Дюма Александр. Виконт де Бражелон или десять лет спустя

   Людовик подошел к двери и вызвал к себе Кольбера.
   Кольбер был в коридоре, где работали секретари. Он тотчас же явился на зов.
   – Кольбер, вы сделали обыск у господина Фуке?
   – Да, ваше величество.
   – Каковы его результаты?
   – Господин де Роншера, посланный с вашими мушкетерами, государь, вручил мне бумаги, – ответил Кольбер.
   – Я ознакомлюсь с ними… А теперь дайте-ка мне вашу руку.
   – Мою руку, ваше величество?
   – Да, и я вложу ее в руку шевалье д'Артаньяна. Ведь вы, д'Артаньян, обратился король с ласковою улыбкой к своему испытанному солдату, который, завидев этого приказного, снова принял надменный вид, – ведь вы, в сущности, не знаете этого человека; познакомьтесь же с ним.
   И он указал ему на Кольбера.
   – Он был посредственным слугой на второстепенных ролях, по он будет великим человеком, селя я предоставлю ему высокое положение.
   – Ваше величество, – пролепетал Кольбер, потерявший голову от удовольствия и страха пред ожидающим его будущим.
   – Я понимаю, почему так было до этой поры, – прошептал д'Артаньян на ухо королю, – он завидовал.
   – Вот именно, и зависть связывала его, не давая расправить как следует крылья.
   – Отныне он будет крылатой змеей, – пробормотал мушкетер, все еще движимый остатками ненависти к недавнему своему врагу.
   Но у Кольбера, подходившего к нему в этот момент, было теперь совсем иное лицо, нисколько не похожее на то, которое капитан привык видеть; оно показалось ему добрым, мягким, покладистым; в его глазах светился такой благородный ум, что д'Артаньян, отлично разбиравшийся в человеческих лицах, был смущен и почти поколеблен в своих дурных предубеждениях.
   Кольбер пожал ему руку и произнес:
   – То, что было сказано вам королем, доказывает, насколько его величество знает людей. Бешеная борьба, которую я вел вплоть до этого дня против злоупотреблений, но не против людей, доказывает, что я хотел подготовить моему королю великое царствование, а моей стране – великое благоденствие. У меня широкие замыслы, господин д'Артаньян, и вы увидите, как они расцветут под солнцем гражданского мира. И если я не рассчитываю и не обладаю счастьем заслужить дружбу честных людей, то я убежден, что в худшем случае заслужу их уважение. А за их восхищение я с готовностью отдам свою жизнь, сударь.
   Эта перемена, это внезапное возвышение, это молчаливое одобрение короля заставили мушкетера основательно призадуматься. Он учтиво поклонился Кольберу, не спускавшему с него глаз. Король, увидев, что они помирились, не стал их задерживать; из королевского кабинета они вышли вместе.
   За порогом его новый министр остановил капитана и сказал:
   – Возможно ли, господин д'Артаньян, чтобы человек с таким острым глазом, как вы, но понял меня с первого взгляда?
   – Господин Кольбер, – отвечал капитан, – солнечный луч, светящий прямо в глаза, мешает разглядеть самый яркий костер. Человек, стоящий у власти, излучает сияние, вы эго знаете, и раз вы достигли ее, зачем вам преследовать и дальше несчастного, которого постигла немилость и который упал с такой высоты?
   – Мне, сударь? О, я никогда не стану его преследовать. Я хотел управлять финансами, и управлять ими единолично, потому что я и в самом деле честолюбив и особенно потому, что я глубоко верю в присущие мне достоинства. Я знаю, что золото всей страны окажется предо мною, а я люблю смотреть на золото короля. Если мне доведется прожить еще тридцать лет, то ни один денье в течение этих тридцати лет не прилипнет к моим рукам: на это золото я построю хлебные склады, величественные здания, города; я углублю гавани; я создам флот, я снаряжу корабли, которые понесут имя Франции к самым далеким пародам и племенам; я создам библиотеки и академии; я сделаю Францию первой страной в мире, и притом самой богатой. Вот причины моей нелюбви к господину Фуке, который мешал мне действовать. А потом, когда я буду великим и сильным, когда Франция будет велика и сильна, тогда и я также воскликну: «Милосердие!»
   – Вы произнесли это слово. Давайте попросим у короля свободу для господина Фуке. Он преследует его, думая только о вас.
   – Сударь, – ответил Кольбер, – вы знаете, что это вовсе не так и что король испытывает личную ненависть к господину Фуке. И не мне говорить вам об этом.
   – Она утомит короля, он забудет о ней.
   – Король ничего не забывает, господин д'Артаньян… Погодите, король вызывает дежурных к себе и отдаст сейчас какое-то приказание: я не влиял на него, не так ли? Слушайте!
   Король действительно вызвал секретарей.
   – Господин д'Артаньян? – спросил он.
   – Я здесь, ваше величество.
   – Дайте двадцать мушкетеров господину де Сент-Эньяну для охраны господина Фуке.
   Д'Артаньян и Кольбер обменялись взглядами.
   – Из Анжера, – распорядился король, – пусть перевезут арестованного в Париж, в Бастилию.
   – Вы были правы, – шепнул Кольберу капитан мушкетеров.
   – Сент-Эньян, – продолжал король, – вы пристрелите всякого, кто заговорит с господином Фуке в пути.
   – А я, ваше величество, я тоже должен молчать? – спросил де Сент-Эньян.
   – Вы, сударь, будете говорить с ним только в присутствии мушкетеров.
   Де Сент-Эньян поклонился и вышел, чтобы приступить к исполнению полученного им приказания.
   Д'Артаньян тоже хотел удалиться, но король задержал его.
   – Сударь, – приказал он, – отправляйтесь незамедлительно и примите под мою руку остров и крепость БельИль-ан-Мер, принадлежавшие господину Фуке.
   – Хорошо, ваше величество. Я поеду один?
   – Вы возьмете с собой столько войск, сколько понадобится, чтобы не потерпеть неудачи, если крепость окажет сопротивление.
   Шепот льстивого недоверия к возможности подобного факта раздался между придворными.
   – Такие вещи случались, – подтвердил д'Артаньян.
   – Я видел их собственными глазами в дни моего детства и не желаю видеть их снова. Вы меня поняли? Идите, сударь, и возвращайтесь не иначе, как с крепостными ключами.
   Кольбер подошел к д'Артаньяну.
   – Вот поручение, – сказал он, – за которое, если вы его выполните как следует, вы получите маршальский жезл.
   – Почему вы говорите: если вы его выполните как следует?
   – Потому что это поручение весьма трудное. К тому же на Бель-Иле ваши друзья, а таким людям, как вы, господин д'Артаньян, не так-то просто перешагнуть через трупы друзой ради того, чтобы добиться успеха.
   Д'Артаньян опустил голову; Кольбер возвратился в кабинет короля.
   Спустя четверть часа капитан получил приказ, предписывающий в случае сопротивления взорвать до основания крепость Бель-Иль. Этим приказом ему также вручалось право казнить или миловать местных жителей и беглецов, укрывшихся в крепости; особо предписывалось не выпускать из нее ни души.
   «Кольбер был прав, – подумал д'Артаньян. – Мой маршальский жезл стоил бы жизни моим друзьям. Только здесь забывают, что они но глупее птиц и не станут дожидаться руки птицелова, чтобы расправить крылья и улететь.
   И эту руку я им так хорошо покажу, что у них будет достаточно времени, чтобы увидеть ее. Бедный Портос! Бедный Арамис! Нет, моя слава не будет стоить вам ни одного перышка».
   Приняв это решение, д'Артаньян собрал войска короля, погрузил их в Пембефе и, не потеряв ни минуты, снялся с якоря и поплыл на всех парусах.

Глава 23.
БЕЛЬ-ИЛЬ-АН-МЕР

   На краю мола, на который яростно наседал вечерний прибой, прогуливались, взявшись за руки, два человека. Спи оживленно беседовали, и ни одна душа не могла расслышать их слов, уносимых одно за другим порывами ветра вместе с белою пеной, вздымаемой гребнями волн.
   Солнце только что опустилось в бескрайнюю хлябь океана – в эти минуты оно было похоже на гигантское, пышущее багровым жаром горнило.
   Время от времени один из этих людей оборачивался к востоку, как бы вопрошая с мрачным беспокойством пустынное море. Другой, всматриваясь в лицо своего спутника, пытался, казалось, разгадать значение его взглядов. Затем, оба безмолвные, одолеваемые мрачными мыслями, они возобновляли прогулку.
   Эти два человека – все, конечно, узнали их – были Портос с Арамисом, преследуемые законом и укрывшиеся на Бель-Иле после крушения всех надежд и великого плана г-на д'Эрбле.
   – Что бы вы ни говорили, мой дорогой Арамис, – повторял Портос, с силой вдыхая в себя просоленный воздух и наполняя им свои могучие легкие, – что бы ни говорили вы, а все же исчезновение всех рыбачьих лодок, вышедших отсюда в течение последних двух дней, – вещь не совсем обычная.
   На море не было бури. Погода стояла спокойная, не заметно было даже небольшою волнения. Но если бы и была буря, не могли же погибнуть все наши лодки. Хоть какая-нибудь из них осталась бы невредимой. Повторяю, это в высшей степени странно. Подобное исчезновение лодок чрезвычайно удивляет меня.
   – Вы правы, друг мой Портос; вы, несомненно, правы. Это верно, тут и впрямь есть что-то необъяснимое.
   – К тому же, – добавил Портос, мысли которого несколько оживились, поскольку ваннский епископ согласился с его замечанием, – тут обращает на себя внимание странная вещь: если бы эти лодки и в самом деле погибли, то на берегу были бы найдены их обломки или какие-нибудь вещи погибших. Между том ничего такого не обнаружено.
   – Да, я так же, как вы, думал об этом.
   – Обратили ли вы внимание и на то, что два остававшихся на острове парусника, которые отправлены мною на поиски остальных…
   Арамис внезапно прервал своего собеседника: он вскрикнул, сопровождая свое восклицание таким резким движением, что Портос остановился как вкопанный.
   – Что вы сказали, Портос? Что? Вы послали два этих парусника?..
   – Искать остальных, ну да, – простодушно повторил Портос.
   – Несчастный! Что вы наделали! Теперь мы погибли! – воскликнул епископ.
   – Погибли?.. Что?.. Почему погибли, ответьте же, Арамис?
   Арамис закусил губу.
   – Ничего, ничего. Простите, я хотел сказать…
   – Что?
   – Что если бы нам пришло в голову совершить прогулку по морю, то теперь мы ужо не смогли бы осуществить эго желание.
   – Так вот что вас мучит! Велика важность, подумаешь! Что касается меня, то я нисколько не жалею об этом. Я жалею не о развлечениях на Бель-Иле, каковы б они ни были, а о Пьерфоне, о Брасье, о Валлоне, о моей дорогой Франции. Здесь не Франция, друг мой, и я сам но знаю, что здесь такое. О, я могу сказать это с полной откровенностью, и вы по дружбе простите мне мою искренность, но я заявляю вам, что на Бель-Иле я чувствую себя очень несчастным, да, да, очень несчастным.
   Арамис едва слышно вздохнул.
   – Милый друг, – ответил он, – вот потому и печально, что вы отослали эти дравшиеся у нас парусники на поиски лодок, исчезнувших двое суток назад. Если б вы их не отослали, мы бы уехали.
   – Уехали! А как же приказ, Арамис?
   – Какой приказ?
   – Черт возьми! Приказ, о котором вы мне постоянно толкуете и который по всякому поводу напоминаете: мы должны охранять Бель-Иль от возможного нападения узурпатора: вы же сами прекрасно знаете, о каком приказе я говорю.
   – Это правда, – прошептал Арамис.
   – Итак, вы видите, мы не можем уехать отсюда, и то, что я отправил парусники на поиски лодок, не может, следовательно, нам повредить.
   Арамис замолчал, и его блуждающий взгляд, зоркий, гак взгляд парящей в воздухе чайки, долго обшаривал море, всматриваясь в пространство и стремясь проникнуть за линию горизонта.
   – К тому же, Арамис, – продолжал Портос, упорно возвращавшийся к своей мысли, которую епископ счел правильной, – к тому же вы не даете мне никаких объяснений, где могли запропаститься эти несчастные лодки. А между тем, куда бы я ни пришел, меня со всех сторон осаждают воплями и стенаниями; при виде впавших в отчаянье матерей начинают хныкать и малые дети, точно я могу возвратить им отцов, а их матерям мужей. Какова же все-таки ваши предположения и что я должен говорить этим несчастным?
   – Предполагать, Портос, мы можем все что угодно, а вот говорить… ничего им, пожалуй, не говорите.
   Этот ответ не удовлетворил Портоса. Он отвернулся, пробормотав несколько слов, в которых излил свое недовольство. Арамис остановил доблестного солдата.
   – Припоминаете ли вы, дорогой друг, – сказал он с глубокою грустью в голосе, сжимая в своих руках руки гиганта, – припоминаете ли вы, что в счастливые дни нашей молодости, когда мы были доблестными и сильными вы, да я, да те двое, которые теперь вдалеке от нас, – припоминаете ли вы, мой милый Портос, что, захоти мы вернуться во Францию, эта поверхность соленой воды не могла бы служить нам препятствием.
   – О, – заметил Портос, – как-никак целых шесть лье.
   – Если бы вы увидели, что я уцепился за первую попавшуюся доску, разве вы устояли бы на твердой земле?
   – Нет, клянусь богом, Арамис, конечно, не устоял бы! Но теперь какая доска удержит нас, и особенно меня?!
   И владелец поместья Брасье, гордо усмехнувшись, окинул взглядом свои мощные округлые формы.
   – А разве и вы, Арамис, положа руку на сердце, не скучаете на Бель-Иле? И не предпочли бы вы удобств, предоставляемых вам вашим отцом, епископским дворцом в Ванне? А ну-ка, признайтесь!
   – Нет, – ответил Арамис, не смея посмотреть Портосу в глаза.
   – Ну что ж, в таком случае останемся здесь, – произнес его друг, и тяжкий вздох, несмотря на усилия, которые делал Портос, чтобы сдержать его, с шумом вырвался из его могучей груди. – Раз так, то останемся, останемся тут. И, однако, – добавил он, – если у вас является мысль, да, да, определенная, окончательно принятая, твердая мысль, – я говорю о мысли возвратиться во Францию» несмотря на отсутствие лодок…
   – Заметили ли вы еще одну не менее странную вещь, – перебил его Арамис, – со времени исчезновения наших лодок, за последние двое суток, к берегам острова не пристал ни один челнок?
   – Да, конечно, вы правы. Я это тоже заметил, так как до этого лодки и шлюпки, как мы видели, ежедневно приходили сюда десятками.
   – Надо будет хорошенько осведомиться, – помолчав, сказал Арамис. Даже если мне придется построить плот…
   – Но тут есть челноки. Если хотите, я раздобуду один…
   – Челнок, челнок!.. Вы думаете, что челнок… Челнок, чтобы перевернуться на нем? Нет, нет, – решительно возразил ваннский епископ, – не нам с вами переплывать море в скорлупке. Подождем, подождем еще.
   И Арамис принялся ходить взад и вперед, пытаясь скрыть все возрастающую тревогу Портос, уставший следить за лихорадочными движениями своего друга, Портос, доверчивый и спокойный Портос, ничего не знавший о причинах этого неистового волнения, выдававшего себя лишь внешними проявлениями, остановил Арамиса.
   – Сядем на этот камень, – попросил он. – Присядьте рядом со мной, и я умоляю вас, умоляю самым решительным образом, объясните мне, и так, чтобы я хорошенько понял, объясните мне наконец, что мы тут делаем.
   – Портос… – начал в смущении Арамис.
   – Я знаю, что мнимый король хотел сбросить с трона настоящего короля.
   Об этом вы рассказали мне, и это понятно. Я знаю, что мнимый король собирался продать Бель-Иль англичанам. И это тоже понятно. Я знаю, что мы, инженеры и военачальники, поспешно прибыли на Бель-Иль, чтобы возглавить работы по его укреплению и принять на себя командование десятью ротами, которые набраны, содержатся господином Фуке и находятся в его подчинении, или, иными словами, десятью ротами его зятя. И это мне достаточно ясно.
   Арамис нетерпеливо вскочил. Он был похож на льва, которому докучает муха.
   Портос удержал его за руку.
   – Но, несмотря на усилия, которые прилагает мой ум, несмотря на все размышления, я не могу понять и никогда не пойму, почему, вместо того чтобы направлять к нам войска, вместо того чтобы поддержать нас, прислав людей, оружие и провиант, нас оставляют без лодок, а Бель-Иль без снабжения и без помощи; почему, вместо того чтобы установить с нами связь подачей сигналов, доставкой письменных приказов или изустно, прерывают всякое сообщение с нами? Ответьте же мне, Арамис, или лучше, прежде чем отвечать, выслушайте, что я думаю, какие мысли одолевают меня.
   Епископ поднял голову.
   – Так вот, Арамис, – продолжал Портос, – я думаю, я вообразил, что во Франции произошли большие события. Мне всю ночь напролет снился Фуке, мне снились мертвые рыбы, разбитые яйца, неприбранные убогие комнаты.
   Дурные сны, д'Эрбле, они пророчат беду.
   – Портос, что там такое? – перебил Арамис, порывисто вставая и указывая своему другу черную точку на багровой полоске моря.
   – Судно! – обрадовался Портос. – Да, это судно. Ах, наконец-то мы получим известия!
   – Два! – вскричал епископ, заметив новые мачты. – Два, три, четыре!
   – Пять! – крикнул Портос. – Шесть, семь! Ах, боже мой, да тут целый флот!
   – Должно быть, возвращаются наши бель-ильские рыбаки, – уверенно проговорил Арамис, хотя внутренне он был сильно встревожен представшей пред его глазами картиной.
   – Уж очень велики эти суда; они не могут быть рыбачьими лодками. И к тому же не кажется ли вам, дорогой Арамис, что они идут с той стороны, где устье Луары?
   – Да, они идут оттуда…
   – Смотрите, их увидели все; вот женщины и дети. Они бегут на берег.
   В это время подошел старый рыбак.
   – Это наши лодки? – спросил его Арамис.
   Старик всмотрелся в морскую даль.
   – Нет, монсеньер, это суда королевского флота.
   – Суда королевского флота! – повторил Арамис, содрогнувшись в душе. Но откуда вы это знаете?
   – По флагу. На наших лодках и на торговых судах флагов никогда не бывает. На таких больших парусниках обыкновенно перевозят войска.
   – А! – сказал Арамис.
   – Ура! – воскликнул Портос. – Это идут подкрепления, не так ли, дорогой Арамис?
   – Возможно.
   – Если это только не англичане.
   – С Луары? Это было бы ужасным несчастьем! Разве им не понадобилось бы в этом случае пройти через Париж?
   – Вы правы. Это, разумеется, подкрепления или, может быть, провиант.
   Арамис закрыл руками лицо и ничего не ответил. Потом вдруг приказал:
   – Портос, объявите тревогу!
   – Тревогу? Но почему?
   – Пусть канониры вернутся на свои батареи, пусть прислуга находится возле орудий, пусть будут особенно бдительны у береговых пушек.
   Портос сделал большие глаза. Он внимательно посмотрел на своего друга, точно хотел убедиться, что тот действительно в здравом уме и твердой памяти.
   – Если вы немедленно не пойдете, мой дорогой и бесценный друг, – продолжал Арамис своим самым ласковым тоном, – то это сделаю я и лично отдам все эти необходимые распоряжения.
   – Иду, сию минуту иду, – ответил Портос и пошел выполнять приказание.
   По дороге он, впрочем, неоднократно оглядывался, чтобы выяснить, не ошибся ли ваннский епископ и не зовет ли его назад, обратившись к более здравым мыслям.
   Пробили тревогу. Раздалась барабанная дробь. Запели рожки. Разнесся глухой звон большого набатного колокола. В мгновение ока мол и дамба заполнились любопытными и солдатами. В руках у артиллеристов, стоявших у больших, поставленных на каменные лафеты орудий, дымились фитили. Когда каждый занял указанное ему боевым расписанием место, когда приготовления к обороне были завершены, Портос робко обратился к епископу, шепнув ему на ухо:
   – Позвольте, Арамис, я хочу постараться понять…
   – Погодите: вы и так вскоре поймете решительно все, – так же шепотом ответил ваннский епископ своему заместителю и помощнику.
   – Этот флот, на всех парусах направляющийся к Бель-Илю, королевский флот, так ведь?
   – Но раз во Франции два короля, которому из них принадлежит этот флот? Что вы на это ответите, друг мой Портос?
   – О, вы открываете мне глаза, – сказал гигант, пораженный этим доводом Арамиса.
   И Портос, которому ответ друга открыл глаза, а вернее сказать, сделал завесу, закрывавшую их, еще более плотной, поторопился на батареи, чтобы следить за теми, кто находился у него в подчинении, и чтобы призвать каждого честно исполнить свой долг.
   Между тем Арамис, не сводя глаз с горизонта, наблюдал за приближением кораблей. Народ и солдаты, взобравшись на выступы скал, различали сначала верхушки мачт, затем паруса и, наконец, увидели самые корабли с развевающимися на гафелях флагами короля Франции.
   Была уже ночь, когда один из этих плашкоутов, прибытие которых так взбудоражило население острова, бросил якорь на пушечный выстрел от крепости.
   Несмотря на ночную тьму, вскоре на палубе этого судна можно было заметить какую-то суету, и почти тотчас же от его борта отделилась шлюпка; три гребца, усиленно налегая на весла, погнали ее по направлению к гавани; через несколько минут они пристали у подножия бастиона. Рулевой этой шлюпки поднялся на мол. В руке у него был пакет, которым он усердно махал, давая понять, что он прибыл вести с кем-то переговоры.
   Многие солдаты узнали его. Это был хозяин одного из тех двух баркасов, которые сберегал Арамис и которые были отправлены на розыски пропавших судов Портосом, обеспокоенным двухдневным отсутствием рыбаков. Он потребовал, чтобы его проводили к г-ну д'Эрбле. Два солдата по знаку сержанта стали по обе стороны от него и повели его к Арамису.
   Арамис находился на набережной. Посланный предстал перед ваннским епископом. Было очень темно, несмотря на то что солдаты, сопровождавшие Арамиса во время обхода им укреплений и стоявшие в некотором отдалении, держали в руках горящие факелы.
   – Как, Ионатан! Откуда?
   – От имени тех, кто захватил меня в плен.
   – Но кто же захватил тебя в плен?
   – Известно ли вам, монсеньер, что мы отправились на розыски наших товарищей?
   – Да. Ну а потом?
   – Потом, монсеньер… мы были вскоре задержаны сторожевым судном его величества короля.
   – Какого короля? – вмешался Портос.
   Ионатан удивленно посмотрел на Портоса.
   – Говори, – продолжал епископ.
   – Нас схватили, монсеньер, и присоединили к задержанным вчера утром.
   – Что это за мания – хватать всех и каждого! – перебил Портос.
   – Нам, сударь, хотели помешать сообщить вам об этом, – отвечал Ионатан.
   Теперь, в свою очередь, не понял Портос.
   – И вас освободили сегодня? – спросил он.
   – Лишь для того, чтобы я мог сообщить, монсеньер, что нас задержали.
   «Все больше и больше туману», – подумал честный Портос.
   Арамис в это время пытался понять случившееся.
   – Итак, – сказал он, – выходит, что королевский флот блокирует побережье?
   – Да, монсеньер.
   – Кто им командует?
   – Капитан королевских мушкетеров.
   – Д'Артаньян! – воскликнул Портос.
   – Мне кажется, что его зовут именно так, – И он вручил тебе это письмо?
   – Да, монсеньер.
   – Поднесите ближе факелы!
   – Это его почерк, – заметил Портос.
   Арамис быстро прочел нижеследующее:
 
    «Приказ короля – захватить Бель-Иль.
    Приказ: истребить гарнизон, если будет оказано сопротивление.
    Приказ: арестовать всех солдат гарнизона.
    Подписано: д'Артаньян, который третьего дня арестовал г-на Фуке и отправил его в Бастилию».
 
   Арамис побледнел и скомкал бумагу в руке.
   – Ну что же? – спросил Портос.
   – Ничего, друг мой, ничего, – ответил Арамис и обратился к Ионатану:
   – Скажи мне…
   – Монсеньер!
   – Ты говорил с господином д'Артаньяном?
   – Да, монсеньер.
   – Что он сказал?
   – Что хотел бы сам переговорить с монсеньером.
   – Где?
   – На борту своего корабля.
   – На борту своего корабля?
   Портос повторил:
   – На борту своего корабля?
   – Господин мушкетер, – продолжал Ионатан, – приказал взять вас обоих – вас, господин д'Эрбле, и вас, господин инженер, в нашу шлюпку и доставить к нему.
   – Поедем! – обрадовался Портос. – Милый мой д'Артаньян!
   Но Арамис перебил его.
   – Вы с ума сошли! – вскричал он. – Кто поручится, что тут нет ловушки?
   – Со стороны другого короля? – таинственно зашептал Портос.
   – Одним словом, ловушка! Этим все сказано, друг мой.
   – Это возможно; но что делать? Если д'Артаньян приглашает нас, то нам все же…
   – Кто вам сказал, что это действительно д'Артаньян?
   – А, в таком случае… но ведь его почерк…
   – Почерк можно подделать. И его почерк подделали; посмотрите, как дрожала рука писавшего, – Вы и на этот раз правы; по пока мы решительно ничего не знаем.
   Арамис промолчал.
   – Правда, – заметил добродушный Портос, – мы, в сущности, и не нуждаемся в том, чтобы знать.
   – Что прикажете делать? – спросил Ионатан.
   – Ты вернешься к этому капитану и скажешь ему, что мы просим его лично приехать на остров.
   – Понимаю, – сказал Портос.
   – Слушаю, монсеньер, – отвечал Ионатан. – Но если капитан откажется отправиться на Бель-Иль?
   – Если он откажется, то поскольку у нас есть пушки, мы пустим их в дело.
   – Против д'Артаньяна?
   – Если это д'Артаньян, Портос, он приедет. Отправляйся, Ионатан, отправляйся.
   – Черт возьми! Я ничего не понимаю, – пробормотал Портос.