Никонова Наталия. Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Тензодатчик наклеивается на металлическую линейку и через усилитель
подключается к осциллографу. Автор, диссертант, в общем - человек, жаждущий
документа, рисует на бумаге, какой график ему нужен и ставит бутылку. Любой
из нас, а под конец своего обучения в аспирантуре я это делал бойче всех,
берет в руки линейку и, наблюдая за световым зайчиком от шлейфа, сгибая и
разгибая эту линейку, строит в точности такой график, какой нужен
диссертанту.
Я лично так помог десяткам аспирантов, в основном, из южных республик.
Но сам от такой помощи отказался - мои графики и так получались отличными.
Кроме осциллограмм нужно было брать пробы грунта по ходу его среза
ножом скрепера для последующего анализа в лаборатории. Не менее 20 проб с
каждого забоя - срезанного участка грунта. Беда в том, что пробу эту,
берущуюся забиваемой трубкой и называемую керном, нужно было парафинировать
- опускать в расплавленный тут же в полевых условиях парафин, чтобы грунт не
высох, т.е. сохранил исходную влажность.
Когда я увидел этот керн - диаметром около 3-4 сантиметров и длиной
сантиметров в 20, то ассоциативно представил себе, что нам нужно делать
вместо этого нудного парафинирования. Мы сели в автолабораторию и поехали к
ближайшей аптеке. Там я купил сто пачек презервативов, взяв чек при этом.
Презервативы идеально накатывались на керн. Конец мы перевязывали ниткой, и
наш керн надежно предохранялся от высыхания. Трудозатраты уменьшились в
десятки раз. Но появились и трудности.
Первые - пустяковые - в аптеке. На третий или четвертый день
женщина-провизор отказалась отпускать мне презервативы.
- Это какое-то жульничество, - жаловалась она заведующему. Продает он
их, что ли? Ведь по сто пачек берет - это двести штук, он за ночь, что ли,
их всех использует?
Но я возражал, что, дескать, я - грузин, человек темпераментный, да и
на всю семью беру, так что нам этого скорее мало, чем много. Да и рвутся
изделия, сами, небось, знаете, как. А чтобы доказать, что я не спекулирую
презервативами, я надрывал пакетики, делая товар непродаваемым.
Трудности посерьезнее были в лаборатории, куда мы сдавали грунт на
анализ. И хоть вынимать керн грунта из презерватива было несравнимо легче,
чем очищать его от парафина, работницы лаборатории брали наши керны
недоверчиво: а где, дескать, гарантия, что презервативы-то не использованые?
Тогда я показывал сотню пустых пакетиков и чек от покупки сегодняшним днем -
мы не успели бы использовать их при всей грузинской темпераментности.
А третья трудность оказалась самой серьезной. Чеки от покупки
презервативов мы включили в отчет по испытаниям в местной командировке и
сдали в бухгалтерию с другими документами. Через несколько дней главный
бухгалтер Архинчеев, пожилой мужчина чукотской внешности, докладывал на
техническом совете ЦНИИС, что он отказывается оплачивать по чекам за
презервативы: "Трамвайные билеты я оплачиваю, билеты в баню - тоже, мало ли
что еще я должен оплачивать, но презервативы - никогда! Чтобы за ихний
разврат государство платило, я не допущу!" И никакие доводы не помогали. Ну
и выписали нам премию за эти презервативы и за находчивость, и на этом
презервативная эпопея закончилась.
Сняли мы и фильм по испытаниям скрепера - полную часть - 10 минут на
пленке нормальной ширины. Не забудьте про этот фильм - я с его помощью
произвел социологический эксперимент.
Мы испытывали скрепер целый июль. Сделали столько ездок, что
осциллографной бумаги не хватило. А подконец выезжали просто для
удовольствия - брали с собой выпивку, закуску, и устраивались на природе - в
рабочее-то время. Тут было несколько курьезов - чего только ни случается
спьяну.
Жара, солнце палит, просыпаюсь, чтобы выпить пива, и вижу - наш шофер
Ралдугин, прячась от солнца, заснул прямо под тяжеленным ножом-отвалом
бульдозера. Ну, ослабни тормоз в лебедке, или кто-нибудь по ошибке потянет
не тот рычаг в кабине, - нож упадет, как в гильотине, и у нас сразу окажется
два Ралдугина, но ни одного шофера! Матюгаясь на весь полигон, я за ноги
вытащил рассерженного Ралдугина из-под занесенного над ним тяжелого
ножа-отвала бульдозера.
Опять же по-пьянке, мы разогнали трактор до недозволенной для маховика
скорости и вдруг - резкий хлопок, и со свистом в разные стороны разлетаются
осколки. Я уже подумал, что маховик, не приведи Бог, разорвало. А оказалось,
что разорвало более слабые обоймы электромагнитных муфт сцепления. Не ранило
и не убило никого, но осколки на четверть метра вошли в плотный грунт, ну а
с неба падали этакими метеоритами, еще минут десять.
Чтож делать, пришлось муфты "замонолитить" дубовыми клиньями и
перевязать толстой проволокой. Теперь маховик был уже намертво связан с
колесами, и отсоединить его от них было нельзя.
И вот, как то разогнал Юра Маслов вовсю маховик на холостом ходу для
копания, думал отключить потом его от колес, повернуть трактор и начать
копанье в другую сторону. А впереди, метрах в двадцати - Московская
кольцевая дорога, только что построенная, без ограждений, но уже с приличным
транспортным потоком. А тракториста, то есть Юру Маслова, мы забыли
предупредить, что муфты заблокированы. Выключает он муфты, а выключить не
может. И толкает скрепер с разогнаным маховиком этот трактор вперед прямо на
Кольцевую дорогу. Пытается Юра тормозить или сворачивать - скрепер своей
огромной тягой просто начинает поднимать зад трактора, грозя опрокинуть его
через голову. Хорошо, что скорость была малая - с шаг человека. Юра
выключает двигатель, спрыгивает с трактора и кричит нам:
- Что, вашу мать, делать?
Ребята - ко мне, тоже криком: - Что, профессор, твою мать, надо делать?
- А хрен его знает, что делать, ума не приложу! - заглушая свист
маховика, ору я.
Скрепер, тем временем, преодолел подъем на кольцевую и медленно так
вытолкнул бульдозер до середины дороги. На дороге - переполох, образовалась
пробка, водители с удивлением наблюдали, как прицепной скрепер, который
никогда не имел своего двигателя, выталкивает впереди себя бульдозер с
неработающим двигателем и без тракториста на Московскую кольцевую дорогу.
Наконец, наш скреперный "поезд" остановился и медленно пополз назад.
Хоть бульдозер и стоял уже на кольцевой, но сам тяжеленный скрепер был еще
на подъеме к дороге. И он, разгоняя маховик обратно, пополз назад, увлекая
за собой задним ходом и бульдозер, Вот где бы киноаппарат, но его под руками
не было!
После этого случая мы сильно выпили, и я каким-то образом оказался
самым трезвым. Я уложил ребят в будке автолаборатории, запер ее снаружи,
чтобы они не повыпадали по дороге, сел за руль машины и поехал по буеракам
домой. Я знал, что я "хороший" водитель, но что до такой степени, не
представлял себе. Бедные ребята стучали мне в кабину, но я не обращал
внимания. Заезжая в ворота завода, я задел за них и ободрал весь правый бок
будки.
Я ожидал крупного мордобоя, но ребята выползли из будки на карачках и
спокойно послали меня в магазин, при этом даже вежливо вручили сумку.
Ралдугин стал осматривать ободранный бок машины, остальные сели обратно в
будку и стали ждать меня. Я скоро вернулся, неся полную сумку.

Ревность

Таня работала крановщицей в три смены: неделю - в дневную, неделю - в
вечернюю, и неделю в ночную смену. Завод, где она работала, я хорошо знал -
он был недалеко от нашей "Пожарки", я даже как-то бывал на самом заводе по
делам.
Таня часто рассказывала про свой цех, там изготовляли стеновые
железобетонные панели для домов. Рассказывала о сотрудниках - злом и
кляузном бригадире, начальнике цеха с непредсказуемым поведением, который,
по словам Тани, пытался принудить ее к сожительству. О добром
пьянице-такелажнике с татарской фамилией, которую, я уже забыл, и другом
такелажнике - Коле, который симпатизировал Тане. Она не могла скрыть, что
нравился ей этот Коля, и постоянно рассказывала про него. Глаза ее при этом
глядели куда-то в бесконечность с нежностью и любовью.
Я спрашивал Таню, какую роль играю я сам в ее жизни. Она отвечала, что
я - ее любимый человек, любовник, если быть точной. А Коле она просто
симпатизирует, и никакой близости между ними не было.
Однажды, когда Таня ушла в ночную смену, меня одолела ревность - а
вдруг она в перерыв или там, когда нет работы, находит в цеху укромное
местечко (ночь ведь!) и трахается с этим Колей. Заснуть я не мог, выпил для
храбрости, добавил еще и - пошел на Танин завод.
Через проходную прошел легко - ночью никто посторонний не ходит на
завод. Вокруг была тьма и только вдали горело огнями высокое, этажа в три,
производственное здание, и оттуда же раздавались звуки вибрирующих
прессформ, крана, идущего по рельсам, его сигналов, воздуха вырывающегося
под давлением.
Я нетвердой походкой побрел к зданию. По дороге мне встретился спешащий
на выход человек, и я спросил у него, где цех стеновых панелей. Он указал
мне на это же здание. Я нашел дверь и вошел в цех. Меня обдало сырым теплым
воздухом, запахом жидкого бетона, цементной пылью.
Мостовой кран был только один - стало быть, на нем Таня. Если не
обманула, конечно, что ушла в ночную смену, а не гулять с этим Колей. Я
вышел на середину цеха, где в формах вибрировались еще жидкие панели. Но
крановщицы видно не было, кран сновал туда-сюда, а кто им управлял - Таня,
или кто другой - неизвестно.
Я заметил сидящего на какой-то тумбе маленького пожилого человечка,
жующего что-то вроде плавленого сырка. Подойдя к нему, я спокойно спросил у
него, кто сегодня на кране.
- Танька, - тихо улыбаясь, ответил он.
- А кто здесь такелажник-Коля? - продолжал я свой "допрос".
Я понял, что это тот добрый татарин, о котором рассказывала Таня.
Человек поднялся, и, обняв меня за плечи, отвел в сторону.
Я знаю, кто ты, Таня мне все о себе рассказывает. Она любит тебя, но у
тебя жена где-то на Юге. А Коля - это чепуха, дурость, это чтобы разозлить
тебя. Я тебе покажу его, и ты все поймешь.
Татарин свистнул, помахал рукой и тихо позвал: "Колян!" К нам подошел
маленький, худенький мужичок в серой рваной майке. Лицо его было совершенно
невыразительно, из носа текла жидкость, запекшаяся в цементной пыли.
- Вот это наш Колян, ты хотел его видеть! - все улыбаясь, тихо сказал
мне татарин.
Я на секунду представил в своем воображении этого мужичка с Таней в
интимном действе. И вдруг мгновенно, совершенно непроизвольно, я схватил
Коляна за горло и сжал его так, что у него выпучились глаза.
- Таньку не трожь, убью падлу! - не своим лексиконом заговорил я.
Мужичок заголосил и стал вырываться от меня. Я схватил его за майку, которая
тут же порвалась на куски. Колян шмыгнул между колонн и исчез. Татарин
держал меня сзади. Я вырвался, схватил арматурину и стал ею размахивать.
- Всех убью на хер! Где Таня? Устроили здесь притон! - мне показалось,
что ко мне возвращается белая горячка, хотя выпил я мало.
Вдруг, разъяренная как тигрица, Таня хватает меня за плечи и трясет. Я
не узнал ее. В какой-то зеленой косынке, грязной робе, лицо в цементной
пыли.
- Позорить меня приперся? - плача кричала Таня, - нажрался и сюда стал
ходить, как Володя! Какие же вы все одинаковые, гады! Ну, увидел Колю,
доволен?
Она повернула меня к двери и толкнула в спину. - Уходи, добром прошу,
утром поговорим! А сейчас уходи, не позорь меня!
Вдруг подскочил плотный, властного вида мужик и стал орать на меня.
- Это бригадир, - шепнул мне татарин, - уходи лучше, если не хочешь
навредить Тане, уходи, пока не напорол беды!
Я разъярился, повертел в руках арматурину, осмотрел цех бешеным
взглядом и сказал, казалось бы, совершенно глупые слова, причем каким-то
чужим, "синтетическим" голосом:
- Разрушить бы все здесь, раскидать колонны, сорвать кран на хер!
Потом повернулся и тихо ушел домой. Завалился в койку и заснул. А утром
проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечи, приговаривая:
- Проснись, cоня-дрыхуня, хулиган, алкоголик!
Надо мной было смеющееся лицо Тани - вымытое, накрашенное, надушенное.
Она простила меня, она не поссорилась со мной!
Я мгновенно ухватил ее за талию мертвой хваткой и подмял под себя.
- Дверь запри! - только и успела пролепетать Таня, прежде, чем ее губы
вошли в мои. Двери я, разумеется, не запер. Даже потом, валялись на койке,
отдыхая, и то дверь не заперли.
- Ну, увидел Колю, успокоился? - только и спросила Таня. - А бригадир с
меня месячную премию снял, чтобы хахелей больше на завод не приводила, -
вздохнула Таня.
Это было в конце апреля. На майские праздники цех не работал. А
третьего мая Таня пошла на работу в утреннюю смену и вскоре же вернулась.
Оказывается, пока не было людей, в цеху произошел взрыв. То ли взорвался
паровой котел, из которого пропаривали бетон, то ли какой-то крупный ресивер
со сжатым воздухом, но цех на ремонте и всех отпустили.
Самое удивительное то, что мой кран сорвало с рельсов. Такое бывает
только, если весь кран приподнимется, или хотя бы одна его сторона. Но что
могло приподнять такую тяжесть? Неужто, от взрыва котла? - удивлялась Таня.
Я вспомнил свои глупые слова ночью в цеху и поразился. Это уже в третий
раз - десткий сад сгорел, на целине урожай накрылся, а теперь - взрыв в
цеху, и главное - кран сорвался, как я об этом и сказал! Совпадение или
закономерность?
В июне, когда я все дни был на испытаниях, до меня дошли слухи, что
вышел из тюрьмы бывший Танин любовник, "гулявший" с ней еще до Володи. Таня
и про него мне рассказывала, какой он был сильный, волевой и красивый. Попал
в тюрьму, выгородив друга. Таня очень страдала, потом вышла замуж за Володю.
И теперь этот тип на воле, в нашем городке.
Как-то я, возвращаясь домой, случайно увидел у магазина Таню с каким-то
типом небольшого роста, чуть повыше ее. То есть сантиметров на десять
поменьше меня; это маловато для сильного красивого человека, каким мне
представляла Таня своего бывшего любовника. Они что-то взволновано говорили
друг другу, а потом пошли вдоль Вересковой улицы к ЦНИИСу.
Я мигом забежал домой, зарядил пистолет, спрятал его за пояс, и побежал
искать "гадов". Я заметил, что от ярости стал как-бы весить меньше - едва
касаясь асфальта подошвами, я "порхал" по дороге. Это мешало мне
продвигаться быстро, так как обувь пробуксовывала. Я бегал по немощенным
улочкам городка, заглядывая в каждый подъезд.
Я представлял себе, что я сделаю, если поймаю их. Ему - пулю в лоб, а
Таню... Я наступлю ей на одну ногу, а за вторую разорву изменницу на две
части. Умом я понимал, что это не под силу человеку, но я так решил, и
живыми они от меня не должны уйти!
Обегав весь городок, я вернулся в "Пожарку". Заглянув в зеркало увидел,
что у меня в глазах полопались сосуды и белки глаз стали красные, как у
кролика. Я дернул дверь Тани, и она открылась. За столом сидела сама Таня,
красивая молодая девица крепкого сложения и высокого роста, и тот тип,
которого я видел у магазина.
Таня схватила меня за руку и усадила за стол.
- Это моя племянница Оля, только сегодня приехала из Мичуринска
погостить у меня. А это - мой давний друг Витя, она замялась ...
- Тоже погостить приехал? - со скрытой яростью прошептал я, - так
представь же и меня гостям, - посоветовал я.
- Это мой большой друг... - начал Таня.
- Не такой уж большой, но покрупнее некоторых, - я посмотрел на
неказистую мелкую фигурку Виктора, его широкое лицо, на котором одна за
другой менялись ужимки бывалого "зека". - А вообще, такой друг называется
любовником, а если угодно сожителем, хахелем... - продолжать? - спросил я.
Витька вскочил и, с ужимками павиана стал прыгать вокруг меня, заложив
между пальцев лезвие безопасной бритвы. Я ухватился за спинку кровати, чтобы
не упасть, и нанес ногой сокрушительный удар в грудь бывшего "зека". Легкое
тельце его было отброшено на стенку. От удара ногой в грудь и о стенку
спиной, Витька свалился замертво. Мы бросились щупать ему пульс - удары были
заметны, зеркало у рта мутнело. Жив, собака!
- Я вызову скорую помощь! - крикнул я и побежал в коридор.
- Не надо скорую! - прошептал Витька, обращаясь к Тане, - замотай мне
грудь полотенцем, и я сам дойду домой.
Мы вместе с девушками туго замотали его полотенцем и закололи конец
английскими булавками. Видимо, были сломаны ребра. Витька медленно побрел из
комнаты, дошел до двери, и обернувшись ко мне, сказал:
- А тебя я убью!
Я подскочил к нему, чтобы сделать это первым, но девушки удержали меня.
- Раньше в тюрьму загремишь, козел вонючий! - орал я ему из объятий
девушек, в полном смысле слова, не своим голосом, похожим на голос Буратино
или робота из кинофильмов.
Витька поковылял вон.
Я принес из моей комнаты портвейна, и мы выпили за все сразу, в том
числе и за приезд Оли, которая во все глаза, казалось восхищенно, смотрела
на меня.
- А мы с Витей тебя видели, как ты летал по улицам, глаза красные,
морда свирепая! Ну, -говорю я Вите, - давай прятаться, а то поймает - убьет
обоих, он зверски силен , да и пистолет у него огромный! И мы спрятались в
подъезде, а ты пролетел в двух шагах от нас... - лепетала Таня.
Вдруг в дверь комнаты раздались удары ногами. Я кинулся открывать и тут
же получил удар ногой в подбородок. За дверью стояли три приятеля Витьки,
как потом сообщила мне Таня. Я был в нокдауне и мало что соображал.
Зато Оля не растерялась. Она мгновенно скинула с ноги приличного
размера туфлю на шпильке и нанесла молненосные удары этой шпилькой по
головам нападавших. Враги залились кровью. Таня, видя это, оживилась, взяла
в руки свою скалку, которую так не любил Володя, и "добила" врагов. На шум
из комнат повыскакивали соседи и добавили свое - они терпеть не могли
"бандита" Витьку и его дружков. Тела спустили с лестницы, как учил это
делать Серафим.
Некоторое время я носил с собой пистолет и нож для самообороны. Но
примерно через неделю Таня сообщила мне, что звонила матери Виктора, и та
поплакалась ей, сообщив, что его снова забрали, и снова несправедливо.
Кто-то кого-то зарезал в драке, а Виктор оказался крайним...
Мне снова стало не по себе из-за своего языка, но я легко пережил это,
благо тень Виктора с бритвой преследовала меня все эти дни.

Сплошные стуки в дверь

Мы опять зажили спокойно - ночевали с Таней у меня в комнате, а Оля - в
комнате Тани. Игорек жил у Таниной тети. Днем Оля ходила по московским
магазинам, а вечером мы встречались, ужинали и выпивали втроем.
Настало время Оле уезжать к себе в Мичуринск, остался один полный день
- завтра, и пол дня послезавтра. И Таня предложила мне поводить Олю по
"культурным" местам Москвы. Сама она не могла пойти с нами, так как работала
в вечер и приходила домой ровно в полночь.
Мы назначили встречу с Олей среди колонн Большого Театра в шесть
вечера. Оля стояла у колонны, как мне показалось, смущенная и тихая. При
встрече она поцеловала меня немного не по родственному, но я не придал этому
значения. Мы походили по центру, зашли в кафе "Артистическое", что напротив
старого МХАТа (не знаю, сохранилось ли оно сейчас?), выпили немного. Оля,
сославшись на усталость, попросилась домой. Я взял бутылку "Хереса", который
нравился нам обоим, остановил такси, и мы "по-культурному" приехали в
"Пожарку". Зашли ко мне в комнату и приготовили нехитрую закуску, кажется
яичницу и апельсины. Таня была на работе и мы решили ее дождаться у меня.
Но после выпитого хереса дожидаться Тани мы не стали. Озорные глаза Оли
сами определили дальнейшее наше поведение. До прихода Тани оставалось три с
лишним часа. Мы заперли дверь, оставив ключ в замке, выключили свет и, не
раздеваясь, кинулись в койку. Я не ожидал от восемнадцатилетней
провинциальной девушки таких профессиональных поцелуев. В темноте Оля стала
еще на порядок красивее и загадочнее, чем была. Мы начали скидывать с себя
все лишнее, что мешало нам узнать друг друга поближе, как вдруг -
требовательный стук в дверь. Мы замерли - для Тани это слишком рано, а
другие люди нас не волновали.
- Нурик, открой, я знаю, что ты дома, дверь закрыта изнутри! -
решительно сказала Таня, - а это был именно ее голос. Для верности она
постучала в дверь еще раз.
Делать было нечего. Мы включили свет, лихорадочно оделись, прибрали
койку. Оля села за стол доедать яичницу. Я с ужасом открыл дверь,
инстинктивно защищая лицо левой рукой. Таня спокойно вошла, села за стол.
- Вы извините меня, что прервала ваш ужин, - тихо сказала она нам, - но
я почувствовала себя неважно, и вот пришла заранее. Я хочу лечь, Оля пойди,
пожалуста, в мою комнату - она открыта.
Олю как ветром сдуло. Таня быстро разделась и легла. Казалось, ее била
лихорадка. Я снова запер дверь и, раздевшись, лег с Таней. Мне было ужасно
стыдно, я даже потерял голос от смущенья.
Таня ухатилась за меня так, как будто я проваливался в пропасть. Плача
и улыбаясь одновременно, она ласкала меня, что-то приговаривая и целуя меня
всюду. Понемногу смущение мое пропало, и наступила еще одна незабываемая на
всю жизнь ночь. Мне, как мужчине трудно понять, какие чувства овладели
Таней. На ее месте я бы скорее отругал и побил неверных мне близких людей,
но ей, как русской женщине, конечно, виднее.
Наутро, как ни в чем не бывало, мы зашли к Оле и позавтракали с ней.
Таня была весела и улыбчива, даже попросила Олю спеть что-нибудь. У Оли
оказался красивый низкий и сильный голос, она спела песню, у которой я
запомнил только начало:
"Скоро осень, за окнами август..."
Потом я слышал эту песню в исполнениии знаменитой Майи Кристаллинской,
но тогда в словах песни мне почудился какой-то тайный смысл наших отношений.
Плакали все - Таня навзрыд, я тихо утирал слезы. Оля пела, широко улыбаясь,
но на глазах тоже блестели слезы. Мы все втроем расцеловались, и Оля ушла,
хотя на поезд было еще рано. Она решила еще раз заглянуть в московские
магазины.
Мы с Таней опять остались одни. Заглянув друг другу в лицо, снова
заплакали. Я понял, как я люблю Таню, и как я обидел ее. Мы заперли дверь и
кинулись в койку. Рыча, как молодые тигрята, мы сбрасывали мешающие нам
одежды, не заботясь об их целости. И почти в самый ответственный момент, -
нате вам! - стук в дверь. Я готов был соскочить со всего, на чем лежал, но
Таня, обняв меня за талию, не дала этого сделать. Еще несколько секунд,
может полминуты... и мы, уже удовлетворенные начали одеваться под
непрекращающиеся стуки в дверь.
- Едрена вошь, так и склещиться недолго! - недовольно проворчала Таня и
громко спросила: - кого черт носит?
Всех мы ожидали - соседей, коменданта Мазину, комиссию по
нравственности, наконец, но только не это...
А вот, я могу зайти, черт возьми, а вот, в свою же комнату? Я в ней,
можно сказать, еще прописан!
- Володя! - открыв дверь, и, глядя другу в глаза, прошептал я.
Володю было не узнать. Гладко выбритый, в новом костюме из серого
японского трико с заграничной авторучкой в верхнем кармане пиджака.
Выражение лица - самодовольное.
- Ах вы румяные какие, ети вашу мать, ночи не могли дождаться? -
издевательски проговорил Володя.
Я пошел в свою комнату. Мысль моя после всех этих стуков в дверь
работала вяло. Был какой-то выходной день, кажется воскресенье. На работу не
пойдешь, гулять не хотелось. Я боялся, что Володя изобьет Таню и сидел
напряженно, готовый прийти ей на помощь.
И вдруг - крик и плач Тани, звон разбитой посуды. Я в секунду был у ее
дверей. Володя стоял уже в дверях и пятился в коридор, а Таня орала благим
матом и била свою же посуду. Володя пожал плечами и пошел ко мне в комнату.
Мы сели, Володя издевательски смотрит мне в глаза, и я не выдерживаю
его взгляда.
- Чтож, живем с женой друга, трахаем ее, понимаешь, а вот, сына моего
воспитываем...
- Молчал бы лучше про сына, сам алименты чего не платишь? - Я знал, что
Володя не платил алиментов, так как нигде не работал. - А потом - ты сам
посоветовал мне жить с Таней, свидетели есть! Да и я тебе свою бабу - Аньку
- уступил! - оправдывался я.
Постепенно в комнату вошли, постучавшись, два-три соседа.
Интересовались у Володи, как живет, сколько получает.
- На жизнь хватает, - хвастливо отвечал Володя, подмигнув мне, - и
вынул из кармана пиджака красивый кожаный бумажник, отсчитал от пачки
десятку и протянул ее мне.
- Сбегай за бутылкой по старой дружбе, - высокомерно сказал он.
Я так посмотрел на него, что он отвел глаза и протянул десятку гостям.
Ее тут же выхватил сосед - Юрка-электрик и помчался в магазин.
- Жену, понимаешь, трахать могут, а сбегать за бутылкой - нет! -
недовольно ворчал Володя.
Юрка-электрик примчался мигом. Он накупил выпивки и закуски точно на
десятку, чтобы не отдавать Володе сдачи.
- Общежитейские привычки - быдло! - тихо ворчал Володя, раздосадованный
такой "точностью" Юрки.
- А ты сам давно из этого быдла вышел, казел? - чуть было не
рассвирепел слесарь Жора, но вовремя осекся, так как выпивка была за счет
Володи.
Мы выпили, Володя не закусывал и быстро захмелел. Он встал, снял пиджак
и, повесив его на спинку стула, предложил мне: "Давай бороться!"
Все посмотрели на него, как на сумасшедшего. Я покачал головой.
- А тогда я предлагаю бороться за Таню, - буровил Володя, - ты победишь
- ты трахнешь, ну, а я - то сейчас же пойду к ней в комнату, а вот, и трахну
по старой памяти!
Я подсек ноги Володе и легонько толкнул в плечо. Он мешком свалился и
ударился головой об батарею отопления. Увидев кровь, все поспешно вышли.