выслушать приколы студенческой жизни, которые не нашли отражения в первом издании. Они обязательно войдут в новую ткань повести.
   Народ откликнулся и бросился наперебой рассказывать случаи из учебной практики. Я начал записывать. Разбухнув от материала, я объявил, что если так пойдет дальше, то поступлю как Солженицын. Он тоже написал сначала один том "ГУЛАГа", почле к нему стали являться и писать свидетели из других лагерей. И он собрал много томов. Мне будет сложнее, потому что в нашей стране собрать семь томов преступлений властей нет проблем, а вот наскрести три тома юмора - надо постараться.
   Записавая рассказы острожелающих, я брел от компании к компании.
   Решетова обступили товарищи спортивной направленности. Шел разговор о серьезном подходе к жизни. Приложив ухо, я стал слушать.
   - В бесконтактном карате, - ведал Реша, - слабое место показывают направлением удара. Но не бьют. Это принцип карате в дружбе. Друзьям надо показать слабое место, но не бить. Но, чтобы пробить доску, удар надо мысленно направлять в точку за доской. Тогда доска будет прошиблена как промежуточная стадия. В бизнес-переговорах, чтобы достичь маленькой цели, следует говорить о великом и о далеком, упрятывая искреннее намерение. И обязательно срастется. Люди клюют на большое и перспективное и, почти не торгуясь, выполнят малое и задуманное. Это принцип карате в бизнесе. Поэтому в жизни надо не бить, а только обозначать удар. И не провоцировать на начало боевых действий.
   Выслушав кусочек карате, я подошел к кружку, в котором весело общались Макарон, Пересвет, Натан, Пунктус, Нинкин и Татьяна. Татьяна была арбитром и строго судила рассказчиков.
   - Ну, а вы, так и будете жить бобылями? - спросил она Пунктуса и Нинкина.
   - Почему? - ответил Нинкин. - Мы ходили в центр планирования семьи, у нас тоже может быть кто-нибудь появится, - сообщили он за себя и за Пунктуса, рассматривая и поглаживая по голове Дастина, юлящего на нижней отметке.
   - А кто же из вас будет рожать? - с большим интересом спросил Натан.
   - Мы еще не решили, - признался Нинкин. - Скорее всего никто, для нас родят в центре.
   - Сейчас это уже недорого стоит, вы же знаете.
   - Откуда нам знать, - сказала Татьяна, - на нас с такими задачами не выходят. А хотите, я рожу для вас?
   - А вот этого не надо! - запричитали симбиозники. - Нам такого кукушонка будет не прокормить!
   - Мне говорил мой друг Бурят, что нет четкой границы между мужчиной и женщиной, - сказал Владимир Сергеевич. - Есть тьма переходных форм.
   Стараясь не спугнуть задушевного разговора, я пристроился к беседе в качестве наблюдателя с диктофоном.
   - Я могу показаться бестактной, - продолжала пытку населения Татьяна, когда уже все изрядно подвыпили, - но мне кажется, что время зашивания суровыми нитками своих ртов давно прошло. И вот что я хочу в этой связи сказать. По моей простой бабской схеме любовное заигрывание и вычисление происходит так: я вижу объект, смотрю, как он выглядит, - в этот момент она повернулась к Макарону, - смотрю его на бронзовую грудь, на ноги, слушаю текст и делаю вывод - мой он или нет, и тогда приступаю к ухаживаниям. Макарону пришлось несколько отстраниться. - И ничего больше того, что я уже увидела, мне увидеть и узнать о жертве не предстоит. Надеяться на нечто большее, чем я вижу, не приходится. А вот как зажигаетесь вы, что влечет вас друг к другу? - обратилась она к окружающим.
   - Видишь ли, - откликнулся на серьезный разговор Пунктус, - у нас, как у категории лиц, очень большой разброс возможностей. У кого-то в полном порядке одно и совсем нет другого, кроме как в голове. То есть он - он исключительно мозгом, а все остальное у него, как у нее. Есть такие экземпляры, у которых немножко, как у нее, а все остальное - как у него, включая мозги. И теперь, прикинь, какой смысл Натану, например, иметь дело с простыми людьми? Если у него уже был контакт с человеком, у которого кроме всего прочего есть еще море разных тайн и довесков? Это улет в квадрате. Или еще - она, например, почти не имеет того, что положено, но у нее есть то, чего тебе и в голову не придет, хотя и без яичек. Опять же свои прелести, и так далее. Набор переходных явлений бесконечен. Все это до сих пор не систематизировано. Ты всегда соприкасаешься с тайной, когда идешь на новый контакт.
   - Покупаешь кота в мешке? - спросила Татьяна.
   - Где-то так, - согласился Пунктус. - Поскольку внешне это почти ничем не определяется. Есть некоторые поверхностные признаки внутренних свойств, такие, как короткая шея с крыловидными складками, словно у шарпея...
   - И что это обозначает? - спросила Татьяна и развернулась так резко, что я еле изловчился удержать на весу диктофон.
   - Секрет для потребителя, - сказал Пунктус. - Это может обозначать или аномалию скелета, или девиацию локтевых и коленных суставов плюс высокое нёбо.
   - Но как это все следует воспринимать практически? - не отставала Татьяна, полагая, что тормошит народец больше для меня, ведущего запись, чем для себя.
   - Ничего, кроме того, что у субъекта то ли отрицательный, то ли положительный половой хроматин, - запросто объяснял Пунктус. - Признаки маскулинизации, гипертрофия некоторых частей тела, вирильное оволосение.
   - И что это значит? - не отставала Татьяна. - Ты поясняй конкретней!
   - Это значит, что у объекта рудиментарная матка, а трубы вообще отсутствуют, - пояснял Пунктус под напором, - а все остальное в полном порядке, и даже слишком.
   Владимир Сергеевич слушал Пунктуса открыв рот. Он всю свою военную жизнь был врачом, но таких нюансов и специфики хлебнуть не пришлось.
   - И как это может устраивать или не устраивать? - продолжала давить Татьяна.
   - Прежде всего, тебя самого, - пояснил Пунктус. - Многие вынуждены идти на операцию по коррекции с учетом психосексуальной ориентации.
   - Ну, а после операции что? - не отставала Татьяна.
   - Если пить гормоны, то становится нежнее кожа, округляются бедра, легко перехватил разговор Пересвет.
   - И человек превращается в оленя? Да? - пытливо спросила Татьяна.
   - Картина складывается из ряда развивающихся синдромов, - влез с подсказкой Владимир Сергеевич. - Так ведь?
   - Где-то так, - согласился Нинкин.
   - Как это, из синдромов? - переспросила Татьяна.
   - Поочередно становятся более чувствительными, например, подмышечные впадины и локтевые сгибы, - пояснил Пунктус. - А можно принимать гормоны таким образом, что паховые складки вообще не будут реагировать. Или, например, вырезать и заменить на что-то другое целиком весь оральный синдром. Или всасывательную функцию. На контакт нас тянет поначалу любопытство - что же там имеется в наличии? сколько того? сколько сего? В этом есть тайна. И потом неизбежное разочарование. Потому что выясняется, что опять нет того, что ожидалось. Мы никогда не можем быть до конца вместе, потому что есть надежда, что в жизни попадется человек с еще более обширным набором чудес плюс интеллект. Нас так мало, что многие или даже, точнее сказать, все не успевают до конца жизни найти хотя бы одного человека для себя. В нашей среде много трагедий. Чувства остры, а частота счастливых сочетаний настолько мала, что радуешься, как дурак, первому встречному. Природа оставила нам радость секса и лишила его практического смысла!
   - Понятно, вас жалеть надо, - сказала Татьяна.
   - Зачем жалеть? Мы свое получаем, - выставил блок Пересвет. - Это природа ничего от нас не получает, а могла бы. При таких всплесках эмоций, которые мы выдаем, такие бы детищи рождались! С таким интеллектом! А все впустую! Вот вы, что можете изобразить меж собой вдвоем в половом смысле? Ну, дуэт, а чаще соло, а мы - целый оркестр! Тут немножечко пройдешься, скрипочка нежно, но с продером, там достанешь, дотянешься - тромбончик, а потом уж в конце хабанера! барабаны! Тут столько печали! Все тонко и безнадежно, потому что природа в этом смысле за нас, а вообще - против.
   - Я слышала, что смешение мужского и женского начал есть сатанизм, сказала Татьяна.
   - Вполне может быть, - согласился Пересвет. - Потому что эмоции и муки после всего просто нечеловеческие.
   - На вопросы о сексуальной паспортизации я привык отвечать: ночью все кошки серые! - сказал Натан.
   - В последние годы Россия догоняет Европу по этому параметру. Тусовка без транссексуала - не тусовка, а безобразие, - произнесла Татьяна. - Я в свои кабаки постоянно их зазываю.
   - Трансы относятся к полу, как к перхоти, - сказал Пересвет. Некоторые украшают тело такой татуировкой, что их можно читать, как книгу в четырех томах.
   - Их зовут хиджры, - сообщила Татьяна. - В Европе они явились в моду в начале семидесятых. Название пошло из Индии, где испокон веков смазливые люди трансформировали пол, не меняя очертаний тела.
   - И всего-то мы в курсе, - пожурил Татьяну Макарон. - Все-то мы знаем. Мне уже и самому немножко интересно!
   - На презентации журнала я познакомилась с трансвеститами, которые участвовали в концертной части, - призналась накоротке Татьяна. - Они были просто офигенными. Мы тусовались в женском туалете, отпускали друг другу комплименты по поводу выбора духов, губной помады, туфель, колготок. Они признали моего тогдашнего спутника вполне сексуальным. Трансвеститы обижаются, когда их приравнивают к категории геев. Это правда?
   - Да, поскольку переодевание - это искусство, - согласился Пересвет.
   - Эти трансы, были так восхитительны! Жеманны! Все из себя томные, продолжила делиться опытом Татьяна. - Я, женщина, и то на такое не способна! Они изображали такой гротескный сексапил! И впрямь - чем дальше от правды, тем забавнее.
   - Может, и тебе перековать свои мечи? - сказал Пересвет Татьяне и добавил: - На орала.
   - Нет смысла, - отмела предложение Татьяна. - Мне интересен любой круг общения, и с гомосексуалистами в том числе. Они безоговорочно воспринимают всех без исключения женщин как богинь. Сексуальное давление и половые страсти у них отсутствуют, давая неограниченные возможности для интеллектуального общения.
   - А по мне - все это вредно, - сказал Владимир Сергеевич. - Будь то лесбийские игры, зоофилические выкрутасики или этнические догонялки с неграми, мулатами и другими шоколадками!
   - Вы правы, уж лучше сводить концы с концами, - признались Пунктус и Нинкин.
   - Да ладно вам, - воспротивились обоюдки Пересвет и Натан, как поклонницы мануального и орального одновременно.
   - Давайте мы больше не будем мудрить, заниматься членораздельным мазохизмом, панельным и оральным поллюционизмом, а вернемся к простым шаблонным формам и позам, - сказал Макарон со ссылкой на целебные источники. - Давайте лучше выпьем!
   За разговорчиками Пересвет увлекся Пунктусом, который столько знал про сложную, полную приключений и злоключений жизнь. У Пересвета плавно возникало уважения к этому все знающему человеку. Они вместе уходили на берег, долго гуляли, обмениваясь жизненными позициями друг друга. Пунктус проникся к Пересвету за то, что тот нашел в себе отвагу отправиться в Центр хирургии. Пересвет выказывал почтение ветерану за его многолетнюю верность другу. Первый был готов расцеловать второго, и наоборот.
   Натан ревновал, провожая их тревожным взглядом.
   - Вы у меня там не очень, - говаривал он им вслед, и беспокойство на секунду устраивалось у него меж бровей.
   - Мы только на секундочку, - уверял Пересвет, поглядывая на Натана, который грозил пальчиком.
   На завалинке у Софочки тема была своей. Я незаметно пристроился за кругом, который усердно внимал ему.
   - Я проанализировал состояние судеб моих близких, родных, знакомых, соседей, коллег, - слышалось, как говорил Софочка, - и сделал вывод, что без всякого выдумывания у них настолько страшные и трагичные судьбы, что кажешься себе избраннейшим. Куда мне плакаться!? Притом, что работаю на складе. Ну, посудите сами, мать его больна - рецидив туберкулеза, сердце. Брат пьет, звонит жене и жалуется - проблемы после Чернобыля. Другой брат тоже в проблемах. У сестры муж перенес операцию по пересадке почки, у него постоянные кризы. У второй сестры муж влетел с наркотиками - проблемы, я как-то их вынужден решать. У знакомого, смертельно больна теща, рано умер отец. У сестры жены - проблемы, у моей тещи - проблемы, у отца моей жены проблемы, у соседа проблемы, и так далее. То есть, в принципе, жизни нет. У этого - проблемы, у того проблемы без конца. Такое состояние, что, если на эту тему говорить долго, может покарать Бог.
   - Нельзя так остронаправленно ныть и жаловаться на жизнь, - сказал кто-то из внемлющих.
   - Да я и не ною, - сказал Софочка. - Я как раз свыкся и терплю. А вот другие говорят, что Земля - это и есть ад.
   Я переместился в сторону детской.
   В детском загоне, как негатив, воеводил Дастин. Он построил остальных детей и проводил свою политику. Слышалось, как он записывал добровольцев в свою партию фестивальных негров и обещал воплотить в жизнь принцип второй модели хозрасчета в натуральную величину. Величину он тут же показывал, оттпыривая карман.
   Петрунев с горсткой приверженцев вел иную беседу.
   - По закону водопоя два года никто никого не трогал, - рассказывал окружению авторитетный человек. - Враждующие братки прекратили разборки, упаковывались в канареечные блейзеры и галстуки цвета наваринского дыма с пламенем и отдались полной отвязке.
   "Немного же мне сегодня удастся собрать студенческого юмора, - подумал я. - Солженицину и впрямь было проще. Наскрести горестного у нас не составляет труда, а юмор просто тает с уходом социала. Видно, жизнь заедает".
   Отдохнув, я примкнул к могучей кучке во главе с Матвеевым.