Свирский Григорий. Прорыв

заострился, словно он только что завершил тяжкий путь. -- Когда сел твой
самолет... Та-ак! Час десять минут назад я вышел на свободу. Финита ля
комедия! -- Что-то не пойму я тебя, Сергунь! Сергуня воскликнул почти
весело: -- И это прекрасно! Проскочил высокий дом на горе и надпись возле
ответвления шоссе 'ТЕРЦЛИЯ". Через двадцать минут налево ржавая надпись
"НЕТАНИЯ". -- Здесь была яшина Брестская крепость! -- заметил тихо Сергей --
Что-о? Шауль бен Ами круто повернулся к Геуле. -- Геула, ты только что из
галута. Более того, из тоталитарного галута. И сразу в мир, где ты абсолютно
свободна... Твои ощущения? Геула впервые задумалась над этим и вдруг
осознала предельно ясно: да, вся ее жизнь -- тюрьма или ожидание тюрьмы. Но
никогда она не ощущала себя "галутной", пугливой, затравленной еврейкой. Она
была внутренне свободна даже в Лефортовской камере... Геула оживилась,
вспоминая, как она выстукивала соседу за стеной Лермонтова. Распрямила
спину, порозовела, как всегда, когда декламировала любимые строки:

"Кто б ни был ты, печальный мой сосед, Люблю тебя, как друга юных лет,
Тебя, товарищ мой случайный...Тут, помнится, открылась кормушка, крик: --
Прекратить! -- Звякнули ключи, а она, знай, стучит:

...Хотя судьбы коварною игрой Навеки мы разлучены с тобой Стеной теперь
-- а после тайной."Ворвались надзиратель и какой-то хмырь в форме
подполковника КГБ, увели в карцер, а затем в другую камеру. Она прокопалась
со сборами, пока не выслушала из- за стены ответ: -- "Помереть бы мне в этой
клетке, Кабы не было милой соседки..". Геула вздохнула: -- Так я никогда его
и не увидела... -- Никогда? -- вырвалось у Сергуни. Геула взглянула на него
молча: "не сидел ты, парень, в Лефортово..." И снова отпустила его руку. И
яхточку засунула поглубже в сумку, чтоб не маячила перед глазами... На Шауля
бен Ами рассказ Геулы подействовал по-своему. -- Странные вы, русские, --
сказал, не оборачиваясь к ним. -- Одни умеют ругаться полчаса без передышки;
другие могут стихи читать без передышки. Их в карцер волокут, а они
Лермонтова выстукивают. Какие-то вы... -- Запойные? -- подсказал Сергуня.
Геула засмеялась, вспоминая вдруг все, что говорили ей о Шауле бен Ами. --
Запойные, это точно, -- сухо заметила она. -- Но не галутные. Шауль бен Ами
обернулся к ней. -- А если без пионерского легкомыслия?.. Знаете, какое
количество доносов приходит в Шин-бет? Ниагара доносов... Правда ли, что вы
назвали Шин-бет Саррой...- -- Саррой Борисовной! -- воскликнули Сергуня и
Геула в один голос. У Шауля дернулась щека. Не то от нервного тика, не то он
улыбнулся. Но, человек бывалый и острого ума, он тут же подхватил веселый
поворот разговора. Не выказывая досады, которую вызвали у него эти
бестактные русские, которые лепят клички одинаково и советскому ГБ, и
израильскому -бету. -- Сарра Борисовна сейчас барахтается в нечистотах.
Доносы заливают. Тот, пишут, был стукачем, этот гебист. Точно канализацию
прорвало... Позвали двух профессоров-психиатров. Те изучили доносы и
заключили, что их писали явно ненормальные люди. Что вы на это скажете?
Геула сказала печально: -- Наверное, все мы... сдвинутые по фазе. Москва
свое тавро ставит...Хорошо, а вы считаете себя нормальным? -- Каждый
сумасшедший считает себя нормальным. -- Без шуток. -- Н-ну, -- настороженно
протянул Шауль. -- Психиатры никогда не считали меня своим пациентом. --
Почему тогда вы прятали наши письма? -- сказала она напористо. Шауль молчал.
-- Вы не любите Дова, знаю! -- торопливо, волнуясь, заговорила она. -- Но
Дов прав: будь в Москве ныне израильское посольство, оно погасило бы
еврейский порыв; Брежнев цены вам не знал, вытурил вас на свою голову!..
Сергуня принялся давить ей на ногу, она даже не отставила ноги в белых
теннисных туфлях, похоже, даже не заметила сергуниных усилий. Остановить ее
было нельзя. Все она могла простить Шаулю бен Ами, но не это: -- Вы
похоронили мои письма, посланные с риском для жизни. Да еще с каким!
Провозивший их мог оказаться вместо Израиля в Потьме или в Чите. Лет бы на
семь укатали еврея, если б обнаружили!. А вы т а к о е письмо... А письмо
Иосифа, Наума... все наши крики о помощи!.. Складывали в свой министерский
сундук?! Эффективна, считали, только политика тихой дипломатии. Политика --
от ужаса полные штаны, как мы ее прозвали... Дорогой Шауль бен Ами, разве мы
галутные евреи? Вы -- галутные! Что ни шаг, то "Тш-- ш!" Как бы чего не
вышло... Лицо Шауля бен Ами окаменело. Он молчал, хотя, как убедилась Геула
позднее, у него на все были готовые отговорки, шутки. Как-то не шутилось ему
сейчас. -- Мы спасены не вами! -- Геула торопилась выговорить все, что у нее
накопилось за эти страшные годы, все, о чем молчала т а м, и чем дольше
молчала, тем сильнее болело сердце. -- Не вами, нет! Вопреки вам! Не пробей
мы тропу к Западной прессе, что бы осталось от еврейского движения?.. Новый
Бабий Яр?! Почему вы так себя вели?! К счастью для Шауля бен Ами, машина
стала трястись по боковой дорожке. Наконец, достигла кибуца. Лицо Шауля
просветлело. Словно никакого разговора и не было. -- Наше детище, кибуц...
-- Он назвал его имя, рассказал, что, когда он с братом впервые появился
здесь в начале тридцатых годов, тут смердело страшное болото. Женщин и детей
поселили отдельно, на бугре, а сами принялись осушать болото. Сажали
эвкалипты, как в России сажают хлеб. Недород -- гибель. Семь раз болел
малярией. Вымерли бы все, если бы не эвкалипты, которые отсасывают воду, как
насосы. -- ...У эвкалиптов глубокие корни. В Израиле выживают только с
глубокими корнями. -- Он обвел вокруг хозяйским жестом, мол, вот и
результат. Кибуцами основан Израиль, Геула знала это. Вначале вдоль границ
строились. Как казачьи заставы. Потому выжили, что все сообща... Восемьдесят
лет держатся, дольше, чем советская власть... Думала, признаться, что их
время прошло. Коммуны долго не живут. Нигде... -- Она огляделась удивленно.
Сад был какой-то неземной. Райский. Как в кино. Апельсиновое море. Волны и
волны апельсинов, желтые, красные. Подул ветер, застучали, подкатились к
ногам, как огненный желтый прибой. По другую сторону -- зеленый ковер до
горизонта. Авокадо. Шипит вода, кружат брызгалки -- мудреные крыльчатки.
Похоже, сама струя крутит их. Как турбинные лопатки. -- Наш патент, --
сказал Шауль, заметив ее удивленный взгляд. -- Такие теперь во всех странах.
-- Так вы миллионеры? -- Разве это порок? -- Прямо грузинский рай! --
усмехнулась Геула. Шауль захохотал, заметил не без гордости, что разница все
же есть, и в этом трагедия новоявленных дельцов из СССР. -- Апельсины в
Иерусалиме, Тель-Авиве и Хайфе стоят одинаково... Вы смеетесь, а для них это
крах идеи. -- Он повел Геулу и Сергея к огромным механизированным
курятникам. Геула отстала и вдруг закричала Сергею, чтоб он вернулся,
взглянул на клубничные плантации, где все грядки поставлены "на попа"..
Оказалось, что "стоячая грядка" -- старый лагерный метод. Охранники
затаптывали посадки возле барака, сделанные зеками. Зеки исхитрялись,
набивали землей ржавые бочки и ведра, пробивали в них по бокам дырки.
Забрасывали эти ведра на крыши, прятали в сараях, поливали и -- так росли
огурцы... "Стоячие грядки" клубники высились в парниках из пленки, поднятой
по бокам, как стенки палаток в жаркий день; видно, кибуц снимал несколько
урожаев в год; но Геулу взволновало другое: -- В кибуце много бывших зеков?
Шауль не торопился с ответом, произнес уклончиво: -- В Израиле четверть
населения -- бывшие заключенные... У нас?.. Мы не исключение. В конце
двадцатых Советы сионистов продавали. На доллары. Прямо из тюрем. -- И вдруг
широко улыбнулся. -- А мы просто взяли две семьи. Отцы в Мордовии сидят. --
Он назвал известных по последним процессам сионистов, -- а матери с детьми у
нас. На полном довольствии. -- Но вы-то, думаю, не были зеком, --
непримиримо заметила Геула. -- М-да, ваша догадка справедлива. -- И с
усмешкой. -- Мы с братом ушли из Литвы. В тридцать четвертом. Когда Гитлер
пришел к власти. -- Так вы умница! -- Другой бы спорил. Сергуня захохотал
радостно, хлопая себя по бедрам: как он любил эту детскую гулину
непосредственность и как боялся ее! Погубит себя Геула!.. Слава Богу, кибуц,
кажется, переломил ее настроение. А то бросилась, дуреха, как дон Кихот на
мельницу... Возле курятника толклось много народу. Шауль похвалился, что у
них работают сотни студентов-- волонтеров: датчане, немцы, евреи... --
Эксплуатация энтузиазма, -- сказала Геула, и Сергуня обмер: "Господи, да
помолчи ты..." Но Шауль, похоже, нисколько не обиделся, ответил спокойно: --
В XX веке это явление повсеместное. Он умел закруглять острые углы, Шауль
бен Ами, не потому ли он стал специальным представителем правительства?
Открыл дверь курятника, пригласил Геулу войти галантным жестом. Тысячи кур
клюют из общей кормушки. Галдеж, вонища. Геула вдруг отскочила к дверям,
вскрикнула. В углу лежали, свернувшись, две гадюки. Большие, аспидно-черные,
подняв свои узкие головы навстречу гостям. -- Боже, зачем это вам? --
спросила Геула, прячась за Сергея. Шауль улыбнулся покровительственно: --
Мышей жрут, крыс, хорьков... словом, всех куриных врагов. Гады -- наши
верные помощники. -- Я так и думала, -- едко сказала Геула, ступая теперь
осторожно. Глядела под ноги. Если что ее поразило, так это коровники. Белая
плитка. Чистота. Мелькнуло: "Как уборные в Кремлевском дворце съездов."
Корма -- сухие травы. Пахучий угол. И вдруг снова отпрянула. -- Гадюка!
Шауль присмотрелся. Смолистый обрывок каната. Поднял, повесил на гвоздь.
Геула зарделась.-- Гадюк боюсь ужасно. И... лягушек. Счастье, что Галина
Борисовна об этом не знала. Вышли к шоссейной дороге. За ней проволока. В
рост человека, кое-где до груди, не выше. В одном месте на "нитку" ниже; то
ли проржавела -- отпала, то ли ремонтировали. Геула показала рукой в ее
сторону. -- Загон для коров? Шауль поглядел на Геулу искоса, сказал как бы
небрежно-- Это -- государственная граница. С Ливаном. -- Это граница?! Так
ее ж перепрыгнуть можно. -- Прыгайте! У нас свобода. -- Я лагерница! --
воскликнула Геула с вызовом. -- Меня хлебом не корми, дай через "колючку"
сигануть... -- Сигануйте! -- произнес Шауль нараспев, причмокивая: этого
русского слова он никогда не слышал и потому повторял, чтоб запомнить... --
Сига... Как вы говорите, правильно? -- Он повернулся к Сергею. --
Си-гай-те.?.. Сигайте! Только позже Сергуня вспомнил, что Гуля была в
университете чемпионкой по прыжкам в высоту. Когда она, сбросив туфли и
потоптавшись на асфальте, побежала наискосок к изгороди, примериваясь, он
закричал диким голосом: -- Ку-уда?! -- Почтительный страх перед
государственными границами был внушен Сергуне еще в детском садике. Он вопил
безостановочно, пока ее длинные ноги в спортивных рейтузах, мотнувшись в
воздухе, перелетали, будто через тесемку, в Ливан, а затем, сделав то же
движение, "ножницами", опустились в Израиле. Геула, пригнувшись, надела
туфли и сказала, что теперь она убедилась лично... -- ...Граница Израиля на
замке!.. Шауль, похоже, был несколько ошарашен, отвечал с большей
готовностью, чем раньше. Словно вдруг нанялся гидом. Рядом стояла деревянная
сторожевая вышка. На ней никого не было. Геула поднялась по лестнице
посмотреть на "заграницу", как она сказала. За проволокой были такие же
цитрусовые деревья. Только пониже. Старик на ишаке ехал, размахивая босыми
ногами. Никакой охраны. На досчатом полу вышки валялись патроны. И патронные
гильзы. Геула спросила, спустившись на землю, не беспокоят ли из-за кордона.
Шауль припомнил, что, когда дорога вдоль "колючки" была грунтовой, трактора
взрывались. По ночам террористы бомбы закапывали, пылью присыпали. Когда
трое трактористов подорвались, поняли люди: асфальт нужен. -- Вы же из
России, -- весело объяснил Шауль. -- Как это? Пока гром не грянет, мужик не
перекрестится. -- Так вы крестьянин или военный, господин Шауль? -- Я --
еврейский мужик! Геула поглядела на его руки. Белые, мягкие ладони. Пальцы,
как у музыканта. -- Мужики зарплату у Голды Меир не получают... --
Ошибаетесь! Прямо сюда и переводят. На общий счет кибуца. Извините за
громкие слова, но кибуц -- мое детище. Я с братом его основал. Социализм не
там в СССР, а здесь. Работаем по способности, живем по потребностям. Геула
даже остановилась. -- Так вы что, социалист-утопист по убеждениям? Или
коммунист? -- Почему "утопист"? Сергуня показал ей из-за спины Шауля кулак,
и она промолчала. -- Я член ЦК рабочей партии, -- сказал Шауль бен Ами, не
дождавшись ответа. -- А я -- "дева лубянская", как назвал меня Наум. Для
меня социализм -- тюрьма. Шауль усмехнулся. -- Нам известны ваши
убеждения... Дом у Шауля снаружи скромный. Вроде деревянной дачки, которая
была у них с Поляковым. Кажется, из сборных щитов. А внутри -- как в венском
отеле, куда ее привозили на пресс-- конференцию. Дорогая деревянная мебель.
Ковры. Зеленые портьеры. Зеленая лампа в углу на длинной ножке, вроде
фламинго. Бесшумный кондиционер. Геула и Сергей оглядели полки с книгами.
Под стеклом, на видном месте, толковый словарь на языке иврит Эван Шошана.
Восемь томов. Словари Ури Керена. "Иврит-- русский". "Русский-- иврит"... --
Это наши Даль и Ушаков, -- с горделивыми нотками заметил Шауль бен Ами,
отодвигая стеклянную створку полированной книжной полки. -- Керена я видел
вчера! -- вырвалось у Сергея. -- Бежал с какими-то книгами. Такой
счастливый. Прижимал их к груди, как ребенка. Шауль улыбнулся. -- Израиль
как государство несколько моложе государства Российского. Ну, и классики
наши, соответственно, моложе. Еще бегают... А что, Керен у вас бывает?
Вместо Сергуниного прозвучал голос Геулы, не отходившей от книжных полок: --
А у вас есть "Черная книга"? У Шауля вопросительно поднялась бровь. Геула
обернулась к нему: вспомнила, что перед самым отъездом видела дочь Ильи
Эренбурга Ирину. -- ...Ирина сказала мне, что в Израиле сохранилась и,
кажется, даже частично издана "Черная книга". С предисловием Василия
Гроссмана. Шауль по-прежнему молчал. -- Ну, о поголовном истреблении евреев
в СССР в районах немецкой оккупации... В СССР книга, естественно, уничтожена
во время космополитической истерии... Здесь, думаю, я найду ее в любой
библиотеке? -- Н-не знаю. Если издана, то до меня. Спросите в Яд-Вашеме. --
Где?! -- вырвалось у Сергея. -- В нашем всемирно известном Яд-Вашеме
почему-то даже анкет на русском нет. Мать приходила, чтоб вписать имена
своих погибших. Ей совали анкеты на польском, на румынском, немецком...
Только не на русском. Почему так? Геула ни слова не сказала, только губы
поджала, выпятив верхнюю, как перед парашютным прыжком. -- Геула, вы с
дороги, -- торопливо произнес Шауль. -- Направо, третья дверь, ванная. Мы
пока приготовим поесть что Бог послал. На всякий случай пошел, показал, где
полотенце, как переключать воду. Вернулся, достал виски, коньяк, сладкое
израильское вино, разлил в рюмки. И сказал, потягивая из соломинки виски со
льдом: -- Серж, значит так! Сегодня ты и еще один парень вылетаете в
Нью-Йорк .Наш консул даст подробный инструктаж. Цель -- "отказники", узники
Сиона и сбор денег. Деньгами будут заниматься другие, ваша цель подогреть
аудиторию... сотрудничать только с еврейскими общинами. В Канаде ни в коем
случае не связываться с украинскими националистами. Сергей смежил веки.
Опять "молитва", как говорит Дов. "Шаг в сторону считается побег..." А когда
приподнял веки с белесыми, выгоревшими ресницами, Шауль оборвал себя на
полуслове: в синих глазах Сержа можно было прочесть откровенное: "А пошел
ты, властитель, знаешь куда?!" Шауль поставил, не глядя, виски на стол,
произнес удивленно и насмешливо:-- Бунт на корабле? -- Он, казалось ему,
слишком хорошо знал Сержа, московского доцента, служивого человека, всю
жизнь талдычившего по утвержденной программе, чтобы поверить в возможность
"ужимок и прыжков". -- Ну, дитя успокоилось? Сергей налил рюмку коньяка,
выпил, как воду, спросил, почему не летит Геула.-- ...Ее имя сейчас у всех
на устах! Во всех странах! Кто лучше ее подымет людей на спасение Наума?
Володи Слепака? Рейзы Палатник? Сильвы?.. Шауль успокоенно взял свое виски,
сказал шутливо: -- Можно ли управлять горной козой, которая, стоит ее на
минуту отвязать, сигает даже через границу? -- А зачем ею управлять, она и
сама управится.. Шауль потягивал виски, не отрывая взгляда от лица Сержа, на
котором вдруг выступил пот. Сказал категорическим тоном: мол, хватит об
этом. -- Она не поедет никуда! -- И, видя, что Сергей дернулся, пытаясь
что-то сказать, повторил тяжело, точно королевскую печать приложил: --
Никуда! Но Сергей, вопреки обыкновению, дернулся снова. -- Дозволено мне
понять -- почему? Она не член враждебной вам партии Херут! Не воспитанница
Бегина. Она, думаю, даже не знает, что такое Херут, в вою очередь,жаждущий,
чтоб Рабочая партия подавилась костью... Шауль бен Ами потягивал свое виски
молча, и Сергей, не дождавшись ответа, спросил побелевшими губами: -- А куда
Геулу? -- Наверное, тут оставим, у границы. В Кирьят-Шмона, в ульпане. Пусть
учит иврит и ищет работу. -- В Кирьят-- Шмона нет ни одного Гура! -- Теперь
будет, -- он усмехнулся. -- Каждому городу -- по Гуру! -- Это
издевательство! -- Что-о? -- Слушайте, в кои веки мы говорим с вами, как на
духу... -- Как на духу, -- Шауль повторил протяжно, причмокнув. Он знал это
выражение, но как-то оно долго не встречалось, почти вылетело из памяти. --
Ка-ак на духу? Хорошо. Он поставил пустой стакан со льдом и спросил уж
совсем умиротворенно: -- Серж, что тебя еще мучает? Вот и выскажись, как на
дух у...Легче будет. -- Я стыжусь самого себя. Я обыкновенный советский
обыватель... прилипала... флюгер... лечу через океаны... от имени русской
алии... от имени Израиля... а она, подлинный герой еврейского прорыва...
наша гордость... ее в глухомань, в Кирьят-Шмона, где она, ученый-- историк,
сможет найти работу разве что на ваших плантациях. Мне стыдно,
по-человечески стыдно! Лицо Шауля подобрело. Такой Серж был ему понятен.
Всхлипы русского интеллигента. Порывы души, парения, словесные пируэты, но
зад... -- это было проверено десятки раз -- зад всегда перевешивает,
опускается в подставленное ему кресло. Знать бы ему, что Геула для Сергея не
просто "единственная сеструха", как называл ее Дов. Однако этого он не знал.
В синей папке-разработке 'Тур Сергей" этой строчки не оказалось... Шауль
протянул руку к книжной полке, взял растрепанный томик Даля "Русские
пословицы и поговорки". -- Серж, -- протянул он благодушно. -- Я изучал
русский подедушке Крылову и Далю. Это мой "самолетный томик". Куда ни лечу,
беру с собой. -- Он полистал, нашел нужную страницу, показал длинным,
отполированным ногтем строчку: "Стыд не дым, глаза не выест"... -- Серж, это
народная муд... -- И не договорил. Губы у Сергея дрожали. Лицо было мокрым,
хотя кондиционер работал исправно.-- Если б я решился сказать вам, что я о
вас думаю... как на духу! -- с усилием произнес Сергей. -- Если бы... Все! Я
остаюсь с Геулой. Запишите новую пословицу: "Кашку слопал, чашку об пол".
Пригодится... -- Ты отказываешься от поездки? -- еще не веря услышанному,
спросил Шауль. -- Я тебя выдвинул в постоянные представители Всемирного
Сионистского Конгресса... и ты отказываешься?.. -- От всего! От всего! --
Сергуня сжал руки в кулаки. -- Я никуда не поеду! Провалитесь вы все в... К
счастью, скрипнула дверь ванной; прошлепав по коридору, в комнату вошла
Геула, раскрасневшаяся, с распущенными до пояса белыми волосами. Шауль
вскочил: -- Есть же сушилка для волос! -- Принес сушилку, приладил, вручил
Геуле, улыбаясь всеми своими золотыми коронками: -- Жанна д'Арк должна быть
хорошо высушена. -- Для гербария, -- зло добавил Сергей. Пришла жена Шауля.
Высокая, гибкая, как Геула. Ходит бесшумно, лицо тонкое, мягкое.
Учительница, что ли? Оказалось, заведует в кибуце хозяйством.
"Действительно, семейный кибуц", -- удивилась Геула. Подошли дети. Девочке
лет четырнадцать. Застенчивая, нос в рыжих конопушках, к стене жмется. О
втором Шауль заранее предупредил. Раненый. Во время Шестидневной войны. И
впрямь. Один глаз неподвижен, похоже, не видит совсем. Они давно дома, а
появились лишь, когда их окликнули. "Вышколены", подумала Геула с уважением.
И разговоры все о кибуце. Надой. Отел. Крестьянские разговоры. -- Бог мой!
-- не удержалась Геула. -- И это у каждой коровы такой надой?! В СССР
столько дают только рекордистки на ВДНХД Тогда вы действительно можете
прокормить пол-Израиля. Взаправду! Свечи зажгли. Суббота. Молитв никаких не
бормотали -- социалисты. Это понравилось Геуле. Без вранья дом. Рыба была
остро наперченной, салат из авокадо -- с лимонной горчинкой. -- Моя еда! --
радостно воскликнула Геула. -- Ой, спасибо! Шауль поднялся, достал из
бокового столика длинную коробочку, налил вина и поднял тост за Геулу,
которой он дарит золотое перо, чтобы она писала воспоминания. Он протянул ей
картонную коробочку с "Паркером". -- Вы и участник прорыва, и историк по
профессии... Вам и... как это? Вам и карты в руки... В Кирьят-Шмона вам
никто не будет мешать. Даже телефона не поставим. Чтобы не отвлекали
пустяками... Он чокнулся и взял трубку, протянутую ему сыном. Выслушал, и
лицо его, подобревшее, домашнее, мгновенно стало непроницаемым, холодным.
Только в Америке Сергей понял, что это был за звонок. Из министерства,
видно, сообщили Шаулю, что около десяти международных еврейских организаций:
"Комитет 35", организованный в защиту Рейзы Палатник, почти все женские
сионистские объединения Европы и Америки -- прислали Геуле приглашения. Три
из них перевели даже деньги на билеты. Сергей не донес рюмки до губ, так и
остался сидеть с открытым ртом, когда Шауль, вернувшись к столу, снова
поднял так и не выпитый бокал и будто продолжал оборванную на полуслове
фразу:-- Да, не отвлекали... Этим я вам советую заняться сразу после
возвращения из международного вояжа, в который вас посылает Министерство
иностранных дел Израиля... Поедите, отдохнете и на самолет. Итак, за
триумфальный полет Геулы... Что?.. Ни о чем не беспокойтесь, Геула. С вами
будет переводчик и организатор, один бывший московский инженер по фамилии
Меламуд. Все выпили, кроме Геулы. Она поставила бокал на
зеленовато-искряющуюся, как поле авокадо, скатерть и спросила настороженно:
-- Это какой Меламуд? Аркадий?.. Так он же стукач! Шауль взмахнул обеими
руками. -- Геула, дорогая! Вас тоже надо показывать нашим психиатрам?..
Может быть, обойдемся без этого? Геула вдруг заговорила на иврите, словно
русский язык был Шаулю неведом. -- Рак рега! (Секунду) Я проходила с этим
Меламудом по одному делу. Он заложил всех нас. Более того, он даже
разработал "Философию предательства". Не улыбайтесь!.. Вызывали
перепуганного свидетеля, и Меламуд говорил на очной ставке: "Наша цель --
уехать в Израиль. Если этому типу, -- Меламуд кивал в сторону следователя,
которого презрительные словечки Меламуда почему-то не обижали, -- ...если
этому типу что-то надо, да ну их всех к черту, всех этих Буковских и
Григоренко, подписывайте, и дело с концом. -- Геула и так была после ванны
красной, а сейчас горела -- просто огонь. -- Меламуд закладывал всех, кого
следователь хотел посадить. -- Рак рега! -- Шауль поднял вилку. -- Почему у
тебя болит душа о Буковском или об этих хохлах, которые заполнили на Украине
евреями все рвы и канавы. Бабий Яр стал символом. Как Освенцим... Может
быть, и сейчас в Америке, когда соберутся сенаторы-- конгрессмены, ты будешь
требовать, чтобы они поднялись на защиту Буковского. Или этого татарина...
как его? -- Несомненно! Шауль снова поднял обе руки вверх, как бы сдаваясь.
-- Слушайте, может быть, я устарел и ничего не понимаю. Спросим у Сергея...
-- Он мельком взглянул на него. -- Или у моего Авраама, -- торопливо добавил
он, оборачиваясь к сыну, у которого чуть задрожала голова: видно, он
принимал разговор близко к сердцу. Авраам ваш сверстник, даже чуть помоложе.
Он отдал за Израиль здоровье. Почти жизнь. На него наткнулись в Синае, когда
он был уже без пульса... Что ты скажешь, Авраам? Авраам не поднял глаз.
Только коротко стриженная голова его дрожала все сильнее. -- Веками евреи
заботятся о русских, об американцах, о неграх. -- Авраам не говорил, а
выталкивал слова укороченными, обезображенными взрывом губами, видно, это
было ему не легко. -- Веками о других. Хватит! Я уже устал от разговоров о
"тремпистах"... Этим с нами не по пути, тех хорошо бы подвезти. Они едут с
нами только до того пункта, который им нужен. А затем еврея убивают, а
"тремписты" мчат на других попутных... Я не всегда согласен с отцом. Здесь
он прав: нам не нужны "тремписты". Лично мне нет до них дела. Мне только до
евреев дело. Меня волнуют их интересы, их жизнь, а не жизнь тех, кто их
бросает. Или сам... -- Он не договорил, положил вилку, вытер салфеткой
побелевшее лицо и вышел. Шауль заговорил вдруг твердо, словно он был не у
себя дома, а в служебном кабинете: -- Геула, ты распыляешься. Это не поможет
никому... Ты хочешь вытащить Наума или не хочешь?.. Тогда изучи тактику
борьбы! Десять имен -- для мира -- десять жертв. Миллион -- статистика.
Бумага... Так пусть мир кричит на всех языках: "Наум!", "Наум!", "Наум!",
как вчера еще вопил о Дове, об Иосифе или о тебе... -- Шауль поднялся и стал
разливать вино по рюмкам, балагурить, словно никакого разговора и не было,
пиршество только начинается... -- Хорошо! Допустим, эта поездка
целенаправленная, -- выдавила из себя Геула, пригубив субботнего
израильского вина. -- Я привезла отчаянное письмо Наума. Вы считаете это
недостаточным. Посылаете нас спасать Наума... Спасибо! Но почему спасать