Страница:
влиянием. Это по опыту узнала Лора и иногда пользовалась этим приемом. А, в
остальном, она полностью находилась под диктатом своего возлюбленного, иначе
говоря, Мура.
Куда Мур пропал, Лора, то бишь Матильда, так и не узнала. Большие
подозрения были на соседе по коммуналке - полковнике Петрове, который не
любил Мура, и мог похитить его, увезти, а то и убить вовсе. Лора получила
вроде бы свободу действий, но душевное равновесие ее было нарушено, и
свобода ей уже была ни к чему.
И вот однажды, в то последнее лето, Лоре по телефону позвонил... голос
ее любимого, как если бы он был жив, и приказал срочно ехать на дачу в Луч,
где он должен был ждать ее. Но поезд дошел только до города Чехова, а Лора
не смогла дождаться следующей электрички, не вытерпела, и пошла пешком...
Вот такую историю бывшей хозяйки души, переселившейся в Матильду,
молчаливо рассказала кошка. Душа переселилась не сразу, а только через
несколько лет после рождения Матильды. Первое время сама Матильда не вполне
осознавала это, но, познакомившись со мной, вдруг ощутила неожиданный
интерес ко мне, как к старому знакомому. Во время наших встреч она
вспоминала все, что произошло с хозяйкой ее души в жизни, и поняла, наконец,
носителем чьей, конкретно, души она является. А, кроме того, она получила
способность к телепатическому общению со мной...
Года через два, мы обменялись квартирами с семьей моего младшего сына,
переехав на новое место жительства. Покидая таганский дом, я зашел к соседям
повидать Матильду. Кошка грустно и укоризненно смотрела на меня, как бы
обвиняя в бегстве от нее. Надо сказать, Матильда была здесь где-то права -
от постоянных общений с ней у меня начала постепенно ехать "крыша", и
расставание стало неизбежным. Мы потерлись, как всегда, с ней носами, и
расстались...
А недавно я снова побывал в таганском доме, уже не рассчитывая увидеть
старушку-Матильду живой. Но, выходя из дома, я приоткрыл дверь подъезда и
вдруг - черная молния! Матильда не замечая меня, прыгнула с карниза в
открытую дверь.
- Матильда, Матильдочка! - позвал я, и мой голос от волнения застрял в
горле.
Кошка резко обернулась, и, узнав меня, вспрыгнула обратно на карниз,
оказавшись на уровне моего лица.
- Это ты, надо же, увиделись все-таки! - ошарашено проговорила
Матильда, - а я уже и не узнала тебя, думала, не встретимся больше!
Кошка взволновано оглядывала всего меня огромными глазами, влажными, то
ли от волнения, то ли от старости. Видно было, что это уже очень немолодая
кошка. Мне стало жаль ее - как несправедливо, что кошки старятся так быстро
и живут так мало. На кого они нас потом оставляют?
Мы постояли так с Матильдой несколько минут, влюбленно глядя друг другу
в глаза.
- Ну, дружок, давай прощаться, - сказала, наконец, Матильда и
подставила мне свой нос, - а то ведь долгие проводы - лишние слезы!
Я потерся носом об ее влажный, холодный носик, и мы попрощались.
Оказалось, что навсегда.
Матильда деловито проскользнула в щель двери, и я захлопнул подъезд.
Стараясь не оборачиваться, я быстро пошел прочь от дома, и вдруг слезы
начали душить меня. Счастливые женщины, они могут иногда выплакаться, а нас
мужиков, слезы душат - и все! Ну да ладно, такова она - жизнь, и никуда тут
не денешься!
А примерно через год после нашей последней встречи, снова побывав на
Таганке, я узнал, что Матильду разорвали собаки. Не успела старая кошка
быстро вскарабкаться на дерево! Печально и грустно!
Много загадок таит и сама жизнь, и психика человека. Мы, люди,
по-видимому, находимся в самом начале постижения этих тайн. А нередко
высокомерно думаем, что о чем-то знаем, и что-то понимаем. Это я, как ученый
вам говорю!
"Электричество - это сила, хорошо изученная человеком", - писалось в
одном журнале восемнадцатого века, когда об электричестве и азов-то не
знали! Как кошка, глядящая на экран телевизора и наблюдающая там знакомые ей
изображения, никогда не поймет внутреннего устройства этого прибора и
принципа передачи изображения на расстояние, так и мы, воспринимая отдельные
картинки мира, никогда не постигнем его с той полнотой, как бы нам хотелось!
Испытаниями автобуса с "гибридом" на улице Тускарной была поставлена
последняя точка в моей докторской диссертации. Я доработал ее, переплел ее в
коричневый коленкор, сократив текст до дозволенных размеров, так что том
получился вдвое тоньше предыдущего. Теперь предстояло найти докторский
диссертационный Совет, где я мог бы защитить работу.
В ИМАШе такой Совет был по специальности "Теория машин и механизмов".
Конечно же, первым делом я доложил диссертацию в ставшем мне родным ИМАШе в
отделе академика Артоболевского. Были в основном положительные выступления,
но мой старый знакомый Арон Кобринский настоял, на том, что эта работа не
относится к теории машин и механизмов.
Мне посоветовали кафедру "Теоретическая механика" Московского
автомобильно-дорожного института (МАДИ). После переговоров с зав. кафедрой
профессором А.А. Хачатуровым, я доложил работу и на этой кафедре. Но мне
сказали, что работа не вполне по теоретической механике, а скорее, по теории
автомобиля, и представлять ее надо от кафедры "Автомобили". А на этой
кафедре тогда работали одни корифеи и выдающиеся личности. Зав. кафедрой -
Андрей Николаевич Островцев - профессор, легендарный Главный Конструктор
ЗИСа; профессор В.В.Ocепчугов - бывший Главный Конструктор Львовского
автобусного завода; А.К. Фрумкин, А.С. Литвинов и другие - их имена я знал,
как канонические.
Самой колоритной фигурой был, конечно, Андрей Николаевич Островцев -
мрачный, молчаливый толстяк. Говорили, что он может выпить невероятное
количество водки, оставаясь трезвым. В те годы, о которых я говорю, он был
уже очень пожилым человеком.
И вот, я прихожу на переговоры с ним о возможности доклада на его
кафедре. Я говорю, а Островцев смотрит на меня, не меняя выражения лица, и
мне кажется, что он в мыслях находится уж очень далеко отсюда. Я закончил
разговор, а он молчит и все смотрит.
- Андрей Николаевич, так можно мне готовиться к докладу, или нет? -
осторожно спросил я его.
- А что, готовься! - не меняя выражения лица, отвечал Островцев.
- А когда? - вкрадчиво поинтересовался я. И тут Островцев взорвался.
- Что ты пристаешь ко мне, - неожиданным фальцетом закричал он, -
сказал "да", а ты еще чего-то хочешь! - видимо он принял меня за студента,
да и по возрасту это можно было бы сделать.
На крик заглянула секретарь кафедры и забрала меня с собой.
- Не обращайте внимания, Андрей Николаевич - добрый человек, он скоро
отойдет и забудет все. А доклад ваш назначим на... и она перелистала
перекидной календарь, - на май, после праздников, допустим на пятое...
- Надо же, - подумал я, - год назад пятого мая мне повезло на
испытаниях автобуса, а что будет сейчас?
Это должно было случиться через месяц, и я отправился в Курск, оставив
плакаты для доклада на кафедре МАДИ. Об этих плакатах надо бы сказать особо.
Они были выполнены на листах ватмана, окантованного стальной лентой на клею.
Ленту я нарезал из той, которая шла для изготовления супермаховиков - ее
было много. Это делалось для того, чтобы я мог быстро развесить свои плакаты
по стенам в любой аудитории, и они нe покоробились бы. Но суммарный вес всех
плакатов вместе с коробкой из листового дюраля превышал 60 килограммов. Но
для меня это был "не вес", и я с ним справлялся.
В Москву я приехал заранее, на майские праздники, которые провел в
известной мне компании "Лора и Ко", с периодическим привлечением Мони. Нет,
нет - только к застолью - Моня был очень целомудренным человеком, к тому же
и женатым. Жену, правда, он не любил, но очень ценил семью - у него было
двое маленьких детей, и из-за них он жил в семье и не изменял жене.
В результате, четвертого мая вечером я так перепил, что видимо,
отравился, и утром головы не мог поднять от подушки. А у меня
ответственнейший доклад в МАДИ! Срочно звоню Моне - помоги! Тот заартачился
поначалу, но все же пришел, и я с его помощью развесил тяжеленные плакаты. В
голове все перемешалось, и я с трудом представлял себе, о чем надо говорить.
Аудитория для доклада была достаточно мала, и "амбрэ", исходящий от
меня, разнесся по ней очень быстро. По крайней мере, вся входящая в
аудиторию профессура тут же начинала принюхиваться. Вошедший последним,
Андрей Николаевич, тоже долго принюхивался, и, поняв, наконец, от кого
исходил "вчерашний" запах, удовлетворенно присел.
Я "вошел в образ" и сносно сделал доклад. Было много вопросов, ученых
явно заинтересовала моя работа. Но на докладе присутствовал приглашенный с
другой кафедры профессор В.А. Илларионов, и он высказал сомнение, подходит
ли эта работа под специальность Совета МАДИ. Присутствующие заколебались.
И тут я взял слово. Был бы я трезв, я бы не решился. Но я трезвым явно
не был, поэтому и высказался:
- Уважаемая профессура, цвет советской науки! Прошу вас, не бортайте
меня! Меня бортанули в Тбилиси - я уехал оттуда! Бортанули в Тольятти -
уехал и оттуда! Бортанули в ИМАШе - и вот я пришел к вам. Если вы бортанете
меня сейчас - куда же я пойду? Мне после вас и дороги-то никуда нет! Клянусь
рождением Бахуса! - в сердцах добавил я Серафимову присказку.
Зал расхохотался. Все подумали, что я для храбрости "поддал маленько",
и это не претило им. Встал улыбающийся Андрей Николаевич.
- Что это мы вдруг такими принципиальными заделались? Прекрасная работа
- дай Бог каждому, да и трудов свыше ста! Испытал автобус, грузовик, получил
двойную экономию топлива - когда вы последний раз слышали о таком? Думаю,
что сейчас это был первый и последний раз - нет больше таких результатов в
автомобилестроении! Человек молодой, перспективный, я даже его со студентом
разок перепутал, а мы хотим отослать его куда-то к чертовой матери! Подавай
на наш Совет, кафедра рекомендует! - громко сказал он мне, - только давай
больше без Бахуса! Могут не так понять! - деловито посоветовал он мне.
После этого доклада я, естественно, еще поддал, и Моня с Лорой едва
довели меня до поезда. Вагон был международным, купе двухместное, а
попутчиком неожиданно оказался... ректор КПИ - Евгений Викентьевич
Коваленок, первый враг пьянства в институте. Моня и Лора никак не могли
понять, почему это я так перепугался, увидев своего симпатичного соседа по
купе. Но все образовалось, а утром ректор даже довез меня на своей машине до
дома.
Началась тягомотина с представлением работы и всех сопутствующих
документов в Совет. Это трудно даже тогда, когда сам работаешь в том же
институте, где Совет. А если ты живешь в другом городе, то подача документов
в Совет кажется и вовсе невыполнимой задачей. То нет одного человека, то
другого, а это - холостой приезд в Москву. Правда, мои "холостые" приезды
были не так уж "холосты", если по-честному.
За время подачи документов в Совет произошло много событий. Строители
"сдали" новый корпус КПИ, рядом с общежитием и мою кафедру перевели в него,
на "престижный" второй этаж. Мне выделили прекрасный кабинет. Славик Зубов
получил квартиру, и мне передали его общежитейскую комнату тоже. Лиля
переехала в Курск и устроилась на кафедру, где работал Славик Зубов.
Кстати, на этой небольшой кафедре оказались сразу три доцента со
схожими фамилиями - Зуб, Зубов и Зубарев. Заведующий этой кафедрой,
нервический холерик Привалов, жалуясь на отношение к нему со стороны
преподавателей, выдал разок на Совете такой перл: "На меня точат зубы
доценты нашей кафедры - Зуб, Зубов и Зубарев!", чем надолго лишил Совет
дееспособности из-за гомерического хохота.
Наконец, нам дали большую трехкомнатную квартиру в доме, расположенном
напротив нового корпуса института через улицу Выгонную, то бишь, какого-то
там "летия" Октября. Можно было выходить из дома, услышав звонок в
институте, и не опоздать на занятия. Лиля перевезла детей в Курск и
определила их в школу. Учились они неважно и часто хулиганили, чем приносили
мне дополнительные хлопоты.
Вот какие события имели место, пока я долго и нудно сдавал в Совет МАДИ
соответствующие документы, печатал и рассылал авторефераты, "организовывал"
получение отзывов. "Организовал" я и отзыв из США от коллеги - профессора
Рабенхорста, занимавшегося в Университете им. Дж. Гопкинса буквально теми же
проблемами, что и я. Мы с ним переписывались, обменивались книгами, отчетами
до самого выхода Рабенхорста на пенсию - он был значительно старше меня по
возрасту.
Кроме того, я не забывал и плановую хоздоговорную работу со Львовом -
проектирование гидравлического "гибрида" в Гомеле закончилось, и там
приступили к его изготовлению. Шел июнь 1973 года, и я в очередной раз
поехал в Москву, чтобы окончательно уточнить дату моей защиты.
Будучи в Москве, я созвонился с моим знакомым Борисом Вайнштейном и мы
встретились во ВНИИСтройдормаше. Он, оказывается, защитил докторскую и был
"на подъеме" - весел, радостен. Познакомился и уже успел побывать в
путешествии на Кавказ, с молодой женщиной по имени Тамара. Он ее вовсю
расхваливал - какая, дескать, она у него красивая, да "заводная", как его
любит, только одно плохо - выпить не дура!
Услышав сакраментальное имя и такие выигрышные характеристики, я
невольно заинтересовался Тамарой и предложил Борису встретиться вместе. Но
он, как всегда, был занят, однако неожиданно предложил мне:
- А как у тебя насчет баб?
Я насторожился, думая, что он хочет "подарить" мне Тамару. Но
оказалось, что у Тамары "миллион" подруг и она может найти мне "бабу" на
любой вкус. Борис, заметив мое тайное согласие, тут же подошел к телефону и,
набрав номер, попросил Тамару Ивановну. Разговор был веселый,
непринужденный, часто пересыпаемый крепкими словечками. Наш, русский
разговор!
- Какую тебе? - закрыв трубку, спросил меня Борис.
- Блондинку крашеную, в очках, рост 160, вес 55, возраст - около
тридцати! - почему-то разом выпалил я, даже не подумав. До сих пор не возьму
в толк, почему назвал такие параметры, и главное, почему это произошло
автоматически, без обдумывания. Может быть, я вспомнил Лилю и нашу общую с
ней подругу Тамару? Может, женщины такой внешности мне нравились больше
других, теперь уже не знаю. Но удивленный Борис вдруг недоверчиво спросил
меня:
- А ты с моей Тамарой, часом, не знаком? Ведь ты в точности назвал ее
параметры!
Я замотал головой.
Тот же вопрос он задал по телефону и Тамаре. Между ними произошел
краткий обмен мнениями.
- Он в точности назвал твои данные, даже очки и возраст! Удивительно?
Да я от тебя всего, чего хочешь, ожидать могу! Сама такая! Каков из себя? -
Борис посмотрел на меня, - да чуть лучше крокодила! Докторскую скоро будет
защищать, спортсмен! Да возраст Христа, когда мы, евреи, его распяли! Сама
дура! Короче, - записывай, - шепнул мне Борис, - завтра в пять на остановке
автобуса No 24 у метро "Дзержинская. Все, пока!
- Обещала подругу привести, - таких, говорит, как собак нерезаных! Нет,
хороша баба - без комплексов!
- А летом куда едете? - спросил я Бориса и, кажется, испортил ему
настроение.
- Да путевка у меня в Юрмалу с женой. А Тамара грозится, что, если я
уеду с женой, а не с ней, она меня бросит и сойдется с первым же попавшимся
"кацошкой"! Прости, если тебя это задело, но ты же их сам не любишь?
В двойственном настроении я встречал назавтра 24-ые автобусы у метро
"Дзержинская". Мне страшно хотелось увидеть Тамару, но не хотелось никаких
знакомств с другими "бабами". "Бабы" у меня были, причем в требуемой
режиссуре и исполнении. Захотелось, представьте себе, любви! Как Коле Остен
- Бакену от Инги Зайонц, если я не перепутал имена друзей детства Остапа
Бендера!
И вот наступил один из самых загадочных моментов в моей жизни -
наконец, из дверей автобуса показалась та, которую я так хотел видеть. Путь
ее от подножки двери до асфальта длился долю секунды, но за это время я
успел всем сердцем полюбить ее. Да, это она, я знал ее всю жизнь, я
представлял себе каждую черточку ее внешности и характера! А где же подруга?
Хочу, чтобы никакой подруги не было! - сказал я, не знамо кому, и это
исполнилось. Тамара, стройная крашеная блондинка в очках, улыбаясь во весь
рот, шла ко мне одна.
- Привет! - подставила она мне щеку для поцелуя, - я - Тамара!
- А где же подруга? - спросил я, не веря своему счастью.
- Тебе что, меня мало? - удивленно спросила Тамара, - если хочешь,
считай, что именно я - подруга. Действительно, Тамара оказалась занятой и
просила меня прийти к тебе одной! Но я - тоже Тамара, это такое
распространенное имя!
Восторженно щебеча эту чушь, Тамара шла в направлении к площади
Революции, я шел рядом, держа ее под руку.
- Куда мы идем? - позволил себе поинтересоваться я.
- В ресторан "Прага", - сообщила Тамара. - Я очень люблю его и хочу,
чтобы мы отметили наше знакомство именно там. Если у тебя нет денег, то у
меня они есть! Пока рано, и свободные места должны быть!
Сделав обиженный вид, я заявил, что деньги у меня тоже есть.
- Ты представляешь, наш Буся (она так называла Бориса) хочет
перехитрить сам себя! - рассказывает мне Тамара по дороге. Он взял путевку
со своей "Розочкой-золотцем" на Рижское взморье, а мне предлагает поехать в
Крым, куда мы раньше планировали отправиться летом с ним.
- Как, одной - в Крым - это же опасно, там обязательно пристанет
какой-нибудь хлыщ, о чем он думает? - возмутился я.
- Да в том-то и дело, что наш Буся - не такой уж дурак! Ты знаешь, с
кем он посоветовал мне поехать? С тобой! И сказал, чтобы подругу не брала
сегодня с собой. - Понравься ему, - говорит, - и езжай с ним в Крым, он -
человек порядочный, плохого не сделает! - А если сделает хорошее, - говорю,
- это можно? - Да не признавайся мне в этом, и все дела! - отвечает.
- И как тебе они нравятся - эти еврейские штучки? - возмущалась Тамара.
Еврейские штучки мне, откровенно говоря, нравились. Увидев Тамару и
полюбив ее за долю секунды, я уже готов был предать дружбу с "нашим Бусей".
Обстановка складывалась так, что такое "предательство" законно могло быть
отнесено к "выполнению просьбы друга", исходящей из семейной необходимости.
Голова у меня шла кругом и спасти положение могла только "пол-литра".
Места в "Праге" действительно были, мы присели за столик в одном из
малых кабинетов (давно не был в "Праге", не знаю как там сейчас).
Тамара заказала сразу несколько бутылок крепчайшего, в 19 градусов,
азербайджанского портвейна "Алабашлы".
- Закусывать чем будете? - учтиво поинтересовался официант, молодой
парень.
- А нам "все равно, чем блевать!" - напомнила Тамара официанту слова
известного анекдота, на что официант закивал и заулыбался.
- Принеси, чего хочешь, нам, действительно, все равно! - подтвердила
свои слова Тамара.
Мы пили крепкий пахучий "Алабашлы" крупными глотками и обсуждали наш
план. Тамара, вроде, говорит Бусе, что она "закадрила" меня, и я согласен
ехать отдыхать с ней в Крым. Там она, якобы, будет "динамить" меня весь
месяц, а по приезду в Москву объявит мне, что "она Бусе отдана и будет век
ему верна!" И подберет мне подругу по заказанным мной параметрам, для замены
себя.
Как под бутылку складно все получается, только диву даешься! А после
очередного бокала Тамара вдруг сняла очки и, глядя на меня слегка
выпученными близорукими глазами, попросила:
- Поцелуй меня по настоящему, пожалуйста!
Я незаметно набрал "Алабашлы" в рот и по-Мопассановски передал вино
Тамаре тонкой, упругой струйкой при поцелуе. Тамара, оказывается, не читала
рассказ Мопассана "Жизнь", и не знала "штучек" виконта, или еще кого там.
Она была в восторге от этого новшества, и мы остаток вечера только и
совершенствовали свое мастерство художественного поцелуя.
Едва держась на ногах, мы вышли на улицу, и Тамара остановила такси.
- До Ильинского довезешь? - спросила она.
- Оплата в оба конца! - констатировал водитель.
Мы сели на заднее сидение и раскисли совсем. Тепло и качка совершенно
доконали нас. Мы продолжали целоваться, и Тамара даже чуть не переступила
грань дозволенного этикетом прямо в такси, но сон одолел нас.
- Приехали - Ильинское! Дальше куда? - разбудил нас водитель.
Тамара надела очки, стала смотреть в окно по сторонам и указывать
водителю путь. Поколесив по проселочным дорогам, мы подъехали к деревянному
домику на опушке леса. Время было - за полночь. Я расплатился с водителем, и
он уехал. Еле бредя по тропинке, мы подошли к дому, и Тамара стала
барабанить в дверь.
- Валька, открой, это я - Тамара!
Мы уже думали завалиться спать на опушке, как дверь отворилась, и мужик
в трусах вышел на порог.
- Вы кто? - строго спросил он.
- Я - подруга Вали, - ответила Тамара, - а вы?
- Я ее муж! Ну и поздние же гости! - недовольно заворчал он.
А тут показалась и Валька - подруга Тамары, с которой, оказывается,
Тамара не виделась несколько лет. Нас приютили, постелив на полу на кухне.
Мы тут же отрубились, а за дело принялись лишь утром. Но было неудобно.
Валька то и дело заходила на кухню - готовила мужу завтрак, отправляя его на
работу. И еще доняла собака - огромная овчарка, которая внимательно
обнюхивала нам лица. Запах Алабашлы, наверное, ей понравился.
Так как я должен был утром зайти в Министерство к Мельману, я стал
собираться вместе с Валькиным мужем. Тамара протестовала, но я все равно
ушел. Дошли с мужем Вали до электрички, он сошел на следующей остановке, я
же поехал в Москву. Всю дорогу, пока он не вышел, этот муж периодически
повторял мне одну и ту же фразу :
- Ну, вы даете!
После Министерства я заехал к Бусе в институт и рассказал ему
фактографический материал. Неполный, правда. Выпили в Праге, нажрались до
поросячьего визга, поехали почему-то в Ильинское. Просыпаюсь утром на кухне
- вижу над собой огромную собачью морду. Выхожу с мужем Вальки и еду в
Москву. Приезжаю сюда к тебе. Все! Я перешел с Бусей на "ты", как он со мною
много лет назад. А то - фактически родственники, "свояки" и все на "вы"!
Он поохал, заочно пожурил Тамару за неумеренность в выпивке и вдруг
посоветовал мне ехать с ней в Крым.
- Попьете там, повеселитесь, поплаваете. Ты можешь "кадрить" кого
угодно, Тамара - тебе не помеха, но за ней следи - чтобы по пьянке не
сорвалась! Она мне очень дорога! А денег на дорогу и на отдых я ей дам, не
беспокойся! Тебя в расход не введем!
Теперь у меня в голове была одна Тамара. Я быстро смотался в Курск,
сделал необходимые дела, получил отпускные и, собрав портфель вещичек, уехал
в Москву. Легенда - оргработы по подготовке к защите.
В Москве я тут же созвонился и встретился с Тамарой, познакомил ее с
Моней, с которым у нее тут же возникла взаимная симпатия. Что и говорить,
умела она привораживать мужиков! Купили билеты до Симферополя в двухместное
купе международного вагона, а несколько дней до отъезда прожили в гостях у
Мони.
В поезд взяли с собой наши любимые вина - "Мускат", портвейны
"Айгешат", "777" и "Карданахи", да и "Мадеру" с "Хересом"! На закуску -
апельсины, бананы и случайно попавшиеся нам плоды манго. Обедать ходили в
вагон-ресторан. Это "свадебное" путешествие нам очень понравилось.
В Симферополе сели на троллейбус и доехали почему-то до остановки
"Малый маяк", очень уж там показалось нам красиво! Подобрали жилье у русской
женщины Веры, да еще какое - с баней которую можно было топить когда угодно.
Мы быстро нашли там друзей-москвичей, тоже "сладкую парочку", выдававшую
себя, как и мы, за мужа с женой. Короче, погуляли на славу!
Через полтора месяца мы вернулись в Москву. Тамара взяла еще месяц
отпуска за свой счет - она работала лаборантом в ВУЗе, где брать отпуск на
все лето было несложно. А оставшиеся полмесяца мы провели в подмосковном
поселке "Заветы Ильича", где Тамарина подруга уступила свою дачу. Сама же
Тамара жила в поселке "Мамонтовка" по Ярославской железной дороге, в трех
минутах ходьбы от станции.
Жила она в доме барачного типа на втором этаже с матерью и сестрой. У
каждой было по комнате. Отопление - печное, вода - в колодце, туалет -
метрах в стах. Природа - великолепная, недаром рядом находился "закрытый"
санаторий для каких-то ответственных работников, кажется бывшая усадьба
Саввы Мамонтова, русского промышленника и мецената.
Перед моим отъездом в Курск Тамара познакомила меня со своей сестрой -
Любой и матерью - Полиной Андреевной, которую я тут же прозвал "тетей
Полли", ориентируясь на марктвеновского Тома Сойера. Мы немного по-семейному
посидели за столом, и я выехал в Курск из дома Тамары безнадежно влюбленным
человеком.
В начале сентября я должен был ехать в командировку в Волгоград с
творческой бригадой газеты "Социалистическая индустрия" и надеялся уже скоро
опять встретить свою любовь.
Газета "Социалистическая индустрия", куда я часто писал статьи
технического характера, задумала агит-рейд в город Волгоград. Ну не
произносит язык это название, и все! Как Нефтеград, Зерноград, или Пищеград
у Ильфа и Петрова. Для меня, миллионов других людей в России и за рубежом -
это Сталинград. Тем более, этот город остался Сталинградом для других
участников нашего рейда - Марины Павловны Чечневой - легендарной летчицы,
Героя Советского Союза, и членов редколлегии газеты - пожилых людей,
фронтовиков.
Я прибыл в Москву рано утром, а поезд, которым бригада должна была
остальном, она полностью находилась под диктатом своего возлюбленного, иначе
говоря, Мура.
Куда Мур пропал, Лора, то бишь Матильда, так и не узнала. Большие
подозрения были на соседе по коммуналке - полковнике Петрове, который не
любил Мура, и мог похитить его, увезти, а то и убить вовсе. Лора получила
вроде бы свободу действий, но душевное равновесие ее было нарушено, и
свобода ей уже была ни к чему.
И вот однажды, в то последнее лето, Лоре по телефону позвонил... голос
ее любимого, как если бы он был жив, и приказал срочно ехать на дачу в Луч,
где он должен был ждать ее. Но поезд дошел только до города Чехова, а Лора
не смогла дождаться следующей электрички, не вытерпела, и пошла пешком...
Вот такую историю бывшей хозяйки души, переселившейся в Матильду,
молчаливо рассказала кошка. Душа переселилась не сразу, а только через
несколько лет после рождения Матильды. Первое время сама Матильда не вполне
осознавала это, но, познакомившись со мной, вдруг ощутила неожиданный
интерес ко мне, как к старому знакомому. Во время наших встреч она
вспоминала все, что произошло с хозяйкой ее души в жизни, и поняла, наконец,
носителем чьей, конкретно, души она является. А, кроме того, она получила
способность к телепатическому общению со мной...
Года через два, мы обменялись квартирами с семьей моего младшего сына,
переехав на новое место жительства. Покидая таганский дом, я зашел к соседям
повидать Матильду. Кошка грустно и укоризненно смотрела на меня, как бы
обвиняя в бегстве от нее. Надо сказать, Матильда была здесь где-то права -
от постоянных общений с ней у меня начала постепенно ехать "крыша", и
расставание стало неизбежным. Мы потерлись, как всегда, с ней носами, и
расстались...
А недавно я снова побывал в таганском доме, уже не рассчитывая увидеть
старушку-Матильду живой. Но, выходя из дома, я приоткрыл дверь подъезда и
вдруг - черная молния! Матильда не замечая меня, прыгнула с карниза в
открытую дверь.
- Матильда, Матильдочка! - позвал я, и мой голос от волнения застрял в
горле.
Кошка резко обернулась, и, узнав меня, вспрыгнула обратно на карниз,
оказавшись на уровне моего лица.
- Это ты, надо же, увиделись все-таки! - ошарашено проговорила
Матильда, - а я уже и не узнала тебя, думала, не встретимся больше!
Кошка взволновано оглядывала всего меня огромными глазами, влажными, то
ли от волнения, то ли от старости. Видно было, что это уже очень немолодая
кошка. Мне стало жаль ее - как несправедливо, что кошки старятся так быстро
и живут так мало. На кого они нас потом оставляют?
Мы постояли так с Матильдой несколько минут, влюбленно глядя друг другу
в глаза.
- Ну, дружок, давай прощаться, - сказала, наконец, Матильда и
подставила мне свой нос, - а то ведь долгие проводы - лишние слезы!
Я потерся носом об ее влажный, холодный носик, и мы попрощались.
Оказалось, что навсегда.
Матильда деловито проскользнула в щель двери, и я захлопнул подъезд.
Стараясь не оборачиваться, я быстро пошел прочь от дома, и вдруг слезы
начали душить меня. Счастливые женщины, они могут иногда выплакаться, а нас
мужиков, слезы душат - и все! Ну да ладно, такова она - жизнь, и никуда тут
не денешься!
А примерно через год после нашей последней встречи, снова побывав на
Таганке, я узнал, что Матильду разорвали собаки. Не успела старая кошка
быстро вскарабкаться на дерево! Печально и грустно!
Много загадок таит и сама жизнь, и психика человека. Мы, люди,
по-видимому, находимся в самом начале постижения этих тайн. А нередко
высокомерно думаем, что о чем-то знаем, и что-то понимаем. Это я, как ученый
вам говорю!
"Электричество - это сила, хорошо изученная человеком", - писалось в
одном журнале восемнадцатого века, когда об электричестве и азов-то не
знали! Как кошка, глядящая на экран телевизора и наблюдающая там знакомые ей
изображения, никогда не поймет внутреннего устройства этого прибора и
принципа передачи изображения на расстояние, так и мы, воспринимая отдельные
картинки мира, никогда не постигнем его с той полнотой, как бы нам хотелось!
Испытаниями автобуса с "гибридом" на улице Тускарной была поставлена
последняя точка в моей докторской диссертации. Я доработал ее, переплел ее в
коричневый коленкор, сократив текст до дозволенных размеров, так что том
получился вдвое тоньше предыдущего. Теперь предстояло найти докторский
диссертационный Совет, где я мог бы защитить работу.
В ИМАШе такой Совет был по специальности "Теория машин и механизмов".
Конечно же, первым делом я доложил диссертацию в ставшем мне родным ИМАШе в
отделе академика Артоболевского. Были в основном положительные выступления,
но мой старый знакомый Арон Кобринский настоял, на том, что эта работа не
относится к теории машин и механизмов.
Мне посоветовали кафедру "Теоретическая механика" Московского
автомобильно-дорожного института (МАДИ). После переговоров с зав. кафедрой
профессором А.А. Хачатуровым, я доложил работу и на этой кафедре. Но мне
сказали, что работа не вполне по теоретической механике, а скорее, по теории
автомобиля, и представлять ее надо от кафедры "Автомобили". А на этой
кафедре тогда работали одни корифеи и выдающиеся личности. Зав. кафедрой -
Андрей Николаевич Островцев - профессор, легендарный Главный Конструктор
ЗИСа; профессор В.В.Ocепчугов - бывший Главный Конструктор Львовского
автобусного завода; А.К. Фрумкин, А.С. Литвинов и другие - их имена я знал,
как канонические.
Самой колоритной фигурой был, конечно, Андрей Николаевич Островцев -
мрачный, молчаливый толстяк. Говорили, что он может выпить невероятное
количество водки, оставаясь трезвым. В те годы, о которых я говорю, он был
уже очень пожилым человеком.
И вот, я прихожу на переговоры с ним о возможности доклада на его
кафедре. Я говорю, а Островцев смотрит на меня, не меняя выражения лица, и
мне кажется, что он в мыслях находится уж очень далеко отсюда. Я закончил
разговор, а он молчит и все смотрит.
- Андрей Николаевич, так можно мне готовиться к докладу, или нет? -
осторожно спросил я его.
- А что, готовься! - не меняя выражения лица, отвечал Островцев.
- А когда? - вкрадчиво поинтересовался я. И тут Островцев взорвался.
- Что ты пристаешь ко мне, - неожиданным фальцетом закричал он, -
сказал "да", а ты еще чего-то хочешь! - видимо он принял меня за студента,
да и по возрасту это можно было бы сделать.
На крик заглянула секретарь кафедры и забрала меня с собой.
- Не обращайте внимания, Андрей Николаевич - добрый человек, он скоро
отойдет и забудет все. А доклад ваш назначим на... и она перелистала
перекидной календарь, - на май, после праздников, допустим на пятое...
- Надо же, - подумал я, - год назад пятого мая мне повезло на
испытаниях автобуса, а что будет сейчас?
Это должно было случиться через месяц, и я отправился в Курск, оставив
плакаты для доклада на кафедре МАДИ. Об этих плакатах надо бы сказать особо.
Они были выполнены на листах ватмана, окантованного стальной лентой на клею.
Ленту я нарезал из той, которая шла для изготовления супермаховиков - ее
было много. Это делалось для того, чтобы я мог быстро развесить свои плакаты
по стенам в любой аудитории, и они нe покоробились бы. Но суммарный вес всех
плакатов вместе с коробкой из листового дюраля превышал 60 килограммов. Но
для меня это был "не вес", и я с ним справлялся.
В Москву я приехал заранее, на майские праздники, которые провел в
известной мне компании "Лора и Ко", с периодическим привлечением Мони. Нет,
нет - только к застолью - Моня был очень целомудренным человеком, к тому же
и женатым. Жену, правда, он не любил, но очень ценил семью - у него было
двое маленьких детей, и из-за них он жил в семье и не изменял жене.
В результате, четвертого мая вечером я так перепил, что видимо,
отравился, и утром головы не мог поднять от подушки. А у меня
ответственнейший доклад в МАДИ! Срочно звоню Моне - помоги! Тот заартачился
поначалу, но все же пришел, и я с его помощью развесил тяжеленные плакаты. В
голове все перемешалось, и я с трудом представлял себе, о чем надо говорить.
Аудитория для доклада была достаточно мала, и "амбрэ", исходящий от
меня, разнесся по ней очень быстро. По крайней мере, вся входящая в
аудиторию профессура тут же начинала принюхиваться. Вошедший последним,
Андрей Николаевич, тоже долго принюхивался, и, поняв, наконец, от кого
исходил "вчерашний" запах, удовлетворенно присел.
Я "вошел в образ" и сносно сделал доклад. Было много вопросов, ученых
явно заинтересовала моя работа. Но на докладе присутствовал приглашенный с
другой кафедры профессор В.А. Илларионов, и он высказал сомнение, подходит
ли эта работа под специальность Совета МАДИ. Присутствующие заколебались.
И тут я взял слово. Был бы я трезв, я бы не решился. Но я трезвым явно
не был, поэтому и высказался:
- Уважаемая профессура, цвет советской науки! Прошу вас, не бортайте
меня! Меня бортанули в Тбилиси - я уехал оттуда! Бортанули в Тольятти -
уехал и оттуда! Бортанули в ИМАШе - и вот я пришел к вам. Если вы бортанете
меня сейчас - куда же я пойду? Мне после вас и дороги-то никуда нет! Клянусь
рождением Бахуса! - в сердцах добавил я Серафимову присказку.
Зал расхохотался. Все подумали, что я для храбрости "поддал маленько",
и это не претило им. Встал улыбающийся Андрей Николаевич.
- Что это мы вдруг такими принципиальными заделались? Прекрасная работа
- дай Бог каждому, да и трудов свыше ста! Испытал автобус, грузовик, получил
двойную экономию топлива - когда вы последний раз слышали о таком? Думаю,
что сейчас это был первый и последний раз - нет больше таких результатов в
автомобилестроении! Человек молодой, перспективный, я даже его со студентом
разок перепутал, а мы хотим отослать его куда-то к чертовой матери! Подавай
на наш Совет, кафедра рекомендует! - громко сказал он мне, - только давай
больше без Бахуса! Могут не так понять! - деловито посоветовал он мне.
После этого доклада я, естественно, еще поддал, и Моня с Лорой едва
довели меня до поезда. Вагон был международным, купе двухместное, а
попутчиком неожиданно оказался... ректор КПИ - Евгений Викентьевич
Коваленок, первый враг пьянства в институте. Моня и Лора никак не могли
понять, почему это я так перепугался, увидев своего симпатичного соседа по
купе. Но все образовалось, а утром ректор даже довез меня на своей машине до
дома.
Началась тягомотина с представлением работы и всех сопутствующих
документов в Совет. Это трудно даже тогда, когда сам работаешь в том же
институте, где Совет. А если ты живешь в другом городе, то подача документов
в Совет кажется и вовсе невыполнимой задачей. То нет одного человека, то
другого, а это - холостой приезд в Москву. Правда, мои "холостые" приезды
были не так уж "холосты", если по-честному.
За время подачи документов в Совет произошло много событий. Строители
"сдали" новый корпус КПИ, рядом с общежитием и мою кафедру перевели в него,
на "престижный" второй этаж. Мне выделили прекрасный кабинет. Славик Зубов
получил квартиру, и мне передали его общежитейскую комнату тоже. Лиля
переехала в Курск и устроилась на кафедру, где работал Славик Зубов.
Кстати, на этой небольшой кафедре оказались сразу три доцента со
схожими фамилиями - Зуб, Зубов и Зубарев. Заведующий этой кафедрой,
нервический холерик Привалов, жалуясь на отношение к нему со стороны
преподавателей, выдал разок на Совете такой перл: "На меня точат зубы
доценты нашей кафедры - Зуб, Зубов и Зубарев!", чем надолго лишил Совет
дееспособности из-за гомерического хохота.
Наконец, нам дали большую трехкомнатную квартиру в доме, расположенном
напротив нового корпуса института через улицу Выгонную, то бишь, какого-то
там "летия" Октября. Можно было выходить из дома, услышав звонок в
институте, и не опоздать на занятия. Лиля перевезла детей в Курск и
определила их в школу. Учились они неважно и часто хулиганили, чем приносили
мне дополнительные хлопоты.
Вот какие события имели место, пока я долго и нудно сдавал в Совет МАДИ
соответствующие документы, печатал и рассылал авторефераты, "организовывал"
получение отзывов. "Организовал" я и отзыв из США от коллеги - профессора
Рабенхорста, занимавшегося в Университете им. Дж. Гопкинса буквально теми же
проблемами, что и я. Мы с ним переписывались, обменивались книгами, отчетами
до самого выхода Рабенхорста на пенсию - он был значительно старше меня по
возрасту.
Кроме того, я не забывал и плановую хоздоговорную работу со Львовом -
проектирование гидравлического "гибрида" в Гомеле закончилось, и там
приступили к его изготовлению. Шел июнь 1973 года, и я в очередной раз
поехал в Москву, чтобы окончательно уточнить дату моей защиты.
Будучи в Москве, я созвонился с моим знакомым Борисом Вайнштейном и мы
встретились во ВНИИСтройдормаше. Он, оказывается, защитил докторскую и был
"на подъеме" - весел, радостен. Познакомился и уже успел побывать в
путешествии на Кавказ, с молодой женщиной по имени Тамара. Он ее вовсю
расхваливал - какая, дескать, она у него красивая, да "заводная", как его
любит, только одно плохо - выпить не дура!
Услышав сакраментальное имя и такие выигрышные характеристики, я
невольно заинтересовался Тамарой и предложил Борису встретиться вместе. Но
он, как всегда, был занят, однако неожиданно предложил мне:
- А как у тебя насчет баб?
Я насторожился, думая, что он хочет "подарить" мне Тамару. Но
оказалось, что у Тамары "миллион" подруг и она может найти мне "бабу" на
любой вкус. Борис, заметив мое тайное согласие, тут же подошел к телефону и,
набрав номер, попросил Тамару Ивановну. Разговор был веселый,
непринужденный, часто пересыпаемый крепкими словечками. Наш, русский
разговор!
- Какую тебе? - закрыв трубку, спросил меня Борис.
- Блондинку крашеную, в очках, рост 160, вес 55, возраст - около
тридцати! - почему-то разом выпалил я, даже не подумав. До сих пор не возьму
в толк, почему назвал такие параметры, и главное, почему это произошло
автоматически, без обдумывания. Может быть, я вспомнил Лилю и нашу общую с
ней подругу Тамару? Может, женщины такой внешности мне нравились больше
других, теперь уже не знаю. Но удивленный Борис вдруг недоверчиво спросил
меня:
- А ты с моей Тамарой, часом, не знаком? Ведь ты в точности назвал ее
параметры!
Я замотал головой.
Тот же вопрос он задал по телефону и Тамаре. Между ними произошел
краткий обмен мнениями.
- Он в точности назвал твои данные, даже очки и возраст! Удивительно?
Да я от тебя всего, чего хочешь, ожидать могу! Сама такая! Каков из себя? -
Борис посмотрел на меня, - да чуть лучше крокодила! Докторскую скоро будет
защищать, спортсмен! Да возраст Христа, когда мы, евреи, его распяли! Сама
дура! Короче, - записывай, - шепнул мне Борис, - завтра в пять на остановке
автобуса No 24 у метро "Дзержинская. Все, пока!
- Обещала подругу привести, - таких, говорит, как собак нерезаных! Нет,
хороша баба - без комплексов!
- А летом куда едете? - спросил я Бориса и, кажется, испортил ему
настроение.
- Да путевка у меня в Юрмалу с женой. А Тамара грозится, что, если я
уеду с женой, а не с ней, она меня бросит и сойдется с первым же попавшимся
"кацошкой"! Прости, если тебя это задело, но ты же их сам не любишь?
В двойственном настроении я встречал назавтра 24-ые автобусы у метро
"Дзержинская". Мне страшно хотелось увидеть Тамару, но не хотелось никаких
знакомств с другими "бабами". "Бабы" у меня были, причем в требуемой
режиссуре и исполнении. Захотелось, представьте себе, любви! Как Коле Остен
- Бакену от Инги Зайонц, если я не перепутал имена друзей детства Остапа
Бендера!
И вот наступил один из самых загадочных моментов в моей жизни -
наконец, из дверей автобуса показалась та, которую я так хотел видеть. Путь
ее от подножки двери до асфальта длился долю секунды, но за это время я
успел всем сердцем полюбить ее. Да, это она, я знал ее всю жизнь, я
представлял себе каждую черточку ее внешности и характера! А где же подруга?
Хочу, чтобы никакой подруги не было! - сказал я, не знамо кому, и это
исполнилось. Тамара, стройная крашеная блондинка в очках, улыбаясь во весь
рот, шла ко мне одна.
- Привет! - подставила она мне щеку для поцелуя, - я - Тамара!
- А где же подруга? - спросил я, не веря своему счастью.
- Тебе что, меня мало? - удивленно спросила Тамара, - если хочешь,
считай, что именно я - подруга. Действительно, Тамара оказалась занятой и
просила меня прийти к тебе одной! Но я - тоже Тамара, это такое
распространенное имя!
Восторженно щебеча эту чушь, Тамара шла в направлении к площади
Революции, я шел рядом, держа ее под руку.
- Куда мы идем? - позволил себе поинтересоваться я.
- В ресторан "Прага", - сообщила Тамара. - Я очень люблю его и хочу,
чтобы мы отметили наше знакомство именно там. Если у тебя нет денег, то у
меня они есть! Пока рано, и свободные места должны быть!
Сделав обиженный вид, я заявил, что деньги у меня тоже есть.
- Ты представляешь, наш Буся (она так называла Бориса) хочет
перехитрить сам себя! - рассказывает мне Тамара по дороге. Он взял путевку
со своей "Розочкой-золотцем" на Рижское взморье, а мне предлагает поехать в
Крым, куда мы раньше планировали отправиться летом с ним.
- Как, одной - в Крым - это же опасно, там обязательно пристанет
какой-нибудь хлыщ, о чем он думает? - возмутился я.
- Да в том-то и дело, что наш Буся - не такой уж дурак! Ты знаешь, с
кем он посоветовал мне поехать? С тобой! И сказал, чтобы подругу не брала
сегодня с собой. - Понравься ему, - говорит, - и езжай с ним в Крым, он -
человек порядочный, плохого не сделает! - А если сделает хорошее, - говорю,
- это можно? - Да не признавайся мне в этом, и все дела! - отвечает.
- И как тебе они нравятся - эти еврейские штучки? - возмущалась Тамара.
Еврейские штучки мне, откровенно говоря, нравились. Увидев Тамару и
полюбив ее за долю секунды, я уже готов был предать дружбу с "нашим Бусей".
Обстановка складывалась так, что такое "предательство" законно могло быть
отнесено к "выполнению просьбы друга", исходящей из семейной необходимости.
Голова у меня шла кругом и спасти положение могла только "пол-литра".
Места в "Праге" действительно были, мы присели за столик в одном из
малых кабинетов (давно не был в "Праге", не знаю как там сейчас).
Тамара заказала сразу несколько бутылок крепчайшего, в 19 градусов,
азербайджанского портвейна "Алабашлы".
- Закусывать чем будете? - учтиво поинтересовался официант, молодой
парень.
- А нам "все равно, чем блевать!" - напомнила Тамара официанту слова
известного анекдота, на что официант закивал и заулыбался.
- Принеси, чего хочешь, нам, действительно, все равно! - подтвердила
свои слова Тамара.
Мы пили крепкий пахучий "Алабашлы" крупными глотками и обсуждали наш
план. Тамара, вроде, говорит Бусе, что она "закадрила" меня, и я согласен
ехать отдыхать с ней в Крым. Там она, якобы, будет "динамить" меня весь
месяц, а по приезду в Москву объявит мне, что "она Бусе отдана и будет век
ему верна!" И подберет мне подругу по заказанным мной параметрам, для замены
себя.
Как под бутылку складно все получается, только диву даешься! А после
очередного бокала Тамара вдруг сняла очки и, глядя на меня слегка
выпученными близорукими глазами, попросила:
- Поцелуй меня по настоящему, пожалуйста!
Я незаметно набрал "Алабашлы" в рот и по-Мопассановски передал вино
Тамаре тонкой, упругой струйкой при поцелуе. Тамара, оказывается, не читала
рассказ Мопассана "Жизнь", и не знала "штучек" виконта, или еще кого там.
Она была в восторге от этого новшества, и мы остаток вечера только и
совершенствовали свое мастерство художественного поцелуя.
Едва держась на ногах, мы вышли на улицу, и Тамара остановила такси.
- До Ильинского довезешь? - спросила она.
- Оплата в оба конца! - констатировал водитель.
Мы сели на заднее сидение и раскисли совсем. Тепло и качка совершенно
доконали нас. Мы продолжали целоваться, и Тамара даже чуть не переступила
грань дозволенного этикетом прямо в такси, но сон одолел нас.
- Приехали - Ильинское! Дальше куда? - разбудил нас водитель.
Тамара надела очки, стала смотреть в окно по сторонам и указывать
водителю путь. Поколесив по проселочным дорогам, мы подъехали к деревянному
домику на опушке леса. Время было - за полночь. Я расплатился с водителем, и
он уехал. Еле бредя по тропинке, мы подошли к дому, и Тамара стала
барабанить в дверь.
- Валька, открой, это я - Тамара!
Мы уже думали завалиться спать на опушке, как дверь отворилась, и мужик
в трусах вышел на порог.
- Вы кто? - строго спросил он.
- Я - подруга Вали, - ответила Тамара, - а вы?
- Я ее муж! Ну и поздние же гости! - недовольно заворчал он.
А тут показалась и Валька - подруга Тамары, с которой, оказывается,
Тамара не виделась несколько лет. Нас приютили, постелив на полу на кухне.
Мы тут же отрубились, а за дело принялись лишь утром. Но было неудобно.
Валька то и дело заходила на кухню - готовила мужу завтрак, отправляя его на
работу. И еще доняла собака - огромная овчарка, которая внимательно
обнюхивала нам лица. Запах Алабашлы, наверное, ей понравился.
Так как я должен был утром зайти в Министерство к Мельману, я стал
собираться вместе с Валькиным мужем. Тамара протестовала, но я все равно
ушел. Дошли с мужем Вали до электрички, он сошел на следующей остановке, я
же поехал в Москву. Всю дорогу, пока он не вышел, этот муж периодически
повторял мне одну и ту же фразу :
- Ну, вы даете!
После Министерства я заехал к Бусе в институт и рассказал ему
фактографический материал. Неполный, правда. Выпили в Праге, нажрались до
поросячьего визга, поехали почему-то в Ильинское. Просыпаюсь утром на кухне
- вижу над собой огромную собачью морду. Выхожу с мужем Вальки и еду в
Москву. Приезжаю сюда к тебе. Все! Я перешел с Бусей на "ты", как он со мною
много лет назад. А то - фактически родственники, "свояки" и все на "вы"!
Он поохал, заочно пожурил Тамару за неумеренность в выпивке и вдруг
посоветовал мне ехать с ней в Крым.
- Попьете там, повеселитесь, поплаваете. Ты можешь "кадрить" кого
угодно, Тамара - тебе не помеха, но за ней следи - чтобы по пьянке не
сорвалась! Она мне очень дорога! А денег на дорогу и на отдых я ей дам, не
беспокойся! Тебя в расход не введем!
Теперь у меня в голове была одна Тамара. Я быстро смотался в Курск,
сделал необходимые дела, получил отпускные и, собрав портфель вещичек, уехал
в Москву. Легенда - оргработы по подготовке к защите.
В Москве я тут же созвонился и встретился с Тамарой, познакомил ее с
Моней, с которым у нее тут же возникла взаимная симпатия. Что и говорить,
умела она привораживать мужиков! Купили билеты до Симферополя в двухместное
купе международного вагона, а несколько дней до отъезда прожили в гостях у
Мони.
В поезд взяли с собой наши любимые вина - "Мускат", портвейны
"Айгешат", "777" и "Карданахи", да и "Мадеру" с "Хересом"! На закуску -
апельсины, бананы и случайно попавшиеся нам плоды манго. Обедать ходили в
вагон-ресторан. Это "свадебное" путешествие нам очень понравилось.
В Симферополе сели на троллейбус и доехали почему-то до остановки
"Малый маяк", очень уж там показалось нам красиво! Подобрали жилье у русской
женщины Веры, да еще какое - с баней которую можно было топить когда угодно.
Мы быстро нашли там друзей-москвичей, тоже "сладкую парочку", выдававшую
себя, как и мы, за мужа с женой. Короче, погуляли на славу!
Через полтора месяца мы вернулись в Москву. Тамара взяла еще месяц
отпуска за свой счет - она работала лаборантом в ВУЗе, где брать отпуск на
все лето было несложно. А оставшиеся полмесяца мы провели в подмосковном
поселке "Заветы Ильича", где Тамарина подруга уступила свою дачу. Сама же
Тамара жила в поселке "Мамонтовка" по Ярославской железной дороге, в трех
минутах ходьбы от станции.
Жила она в доме барачного типа на втором этаже с матерью и сестрой. У
каждой было по комнате. Отопление - печное, вода - в колодце, туалет -
метрах в стах. Природа - великолепная, недаром рядом находился "закрытый"
санаторий для каких-то ответственных работников, кажется бывшая усадьба
Саввы Мамонтова, русского промышленника и мецената.
Перед моим отъездом в Курск Тамара познакомила меня со своей сестрой -
Любой и матерью - Полиной Андреевной, которую я тут же прозвал "тетей
Полли", ориентируясь на марктвеновского Тома Сойера. Мы немного по-семейному
посидели за столом, и я выехал в Курск из дома Тамары безнадежно влюбленным
человеком.
В начале сентября я должен был ехать в командировку в Волгоград с
творческой бригадой газеты "Социалистическая индустрия" и надеялся уже скоро
опять встретить свою любовь.
Газета "Социалистическая индустрия", куда я часто писал статьи
технического характера, задумала агит-рейд в город Волгоград. Ну не
произносит язык это название, и все! Как Нефтеград, Зерноград, или Пищеград
у Ильфа и Петрова. Для меня, миллионов других людей в России и за рубежом -
это Сталинград. Тем более, этот город остался Сталинградом для других
участников нашего рейда - Марины Павловны Чечневой - легендарной летчицы,
Героя Советского Союза, и членов редколлегии газеты - пожилых людей,
фронтовиков.
Я прибыл в Москву рано утром, а поезд, которым бригада должна была