Страница:
закрыли эти маховики жестяным кожухом. Хорошо, что "инженерша" по технике
безопасности слыхом не слыхивала о том, что маховики могут и разрываться,
иначе бы я так и не защитил свою докторскую диссертацию.
Сотрудники постоянно видели меня то лежащим под автобусом и
примерзающим своим бушлатом к земле, то тащившим маховики или другие
неподъемные тяжести. По институту шла шутка: "Если обычный ученый от своей
докторской диссертации получает инфаркт, то наш Гулиа получит грыжу!".
Прошли зима и начало весны. Стендовые испытания автобуса закончены.
"Гибрид" худо-бедно, но работает без метания "кинжалов". И вот, после
майских праздников, 5 мая 1972 года мы вывели автобус на испытания. По
дороге из общежития до института я специально купил билетную книжку на
автобус, выбрал оттуда самый счастливый билет и прокомпостировал его. Сердце
бешено колотилось, прокачивая целую Ниагару крови через мои сосуды, когда
автобус медленно стронулся и направился на прямую и уединенную улицу
Тускарную, где я наметил проводить испытания.
Автобус оборудовали закрепленным узкопленочным киноаппаратом, который
снимал дорогу, размеченную мелом по метрам. В поле зрения киноаппарата
попадали также спидометр автобуса и тахометр от маховика "гибрида". К стойке
в салоне были прикреплены колбы топливного расходомера. Управлял автобусом
водитель Стасик Слепухов, а помогал ему и мне лаборант Славик Кулешев.
"Главным кинооператором" был хозяин кинокамеры доцент Игорь Аникин,
преподаватель нашей кафедры.
Стасик и Славик были хорошими ребятами, но склонными к загулам и
выпивке. Славик прекрасно рисовал, а Стасик был прирожденным актером. Оба
участвовали в институтской самодеятельности. Никогда не забуду их
интермедию, зрителем которой мне пришлось быть.
Эта пьеска была разыграна в актовом зале института, в перерыве между
выступлениями вокально-инструментального ансамбля и чтецов из той же
самодеятельности. В переполненном зале сидел ректор, все начальство,
преподаватели и студенты.
И вот на сцену выходит Славик, переодетый старой деревенской бабкой, и
Стасик, с приклеенной бородой - якобы печник, с тележкой, груженой
кирпичами. Бабка показывает печнику - вот здесь, мол, клади печь. Печник с
грохотом начинает выгружать кирпичи. А бабка передумывает и показывает уже
другое место. Опять погрузка и выгрузка грохочущих кирпичей. Но дурная бабка
опять меняет место. Тогда взбешенный печник, ругаясь, начинает раскидывать
кирпичи по сцене: грохот, пыль, смех в зале. А печник, видимо задетый за
живое смехом в зале, хватает один из кирпичей и швыряет прямо в зрителей!
Крик, шараханье, чуть не истерика. А кирпич, повертевшись в воздухе,
медленно планирует на чью-нибудь голову. "Кирпич" оказывается склеенным из
чертежной бумаги и раскрашенным как настоящий, художником Славиком!
Итак, мы на улице Тускарной, проходящей "под над речкой" Тускарь, что
впадает неподалеку в Сейм. Деревья стеной по обе стороны улицы; на ветках
уже махровые ярко-зеленые листья. Солнышко достаточно высоко, что полезно
для киносъемок.
По моему сигналу Стасик трогает автобус, разгоняет его до скорости 50
километров в час и включает тумблер торможения "гибридом". Автобус плавно
тормозит; слышен тихий свист разгоняющегося маховика и стрекот киноаппарата.
Вот уже автобус едет со скоростью пешехода. Стасик останавливает его обычным
тормозом и глушит двигатель. Снова сигнал - и Стасик переключает тумблер на
разгон машины "гибридом". Автобус с неподвижным двигателем и выжатым
сцеплением разгоняется до 30 километров в час, после чего Стасик отпускает
сцепление. Двигатель с ходу запускается, и автобус разгоняется до 60
километров в час. Движение накатом, сбавление скорости до 50 километров в
час, и весь цикл повторяется. Затем - уже при движении в другую сторону, на
той же улице, для учета возможного уклона или ветра.
Не верится - ни "гибрид", ни один из приборов не отказал!
Теперь делаем контрольный заезд уже только на двигателе, без "гибрида".
Расходомер показал двойной перерасход топлива на контрольном заезде. Ура!
Это победа! Победа, зафиксированная на кинопленке и актом, подписанным нами
- участниками испытаний!
Автобус, с крупной надписью на бортах "Испытания", гордо завернул во
двор института. Я, стоя в приоткрытых дверях, рукой приветствовал
встречающих нас сотрудников кафедры и студентов.
Вечером в ресторане "Октябрьский", что близ института, я дал "банкет"
для участников испытаний. Я был уже научен горьким московским опытом
"необмытия" испытаний - или пленка порвется, или еще что-нибудь! Но мы
"обмыли" испытания, и все оказалось в порядке. Хорошо, что в жизни, нечасто
правда, но выпадают такие счастливые дни!
Сразу пускать автобус в дорожные испытания я побоялся, и мы, опять же с
помощью студентов-вечерников, приготовили эрзац-стенд для испытаний на
месте. Мы приподняли ведущие задние колеса автобуса над землей и прикрутили
к ним по огромному маховику. Теперь, когда работал двигатель или "гибрид",
автобус стоял на месте, а на бешеной скорости раскручивались огромные
маховики, заменявшие движущуюся массу автобуса. Когда маховики начинали,
раскручиваясь, свистеть от скорости, любопытные студенты разбегались прочь.
Потом уже, по требованию инженера по технике безопасности, туповатой,
упрямой и "выпившей" много моей крови, женщины северных народностей, мы
закрыли эти маховики жестяным кожухом. Хорошо, что "инженерша" по технике
безопасности слыхом не слыхивала о том, что маховики могут и разрываться,
иначе бы я так и не защитил свою докторскую диссертацию.
Сотрудники постоянно видели меня то лежащим под автобусом и
примерзающим своим бушлатом к земле, то тащившим маховики или другие
неподъемные тяжести. По институту шла шутка: "Если обычный ученый от своей
докторской диссертации получает инфаркт, то наш Гулиа получит грыжу!".
Прошли зима и начало весны. Стендовые испытания автобуса закончены.
"Гибрид" худо-бедно, но работает без метания "кинжалов". И вот, после
майских праздников, 5 мая 1972 года мы вывели автобус на испытания. По
дороге из общежития до института я специально купил билетную книжку на
троллейбус, выбрал оттуда самый счастливый билет и прокомпостировал его.
Сердце бешено колотилось, прокачивая целую Ниагару крови через мои сосуды,
когда наш экспериментальный автобус медленно стронулся и направился на
прямую и уединенную улицу Тускарную, где я наметил проводить испытания.
Автобус оборудовали закрепленным узкопленочным киноаппаратом, который
снимал дорогу, размеченную мелом по метрам. В поле зрения киноаппарата
попадали также спидометр автобуса и тахометр от маховика "гибрида". К стойке
в салоне были прикреплены колбы топливного расходомера. Управлял автобусом
водитель Стасик Слепухов, а помогал ему и мне лаборант Славик Кулешов.
"Главным кинооператором" был хозяин кинокамеры доцент нашей кафедры Игорь
Аникин.
Стасик и Славик были хорошими ребятами, но склонными к загулам и
выпивке. Славик прекрасно рисовал, а Стасик был прирожденным актером. Оба
участвовали в институтской самодеятельности. Никогда не забуду их
интермедию, зрителем которой мне пришлось быть.
Эта пьеска была разыграна в актовом зале института, в перерыве между
выступлениями вокально-инструментального ансамбля и чтецов из той же
самодеятельности. В переполненном зале сидел ректор, все начальство,
преподаватели и студенты.
И вот на сцену выходит Славик, переодетый старой деревенской бабкой, и
Стасик с приклеенной бородой - якобы печник, с тележкой, груженой кирпичами.
Бабка показывает печнику - вот здесь, мол, клади печь. Печник с грохотом
начинает выгружать кирпичи. А бабка передумывает и показывает уже другое
место. Опять погрузка и выгрузка грохочущих кирпичей. Но дурная бабка опять
меняет место. Тогда взбешенный печник, ругаясь, начинает раскидывать кирпичи
по сцене: грохот, пыль, смех в зале. А печник, видимо задетый за живое
смехом в зале, хватает один из кирпичей и швыряет прямо в зрителей! Крик,
шараханье, чуть не истерика. А кирпич, повертевшись в воздухе, медленно
планирует на чью-нибудь голову. "Кирпич" оказывается склеенным из чертежной
бумаги и раскрашенным как настоящий художником Славиком!
Итак, мы на улице Тускарной, проходящей "под над речкой" Тускарь, что
впадает неподалеку в Сейм. Деревья стеной по обе стороны улицы; на ветках
уже махровые ярко-зеленые листья. Солнышко достаточно высоко, что полезно
для киносъемок.
По моему сигналу Стасик трогает автобус, разгоняет его до скорости 50
километров в час и включает тумблер торможения "гибридом". Автобус плавно
тормозит; слышен тихий свист разгоняющегося маховика и стрекот киноаппарата.
Вот уже автобус едет со скоростью пешехода. Стасик останавливает его обычным
тормозом и глушит двигатель. Снова сигнал - и Стасик переключает тумблер на
разгон машины "гибридом". Автобус с неподвижным двигателем и выжатым
сцеплением разгоняется до 30 километров в час, после чего Стасик отпускает
сцепление. Двигатель с ходу запускается, и автобус разгоняется до 60
километров в час. Движение накатом, сбавление скорости до 50 километров в
час, и весь цикл повторяется. Затем - уже при движении в другую сторону, на
той же улице, для учета возможного уклона или ветра.
Не верится - ни "гибрид", ни один из приборов не отказал!
Теперь делаем контрольный заезд уже только на двигателе, без "гибрида".
Расходомер показал двойной перерасход топлива на контрольном заезде. Ура!
Это победа! Победа, зафиксированная на кинопленке и актом, подписанным нами
- участниками испытаний!
Автобус, с крупной надписью на бортах "Испытания", гордо завернул во
двор института. Я, стоя в приоткрытых дверях, приветствовал встречающих нас
сотрудников кафедры и студентов.
Вечером в ресторане "Октябрьский", что близ института, я дал "банкет"
для участников испытаний. Я был уже научен горьким московским опытом
"необмытия" испытаний - или пленка порвется, или еще что-нибудь! Но мы
"обмыли" испытания и все оказалось в порядке. Хорошо, что в жизни, нечасто
правда, но выпадают такие счастливые дни!
Можно подумать, что, будучи занятым "под завязку", я не имел никакой
личной жизни! Да, вначале так оно и было. Потом я начал постепенно
"вызывать" из Тольятти друзей. Первой приехала Лида, ей уже не терпелось
попасть в родной Курск, да и место ассистента на нашей кафедре оказалось
вакантным. В КПИ Лиду помнили, она была там "своей" и устройство ее на
работу прошло без проблем. Мне уже было веселее. Затем приехал Саша, он
устроился мастером на завод. Мы начали ходить с ним в баню, и стало еще
веселее. Примерно в течение года удалось взять на кафедру гидравлики Романа,
а на кафедру математики Галю.
Но с соседом по "блоку" - Вячеславом, я только вежливо раскланивался.
Наконец, ближе к Новому Году не выдержал и пригласил его зайти ко мне.
Оказывается, Вячеслав приехал в Курск из далекого Биробиджана, это центр
Еврейской АО. При этом он сам - далеко не еврей, а скорее наоборот. Он
рассказал мне анекдот, как создавалась эта Еврейская АО. Кстати, АО - это не
акционерное общество, а автономная область.
Так вот, созвал Сталин несколько ответственных еврейских товарищей и
поручил им создать Еврейскую АО на дальнем Востоке и организовать там
колхозы. Через несколько дней Сталин получает от них телеграмму: "Колхозы
организованы тчк высылайте колхозников". Сейчас этот анекдот можно и не
понять, но тогда он очень был смешным и актуальным.
После такого анекдота я напрямую спросил Вячеслава: "Водку пьете?" Он
внимательно посмотрел на меня, вышел из комнаты и через минуту зашел
обратно, держа завернутую в газету бутылку. Это была бутылка японского виски
"Сантори". Я полез в тумбочку и достал такую же бутылку - в наш гастроном
завезли японский виски. Мы поскребли по сусекам и нашли полбуханки хлеба,
здоровенный кусок сыра, из которого ножом уже выскребли мягкую сердцевину, и
пару яблок с подгнившими боками. В пустую бутылку налили "шампанское" - так
называли мы холодную воду из-под крана для запивки виски, который оказался
очень противным. Вонючий хлебный самогон - чего такой из Японии везти,
такого и у нас полно!
Оказалось, что мы со Славиком, (так он стал называться после пары
стаканов), вели одинаковую жизнь. Вечером, когда приходило время спать,
тушили свет (так как занавесок на окнах не было), выпивали из горла бутылку
портвейна, и, погрозив пальцем своему темному отражению в зеркале, ложились
спать. Это было скучно и неинтеллигентно, и мы еще раз убедились, что вдвоем
выпивать веселее.
Славик по фамилии Зубов оказался неординарным человеком. Он был
неплохим поэтом, только большинство его стихов были с матом. Да и стихи,
которые он знал наизусть, тоже были подобного рода. Например, такая
эпиграмма на поэтессу Веру Инбер:
- Ах, у Инбер, ах, у Инбер -
Что за шея, что за лоб!
Век смотрел бы на нее б!... И так далее.
Затем, у Славика была непередаваемая, патологическая ненависть к
советской власти. Он хотел (наивный человек!) собрать столько денег, чтобы
положить их в сберкассу на срочный вклад, и жить только на проценты, которые
составляли всего 3 процента годовых. Чтобы Славику можно было не работать на
треклятую советскую власть. Он, видимо, не понимал, что, отдавая деньги в
государственный банк под столь мизерный процент, он целиком попадал в
рабство к государству. Славик мечтал собрать сумму, которая обеспечила бы
ему зарплату доцента - 320 рублей в месяц. Но для этого ему надо было
положить в сберкассу ни много, ни мало - 128 тысяч рублей! И он пытался,
экономя на всем, кроме выпивки, честно накопить такие деньги. Надо признать,
что тысяч тридцать у него уже были, и он держал их в перевязанных бечевкой
пачках сторублевых купюр, прямо в платяном шкафу.
На Новый Год ко мне заехала Лиля, и мы его справляли втроем со
Славиком. Лиля приготовила лобио и другие кавказские блюда, включая, пхали и
хули (я, припоминаю, уже извинялся за блюда с такими названиями, извинюсь
еще раз!). Водки было в изобилии. Славик поведал нам о его теории
"стремления к естеству". Одежды на человеке должно быть как можно меньше,
или ее вообще не надо; есть надо без приборов прямо с земли, "сношаться"
когда и где захочется, и т.д. А деньги - зло, их надо уничтожать!
И рослый худющий Славик, прилично подвыпив, разделся до трусов, положил
тарелки лобио, пхали и хули на пол; на пол же положил миску с налитой туда
водкой. Передвигаясь на четвереньках и подвывая на лампу, он пытался есть
кавказские блюда прямо с пола, даже без помощи рук, а водку лакать языком из
миски.
Мы с Лилей задыхались от хохота. Рычащий и воющий Славик с
перепачканной в лобио и свекле мордуленцией, махая задом как пес, весело
ходил на всех четырех конечностях по полу, пытаясь укусить нас за ноги. Он
попытался, было, задрать ногу на нашу дверь, но мы открыли ее и выставили
звероподобного Славика в коридорчик перед туалетом. Там он уже "метил"
стенку, когда на странные звуки выглянула жена зав. кафедрой математики,
прозванная нами Росомахой, за схожесть по внешности и характеру с этим
"симпатичным" зверьком.
Крик был такой, какой и десяток росомах издать были бы не в силах. Вся
семейка выскочила за дверь и помогла вопить нашей Росомахе. Еще бы - рослый
худой зверь в трусах телесного цвета, с рычанием и воем, скалясь
окровавленным (от свеклы!) ртом, "метил" дверь нашего туалета! Увидеть такое
в Новогоднюю ночь и не стать заикой - дано не каждому!
Славик, конечно, тут же вскочил и забился к себе в комнату. Но минуты
через три он, сильно шатаясь, но уже на двух ногах, ввалился к нам в
комнату, держа в руках несколько пачек денежных купюр. Он, рыча и ругаясь
матом, стал швырять в нас эти пачки, и деньги рассыпались по полу, как в
американском боевике. Когда Лиля попыталась их собирать с пола, Славик
запихнул остаток денег ей за воротник и вышел вон. Мы услышали, как
заперлась изнутри его дверь.
Лиля подобрала все деньги и сложила их кучей на столе. Зрелище было
феерическим - столько сторублевых купюр зараз никто из нас в жизни не видел!
А утром, часов в семь, кто-то жалобно заскребся в нашу дверь. Лиля открыла.
Славик стоял в майке и шароварах, с лицом не вполне еще очищенным от
кавказских блюд с неприличными названиями.
- Я свои денежки к вам, случайно, не закидывал? - вкрадчиво спросил он,
повидимому, опасаясь, что мы скажем "нет". Но, увидев кучу на столе, он
успокоился. Насыпав купюры себе в подол майки, он пошел назад, оправдываясь:
- Как выпью, начинаю деньгами швыряться - в буквальном смысле! Надо бы
от этой вредной привычки избавляться!
Я так и не понял, от какой вредной привычки ему больше хотелось бы
избавиться - пьянства или швыряния денег?
Вскоре Лиля уехала, и мы остались опять вдвоем со Славиком. Мы гуляли с
ним по паркам Курска, философствуя на возвышенные темы и выпивая, втихаря от
окружающих, портвейн. Особенно любили мы заходить в магазин "Колос",
расположенный на той же улице, что и общежитие. Улица называлась "Выгонной",
так как по ней выгоняли коров на пастбище, расположенное за строющимся новым
корпусом института и нашим общежитием. Так что по утрам нас будило мычание
проходивших коров. А потом улицу переименовали в "имени 50-летия Октября" -
глупее и неуклюжее названия не придумаешь!
Так вот в магазине "Колос" всегда был большой выбор спиртного. Недаром
в Курске говорили: "Мужики в "Колос", а бабы - в голос!". У нас со Славиком
на тот момент баб не было и мы смело и гордо заходили в "Колос". Взяв
очередную бутылку, мы шли в ближайший сквер, расположенный на горке в конце
улицы Дзержинского (бывшей ул. Троцкого), и сидя на деревянной скамейке,
обсуждали, как строить жизнь, переехав в новый для нас Курск.
Говоря о горке, и вспоминая о воровитости местных жителей, я понял,
почему Курск характеризовали как: "Две горы, две тюрьмы, а посередине -
баня!" Я видел эти две горы, мылся в бане, что посередине, а двух тюрем так
и не нашел, а тем более, в них не сидел.
Говорили, что царь хотел построить в Курске университет, но местное
купечество и другие граждане (по-старинному - "мещане") написали ему
челобитную, где настоятельно просили не делать этого. Боялись неизбежных при
этом "жидов, скубентов и прочих воров". Чтож, университет перенесли в
Воронеж и это теперь - крупный, современный город, чего о Курске не скажешь.
А воров, и прочих нежелательных категорий населения в Курске, тем не менее,
- предостаточно!
И вот, после вина, выпитого на свежем воздухе, и философии, вызывающей
усиленную работу мозга, Славику захотелось избавиться от продуктов распада
при белковом метаболизме (не подумайте дурного - обмене веществ!), и он
зашел в расположенный рядом туалет с выгребной ямой. Но буквально через
несколько секунд, еще полностью не избавившись от продуктов распада, Славик
выбежал оттуда и возбужденно позвал меня:
- Посмотри, что здесь написано, это писал гений, это касается всех нас!
Я забежал в туалет, и на серой отштукатуренной стене прямо над
расположенными в линию "очками", прочел "вещую" надпись, выполненную красной
краской крупными "печатными" буквами:
"Гады! Начните жизнь сначала!".
Хотя это и не было Валтазаровскими кровавыми словами: "Мене, текел,
перес", предвещавшими гибель царя, но задуматься нас эта надпись заставила.
А может, и взаправду, начать жизнь сначала?
Но, из-за того, что, во-первых, надпись относилась к "гадам", каковыми
мы себя не считали, а во-вторых - не так уж это легко сделать даже настоящим
гадам, мы продолжили вести прежний образ жизни!
В июне 1972 года я поехал во Львов отчитаться перед ГСКБ за полный цикл
работ по договору, представить им данные испытаний и фильм. Экзаменов в этот
семестр у меня не было и времени на поездку хватало. Так как я ехал поездом
через Москву, то зашел там в Министерство Автомобильной промышленности СССР,
которое было расположено на площади им. Воровского. На этой площади и сейчас
стоит карикатурный памятник этому Воровскому - советскому дипломату, убитому
в городе Лозанне врагами советской власти. Площадь эта самая маленькая в
Москве, и, думаю, даже в мире - меньше нашего тбилисского двора, где стоял
дом моего детства.
Красивое и какое-то сексуальное с виду здание Министерства, в "мрачные
годы царизма" было с красным фонарем у входа - это был крупный бордель. Вся
внутренняя планировка здания напоминала об этом - запутанные узкие
коридорчики, камины с топкой, выходящей в коридор, маленькие уютные комнатки
- необычайно подходили борделю, но никак не союзному министерству. Правда,
сотрудники министерства говорили мне, что, чем занимались в этом здании
раньше, тем занимаются и сейчас. Только в роли проституток сейчас выступают
они, сотрудники министерства.
Это было правдой - разносы, которые учиняло своим сотрудникам
министерское начальство, можно смело сравнивать с тем действием, которое
совершалось клиентами над проститутками. И если проститутки хоть выживали
после этого действа, то не все сотрудники министерства были так привычны к
разносам - многие получали инфаркты и инсульты.
Почти на моих глазах, когда я был в это время в министерстве, один
высокопоставленный специалист, молодой еще доктор наук, получил такой разнос
от Министра, бывшего гендиректора ВАЗа. С последним я не раз в одном купе
ездил в Москву, и он тогда показался мне очень скромным и учтивым человеком,
а вот после этого разноса вскоре молодой специалист скончался от инфаркта.
Но не будем о грустном. Я разыскал в министерстве начальника
технического управления Главлегавтопрома Давида Дмитриевича Мельмана,
которому, в частности, подчинялись все автобусные заводы. Это был высокий
суровый человек, от разносов которого почти плача уходили директора заводов.
Я слышал эти разносы и побаивался Мельмана, но со мной он оказался
неожиданно учтивым. Посмотрев фильм, оценив результаты испытаний и обозвав
меня гением, он тут же созвонился с зам. министра (забыл фамилию, но тот
тоже, как и сам Д.Д.Мельман вскоре умер, не выдержав сумасшедшей работы) и
повел меня к нему.
- Вот молодой гений, который предложил устройство, вдвое сокращающее
расход топлива на автобусах. Но главное - почти исчезают токсичные
компоненты! (Этого я Мельману не говорил, но он оказался прав - последующие
испытания показали, что токсичность выхлопа уменьшилась на порядок).
Зам. министра просмотрел мой отчет ГСКБ (фильма он смотреть не стал), и
обратился к Мельману:
- Давид Дмитриевич, ты же опытный человек, где я возьму площади и кадры
для выпуска этого изделия? Ты посмотри на телеграммы с заводов - они
телеграфируют Косыгину, а он вот с такими резолюциями - Министру! Нет ни
людей, ни площадей, ни материалов, ни комплектующих - ничего нет! - зам.
министра перешел на крик, - и ты предлагаешь мне еще эту петлю на шею!
(мать, мать, перемать!).
И обратившись ко мне, зам министра уже спокойнее, но на "ты",
продолжал:
- Ты говоришь - топливо, а кому оно нужно - бензин четыре копейки за
литр стоит - дешевле газировки! Да сливают его водители, чтобы норму не
снижали, вот, целое озеро топлива под Москвой обнаружили! А экономия - это
одни лишь разговоры умников и, взглянув на Мельмана, зам. министра не стал
говорить, кого еще.
Я ожидал, что после таких слов зам. министра меня заберут неподалеку
отсюда (от площади Воровского до Лубянки - пара шагов!), но он завершил
встречу словами:
- Продолжайте работу с ГСКБ, финансировать науку мы будем, но о
внедрении - забудьте! Если, конечно, не придумаете такого, чтобы не
выпускать самим, а покупать где-то можно было! Тогда еще можно поговорить!
Мельман в хорошем настроении повел меня к себе в кабинет.
- Давид Дмитриевич, извините, конечно, но это понимать как разнос? - не
разобрал ситуации я.
- Это понимать, как одобрение, - пояснил Мельман, - разнос был бы
слышен самому Воровскому.
Когда мы пришли в кабинет и получили возможность говорить спокойно, я
изложил Мельману нечто новое. Дело в том, что начальник Главка
Минстанкопрома, узнав о моих опытах с автобусом, предложил мне заняться
другим типом "гибрида" - с накопителем в виде баллонов со сжатым азотом и
гидроприводом. Все части этого устройства выпускались на Гомельском заводе
"Гидропривод", где в руководстве был брат начальника Главка, а сам завод
подчинялся тому же Главку. Ситуация складывалась идеальная! Мельман был в
восторге.
- Езжайте во Львов, скажите им, что финансирование будет в нужном
размере, заключайте договор и быстро проектируйте "гибрид"!
По дороге во Львов я заехал в Гомель и переговорил с братом начальника
Главка. Брат тоже был автором идеи, и он взялся проектировать устройство, а
потом изготовить его. Нужна была привязка к автобусу, к размерам свободного
пространства, мощности, оборотам, органам управления так далее. Эту работу
должен был проделать я.
Во Львове были довольны моей работой, но еще больше были довольны
рекомендациями Мельмана. Мы перезаключили договор еще на три года, но на
новый тип "гибрида" - гидравлический. Таким образом, научная направленность
моей работы резко менялась - с маховиков и вариаторов я перешел на
безопасности слыхом не слыхивала о том, что маховики могут и разрываться,
иначе бы я так и не защитил свою докторскую диссертацию.
Сотрудники постоянно видели меня то лежащим под автобусом и
примерзающим своим бушлатом к земле, то тащившим маховики или другие
неподъемные тяжести. По институту шла шутка: "Если обычный ученый от своей
докторской диссертации получает инфаркт, то наш Гулиа получит грыжу!".
Прошли зима и начало весны. Стендовые испытания автобуса закончены.
"Гибрид" худо-бедно, но работает без метания "кинжалов". И вот, после
майских праздников, 5 мая 1972 года мы вывели автобус на испытания. По
дороге из общежития до института я специально купил билетную книжку на
автобус, выбрал оттуда самый счастливый билет и прокомпостировал его. Сердце
бешено колотилось, прокачивая целую Ниагару крови через мои сосуды, когда
автобус медленно стронулся и направился на прямую и уединенную улицу
Тускарную, где я наметил проводить испытания.
Автобус оборудовали закрепленным узкопленочным киноаппаратом, который
снимал дорогу, размеченную мелом по метрам. В поле зрения киноаппарата
попадали также спидометр автобуса и тахометр от маховика "гибрида". К стойке
в салоне были прикреплены колбы топливного расходомера. Управлял автобусом
водитель Стасик Слепухов, а помогал ему и мне лаборант Славик Кулешев.
"Главным кинооператором" был хозяин кинокамеры доцент Игорь Аникин,
преподаватель нашей кафедры.
Стасик и Славик были хорошими ребятами, но склонными к загулам и
выпивке. Славик прекрасно рисовал, а Стасик был прирожденным актером. Оба
участвовали в институтской самодеятельности. Никогда не забуду их
интермедию, зрителем которой мне пришлось быть.
Эта пьеска была разыграна в актовом зале института, в перерыве между
выступлениями вокально-инструментального ансамбля и чтецов из той же
самодеятельности. В переполненном зале сидел ректор, все начальство,
преподаватели и студенты.
И вот на сцену выходит Славик, переодетый старой деревенской бабкой, и
Стасик, с приклеенной бородой - якобы печник, с тележкой, груженой
кирпичами. Бабка показывает печнику - вот здесь, мол, клади печь. Печник с
грохотом начинает выгружать кирпичи. А бабка передумывает и показывает уже
другое место. Опять погрузка и выгрузка грохочущих кирпичей. Но дурная бабка
опять меняет место. Тогда взбешенный печник, ругаясь, начинает раскидывать
кирпичи по сцене: грохот, пыль, смех в зале. А печник, видимо задетый за
живое смехом в зале, хватает один из кирпичей и швыряет прямо в зрителей!
Крик, шараханье, чуть не истерика. А кирпич, повертевшись в воздухе,
медленно планирует на чью-нибудь голову. "Кирпич" оказывается склеенным из
чертежной бумаги и раскрашенным как настоящий, художником Славиком!
Итак, мы на улице Тускарной, проходящей "под над речкой" Тускарь, что
впадает неподалеку в Сейм. Деревья стеной по обе стороны улицы; на ветках
уже махровые ярко-зеленые листья. Солнышко достаточно высоко, что полезно
для киносъемок.
По моему сигналу Стасик трогает автобус, разгоняет его до скорости 50
километров в час и включает тумблер торможения "гибридом". Автобус плавно
тормозит; слышен тихий свист разгоняющегося маховика и стрекот киноаппарата.
Вот уже автобус едет со скоростью пешехода. Стасик останавливает его обычным
тормозом и глушит двигатель. Снова сигнал - и Стасик переключает тумблер на
разгон машины "гибридом". Автобус с неподвижным двигателем и выжатым
сцеплением разгоняется до 30 километров в час, после чего Стасик отпускает
сцепление. Двигатель с ходу запускается, и автобус разгоняется до 60
километров в час. Движение накатом, сбавление скорости до 50 километров в
час, и весь цикл повторяется. Затем - уже при движении в другую сторону, на
той же улице, для учета возможного уклона или ветра.
Не верится - ни "гибрид", ни один из приборов не отказал!
Теперь делаем контрольный заезд уже только на двигателе, без "гибрида".
Расходомер показал двойной перерасход топлива на контрольном заезде. Ура!
Это победа! Победа, зафиксированная на кинопленке и актом, подписанным нами
- участниками испытаний!
Автобус, с крупной надписью на бортах "Испытания", гордо завернул во
двор института. Я, стоя в приоткрытых дверях, рукой приветствовал
встречающих нас сотрудников кафедры и студентов.
Вечером в ресторане "Октябрьский", что близ института, я дал "банкет"
для участников испытаний. Я был уже научен горьким московским опытом
"необмытия" испытаний - или пленка порвется, или еще что-нибудь! Но мы
"обмыли" испытания, и все оказалось в порядке. Хорошо, что в жизни, нечасто
правда, но выпадают такие счастливые дни!
Сразу пускать автобус в дорожные испытания я побоялся, и мы, опять же с
помощью студентов-вечерников, приготовили эрзац-стенд для испытаний на
месте. Мы приподняли ведущие задние колеса автобуса над землей и прикрутили
к ним по огромному маховику. Теперь, когда работал двигатель или "гибрид",
автобус стоял на месте, а на бешеной скорости раскручивались огромные
маховики, заменявшие движущуюся массу автобуса. Когда маховики начинали,
раскручиваясь, свистеть от скорости, любопытные студенты разбегались прочь.
Потом уже, по требованию инженера по технике безопасности, туповатой,
упрямой и "выпившей" много моей крови, женщины северных народностей, мы
закрыли эти маховики жестяным кожухом. Хорошо, что "инженерша" по технике
безопасности слыхом не слыхивала о том, что маховики могут и разрываться,
иначе бы я так и не защитил свою докторскую диссертацию.
Сотрудники постоянно видели меня то лежащим под автобусом и
примерзающим своим бушлатом к земле, то тащившим маховики или другие
неподъемные тяжести. По институту шла шутка: "Если обычный ученый от своей
докторской диссертации получает инфаркт, то наш Гулиа получит грыжу!".
Прошли зима и начало весны. Стендовые испытания автобуса закончены.
"Гибрид" худо-бедно, но работает без метания "кинжалов". И вот, после
майских праздников, 5 мая 1972 года мы вывели автобус на испытания. По
дороге из общежития до института я специально купил билетную книжку на
троллейбус, выбрал оттуда самый счастливый билет и прокомпостировал его.
Сердце бешено колотилось, прокачивая целую Ниагару крови через мои сосуды,
когда наш экспериментальный автобус медленно стронулся и направился на
прямую и уединенную улицу Тускарную, где я наметил проводить испытания.
Автобус оборудовали закрепленным узкопленочным киноаппаратом, который
снимал дорогу, размеченную мелом по метрам. В поле зрения киноаппарата
попадали также спидометр автобуса и тахометр от маховика "гибрида". К стойке
в салоне были прикреплены колбы топливного расходомера. Управлял автобусом
водитель Стасик Слепухов, а помогал ему и мне лаборант Славик Кулешов.
"Главным кинооператором" был хозяин кинокамеры доцент нашей кафедры Игорь
Аникин.
Стасик и Славик были хорошими ребятами, но склонными к загулам и
выпивке. Славик прекрасно рисовал, а Стасик был прирожденным актером. Оба
участвовали в институтской самодеятельности. Никогда не забуду их
интермедию, зрителем которой мне пришлось быть.
Эта пьеска была разыграна в актовом зале института, в перерыве между
выступлениями вокально-инструментального ансамбля и чтецов из той же
самодеятельности. В переполненном зале сидел ректор, все начальство,
преподаватели и студенты.
И вот на сцену выходит Славик, переодетый старой деревенской бабкой, и
Стасик с приклеенной бородой - якобы печник, с тележкой, груженой кирпичами.
Бабка показывает печнику - вот здесь, мол, клади печь. Печник с грохотом
начинает выгружать кирпичи. А бабка передумывает и показывает уже другое
место. Опять погрузка и выгрузка грохочущих кирпичей. Но дурная бабка опять
меняет место. Тогда взбешенный печник, ругаясь, начинает раскидывать кирпичи
по сцене: грохот, пыль, смех в зале. А печник, видимо задетый за живое
смехом в зале, хватает один из кирпичей и швыряет прямо в зрителей! Крик,
шараханье, чуть не истерика. А кирпич, повертевшись в воздухе, медленно
планирует на чью-нибудь голову. "Кирпич" оказывается склеенным из чертежной
бумаги и раскрашенным как настоящий художником Славиком!
Итак, мы на улице Тускарной, проходящей "под над речкой" Тускарь, что
впадает неподалеку в Сейм. Деревья стеной по обе стороны улицы; на ветках
уже махровые ярко-зеленые листья. Солнышко достаточно высоко, что полезно
для киносъемок.
По моему сигналу Стасик трогает автобус, разгоняет его до скорости 50
километров в час и включает тумблер торможения "гибридом". Автобус плавно
тормозит; слышен тихий свист разгоняющегося маховика и стрекот киноаппарата.
Вот уже автобус едет со скоростью пешехода. Стасик останавливает его обычным
тормозом и глушит двигатель. Снова сигнал - и Стасик переключает тумблер на
разгон машины "гибридом". Автобус с неподвижным двигателем и выжатым
сцеплением разгоняется до 30 километров в час, после чего Стасик отпускает
сцепление. Двигатель с ходу запускается, и автобус разгоняется до 60
километров в час. Движение накатом, сбавление скорости до 50 километров в
час, и весь цикл повторяется. Затем - уже при движении в другую сторону, на
той же улице, для учета возможного уклона или ветра.
Не верится - ни "гибрид", ни один из приборов не отказал!
Теперь делаем контрольный заезд уже только на двигателе, без "гибрида".
Расходомер показал двойной перерасход топлива на контрольном заезде. Ура!
Это победа! Победа, зафиксированная на кинопленке и актом, подписанным нами
- участниками испытаний!
Автобус, с крупной надписью на бортах "Испытания", гордо завернул во
двор института. Я, стоя в приоткрытых дверях, приветствовал встречающих нас
сотрудников кафедры и студентов.
Вечером в ресторане "Октябрьский", что близ института, я дал "банкет"
для участников испытаний. Я был уже научен горьким московским опытом
"необмытия" испытаний - или пленка порвется, или еще что-нибудь! Но мы
"обмыли" испытания и все оказалось в порядке. Хорошо, что в жизни, нечасто
правда, но выпадают такие счастливые дни!
Можно подумать, что, будучи занятым "под завязку", я не имел никакой
личной жизни! Да, вначале так оно и было. Потом я начал постепенно
"вызывать" из Тольятти друзей. Первой приехала Лида, ей уже не терпелось
попасть в родной Курск, да и место ассистента на нашей кафедре оказалось
вакантным. В КПИ Лиду помнили, она была там "своей" и устройство ее на
работу прошло без проблем. Мне уже было веселее. Затем приехал Саша, он
устроился мастером на завод. Мы начали ходить с ним в баню, и стало еще
веселее. Примерно в течение года удалось взять на кафедру гидравлики Романа,
а на кафедру математики Галю.
Но с соседом по "блоку" - Вячеславом, я только вежливо раскланивался.
Наконец, ближе к Новому Году не выдержал и пригласил его зайти ко мне.
Оказывается, Вячеслав приехал в Курск из далекого Биробиджана, это центр
Еврейской АО. При этом он сам - далеко не еврей, а скорее наоборот. Он
рассказал мне анекдот, как создавалась эта Еврейская АО. Кстати, АО - это не
акционерное общество, а автономная область.
Так вот, созвал Сталин несколько ответственных еврейских товарищей и
поручил им создать Еврейскую АО на дальнем Востоке и организовать там
колхозы. Через несколько дней Сталин получает от них телеграмму: "Колхозы
организованы тчк высылайте колхозников". Сейчас этот анекдот можно и не
понять, но тогда он очень был смешным и актуальным.
После такого анекдота я напрямую спросил Вячеслава: "Водку пьете?" Он
внимательно посмотрел на меня, вышел из комнаты и через минуту зашел
обратно, держа завернутую в газету бутылку. Это была бутылка японского виски
"Сантори". Я полез в тумбочку и достал такую же бутылку - в наш гастроном
завезли японский виски. Мы поскребли по сусекам и нашли полбуханки хлеба,
здоровенный кусок сыра, из которого ножом уже выскребли мягкую сердцевину, и
пару яблок с подгнившими боками. В пустую бутылку налили "шампанское" - так
называли мы холодную воду из-под крана для запивки виски, который оказался
очень противным. Вонючий хлебный самогон - чего такой из Японии везти,
такого и у нас полно!
Оказалось, что мы со Славиком, (так он стал называться после пары
стаканов), вели одинаковую жизнь. Вечером, когда приходило время спать,
тушили свет (так как занавесок на окнах не было), выпивали из горла бутылку
портвейна, и, погрозив пальцем своему темному отражению в зеркале, ложились
спать. Это было скучно и неинтеллигентно, и мы еще раз убедились, что вдвоем
выпивать веселее.
Славик по фамилии Зубов оказался неординарным человеком. Он был
неплохим поэтом, только большинство его стихов были с матом. Да и стихи,
которые он знал наизусть, тоже были подобного рода. Например, такая
эпиграмма на поэтессу Веру Инбер:
- Ах, у Инбер, ах, у Инбер -
Что за шея, что за лоб!
Век смотрел бы на нее б!... И так далее.
Затем, у Славика была непередаваемая, патологическая ненависть к
советской власти. Он хотел (наивный человек!) собрать столько денег, чтобы
положить их в сберкассу на срочный вклад, и жить только на проценты, которые
составляли всего 3 процента годовых. Чтобы Славику можно было не работать на
треклятую советскую власть. Он, видимо, не понимал, что, отдавая деньги в
государственный банк под столь мизерный процент, он целиком попадал в
рабство к государству. Славик мечтал собрать сумму, которая обеспечила бы
ему зарплату доцента - 320 рублей в месяц. Но для этого ему надо было
положить в сберкассу ни много, ни мало - 128 тысяч рублей! И он пытался,
экономя на всем, кроме выпивки, честно накопить такие деньги. Надо признать,
что тысяч тридцать у него уже были, и он держал их в перевязанных бечевкой
пачках сторублевых купюр, прямо в платяном шкафу.
На Новый Год ко мне заехала Лиля, и мы его справляли втроем со
Славиком. Лиля приготовила лобио и другие кавказские блюда, включая, пхали и
хули (я, припоминаю, уже извинялся за блюда с такими названиями, извинюсь
еще раз!). Водки было в изобилии. Славик поведал нам о его теории
"стремления к естеству". Одежды на человеке должно быть как можно меньше,
или ее вообще не надо; есть надо без приборов прямо с земли, "сношаться"
когда и где захочется, и т.д. А деньги - зло, их надо уничтожать!
И рослый худющий Славик, прилично подвыпив, разделся до трусов, положил
тарелки лобио, пхали и хули на пол; на пол же положил миску с налитой туда
водкой. Передвигаясь на четвереньках и подвывая на лампу, он пытался есть
кавказские блюда прямо с пола, даже без помощи рук, а водку лакать языком из
миски.
Мы с Лилей задыхались от хохота. Рычащий и воющий Славик с
перепачканной в лобио и свекле мордуленцией, махая задом как пес, весело
ходил на всех четырех конечностях по полу, пытаясь укусить нас за ноги. Он
попытался, было, задрать ногу на нашу дверь, но мы открыли ее и выставили
звероподобного Славика в коридорчик перед туалетом. Там он уже "метил"
стенку, когда на странные звуки выглянула жена зав. кафедрой математики,
прозванная нами Росомахой, за схожесть по внешности и характеру с этим
"симпатичным" зверьком.
Крик был такой, какой и десяток росомах издать были бы не в силах. Вся
семейка выскочила за дверь и помогла вопить нашей Росомахе. Еще бы - рослый
худой зверь в трусах телесного цвета, с рычанием и воем, скалясь
окровавленным (от свеклы!) ртом, "метил" дверь нашего туалета! Увидеть такое
в Новогоднюю ночь и не стать заикой - дано не каждому!
Славик, конечно, тут же вскочил и забился к себе в комнату. Но минуты
через три он, сильно шатаясь, но уже на двух ногах, ввалился к нам в
комнату, держа в руках несколько пачек денежных купюр. Он, рыча и ругаясь
матом, стал швырять в нас эти пачки, и деньги рассыпались по полу, как в
американском боевике. Когда Лиля попыталась их собирать с пола, Славик
запихнул остаток денег ей за воротник и вышел вон. Мы услышали, как
заперлась изнутри его дверь.
Лиля подобрала все деньги и сложила их кучей на столе. Зрелище было
феерическим - столько сторублевых купюр зараз никто из нас в жизни не видел!
А утром, часов в семь, кто-то жалобно заскребся в нашу дверь. Лиля открыла.
Славик стоял в майке и шароварах, с лицом не вполне еще очищенным от
кавказских блюд с неприличными названиями.
- Я свои денежки к вам, случайно, не закидывал? - вкрадчиво спросил он,
повидимому, опасаясь, что мы скажем "нет". Но, увидев кучу на столе, он
успокоился. Насыпав купюры себе в подол майки, он пошел назад, оправдываясь:
- Как выпью, начинаю деньгами швыряться - в буквальном смысле! Надо бы
от этой вредной привычки избавляться!
Я так и не понял, от какой вредной привычки ему больше хотелось бы
избавиться - пьянства или швыряния денег?
Вскоре Лиля уехала, и мы остались опять вдвоем со Славиком. Мы гуляли с
ним по паркам Курска, философствуя на возвышенные темы и выпивая, втихаря от
окружающих, портвейн. Особенно любили мы заходить в магазин "Колос",
расположенный на той же улице, что и общежитие. Улица называлась "Выгонной",
так как по ней выгоняли коров на пастбище, расположенное за строющимся новым
корпусом института и нашим общежитием. Так что по утрам нас будило мычание
проходивших коров. А потом улицу переименовали в "имени 50-летия Октября" -
глупее и неуклюжее названия не придумаешь!
Так вот в магазине "Колос" всегда был большой выбор спиртного. Недаром
в Курске говорили: "Мужики в "Колос", а бабы - в голос!". У нас со Славиком
на тот момент баб не было и мы смело и гордо заходили в "Колос". Взяв
очередную бутылку, мы шли в ближайший сквер, расположенный на горке в конце
улицы Дзержинского (бывшей ул. Троцкого), и сидя на деревянной скамейке,
обсуждали, как строить жизнь, переехав в новый для нас Курск.
Говоря о горке, и вспоминая о воровитости местных жителей, я понял,
почему Курск характеризовали как: "Две горы, две тюрьмы, а посередине -
баня!" Я видел эти две горы, мылся в бане, что посередине, а двух тюрем так
и не нашел, а тем более, в них не сидел.
Говорили, что царь хотел построить в Курске университет, но местное
купечество и другие граждане (по-старинному - "мещане") написали ему
челобитную, где настоятельно просили не делать этого. Боялись неизбежных при
этом "жидов, скубентов и прочих воров". Чтож, университет перенесли в
Воронеж и это теперь - крупный, современный город, чего о Курске не скажешь.
А воров, и прочих нежелательных категорий населения в Курске, тем не менее,
- предостаточно!
И вот, после вина, выпитого на свежем воздухе, и философии, вызывающей
усиленную работу мозга, Славику захотелось избавиться от продуктов распада
при белковом метаболизме (не подумайте дурного - обмене веществ!), и он
зашел в расположенный рядом туалет с выгребной ямой. Но буквально через
несколько секунд, еще полностью не избавившись от продуктов распада, Славик
выбежал оттуда и возбужденно позвал меня:
- Посмотри, что здесь написано, это писал гений, это касается всех нас!
Я забежал в туалет, и на серой отштукатуренной стене прямо над
расположенными в линию "очками", прочел "вещую" надпись, выполненную красной
краской крупными "печатными" буквами:
"Гады! Начните жизнь сначала!".
Хотя это и не было Валтазаровскими кровавыми словами: "Мене, текел,
перес", предвещавшими гибель царя, но задуматься нас эта надпись заставила.
А может, и взаправду, начать жизнь сначала?
Но, из-за того, что, во-первых, надпись относилась к "гадам", каковыми
мы себя не считали, а во-вторых - не так уж это легко сделать даже настоящим
гадам, мы продолжили вести прежний образ жизни!
В июне 1972 года я поехал во Львов отчитаться перед ГСКБ за полный цикл
работ по договору, представить им данные испытаний и фильм. Экзаменов в этот
семестр у меня не было и времени на поездку хватало. Так как я ехал поездом
через Москву, то зашел там в Министерство Автомобильной промышленности СССР,
которое было расположено на площади им. Воровского. На этой площади и сейчас
стоит карикатурный памятник этому Воровскому - советскому дипломату, убитому
в городе Лозанне врагами советской власти. Площадь эта самая маленькая в
Москве, и, думаю, даже в мире - меньше нашего тбилисского двора, где стоял
дом моего детства.
Красивое и какое-то сексуальное с виду здание Министерства, в "мрачные
годы царизма" было с красным фонарем у входа - это был крупный бордель. Вся
внутренняя планировка здания напоминала об этом - запутанные узкие
коридорчики, камины с топкой, выходящей в коридор, маленькие уютные комнатки
- необычайно подходили борделю, но никак не союзному министерству. Правда,
сотрудники министерства говорили мне, что, чем занимались в этом здании
раньше, тем занимаются и сейчас. Только в роли проституток сейчас выступают
они, сотрудники министерства.
Это было правдой - разносы, которые учиняло своим сотрудникам
министерское начальство, можно смело сравнивать с тем действием, которое
совершалось клиентами над проститутками. И если проститутки хоть выживали
после этого действа, то не все сотрудники министерства были так привычны к
разносам - многие получали инфаркты и инсульты.
Почти на моих глазах, когда я был в это время в министерстве, один
высокопоставленный специалист, молодой еще доктор наук, получил такой разнос
от Министра, бывшего гендиректора ВАЗа. С последним я не раз в одном купе
ездил в Москву, и он тогда показался мне очень скромным и учтивым человеком,
а вот после этого разноса вскоре молодой специалист скончался от инфаркта.
Но не будем о грустном. Я разыскал в министерстве начальника
технического управления Главлегавтопрома Давида Дмитриевича Мельмана,
которому, в частности, подчинялись все автобусные заводы. Это был высокий
суровый человек, от разносов которого почти плача уходили директора заводов.
Я слышал эти разносы и побаивался Мельмана, но со мной он оказался
неожиданно учтивым. Посмотрев фильм, оценив результаты испытаний и обозвав
меня гением, он тут же созвонился с зам. министра (забыл фамилию, но тот
тоже, как и сам Д.Д.Мельман вскоре умер, не выдержав сумасшедшей работы) и
повел меня к нему.
- Вот молодой гений, который предложил устройство, вдвое сокращающее
расход топлива на автобусах. Но главное - почти исчезают токсичные
компоненты! (Этого я Мельману не говорил, но он оказался прав - последующие
испытания показали, что токсичность выхлопа уменьшилась на порядок).
Зам. министра просмотрел мой отчет ГСКБ (фильма он смотреть не стал), и
обратился к Мельману:
- Давид Дмитриевич, ты же опытный человек, где я возьму площади и кадры
для выпуска этого изделия? Ты посмотри на телеграммы с заводов - они
телеграфируют Косыгину, а он вот с такими резолюциями - Министру! Нет ни
людей, ни площадей, ни материалов, ни комплектующих - ничего нет! - зам.
министра перешел на крик, - и ты предлагаешь мне еще эту петлю на шею!
(мать, мать, перемать!).
И обратившись ко мне, зам министра уже спокойнее, но на "ты",
продолжал:
- Ты говоришь - топливо, а кому оно нужно - бензин четыре копейки за
литр стоит - дешевле газировки! Да сливают его водители, чтобы норму не
снижали, вот, целое озеро топлива под Москвой обнаружили! А экономия - это
одни лишь разговоры умников и, взглянув на Мельмана, зам. министра не стал
говорить, кого еще.
Я ожидал, что после таких слов зам. министра меня заберут неподалеку
отсюда (от площади Воровского до Лубянки - пара шагов!), но он завершил
встречу словами:
- Продолжайте работу с ГСКБ, финансировать науку мы будем, но о
внедрении - забудьте! Если, конечно, не придумаете такого, чтобы не
выпускать самим, а покупать где-то можно было! Тогда еще можно поговорить!
Мельман в хорошем настроении повел меня к себе в кабинет.
- Давид Дмитриевич, извините, конечно, но это понимать как разнос? - не
разобрал ситуации я.
- Это понимать, как одобрение, - пояснил Мельман, - разнос был бы
слышен самому Воровскому.
Когда мы пришли в кабинет и получили возможность говорить спокойно, я
изложил Мельману нечто новое. Дело в том, что начальник Главка
Минстанкопрома, узнав о моих опытах с автобусом, предложил мне заняться
другим типом "гибрида" - с накопителем в виде баллонов со сжатым азотом и
гидроприводом. Все части этого устройства выпускались на Гомельском заводе
"Гидропривод", где в руководстве был брат начальника Главка, а сам завод
подчинялся тому же Главку. Ситуация складывалась идеальная! Мельман был в
восторге.
- Езжайте во Львов, скажите им, что финансирование будет в нужном
размере, заключайте договор и быстро проектируйте "гибрид"!
По дороге во Львов я заехал в Гомель и переговорил с братом начальника
Главка. Брат тоже был автором идеи, и он взялся проектировать устройство, а
потом изготовить его. Нужна была привязка к автобусу, к размерам свободного
пространства, мощности, оборотам, органам управления так далее. Эту работу
должен был проделать я.
Во Львове были довольны моей работой, но еще больше были довольны
рекомендациями Мельмана. Мы перезаключили договор еще на три года, но на
новый тип "гибрида" - гидравлический. Таким образом, научная направленность
моей работы резко менялась - с маховиков и вариаторов я перешел на